Дороже золота

      Леви всегда любил чай. Не то, чтобы он был на нем помешан, но любил. И если день начинался без чая — это плохой день. Кушель даже помнила как это случилось. Леви было десять и они поехали отдыхать. Мальчик все лето проводил на сборах, Кушель на работе и поэтому слово отпуск было для обоих чем-то незнакомым. Тогда она вела хореографический класс для детишек младшей группы. Набор был большой и работала Кушель в две смены. Платили хорошо, но уставала она жутко. Леви уже был вполне самостоятельным. Она честно готовила ему завтрак и собирала в школу. Даже провожала до ворот, хотя Леви в ту пору этого уже жутко стеснялся. Но терпел. Терпел когда она наспех поправляла ему курточку (как сейчас помнит, красную, с серыми полосками на груди и рукавах), спрашивала про уроки, целовала в пухлую щеку. Ох, у Леви в детстве были просто очаровательные щечки, так и хотелось его за них потрепать. Он морщился, но молчал. От Кушель всегда пахло чем-то легким, цветочным. Маленькая и худенькая, она присаживалась перед ним на колени, в своем этом сером пальто и черном пушистом шарфе, намотанном до самого носа. Шапку почти никогда не надевала, но на Леви кричала, если он делал также. Снежинки застревали в ее черных волосах, а глаза серые, усталые, но сколько в них было любви и нежности. И чтобы Леви не изображал, в глубине души он радовался, что мама так близко и даже целует его. Потому что сегодня он ее уже вряд ли увидит. Сходит на уроки, потом пойдет домой, тут недалеко, десять минут пешком, только дорогу переходить надо. Но Леви в этом плане был очень послушным. Всегда по сторонам смотрел и шел четко на зеленый. Никуда не сворачивал, с незнакомыми не разговаривал.        Квартира — маленькая однушка, зато близко к центру. Не их собственная, Кушель снимала, но жили они здесь уже долго и Леви, если честно, не помнил другого дома. Он ел то, что оставляла мама, умел разогревать, всегда мыл за собой тарелки, и кастрюли, если видел, что они опустели и грязные. Крошки со стола тоже убирал, и пол подметал, если видел, что намусорил. Вообще он мог и сосиски сварить, и даже яйца пожарить, если нужно. А потом шел на тренировку. Домой возвращался уже в темноте. Делал уроки, ложился спать. Иногда приходила бабушка. Но Леви и один неплохо справлялся. Только по маме скучал. Кушель часто приходила поздно, в восемь заканчивалось последнее занятие, но пока соберешься, пока доедешь, еще в магазин забегала, если время было. Тихонько проходила в квартиру, ставила сумки, раздевалась. Передвигалась тихо, практически на цыпочках, лишь бы не разбудить сына. А нужно было еще приготовить ему еду на завтра, да и самой поесть, наверное, не помешает. Иногда заставала мать. Тогда они пили чай и пожилая женщина вздыхала как же дочка себя не бережет. Кушель только пожимала плечами. Ну, а что поделать? Кто же виноват, что она всю молодость проскакала по сборам и соревнованиям, совершенно не думая о том, что стоит получить хорошее образование. Прямо как стрекоза из той басни. Конечно, у Кушель были перспективы и получше. К примеру, ее как минимум три раза звали в балет на льду. Полгода покатаешься с гастролями по стране и ближайшему зарубежью, зато потом полгода живешь в свое удовольствие и о деньгах тоже можно не беспокоиться. Последний раз Кушель даже было согласилась, договорилась с матерью, чтобы та забрала внука к себе на полгода, почти подписала контракт и… Не сможет она без Леви полгода. Он ведь еще совсем маленький. А вдруг он не поймет, обидится или вообще ее забудет. У Кушель сердце разрывалось от мысли расставания с сыном. Так она никуда и не уехала. Кенни тогда спросил у сестры, мол, что она будет делать когда Леви вырастет? Он же не будет держаться за мамкину юбку всю жизнь. В конце концов, рано или поздно, он найдет себе другую юбку и держаться уже будет исключительно за нее. Тогда Кушель ничего ему на это не ответила. Ну, а что она скажет? Брат прав, но это когда еще будет, а пока Леви нужна она. И она будет рядом столько, сколько потребуется.       