Дороже золота

— Сколько раз я просила тебя так не делать?       Услышав недовольный голос матери, Ханна резко захлопнула дверцу холодильника. Однако, бутылку с молоком из рук не выпустила, и сделав еще один глоток, вытерла рот тыльной стороной руки. — И тебе доброе утро, мам.       Джулия Аккерман только вздохнула и подойдя поближе, погладила дочь по волосам и щеке. — Ты же становишься девушкой, — заметила она. — Маааам, — недовольно протянула Ханна, закатывая глаза. — Только не начинай.       Джулия усмехнулась и торопливо двинулась к выходу. Ханна, продолжая, к ее неудовольствию, пить молоко из горлышка, проследовала за ней в прихожую. — Ты надолго? — До вечера, — ответила Джулия. — В холодильнике суп, приеду, сделаю ужин. Передай своему отцу, что прежде чем уехать, нужно почистить двор от снега.       Ханна непроизвольно кинула взгляд в окно, наблюдая, что перед домом за ночь действительно намело нехилые сугробы. — Хорошо, — кивнула Ханна. — Я съезжу с папой на каток. — Вообще-то он не собирался сегодня на каток, — ответила мать, накидывая на плечи пальто. — У него дела в департаменте. Организация финала гран-при — хлопотное дело.       Ханна расстроенно надула губы. С одной стороны жить в пригороде, в собственном доме — лучше, чем в квартире. А с другой, если у тебя нет своей машины, то добраться до города — целый квест. — Ладно, — вздохнула она. — Дойду до тети, надеюсь Леви еще не уехал.       Кушель жила ниже по улице, у самого леса, минутах в десяти ходьбы. — Вообще-то, я хотела, чтобы ты сегодня осталась дома, — сказала мать уже на крыльце. — Заедет твой брат, там папка с документами в ящике, он знает в каком, откроешь ему. — Отлично, тогда Леви меня и заберет.       Джулия хмуро свела брови, от чего на ее лбу выступили морщины. Ханна всегда считала маму красивой женщиной, к тому же, она очень тщательно следила за своей внешностью, но ей ведь уже за пятьдесят и с этим ничего не поделаешь. — Я говорю не о Леви, — недовольно сказала Джулия. — У тебя, если ты еще помнишь, есть родной брат.       Ханна скривилась. — Блин, мам… — она резко шагнула следом за ней на улицу прямо в шортах, майке и тапках. — Во-первых, быстро зашла в дом, а во-вторых, это не обсуждается. — А вы еще спрашиваете почему я живу с Леви, — пробурчала она себе под нос, возвращаясь в дом и захлопывая за спиной дверь.       Посмотрев в окно как мать садится в машину и выезжает со двора, она тяжело вздохнув, побрела обратно на кухню, возвращая молоко в холодильник и предвкушая безумно скучный и длинный день. Ей надо тренироваться и быстрее набирать форму. Она уже начинала потихоньку пробовать тройные, но переживала Ханна не за тройные прыжки. Потерять четверные для нее было бы настоящей катастрофой. И Ханна жутко хотела получить от Ханджи команду пробовать прыгать четверные прыжки. Но Ханджи не торопилась, между делом обмолвившись на днях о том, что скорее всего, на чемпионате Элдии, а туда Ханна, к своему счастью, попадала, прыгать Ханна будет только тройные. Аккерман едва удержалась от перепалки с тренером, вовремя вспомнив о субординации и о том, что за ней уже имелся косяк, а значит права голоса у нее сейчас нет. Но без четверных Ханна чувствовала себя абсолютно беспомощной. Что она тогда противопоставит более опытным Рико и Анке? Или Хитч с ее тройным акселем? Про Лару Тайбер и говорить нечего. — Ну и чего у тебя такая кислая мина с самого утра?       Ханна подняла глаза на отца. Кенни, сонно зевая, засыпал кофе в кофеварку. — Мама, — коротко ответила Ханна.       Кенни усмехнулся себе под нос. — Как ты с ней живешь? — Вырастешь — поймешь, — загадочно ответил Кенни. — А ты давай, не ворчи, мать слушать надо. Ты ей не просто далась.       