“Blind — Placebo” If I could tear you from the ceiling I'd freeze us both in time And find a brand new way of seeing Your eyes forever glued to mine Don't go and leave me And please don't drive me blind Don't go and leave me And please don't drive me blind
Не смотря на удушающую жару в помещении, Мегуми начало знобить — кожа покрылась липким слоем холодного пота. В горле пересохло и подросток с трудом заставил себя проглотить кусок торта. Матча горчила на языке и скребла горло. — Неважно, — пробормотал он. Полицейские ушли, а вместе с ними пропало желание продолжать разговор с Годжо. Мегуми просто хотел посидеть (желательно в тишине, но с его опекуном это не представлялось возможным), успокоить бешено бьющееся сердце и убедить себя в том, что все в порядке — беспокоиться не о чем. Он знал, что разговор с Сатору вряд ли закончится хорошо: мужчина всегда был излишне строг в определенных аспектах их совместной жизни. — Важно, — возразил Годжо, сжимая переносицу — жест крайней раздражённости, который он никому, кроме Мегуми не показывал. — Ты снова не будешь всю ночь спать, а я не хочу чтобы мой подопечный был похож на ходячий труп. Что я полицейским скажу? Гето только и дай повод меня в наручники заковать… Последняя фраза звучала как-то пространно и слегка мечтательно. Мегуми внутренне скривился, внешне сохраняя бесстрастное выражение лица. Он нервно сжал пальцы; раздался тихий скрип гнущегося пластика. — Я хочу поступить в Киотскую школу при университете искусств, — произнёс подросток, разглядывая собственные чуть подрагивающие руки. На стол опустилась тяжёлая ладонь, которую Годжо резко убрал от лица. Мегуми вздрогнул, не поднимая глаз. — Мы живем в Токио, — заметил мужчина, продолжая неотрывно смотреть на подростка. — Д-да… но… я хотел бы переехать. Накоплю за лето денег. За год в старшей школе я смогу привыкнуть к городу, а в университете получу стипендию! Меня обязательно примут: я не только хорошо играю на скрипке, но и постоянно участвую в олимпиадах и конкурсах по разным предметам… университетам такое важно, — начал с жаром объяснять парень. В какой-то момент он даже набрался храбрости и вскинул голову вверх, тут же отводя взгляд. Сатору смотрел на него с какой-то нечитаемой эмоцией в глазах. Холодной и пустой одновременно. Губы мужчины были сжаты в тонкую линию, а сам он казался фарфоровым изваянием. — Я… я знаю что это не бесплатно, поэтому договорился с Нобарой и мы вместе устроимся на подработку, начну копить деньги и к апрелю… — Ты уже работаешь в нашем магазине, — резко оборвал его Годжо, начиная подниматься на ноги. — Да, но по выходным я свободен и ещё мы работаем до пяти, я бы мог брать вечерние смены! — продолжил Мегуми, чувствуя как внутри него закипает паника. В голове било набатом, а кровь стучала в ушах. — Чушь, — фыркнул Сатору, возвышаясь над подростком и опуская ладони на столешницу. — Это тебя та рыжая бестия надоумила? — Н-нобара? Нет, она просто хочет помочь, — начал защищать свою единственную подругу подросток. Теперь он смотрел не на старшего мужчину, а разглядывал пол под собственными ногами. — В Киото дешевле чем в Токио, там одна из лучших в Японии кафедр скрипки… — Нет, — ответил ему Годжо, даже не разрешая закончить. Видя, что Мегуми сейчас продолжит, он оторвал руку от стола и поднёс указательный палец к губам подростка. — Тише, крошка Мегуми, ты разве не слышал полицейских? Дети пропадают… — Но я уже не ребёнок! — воскликнул парень, отталкивая от себя чужие пальцы и тоже поднимаясь на ноги. Его трясло от переполняющих изнутри эмоций: злости, разочарования, раздирающей на куски обиды и боли от разбитых надежд. Он упрямо вскинул голову и встретился с ледяным взглядом своего опекуна. Тот смотрел на него холодно и строго, так, как почти никогда больше не делал, потому что Мегуми научился быть послушным ребёнком. Научился. Быть. Послушным. — А ведёшь себя именно так, — спокойно сказал Сатору, без тени привычной придурковатой улыбки на лице. Мужчина вдруг вытянул руку и сжал одно из запястий Мегуми. Подросток дёрнулся, непонимающе хлопая глазами. — Разожми пальцы, а то поранишься. Переведя взгляд на собственную ладонь, темноволосый увидел, что острые края поломанной пластиковой ложки впиваются в кожу. Недостаточно сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы остался продолговатый красный след. Заставив себя через силу разжать пальцы, Мегуми выронил обломки на стол. Годжо тут же поднял его руку к свету и принялся внимательно осматривать ладонь. Негромко хмыкнув, словно в подтверждение своим мыслям, он провёл пальцем вдоль тонких следов и произнёс: — Если хочешь продолжать играть на скрипке, то тебе важно беречь руки. Гуми, для музыканта пальцы — самое главное. Глубокий вдох. Тщетная попытка усмирить бьющееся сердце. Склонив голову вниз, подросток следил за тем, как длинные пальцы Сатору скользили по его ладони. Холодные прикосновения успокаивали покрасневшую кожу, остужая кипящие внутри эмоции. Вместо ответа Мегуми кивнул, чувствуя себя вмиг ослабшим и усталым. Он все ещё нормально не поел, а за последние пару часов произошло много событий, разрушивших тихую рутину их совместных с Годжо вечеров. — Я думаю, что тебе полезно будет взять год перерыва после школы… собраться с мыслями, отдохнуть… может даже больше, чем год, — начал вдруг старший мужчина, возвращаясь к оставленной ранее теме. Его голос звучал куда мягче, чем пару минут назад и его пальцы не переставали аккуратно поглаживать ладонь Мегуми. — Тебе некуда спешить, я уверен, что можно и вовсе обойтись без высшего образования — будешь помогать мне в магазине, а в остальное время играть в своё удовольствие наверху. — Но… — начал было возражать подросток. — Никаких но, — оборвал его Сатору, крепче сжимая чужую ладонь. — Разговор окончен, поднимайся наверх, постарайся отдохнуть и успокоиться. Мегуми, у тебя сейчас каникулы — самое время расслабиться и провести больше времени вместе со мной. Ты разве не скучаешь по нашим совместным вечерам? Голос мужчины вернулся к прежнему, веселому тону. Проскальзывающие в словах нотки грусти никак не отражались на лице мужчины: он беззаботно улыбался, а его глаза переливались в свете одной единственной желтоватой лампы. Мегуми хотел бы снова возразить. Они жили в одном доме, спали в соседних комнатах, ели за одним столом и работали в одном месте. Они проводили вместе больше времени, чем по одиночке. Однако что-то внутри подростка подсказывало, что не стоит продолжать спор, из которого он заведомо не мог выйти победителем. Сатору был вдвое его старше и во столько же раз упрямее. Перечить человеку, который заботился о нем и воспитывал с самого детства — было грубо. Подросток не мог проявить подобное неуважение. Внутри догорала злость, но на ее место приходило раскаяние — он поднял голос на своего опекуна. Мужчина имел полное право отчитать его за подобное, но вместо этого Сатору чуть заметно улыбнулся и… — Ты же не обижаешься? — спросил он, склоняя беловолосую голову набок. Челка упала ему на глаза, тонкими нитями снежинок обрамляя лицо. — Н-нет, — негромко ответил Мегуми, проглатывая желание извиниться. Подросток глубоко