Мать, однако, строго замечала, что Кушель и себя загоняет, и ребенок ее почти что не видит. Жить нынче дорого, это понятно, надо платить за квартиру, надо что-то есть, что-то носить, Кушель-то может в своем пальто и десять лет проходить, а Леви ведь растет. А еще его занятие фигуркой. Коньки, костюмы, сборы за соревнования, оплата тренера… Только и выкладывай деньги. С этим ей, конечно, сильно помогал Кенни, но Кушель привыкла все делать сама и не просить чьей-то помощи. Но мать все равно была права, Кушель так стремилась заработать на жизнь сына, что самой этой жизни его и не видела. Вот будет лето, съездят на неделю куда-нибудь вдвоем. Отдыхать тоже надо. Мать согласно покачала головой. С детьми ей не очень-то повезло. Что Кенни, что Кушель в своем деле может и были хороши, но ветер в головах у обоих по молодости лет дул такой, что страшно даже. И что в итоге? Один женился по залету с дуру на какой-то избалованной стерве, впрочем сам Кенни-то тоже не подарок. В итоге сейчас ни жены, ни ребенка, а он как жил в свое удовольствие, так и мечется. Как говно в проруби. Вторая мать одиночка с невесть от кого нагулянным сыном, который на самом-то деле загубил ей всю карьеру. Не было бы Леви, жила она сейчас наверняка бы по-другому. Может лучше, а может и нет. Сейчас уже чего гадать. На самом деле, старая Руфь внука любила. Тем более, что с сыном Кенни ей общаться толком не давали. А Леви не виноват, что мать у него дуреха безмозглая. Тем более мальчиком он был хорошим. Тихий, немного даже угрюмый, но хороший. И понимающий.       Пока Леви не исполнилось года четыре, Кушель жила с родителями. Потому что выбирать ей уже не приходилось. Потом как оправилась, встала на рельсы, привыкла к новому течению жизни, забрала ребенка и начала жить самостоятельно. Одной было тяжеловато, но она справлялась. Когда Леви пошел в школу, стало легче. Не намного, но легче. Но с самого детства все только и говорили Леви о том как мама для него старается, как она много работает и что он не должен создавать ей лишних проблем. И он не создавал. По крайней мере пытался. Не то, чтобы Леви был идеальным ребенком, вряд ли вообще существуют идеальные дети, но он честно пытался маму не огорчать. Всегда жил как-то сам по себе, не жаловался, не приставал с проблемами, молча решал все сам. Потому что никто другой не решит. И, наверное, именно тогда пришло понимание, что нужно работать, чтобы стать лучше. Чтобы мама, Кенни, бабушка, да и вообще все им гордились, не потому что Леви сам так хотел, а потому что должен оправдать все то, что в него было вложено. Вот так всю жизнь и оправдывал. Тащил с самого детства, потому что должен, должен, должен, черт возьми. Всем он по жизни должен, даже самому себе. И это олимпийское золото. Просто вещь, но эта вещь как своеобразный символ того, что все жизненные долги отданы и он, наконец, может выдохнуть. Это сидело где-то глубоко, внутри, в самом подсознании и Леви даже сам не догадывался почему все так. Любой спортсмен хочет олимпийскую медаль, а он чем хуже? Он же лучший в своем деле, так почему же тогда ни черта не получается? Это сковывало изнутри никак не давая расслабиться. Но сейчас Леви был расслаблен и даже не думал… Да, ни о чем он собственно не думал. Катарина сидела на кровати, откинувшись на спинку и Леви, положив голову ей на плечо, слушал ее жизнерадостный голос, передиодически отвечая на вопросы. И нет, не навсегда, но на час или два рядом с ней, он мог отпустить и просто… Просто не думать ни о чем, кроме разве что нее. Катарина сама того не осознавая однажды угодила в самую точку. Никому он ничего не должен. Живи и наслаждайся этим. И она любит его не потому что он кто-то там, а потому что любит. Вот просто так. Конечно, Леви ничего в своей жизни не забыл и не отпустил, но рядом с Катариной дышалось как-то легче. — Так что ты там говорил про отпуск? — Катарина чуть дернула плечом, заставляя Леви приподнять голову.       