Ханна только недовольно сдула с лица челку. Она была поздним ребенком, Джулия родила дочь чуть ли не в сорок и тряслась над ней так, словно Ханна хрустальная. Ханна не знала подробностей своего рождения, ибо ей об этом никто не рассказывал, да и рассказывать не собирался. Даже Леви. Хотя Леви, в ту пору сам еще практически ребенок, не особо этим интересовался. Кое-что знал и слышал, но без подробностей.       Джулия Херман сама с раннего детства занималась спортом. Родители отдали единственную и любимую дочку в художественную гимнастику и налюбоваться не могли, как Джулия, красивая словно куколка, танцует с яркими разноцветными лентами. У Джулии был спортивный характер, решительная и пробивная, она всегда выкладывалась на полную и перла напролом и до самого конца. Мечтала выиграть чемпионат мира и олимпийские игры, работала как проклятая ради этого, но не случилось. В пятнадцать она начала сильно мучаться с коленями, а в шестнадцать врачи перечеркнули всю ее долгую дорогу в большой спорт. Любой бы впал в депрессию, но только не Джулия Херман. Красивая, высокая, длинноногая бывшая гимнастка, с очаровательной улыбкой и задорными зелеными глазами тут же приглянулась модным фотографам. Так к семнадцати годам Джулия стала вполне востребованной фотомоделью, чем, естественно, очень гордилась. Тогда же ее пригласили сняться в спортивной передаче, посвященной судьбе бывших спортсменов. Потом пригласили еще раз, уже в качестве эксперта в гимнастике. А потом еще раз, уже на какую-то спортивную сходку в студии проходящую аж в прямом эфире. Джулия жутко гордилась собой. Тогда переступая порог студии, она чувствовала себя просто настоящим совершенством, в этом своем зеленом платьишке, под цвет глаз, черными локонами, которые она так старательно укладывала в прическу. И вот она вся такая выходит и получает грубый толчок в плечо. Возмущению Джулии не было предела. А Кенни вовсе не собирался перед ней извиняться. Эта расфуфыренная девица не произвела на него вовсе никакого впечатление. Когда она отчитывала его, возмущенно хлопая глазами и топая ногами в каблуках, он просто взял и рассмеялся. А Джулия подумала о том, что более неприятного человека в своей жизни ей еще встречать не приходилось. И как много лет спустя заметит Катарина, в тот момент когда встречаешь своего мужчину, первая возникающая в голове мысль, как правило: «Что это за чмо?!» (тут Леви издает снисходительный вздох и делает глоток чая). Джулию буквально трясло от нахального вида Кенни. А спустя четыре часа она ехала домой абсолютно влюбленной.       Это был очень яркий и взрывной роман. Они ссорились и мирились по десять раз на дню. Причем так, что искры летели. И во время ссор, и во время примирения. Но все это кончилось так же быстро как и началось. Спустя полгода Джулия с чувством неподдельного ужаса смотрела на медицинскую справку, говорящую о ее беременности. Стать матерью в девятнадцать лет она совершенно не планировала. Да и Кенни ни о чем таком даже не думал. Но отступать было некуда. Кенни, к своей чести, на Джулии почти сразу женился. Но как выяснилось позже, поставить в паспорте штамп и действительно быть семьей — не одно и тоже. У Джулии уже не было другого выбора, она не планировала стать матерью, но теперь у нее был сын и она любила его и заботилась как могла. Кенни, однако, свою жизнь менять никаким образом не собирался. Он был спортсменом на самом взлете своей карьеры и это все было куда важнее жены и ребенка. С одной стороны, он скучал по Джулии, а с другой бывало, что даже и не вспоминал о ней за весь день. И чем дальше, тем меньше его