Дороже золота

— Что? — поднял голову Эрвин.       Леви стоял в проходе его кабинета, оперевшись спиной на дверной косяк и не мигая сверля своего тренера узкими глазами. — Ты знал, что Катарина не умеет четверную подкрутку?       Эрвин, казалось, совсем не удивился. — Я подозревал, — признался он. — На том уровне, на котором она каталась, ее не учат, так что это не страшно. Я понимаю, что ты хочешь, чтобы я поставил ей четверную подкрутку?       Леви сдержанно кивнул. — А оно тебе надо? — неожиданно сказал Смит. — Четверная подкрутка… — Была фишкой вашей с Марией пары, — закончил за него Эрвин. — Вы первые начали исполнять ее на соревнованиях и теперь все топовые пары пытаются повторить ее вслед за вами. Но подумай, насколько выгодно сейчас для вас делать четвертую подкрутку? Она не так уж высоко ценится, а риск большой. Катарина уже выпала из тренировок на две недели из-за того, что мы форсировали с выбросом. Ваша пара прекрасно могла обойтись без лутца, сделав два чистых риттбергера вы бы не проиграли. — Однако, несмотря на травму, в итоге риск себя оправдал. Сейчас Катарина делает выброс лутц весьма прилично. — На земле, — хмыкнул Эрвин. — Когда вы начнете исполнять его на льду, тогда и поговорим насколько оправдан был риск. А четверная подкрутка при новой системе не оценивается высоко. Считай сам, в четверной подкрут не сделаешь шпагат — значит, одного уровня нет. Ловля — надо схватить, чтобы девочка не разбилась — еще минус уровень. И получается, что четверная подкрутка первого или второго уровня — это ничего. А если делать чисто тройную, то получишь больше. — Ты знаешь мое мнение об этом, — Леви чуть повел плечами, посмотрев в окно.       Отказ от четверных элементов тормозит развитие парного катания. Леви всегда так считал и будет так считать. — Спорт предполагает движение, прогресс, а мы застряли на этой плате, потому что стало невыгодно делать что-то такое. Сейчас парное катание становится похожим на танцы, потому что все делают практически одно и тоже, а хочется добавлять какие-то сложные технические элементы. Например, новые прыжки, — с непривычным для себя жаром сказал Леви. — Но вставлять их в программы нужно только тогда, когда действительно уверен. — Когда прыгаешь сто из ста, — согласился Леви. — Знаешь, что я заметил, — вдруг сказал Эрвин, сам удивившись тому как неожиданно эта мысль появилась в его голове. — Твоя партнерша такая же безумная, как и ты сам. Прыгнуть выброс-лутц? Да, пожалуйста. Четверная подкрутка? Нет проблем. А давайте еще и аксель прыгнем. Знаешь, она тут не так давно просила меня научить ее делать четверной выброс. Я категорически отказался.       Леви удивительно взглянул на своего тренера. — Она у тебя очень смелая, — заметил Смит. — Прыгнула выброс после сотрясения даже глазом не моргнула.       Леви сдержанно улыбнулся. Он старался этого не показывать, однако подобные слова о Катарине отозвались теплом внутри. Смелая. Катарина и правда смелая девушка. Его маленькая бесстрашная девочка. — Ты знаешь, а я ведь говорил о четверном выбросе. — Нет, — сказал Смит, голосом не терпящим возражений. — Четверные выбросы травмоопасны. А так как выброс делать намного сложней, чем прыжок, и потом во время разучивания четверного выброса столько раз упадешь, что можно запросто травмироваться. Катарина уже стрясла себе голову. Получается, что вы тратите колоссальное количество сил, а одна ошибка на таком элементе отбросит вас далеко назад. Если бы разница в стоимости элементов в парном катании была хотя бы такой же, что и в одиночном, то был бы смысл делать сложные элементы. Возьми у одиночников: тройной сальхов стоит четыре балла, а четверной десять. Тогда стоит рисковать. А когда за четверную подкрутку с помаркой получишь меньше, чем за тройную на плюсы, то зачем пробовать этот элемент? На прошлом чемпионате мира вы с Марией делали четверную подкрутку и получили