Катарина сжимала в руках маленькую фотокарточку, еще целая стопка лежала у нее на коленях. Она таки вскрыла конверт. Любопытная зараза. — Ездили с мамой к морю. Мне тут наверно лет десять. — Как информативно, — усмехнулась девушка. — А что тебе еще надо?       Катарина звонко рассмеялась. — Это же чайные кустики, — она ткнула в центр фотографии. — Ты тут милый маленький любитель чая. — Меня заставили, — вздохнул Леви. — Заметно, у тебя на всех фотках на лице написано, что тебя заставили. Ты с детства был букой, — Катарина потрепала Леви по щеке. — Пожалуйста, не делай так. — Почему? — Бабушка так вечно делала, бесит, — проворчал он. — У тебя есть бабушка? — немного удивлено спросила Катарина. — У всех есть бабушки, — заметил Леви. — Это да, но ты никогда о ней не говорил. — Ты о своей тоже не говорила. — У меня их две, — заметила Катарина. — И даже дедушка есть. — Мой умер когда мне было четыре, он был не так уж и стар. Просто сердце. А бабушка два года назад. Ей было семьдесят четыре и тоже что-то сердечное вроде как…       Он поморщился и Катарина поняла, что тема умерших родственников ему по понятным причинам неприятна. — Ты часто ездил куда-то с мамой? — она резко сменила тему. — Один раз, — ответил Леви, откидываясь обратно ей на плечо. — Все убеждаю ее сейчас куда-нибудь съездить, вон с подругами хотя бы, а она все отказывается. Говорит, накаталась по миру в молодости, но это же не одно и то же.       Катарина согласно кивнула. — Слушай, а может мы с тобой куда-нибудь съездим? Не сейчас, но в апреле нас же отпустят в отпуск. — Давай сначала доживем до апреля, — уклончиво ответил Леви, давая понять, что он весь в свою мать.       Что поделать если Леви трудоголик и в отпуске в жизни не был? Лет десять назад Мария уговорила его на неделю съездить за город на озеро. Как-то так получилось, что между сборами образовалось окно и их отпустили. Не сказать, что это было плохо. Но в традицию в итоге тоже не вошло. Так что единственным полноценным отдыхом действительно была та поездка на море с мамой. Леви, если честно, очень волновался. Во-первых, потому что никогда не видел море, а во-вторых, потому что никогда не летал на самолете. На автобусах там, на поездах — приходилось. А тут самолет. Кушель едва сдержала смех глядя на открытый рот и круглые глаза сына, когда их подвезли к длинному белому, с синим хвостом, самолету. — Не боишься? — спросила Кушель, когда они сели на свои места. — Нет, — буркнул Леви.       Однако, когда самолет, гудя, оторвался от земли, Леви вцепился матери в руку. Потом он летал тысячи раз, но тот, самый первый, запомнился на всю жизнь. С морем такого не случилось. Леви может и восхитился, но лишь на минутку. Плавать он не умел и учиться не желал. А когда Кушель предложила ему пойти поиграть с ребятами, Леви посмотрел на мать так, что она сразу поняла, сыну такого предлагать больше не стоит никогда. Поэтому он сторожил вещи на берегу, а Кушель плавала. Еще она таскала его гулять по городу, несмотря на жуткую жару и возила на какие-то скучные экскурсии. Там им давали пробовать мед, вино, сладости и чай. И чай было единственное, что Леви понравилось. Сладкое он не любил, а вино ему не разрешали. Но чай был вкусный. И его было так много, что глаза разбегались. Леви даже не подозревал, что существует столько видов чая. Он с открытым ртом слушал про чайные листья и о том как его собирают, как правильно заваривают, и как пьют. А потом заставил маму купить чуть ли не все сорта, которые они попробовали. И как-то это вдруг вошло у него в привычку. Кушель купила ему чайник, перестала брать в магазине пакетики, перешла на заварку и Леви каждое утро возился со всем этим, потому что это ему действительно нравилось. А тогда, возвращаясь в отель, Леви прижимая к груди свое богатство, вдруг громко заявил: — Мама, а я знаю, чем займусь когда вырасту, — радостно сообщил он. — Я думала ты хочешь стать олимпийским чемпионом, — заметила Кушель. — Хочу, — кивнул Леви. — Но потом, когда я им стану.       