интересовала жена и тем больше увлекало все происходящее вокруг. Там кипела жизнь, здесь Джулия вечно пилила и что-то от него требовала, и спиногрыз тоже требовал. Ну, а как не пилить, когда видишь мужа раз в полгода, и вот он приезжает и… ничего. Лучше бы и не приезжал, если честно. Она-то переживет, но Рейн всегда так расстраивался, он ведь папу ждал, а папа… А еще Джулия устала слушать и читать про разнообразных женщин, чьим обществом Кенни наслаждался в ее отсутствие. Ей не было больно или обидно, разве что только в первый раз, потом просто было стыдно. А еще она боялась, что это каким-то образом дойдет до Рейна, он конечно еще не совсем все понимал, но все равно. В итоге протянув лямку этого убогого брака целых десять лет, Джулия не выдержала и подала на развод. Ей надоело бесконечно ждать мужа, надоело слушать про его романы за ее спиной, надоело объяснять сыну, почему папа вот такой. Да, тот уже и не спрашивал. Годам к десяти Рейн перестал ждать отца, поняв, что он и мама ему не особо-то и нужны. Кенни платил ей алименты и это его участие в жизни Рейна всех устраивало. Однако, спортивная карьера Кенни завершилась, образовалось куча свободного времени, да к тридцати годам пыл его немного подуспокоился. Нужно было как-то реализовать себя вне спорта, впрочем далеко от спорта Кенни не ушел, устроившись в федерации фигурного катания Элдии. А еще нужно было помогать сестре. Кушель в одиночку тянула трехлетнего сопляка. Родной сын для Кенни был потерян, но Леви тянулся к нему, как к единственному мужчине. А мальчику нужен мужчина для примера. Кенни не считал себя примером для подражания, но Леви ему буквально в рот смотрел. В отличии от Рейна, который всегда разговаривал с отцом исключительно сквозь зубы. Если вообще разговаривал. И да, Кенни сильно привязался к племяннику, давая ему-то, что когда-то, по собственной глупости, не смог дать сыну. Тем более, что Леви охотно на это отвечал. И да, Джулия едва терпела общество Леви, как раз из-за этого. Леви, конечно, был в этом совершенно не виноват, но ее просто трясло от мысли, что он получил от Кенни все то, чего в свое время не получил Рейн.       В итоге Кенни и Джулия не общались почти десять лет. А потом вдруг встретились, абсолютно случайно, на каком-то празднике. Встретились, разговорились, выпили кофе. И Кенни вдруг понял какой он всегда был дурак. В его жизни не было и уже никогда не будет женщины лучше, чем Джулия. Ей было почти сорок, но она по-прежнему была красива, уверенна в себе и независима. Кенни смотрел на бывшую жену и думал о том, что ему жаль. Жаль, что он все испортил и они расстались. И он вдруг сказал ей это вслух, потому что Джулии можно было такое сказать. А она словно бы ждала от него этих слов. И вот они оба ступают на старые грабли. Между ними уже не было прежней страсти, но это даже было хорошо. Кенни, наконец, нагулялся и наслаждался обществом Джулии, понимая, что собственно ему больше ничего и не надо. Самое время уже успокоиться и пожить тихой семейной жизнью. Семейная жизнь в итоге получилась, правда не такая уж и тихая. Ханну, как и Рейна, они не планировали. Тем более сейчас. В сорок лет снова проходить все эти пеленки, крики и бессонные ночи уже как-то и не хотелось. Впрочем, им и в девятнадцать не хотелось. Джулия сомневалась надо ей это или нет. Сомневалась пока не пришла к врачу, который качая головой и цокая языком, сообщил ей, что рожать-то и не стоит. Во-первых, возраст, а во-вторых, анализы оставляли желать лучшего. Тогда Джулия рыдала, вцепившись в Кенни. Она вдруг поняла, что хочет этого ребенка. Очень сильно хочет. Джулия была упряма если уж она чего-то очень сильно хотела, то