меньше, чем марлийская пара, качественно исполнившая тройную. И это при том, что четверную подкрутку сложно делать физически обоим партнерам. Так что усложнять нужно только «гарантированные» элементы, которые получаются стабильно. Это касается и парных элементов, и прыжковых. Но рано или поздно наработать можно все, поэтому я считаю, что в этом ключе и надо развиваться. — Эрвин… — Леви, я не отказываюсь от четвертой подкрутки. Я говорю тебе не трогать ее на этот сезон. Сделайте хороший лутц-шпагат, получите за него максимальные плюсы, а там у вас, — Эрвин принялся загибать пальцы. — Тройной тулуп, каскад из тройного сальхова и двух двойных акселей, два выброса, один из которых ваш выстраданный лутц, три поддержки, две из которых лассо. Тебе мало? Катарина и так уже делает больше, чем от нее стоило ожидать. Не мучай ты ее. Она старается, буквально из кожи вон лезет лишь бы ты ее похвалил. Мне кажется, скажи ты ей о том, что надо сделать пять оборотов, она расшибется, но в итоге их сделает. У нас осталось чуть больше месяца. Я считаю, что нас сейчас надо просто взять и собрать все наши наработки в кучку и тупо накатывать. Изо дня в день, монотонно, пока у вас программы не дойдут до автоматизма. — Я тебя понял.       Леви всегда имел на все свое мнение и любил высказывать его вслух. К тому же Эрвин был тем тренером, который слушал и главное слышал своих спортсменов. Но последнее слово, в любом случае, оставалось за Смитом. Он — тренер. И Леви привык доверять своему тренеру. В конце концов, Эрвин еще ни разу его не подводил.       Взглянув на часы Леви понял, что до общей физической подготовки у него еще больше часа времени. Заняться, как ни странно, оказалось нечем и ноги вдруг как-то сами собой принесли его к знакомой двери. Какая глупость. Ему бы держаться от нее подальше, да кого там. С полным обречением Леви постучал по двери. В ответ послышалась тишина и потому он постучал еще раз. Снова тишина. А может оно и к лучшему? Он уже развернулся и сделал шаг, как дверь, наконец, открылась и в коридоре показалась лохматая макушка Катарины. — Чего тебе?       Леви обернулся. Катарина выскользнула вслед за ним в пустой коридор и теперь стояла босиком на каменном полу, а под девушкой меж тем образовывалась маленькая лужица. По коже струйками стекала вниз вода, с сырых волос капали крупные капли. Она прижимала к обнаженному телу полотенце и вопросительно смотрела на мужчину, совершенно не демонстрируя никаких признаков стеснения. Словно стоять перед Леви в одном полотенце - совершенно нормально. Мария тоже так делала, но Леви-то было плевать. А сейчас… Сейчас ему точно не плевать. Совершенно определенно не плевать. Он опустил глаза, чуть отворачивая голову, но вовсе не от стыда или неловкости, а скорее потому что ему нравилось смотреть на нее в таком виде, слишком уж нравилось. Не должен он так на нее реагировать. А может дело вовсе и не в Катарине. Просто у него женщины давно не было. Хотя, нет… Леви не был излишне зациклен на контактах с женским полом, а потому никогда не начинал сходить с ума от долгого отсутствия сексуальных отношений. Излишнюю энергию он с лихвой выпускал на тренировках, а все остальное от случая к случаю. Последний случай был, кажется, года полтора назад. Сейчас Леви уже не помнит ни лица, ни имени, ни даже понравилось ли ему. На самом деле, это никогда ему особо и не нравилось. Конечный результат весьма недурен, но столько стараний ради нескольких секунд удовольствия. Леви никогда не оставался с девушками на ночь, ибо с какого он должен делить постель с кем-то едва знакомым? Он спал с Марией, потому что она была близким ему человеком. Остаться с кем-то на ночь, показать себя расслабленным, уязвимым, можно только с близким человеком. И именно это и было одной из причин почему он никогда не испытывал сексуального возбуждения по отношению к своей бывшей партнерше. Он слишком ее