Кушель тихо усмехнулась. Сказал так, словно выиграть Олимпиаду ничего не стоит. — Ну и кем же ты будешь?       В четыре он говорил, что будет водителем автобуса, а в пять поднялся до водителя ледозаливочной машины. В семь уже переключился на тренера, в восемь на судью. — Я буду делать чай, — уверено заявил он. — Неожиданно, — ответила Кушель. — Я еще не умею, но я научусь. Ты будешь пробовать мой чай? — Конечно, буду.       Кушель ласково погладила сына по темным волосам. И все-таки Леви был рад этой поездке. Они с мамой были вдвоем и она слушала все, что он ей говорил, гладила его по голове, держала за руку и принадлежала только ему. Леви, на самом деле, был довольно ревнивым. Как-то он оказался у матери на работе, сидел на лавке в коридоре, болтал от нечего делать ногами, разглядывал стены и потолок. Из-за закрытой двери слышалась музыка и мамин громкий голос. Спортивный центр, в котором Кушель работала был новый, но уже пользовался популярностью, ибо стоял в отдаленном районе Митраса и в него приводили детей со всей округи. Кушель, в детстве чередовавшая балет с фигурным катанием, неплохо умела ставить хореографию. В общем-то она больше ничего и не умела. Поэтому ее и взяли. Заниматься хореографией с девочками.       Когда музыка закончилась и дверь отворилась, Леви спрыгнул с лавки, ожидая увидеть маму. Она вышла в окружении стайки девчонок, они галдели, что-то наперебой ей рассказывая, хватали за руки, и Кушель улыбалась им, даже смеялась и гладила по головам. Леви это просто взбесило. Кушель его мама. Только он может брать ее за руку и говорить с ней вот так, и только ему она может улыбаться и обнимать. Ему, а не каким-то дурацким девчонкам. Тогда он громко и решительно об этом заявил. Кушель очень разозлилась. И тогда первый и, наверное, единственный раз в жизни, в голове у нее промелькнула мысль: «Весь в своего отца». Хотя, на самом деле, Кушель в его годы вела себя не лучше. Нет, даже хуже. Впрочем, она об этом не помнит. Как и Леви не помнит о том случае.

***

      Ханна чертыхнувшись, поправила съехавшую на лоб шапку. Схватилась поудобнее за ручку лопаты и зачерпнув снега, откинула его на сугроб. Выпрямилась, оглядев свои труды и разочарованно вздохнула. Еще и половины не сделала. Сжав зубы, она словно бульдозер, снова кинулась в бой со снегом, попутно думая о том, что только ее папочка мог заставить дочь убирать во дворе снег.       У обочины притормозила машина. Леви не торопился выходить, внимательно наблюдая за действиями сестры. — И чего ты сидишь? — поинтересовалась Катарина. — Подожди, дай полюбоваться. Ханна работает, ни каждый день такое увидишь. — Ты ужасный брат, — заметила Катарина. — Она живет в моем доме, жрет мою еду и треплет мои нервы, — заметил Леви. — Так что сейчас я имею полное право насладиться моментом. А-то, знаешь, я ее за два года полы ни разу помыть не смог заставить.       Катарина чуть улыбнулась. — Ты просто ее балуешь. — Чего?! — Того, — ответила девушка. — Не строй из себя строгого братика, ты же выполняешь любой ее каприз, ворчишь, но выполняешь. На самом деле, Ханна крутит тобой как хочет, я уже давно это заметила. Не так, так по-другому, но своего она всегда добивается. — И после этого я еще и плохой брат, — хмуро ответил Леви, открывая дверь.       Ханна вскинула голову и посмотрела на Леви как на спасителя. — Привет, — протянула она. — Хотел узнать, не надо ли подбросить тебя до города, — сразу перешел к делу Леви. — Но вижу, ты уже нашла прекрасное занятие.       