добивалась своего. Да, она почти все девять месяцев пролежала в кровати, да, она не поднимала ничего тяжелее ложки, да, она почти не могла нормально ничего есть, но Ханна родилась в срок и здоровой. И Джулия была так счастлива. Она всегда мечтала именно о дочери. Ей хотелось покупать ей красивые платьица, заплетать косички, сплетничать, когда та подрастет. Она, конечно, любила и сына, но Рейн уже давно вырос и жил самостоятельно, а с тех пор как Джулия сошлась обратно с Кенни, часто мать не навещал и вообще был категорически против этого союза. Удивительно, Джулия так хотела дочку, еще на УЗИ узнав пол ребенка, она гладила округлый живот, представляя себе такую маленькую милую принцессу. Представляла принцессу, а получила Ханну. Когда Кенни начал брать дочь на каток, они с Джулией ругались из-за этого до хрипоты. Кенни не видел в этом ничего ужасного, девочке нравилось, да и за ней всегда присматривал Леви. Джулию же бесил как первый, так и второй факт. Но она ничего, абсолютно ничего не могла поделать. Ханна папина дочка, абсолютно целиком и полностью, это стало понятно уже к пяти годам. Ханна была маленькой копией Кенни, нравилось это Джулии или нет. Еще когда родился Рейн, внешне так сильно похожий на Кенни, что даже обидно было, Джулия вздыхала на тему, мол, она девять месяцев носила, рожала не один час, а он на папу похож, зараза. И с Ханной произошла ровно такая же ситуация. Сокрушаясь, Джулия, выпив пару бокалов вина, даже назвала себя ксероксом. Кенни тогда посмеялся, но потом успокоил ее фразой о том, что у Аккерманов просто гены сильные. Но все же, несмотря на генетику, Кенни, Леви, фигурное катание и все прочее окружение дочери, Джулия все-таки пыталась сделать из нее маленькую леди. В конце концов она ведь фигуристка, значит не чужда искусству. Однако, Ханна только и делала, что разочаровывала мать, она постоянно срывала с волос банты, рвала платья, разбивала коленки, ходила вся в синяках, словно дворовый пацан, а потом вообще научилась ругаться как матрос и драться лучше доброй половины мальчишек. Училась через пень колоду и говорила только о двух вещах — фигурном катании и Леви. О, Леви она просто обожала. К тому моменту он уже встал в пару с Марией и они надолго уезжали на соревнования или сборы. Но каждый раз когда он возвращался и заходил в гости или же они встречались на катке. Ханна так искренне ему радовалась. Джулия не видела, что ребенок хоть раз так феерично встречал ее или Кенни. Последний правда весьма справедливо заметил, что они с Ханной в жизни не расставались дольше, чем на пару дней. Если Джулия вдруг свалит куда-нибудь на полгода, дочь наверняка и ее с фанфарами будет встречать. Однако, мысль, что Ханна любит двоюродного брата больше, чем родителей плотно засела в голове. Джулия может и долбила дочь больше положенного, но ведь она за нее переживала и хотела ей в жизни только счастья, а Ханна неразумное дите, которое надо подталкивать. А вот эта логика уже сильно раздражала саму Ханну. Мать всегда была к ней слишком строга. Вечно она все делает не так как надо. Леви, конечно, тоже бесконечно подвергал ее действия критике, но он это делал как-то по-другому, что ли… Его замечания Ханну вообще никак не задевали. Ну, ворчит и ворчит. Он все время ворчит. А мама, она всегда разговаривала с Ханной так, словно бы уже заранее разочаровываясь. И она даже не подозревала какой нож воткнула в сердце своей матери в тот день, когда уехала жить к Леви. Потому что хотела тренироваться у Ханджи, а еще потому что мать ее душила своими бесконечными рамками, а Ханне хотелось свободы. Леви за ней особо не следил и если Ханна не мусорила и не шумела, то