уважал. Испытывать что-то настолько низменное, практически на уровне животного, к важному для него человеку Леви не мог. Именно поэтому он никогда не продолжал отношения или контакты с девушками, с которыми спал. Он не хотел с ними сближаться, не хотел с ними связываться, они уже были испорченные, испачканные. Что-то с ними было не так. Всегда было не так. Как тот же Фарлан мог трахать собственную партнершу, близкого человека, практически члена семьи, Леви не понимал. В голове не укладывалось. О том, что трахаться и заниматься любовью вещи хоть и технически совершенно идентичные, но на эмоционально-чувственном уровне абсолютно разные, Леви не знал. Пока еще не знал. И это определенно станет одним из лучших открытий в его жизни. Но то, что он сейчас ощущал по отношению к Катарине вызывало смешанное чувство ужаса, любопытства и удовольствия. Леви четко понимал, знал, он ее хочет. Хочет в том самом смысле. И какого хрена? Катарина же его партнерша, пусть не самая простая, но все-таки он уже внутренне ее принял, внес в список близких, он начал уважать ее. Так почему тогда он реагирует на нее настолько остро? И это не банальная похоть, это куда сильнее и глубже. Ему не просто хотелось провести с ней ночь, одеться и уйти. Ему хотелось провести с ней ночь, утро, день, вечер и всю свою гребаную жизнь смотреть как она стоит перед ним в одном сраном полотенце. Леви сжал кулаки. Опасная тонкая грань. Это непозволительно, недопустимо. Если он сорвет стоп-кран, то они больше не смогут кататься вместе. Это сейчас ему кажется, что это восхитительно-сладко. Знает он эту тему. Возбуждение спадет, а за ним придет это блядское чувство неловкости и грязи. Неуважение к женщине. Да, именно так. Простая, брошенная ребенку фраза, выросла в огромный стереотип. Если Леви хочет Катарину, значит он ее не уважает. А как можно не уважать свою партнершу? Он ее уважает, больше чем уважает, он ее… Любит. Еще сложнее. Любовь — воспетое, возвышенное чувство почему-то всегда идет под руку с блядской низменной похотью. Как можно так очернять то, что любишь. — Что-то не так, — осторожно спросила Катарина. — Ты могла бы сказать, что не одета, я бы подождал. — Не думала, что тебя можно этим смутить, — призналась она. — К тому же, ты уходил, а я подумала, вдруг что-то важное.       Из открытого окна подул ветер и Катарина съежилась, моментально покрывшись кучей мурашек. Сейчас бы прижать ее к себе, да согреть. Катарина не была бы против. Наоборот. Она тянулась к нему, как мотылек летит к фонарю. Летит, чтобы обжечься и умереть. — Ты так простынешь, — несколько сурово заметил Леви. — Я… — Оденься, я подожду.       Катарина справилась быстрее, чем Леви думал. Когда он вошел, она, наклонив голову, старательно вытирала волосы полотенцем. — Я разговаривал с Эрвином, — начал Леви. — По поводу? — уточнила Катарина. — По поводу подкрутки. — И что? — Будем делать тройную.       Катарина моментально выкинула голову и посмотрела на Леви так, словно он ее ударил. — Почему?! — Эрвин считает, что нам не нужна четверная подкрутка на данном этапе. Мы не сможем выучить ее в срок, а выступать с сырым элементом рискованно, а за хорошо сделанную тройную мы получим даже больше…       Он вдруг опустил глаза на Катарину. Она сидела на кровати, сжав пальцами полотенце и не мигая смотря на босые ноги. Как побитая собака. — Прости… — выдавила она, поджав губу. — Я сорвала нам элемент. Надо было сказать сразу. Я думала время еще есть… Я подставила тебя. Я не хотела, правда, не хотела.       Она в упор посмотрела на него блестящими глазами, словно она едва сдерживает себя, чтобы не заплакать. Леви проглотил неожиданно образовавшийся в горле ком. Эрвин прав. Катарина буквально из кожи вон лезет, чтобы ему угодить. Она настолько сильно не хочет его подводить, расстраивать? — Не будь дурой. Ты не подставила меня, я сам дурак, знал же за тобой надо постоянно проверять, но тут зачем-то слепо доверился.       