дышал, приоткрыв рот, чтобы вдыхать побольше воздуха. Он подсознательно пытался подстроить своё дыхание под медленные и плавные вдохи и выдохи, которые делал его опекун. Походы к терапевту все же принесли свои плоды. — Конечно же нет, как вообще можно обижаться на кого-то столь идеального, — самодовольно усмехнулся Сатору, отодвигаясь в сторону, чтобы не возвышаться над Мегуми и открыть тому проход к лестнице на второй этаж. Подросток закатил глаза на уже привычную реплику и постарался скрыть вздох облегчения за зевком. Все вернулось на круги своя. И после прихода полицейских и после неприятного разговора. Годжо обладал сверхъестественной способностью возвращать все к привычной рутине, хотя сам всегда клялся, что ненавидит однообразие. Задвинув табурет под стойку — чтобы тот не мешался под ногами — Мегуми размеренным шагом двинулся вдоль дощатого пола магазина. Дерево от стоящей неделями жары раскалилось и больше обычного скрипело под подошвами ботинок. Пахло разогретой пылью, старой керамикой и сахарной пудрой. Нос нещадно чесался и хотелось плакать. Поднимаясь по лестнице во второй раз за день, Мегуми затылком чувствовал взгляд своего опекуна. Обернуться было страшно. На минуту все вокруг превратилось в ту глупую детскую игру, где если нарушишь поставленное самому себе условие — понесёшь наказание. Обернёшься — упадёшь. Обернёшься — на тебя нападет белоснежный лис. Оберёшься — и больше не сможешь проснуться. Обернёшься… Подросток с силой задвинул за собой дверь из рисовой бумаги, закрывая проход в собственную спальню. Его голову одолевали тревожные мысли — так случалось каждый раз, когда он был особенно близок к панической атаке. Один раз оказавшись на грани срыва, Мегуми мог успокоиться лишь с большим трудом. Нервно расхаживая по комнате, подросток старался сильно не шуметь: тонкие стены и двери почти не скрывали звуков, а он был уверен, что Сатору бродит по первому этажу и прислушивается к каждому шороху. Сам Годжо всегда был беззвучным — скользил вдоль полок и сдувал пыль со старинных статуэток, расставленных вдоль зала. Мегуми пытался подражать ему, но однажды, разбив набор фарфоровых чаш, изготовленных в стиле раку и трепетно хранимых его опекуном для чайных церемоний, навсегда оставил попытки пройтись по всем закуткам магазина и хранилища, незаметная дверь в которое располагалась за стойкой. Оглядываясь вокруг себя, подросток отчаянно пытался найти что-то, способное отвлечь его сейчас от мыслей, заполняющих собой сознание. Широкое окно пропускало в спальню первые сумрачные лучи наступающей ночи. Луна уже бледнела на горизонте, полупрозрачным пятном выделяясь на фоне фиолетового неба. Взгляд зелёных глаз привычно зацепился за кожаный футляр, аккуратно лежащий на кровати. Мегуми встречал сегодняшний рассвет тихой игрой на скрипке: Годжо не было дома, а вместе с ним и сна. Были лишь мысли. Тревоги. Тени и мелко дрожащие руки. Тяжело было держать смычок в пальцах, но подросток пересиливал себя, раз за разом сплетая ноты в печальную мелодию, слушателями которой были лишь одинокие птицы, занявшие своё место в кормушке за окном. Тряхнув головой, в попытке отмахнуться от воспоминаний, Мегуми поднял футляр с кровати, перекладывая на свободный от каких-либо вещей стол. В его комнате всегда царил порядок, граничащий с аскетизмом. Пальцами поглаживая кожаную поверхность, подросток ощутил выбитые на крышке цифры — 1847. Бесценный подарок, который привёз Сатору из-за границы. Незадолго до пятнадцатилетия Мегуми, его опекун на несколько дней покидал Японию — посещал всемирно известный аукцион