они сосуществовали очень мирно. За редкими исключениями, когда она все-таки переступала границы и брат устраивал ей нагоняй. Но это было очень и очень редко. Для Джулии же выбор дочери в четырнадцать лет уйти из дома было равносильно признанию ее материнского провала. Со слезами на глазах, она говорила Кенни, что ужасная мать, ведь все дети в итоге ее бросили. Кенни только справедливо замечал, что сын-то ее не бросал, просто вырос, Рейну глубоко за тридцать, в таком возрасте нормальные мужики с мамами уже жить не должны, да и не в ней дело, а в Кенни. Кенни отвратительный отец и нисколько этого не отрицает. А Ханна просто вот такая. И Джулии пора прекратить попытки ее переделать и просто принять. Джулия понимала, что муж прав. Но от этого легче ей не становилось. — Есть будешь? — поинтересовался Кенни, подходя к холодильнику. — Мама сказала, что там есть суп. — А ты хочешь суп?       Ханна скривилась. — Ты в курсе, что она весь вечер для тебя варила, твой любимый, с фрикадельками. — Я любила суп с фрикадельками в пять лет, — заметила Ханна.       Кенни оторвал глаза от холодильника, внимательно посмотрев на дочь. — Жри суп и не выебывайся. — Отлично, пап, — буркнула Ханна. — Мама, кстати, велела тебе снег во дворе почистить. — Да… — протянул Кенни. — Вообще-то я так могу на совещание опаздать… У тебя какие планы на сегодня? — Никаких, — ответила Ханна. — Отлично, лопата в гараже, — просиял Кенни. — Чего? — Почистишь снег, а потом поешь суп, вот твои планы на день, поняла? — Папа! — возмущенно воскликнула Ханна.       Но Кенни ее уже не слушал, сжимая в руках кружку с кофе, он плюхнулся на диван в гостиной. — Ты в курсе, что детский труд запрещен? — поинтересовалась Ханна, выглядывая из-за косяка. — Это не труд, а силовая на руки и спину, — ответил Кенни. — Ты же тренировку пропускаешь, так что вот, разминайся. Можешь еще по лесу побегать. Только до темноты вернись.       Ханна присела на диван, рядом с отцом. — Я не могу в лес, мне надо отдать Рейну документы, мама попросила. — Ну, так отдашь и вали, — ответил Кенни, пролистывая новости на ноутбуке. — Ты с ним так и не общаешься? — вдруг спросила Ханна. — Это он со мной не общается, но да. — Я тоже не хочу с ним общаться. — В жизни часто приходится общаться с тем, с кем не хочешь. Я, например, не хочу слушать нудное совещание. Если ты считаешь, что три часа спорить о том как распределить бюджет и спонсорские средства — интересно, то нихера подобного. Я бы с удовольствием остался и раскидал снег, навернул пару тарелочек супца и даже с братом бы твоим пообщался, если конечно, он захочет брать что-то из моих рук.       Ханна вздохнула. Перспектива на день радовала ее все меньше и меньше. — Знаешь, а я бы лучше сходила на это твое совещание. Тем более, что толку там от меня никакого не будет.       Кенни хрипло рассмеялся. — Махнемся? — Еще спрашиваешь? — Ханна широко улыбнулась, демонстрируя ровные зубы. — Я бы посмотрел на лица этих канцелярских крыс, когда вместо меня заявится пятнадцатилетняя девчонка, — просиял Аккерман. — Папа, ты ведь в курсе, что мне уже шестнадцать? — заметила Ханна, снисходительно улыбнувшись.       Кенни на секунду замялся, и осушил остатки кофе одним большим глотком. — Естественно. Шестнадцать лет — чудесный возраст. Парни уже пристают?       Ханна едва не упала с дивана, услышав этот вопрос. — Папа!       Кенни снова рассмеялся. — Смотри у меня, — он попытался сказать это строго, но Ханна не поверила. — Я, пожалуй, пойду… Меня там лопата в гараже ждет.       Кенни тихо усмехнулся. Он знал, что это сработает. А еще он не опаздывал ни на какое совещание. Но Ханна об этом ничего не узнает.