Леви хотел ее поддержать, сказать, что все в порядке, что они справятся и так, что Эрвин лучше них знает и в его словах есть толк и смысл. Что она все равно молодец и нужно продолжать стараться. Но сказал совершенно не то. Вообще не то. — Прости, — Катарина откинула полотенце и подтянув к себе ноги, уткнулась подбородком в колени. — Я постараюсь это исправить.       Она говорила хрипло, тихим поникшим голосом и Леви поймал себя на мысли, что никогда не видел ее такой расстроенной. — Катарина, — он сел рядом с ней. — Я не то хотел сказать. Ты очень стараешься, я это вижу. Мне повезло с тобой, правда повезло. И я уверен, что мы справимся и без четверных элементов.       Если честно, то говорил Леви больше со шкафом, нежели с девушкой. По крайней мере, смотрел он прямо на него. Но Катарина поняла. У нее была какая внутренняя способность, понимать его между строк. На подсознательном уровне. — Знаешь, — она, в отличие от Леви, посмотрела в упор, прямо на него. — Это лучшее, что я от тебя слышала, за все время, что мы с тобой вместе. — Не привыкай.       Катарина только усмехнулась и осторожно положила голову ему на плечо. — Бука, — произнесла она. — А как же «зануда»? — поинтересовался Аккерман. — Бука и зануда, — буркнула она.       Леви повернул голову, утыкаясь лицом ей в макушку и прикрывая глаза. Не смог сопротивляться. Это слишком хорошо. Зажмуриться, вдохнуть запах ее еще влажных волос, чувствовать ее тепло, как она доверительно прижалась щекой к его плечу. Прижалась и замерла, словно боясь спугнуть это наваждение. Потому что этот по-своему интимный, полный абсолютного доверия, жест со стороны Леви, заставил тело вновь покрыться волной мурашек и на этот раз не от холода. Вот бы сидеть так с ним, долго-долго. Только не отрывайся, только не уходи. Пожалуйста. Прошу тебя.       Стук в дверь заставил Катарину внутренне зарычать. Но почему так? Почему когда она просит время остановиться, кто-то приходит и ломает ее личный маленький рай. Со вздохом поднявшись на ноги, она прошла к выходу и распахнула дверь. И не увидела человека. Только розы. Крупные, насыщенные бордовые цветы, едва помещались в руках у курьера. — Катарина Фриц? — уточнил парнишка. — Да, — растерянно протянула она. — Доставка для вас, — ей протянули бланк для росписи. — А кто… — Анонимно, — ответил курьер. - Но там есть записка.       И всучив цветы растерянной Катарине, парень, с чувством выполненного долга, удалился. Едва видя что-то перед собой из-за обилия цветов, Катарина дотащила достаточно тяжелый букет до стола и положила его на поверхность. Да тут даже вазы такой большой нет. Если только кастрюлю в столовой попросить или ведро. — Поклонники? — раздалось за спиной.       Катарина посмотрела на Леви. Он по-прежнему сидел на кровати, всем своим видом излучая холодное спокойствие. — Не знаю, — ответила она, вытаскивая записку.       Не могу перестать думать о тебе. Как насчет еще одной встречи? Если ты согласна, то жду тебя завтра в восемь вечера в ресторане «Шафран»       Катарина тупо захлопала глазами. Чего? Что это значит? Что за дурацкие шутки? — Мне кажется здесь какая-то ошибка, — прошептала она. — Курьер назвал твое имя, так что вряд ли это ошибка, — рассудил Леви. — В записке нет пояснений? — Меня завтра зовут в ресторан, — призналась она.       Леви хотел спросить пойдет ли она, но смолчал, решив, что она примет его любопытство за ревность. Впрочем, это она и была, только он вовсе не собирался этого демонстрировать. Ревность — явное отсутствие равнодушия к ней с его стороны. А он и так сегодня позволил себе лишнего. И все-таки, произошедшее ему не понравилось. Сильно не понравилось. Кто-то без дозволения ступил на его территорию. Этого нельзя было допускать. Он не хотел вступать с ней в связь сам, но при этом не желал видеть рядом других. Как говорится: ни себе, ни людям.