во Франции. Из своего недолгого путешествия мужчина вернулся с кучей сувениров, удушающе-крепкими объятиями и кожаным футляром в руках. Восторгу подростка не было предела, хотя он и выразил это лишь в коротких, но искренних благодарностях. С того дня рождения прошло уже больше двух лет, но Мегуми по-прежнему с трепетом и любовью относился к скрипке, каждый день оттачивая навыки и мастерство, выплёскивая все копящие внутри эмоции через легкие движения смычка и скользящие вдоль лакированного корпуса касания пальцев. Сейчас же, ощущая знакомые выбитые и позолоченные цифры, подросток ощущал лишь скопившуюся за день усталость. Он не мог заставить себя достать скрипку и сыграть. Ладони были влажными от холодного пота, а голова трещала, грозясь расколоться. Быстро и раздраженно Мегуми принялся переодеваться в домашнюю одежду, натягивая тёмную потрёпанную футболку и спортивные штаны. Рабочая одежда полетела в сторону шкафа, ударяясь о дверцу и падая на пол. Вслед за ней на кровать упал и сам Мегуми, обнимая руками подушку и вдыхая знакомый аромат постельного белья. Собственная комната всегда пахла для него спокойствием и единением. Это было единственным местом в доме, где человек-оркестр (по совместительству его опекун) Годжо Сатору бывал реже всего. Тут не пахло его густыми, томными духами, нигде не виднелись кружки из-под кофе, а белоснежные волоски не лежали на полу или столе. Пытаясь отвлечься, Мегуми протянул руку к прикроватной тумбочке и поднял с неё телефон, поднося его к лицу и слегка жмурясь от яркого света экрана. На улице стемнело, а в комнату светил лишь одинокий уличный фонарь, собравший вокруг себя рой ночных бабочек и мотыльков. С обоев домашнего экрана ему улыбался Годжо, прижимающий к себе недовольного Мегуми, облаченного в новенькую школьную форму старшеклассника. Фотография, сделанная в первый учебный день старшей школы, была установлена ему обоями по излишнему желанию на то Сатору. Пролистав уведомления, подросток тут же заметил пару непрочитанных сообщений: Железная Леди [7:23] Эй, не смей забывать о нашей завтрашней встречи! Железная Леди [7:23] У третьего выхода на станции Нагатачо!!! Железная Леди [8:14] Эй, лузер, ты что уже спишь? Железная Леди [8:21] Ты там помер? Спасибо, мог хотя бы предупредить! Мегуми внутренне простонал. Кугисаки его точно прибьёт.Гуми Гуми [8:37]
Прости, был занят в магазине. Поговорил с Годжо.
Не успел он заблокировать сотовый и отложить в сторону, как ему тут же пришёл ответ. Железная Леди [8:38] И…? Только не говори, что он запретил тебе идти гулять! Мегуми вздрогнул, прочитав сообщение. Он подскочил в кровати, понимая, что совершенно забыл попросить разрешения на встречу с подругой. Мало того, он ещё и накричал на Сатору. Нервно придумывая ответ, который бы успокоил Нобару, подросток не обратил внимание, что дверь с тихим шуршанием открылась, пропуская внутрь его опекуна. Как всегда без стука, как всегда с улыбкой на лице и блеском в голубых глазах, который заметен был даже сквозь очки. — Мегуми! Чего зрение портишь и в темноте сидишь? — спросил мужчина, окликивая подростка. Тот вздрогнул, вскидывая голову и встречаясь взглядом с Сатору. Зрачки старшего мужчины были расширены, помогая лучше видеть в темноте. Свет во всем доме был выключен. В руках его опекун держал чайную чашку, стоящую на изящной тарелке — часть немецкого сервиза, когда-то подаренного Годжо одним из его коллег. — Быстро стемнело, — на ходу придумал оправдание Мегуми, стараясь выглядеть естественно. Он отложил телефон на постель, блокируя экран. От внимательно взгляда