Ханна насупилась и снова поправила шапку. — Отличное занятие. У меня спина уже заболела, — она тяжело вздохнула.       Катарина едва сдержала смех. Вот, собственно, и началось. — Если намекаешь на то, что я должен тебе помочь, но я уже дома этого снега накидался. — Ну, Левиии, — взмолилась Ханна. — Тут же немного осталось, я уже не могу. — Работай давай, тебе полезно. — Я же девочка, девочки не гребут снег. — А еще девочки не делают кучу вещей, которые ты проворачиваешь с завидной регулярностью, — заметил Леви.       Ханна открыла рот, возмущенно хлопая глазами. — Тебе что сложно помочь что ли?! — Сложно… Но, блять, давай лопату и не стони.       Катарина уже откровенно смеялась. — Что и требовалось доказать, — заключила она. — Бесишь, — коротко ответил ей Леви.       Катарина хотела было ответить, но во двор въехала еще одна машина, останавливаясь у крыльца. — Ну вот, — тяжело вздохнула Ханна. — Сейчас начнется. — Кто это? — непоняла Катарина. — Наш брат, — ответила Ханна.       Отряхивая сапоги от снега, она двинулась к крыльцу. Леви, отвернувшись, принялся воевать со снегом, явно делая вид, что все происходящее его не касается. — Ты даже не поздороваешься? — удивилась Катарина. — Я едва его знаю, — ответил Леви. — И мне он не нравится. И поверь, это взаимно.       Рейн не отличался многословностью. Поздоровался, вошел в дом, следом за Ханной. Она старалась на него не смотреть, ибо в присутствии брата всегда чувствовала себя как-то неуютно. Рейн к сестре плохо не относился. Просто… просто его злила вся эта ситуация связанная с ее существованием на этом свете. Когда он узнал, что мать снова сошлась с отцом, после всего того, что было, то испытал, мягко говоря, шок. Мама всегда казалась ему умной и рассудительной женщиной и тут вдруг такая глупость. Сказать, что он воспринял это в штыки — ни сказать вообще ничего. Он ругался, приводил доводы, напоминал матери о том, как ей было тяжело. Даже пытался поговорить с Кенни, естественно на повышенных тонах. Но это закончилось только еще большим конфликтом и мама сильно расстраивались. Поэтому Рейн не то, чтобы смирился, но решил не лезть. Второй раз сорвало планку когда он узнал о том, что мать беременна. Это уже было ни в какие ворота. Тогда он на Кенни чуть ли не с кулаками полез. Довел мать до нервного срыва и больницы, только поэтому успокоился. С тех пор держался в стороне. С матерью общался, но другие родственники его более не интересовали. Он и так был сплошным разочарованием для мамы. Ему уже под сорок, ни жены, ни детей, ибо нахер не надо, зато работа хорошая. И к ужасу Джулии Ханна двигалась в том же направлении, что и ее старший брат. — Может чаю? — зачем-то ляпнула Ханна.       Рейн скептично взглянул на сестру, убирая папку в сумку. — Этого не хочу ни я, ни ты, — ответил он. — Давай без лишних любезностей.       Ханна кивнула. Действительно, чего это она? Ханна подождала пока Рейн сядет в машину и уедет со двора. — И чего ему надо было? — поинтересовался Леви. — Не знаю, — отмахнулась Ханна. — Они там с мамой сами чего-то решают. Так ты отвезешь меня на каток? — У тебя десять минут, чтобы собраться.       Ханна радостно кивнула и бросилась обратно в дом. А Леви подумал, что Катарина в общем-то права. Он действительно делает практически все, о чем Ханна его просит. — Когда она села мне на шею? — Когда родилась, — со смехом ответила Катарина. — И то правда, — Леви смахнул с лопаты снег. — В три года она попросила поиграть с ней в лошадку, потому что папа категорически отказывается. — И ты играл? — Можно я скажу, что нет? — ответил Аккерман, закидывая лопату в гараж. — Я тебе все равно не поверю.       Леви решительно захлопнул железную дверь гаража. Все правильно, он бы тоже не поверил.