Годжо это не укрылось. — С кем переписываешься? — как бы невзначай спросил он, подходя ближе и со звоном опуская чашку с чаем на стол. — С Нобарой, — честно ответил подросток. На ложь не было сил. Ни на что уже сил не было. Хотелось свернуться в клубочек и уснуть, позволяя этому дню просто закончиться. — Я бы хотел пойти с ней завтра гулять. Сатору на секунду замер — он занимал себя тем, что листал бумаги, аккуратно сложенные у Мегуми на столе: финансовые сводки и каталог антикварных вещей, недавно подступивших в магазин. Спустя мгновение он рассмеялся, вновь подхватывая в руки чашку и опускаясь на колени возле кровати, протягивая ее недоумевающему подростку. — Вот так жалость, Гуми, придётся все отменять, — произнёс он, растягивая слова и поднимая с тарелки небольшую белоснежную таблетку. Ее сложно было разглядеть в полумраке, да и до этого она сливалась с глазированным фарфором. — После этого ты всегда сонный и вряд ли захочешь куда-то идти с утра пораньше. Выражение лица Мегуми можно было бы назвать комичным, если бы не волна испуга, накатившая на него и заставившая раскрывать рот, словно выброшенная на берег рыба. — Н-не надо! — воскликнул подросток, поджимая под себя ноги и отчаянно глядя на таблетку. — Надо, надо. Помнишь, что сказал врач? Если случится рецидив, то вновь начнёшь пить успокоительные, — мягко возразил Годжо, поднося таблетку ближе к лицу сжавшегося парня. — Тем более, тебе не помешает хорошенько выспаться. — Но у меня не было сегодня панической атаки! Я просто занервничал, э-это нормально. Мне ничего не надо пить, — продолжил отнекиваться Мегуми, не желая вновь испытывать на себе весь спектр эмоций, который нёс за собой до тошноты знакомый препарат. Сатору оказался глух к его мольбам. — Я заварил тебе твой любимый чай, — между делом заметил он, перемещаясь вплотную к кровати и опускаясь грудью на скомканное пуховое одеяло. — Забирай чашку. Мегуми обхватил пальцами разогретую кружку и прижал ее ближе к себе, опуская на согнутые колени и вдыхая приятный травяной запах чая. Длинные пальцы Сатору с зажатой в них таблеткой продолжали маячить перед его лицом. — А теперь открывай пошире рот, — скомандовал мужчина. Темнота и мягкие тени скрывали его лицо, но по голосу можно было понять, что тот улыбался. — Скажи «а-а-а». Зажмурив глаза и до побеления костяшек сжав чашку, подросток открыл рот, спустя секунду ощущая безвкусное успокоительное на языке. Чужие холодные пальцы обхватили его запястья и приподняли их вверх, прижимая чашку с чаем к губам, помогая запить таблетку. — Хороший мальчик, — радостно произнёс Годжо, похлопывая парня по плечу и ероша его волосы. — Спокойной ночи, Мегуми! Также быстро и бесшумно как он пришёл, мужчина исчез за дверью, закрывая ее за собой. Залпом допив чай, чтобы сдержать рвущиеся наружу рвотные позывы — организм слишком боялся той слабости, что несла с собой волшебная пилюля. Сонливость начала накатывать почти сразу. Веки медленно тяжелили, сердце замедлило своё биение до глухих и чётких ударов, которые отдавались во всем теле. Пальцы перестали дрожать и обмякли, чуть не роняя чашку на постель. Подростку пришлось напрячь все тело, чтобы приподняться на коленях и перенести фарфор на прикроватную тумбочку. Самое простое действие отняло последние силы. В голове поселилась блаженная пустота. Опустившись на кровать, Мегуми вытянулся в полный рост, утопая в мягкости матраса и окружавших его подушек. Телефон вибрировал где-то под боком, но сквозь пелену сна подросток мог лишь хмурить брови и нос, пытаясь отогнать шум, как назойливую муху.