Одал

Кому шла, а кому тянулась бесконечно неделя сей октябрьской порой. Павел изо дня на день ждал гостей в Одал, да никаких гостей так и не пожаловало. Дело было в том, что всяк, в ком пробудилось чародейское начало, мог бы увидать и его, и Ивана на записях с камер. Так случилось с самим Иваном и разрушенной церквушкой, увиденной и запечатленной им. Сей опыт учтя, Павел постарался всячески замести следы пребывания их в чужих краях, да только вера его в свое колдовство и самого себя за время пребывания в Одале сильно поубавилась. Большие надежды возлагал он Новое колдовство, о коем ничего не ведал, а потому боялся его и трепетал пред ним, как пред всем неведомым искони свойственно любому человеку трепетать. Окромя тревожного ожидания гостей незваных томили его муки сердечные: не мог порой он устоять пред соблазном взглянуть в зеркало, что показывало ему Митрофана. Не мог потом избавиться от мыслей, как Василия со свету сжить, чтоб Митрофан ничего не заподозрил. Тянулись вновь руки его к картам всезнающим, да одергивал он себя, памятуя, как туманны их ответы и как порой избегание пророчества приводит его в действие. Ходил он в заброшенную церквушку, да никакие духи ни живые, ни мертвые не являлись ему боле. Темно было в церквушке, как темно было на душе у Павла. Иван меж тем ни дня из интернета не вылезал: жилье в Москве подыскивал, все приценивался да присматривался, да читал материал всякий разный, дабы не ударить в грязь лицом пред самим собой да Павлом. Не заметил он, как привязался к колдуну, не хотел замечать и в голову мысли ему ни единой не шло о том. Разве что порой одиноко и тоскливо делалось ему, когда оставался он без дела, да все списывал он на то, что сидит дома и давно уж никуда в свет не выбирался. То хоть работа у него была, новые-старые лица каждый день видал, новости полезные да бесполезные с кем ни попадя обсуждал, а ныне только ноутбук да сотрудники онлайн-чатов, свою помощь ему в покупке жилья предлагающие, были его компанией. С домашними он разговаривал мало, ибо постоянно те норовили про друга его Павлика что-то выведать, а Иван им ничего сказать не мог окромя того, что Павлик дельтапланеризмом увлекается да в полете своем паспорт посеял, вот и ждет теперь, покуда паспорт ему сделают, чтоб в Москву воротиться. Свое же сидение у ноутбука объяснял он тем, что курсы обучающие проходит и просил не мешать ему специальности новой обучаться. Да только всем любопытно было узнать его друга поближе, спрашивали, отчего он в гости к ним не заглянет, да отчего Иван их не познакомит. Тогда уж подумывал было Иван Павла по имени кликнуть, да одна мысль об отказе его пугала, а потому он и не звал его, домашним говоря, что у Павлика какие-то там свои дела с дельтапланами да домом Панюшкиным. Подумывал он и фотографию их совместную показать родным, чтоб отстали, да вспоминал, что обещался Павлу никому не показывать. В другой раз непременно показал бы он фотографию и слово свое нарушил, а на сей раз не решался. Боялся Павла обидеть, да сам себе этого объяснить не умел и не особо задумывался, чего вдруг так радеет там, где раньше ему все до фени было. Что до Василия и Митрофана, так они то ягоды облепихи да можжевельника собирали, а потом лакомились ими, то букеты из безвременника да желтых кленовых листьев вручали друг другу, то венки плели, в чем Митрофан Василия поучал, то грелись в последних солнечных лучах, лежа в траве на пригорке, то рыбу ловили, то в белок шишки кидали, то кикимор по болтам гоняли и всюд их сопровождал Аарон, над коим оба на шутки беззлобные не скупились, однако ж тот очень обижался на них, да гордость не позволяла ему отвечать на смешки, и вскоре и Василий, и Митрофан, заприметив угрюмое молчание его, бросили свои шутки над ним, однако Аарошкой да Аарошем меж собой звать не перестали. Так пришлось могучему некогда Аарону смириться с тем, что стал он ныне крохотным Аарошем. Но в отношении колдунов остался он непримирим, как бы ни пытался Василий переубедить его насчет Митрофана. Самому же Василию порой то поутру, то ввечеру внезапно становилось тягостно да грустно. Тогда выходил он из избы, слушал, как шумит ветер в могучих древесах, смотрел на качающиеся верхушки высоких пожелтевших берез да темных сосен, на пролетавшие мимо листья и вспоминал слова Миколки о том, что Одал дивное место. Подумывал он тогда снова Миколку отыскать, да не знал, зачем и что ему скажет, ведь простился уже. И хотя думал он, что Митрофан тоски его не замечает, все тот замечал, а потому и занимал его целыми днями то сбором ягод, то сбором трав и на все готов был, чтоб отвлечь его и развеселить, чтоб любовь в его сердце вновь зажечь, ведь чуял он, что Василий не любит его, хоть и добр и мил с ним. *** — Здрасьте, — Сашка окинул гостя недоверчивым взглядом. — Привет, — улыбнулся тот, — я к Ивану. Сашка посторонился, пропуская его. — Он у себя в спальной, — махнул он рукой в сторону коридора и только после смекнул, что гость явно не знает, где Иванова спальня. Но Павел знал и прямиком туда направился. — Ты зачем среди бела дня приперся? — шикнул на него Иван, вскочил из-за стола и спешно затворил за ним дверь. — Ты ведь звал меня, — Павел улыбнулся. — Не звал, — хмыкнул Иван и уселся обратно за стол к ноутбуку. Павел остановился рядом с его стулом и паспорт свой свеженький положил на клавиатуру ему под нос. Иван и сам не понимал, отчего так пыхтит и негодует, но поделать с собой ничего не мог, особливо признаться в том, что рад его визиту. Он пролистал паспорт, задержал взор на фотографии Павла Емельяновича Романова и вернул его хозяину. — Садись, квартиры смотреть будем, — он подвинулся на стуле. Павел с недовольным вздохом примостился рядом. В этот момент дверь отворилась и на пороге появился Сашка. — Порнушку смотрите? — ухмыльнулся он, подпирая дверной косяк плечом. Павел и Иван оборотились разом. — Свали, а? — Иван состроил жалобную гримасу. — Ноут вообще-то общий, а? — Сань… — Впрочем, — вдруг переменился Сашка в голосе, — он мне не очень нужен, — и вышел из комнаты. Иван поглядел на Павла, а тот лишь молча улыбнулся в ответ и оказался на новом стуле, впритык к Ивановому. — Легко! — махнул Иван рукой, изображая заклятье. — А ты еще жалуешься. Павел пожал плечами, будто был не при делах. Показал ему Иван понравившиеся квартиры, остановились на тех, что понравились обоим и порешили не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. — Вы куда? — Сашка застал их у входной двери. — Гулять, — отозвался Иван, зашнуровывая кроссовок. — Вернемся поздно. — Можно взять ноут? — Ну возьми, если сможешь, — усмехнулся Иван. Ноутбук он брал с собой. И покуда Сашка соображал, откуда взялся лишний стул и куда подевался ноутбук, Ивана да Павла уж след простыл. *** Всем Одалом честную компанию провожали. Не будь Павел колдуном, не смог бы унесть гостинцев, коих ему местные получары вручали. Вручила ему и Марья прощальный подарок и с улыбкой велела открывать его на новом месте. Не остался без подарков и Иван, чем был весьма удивлен: Пафнутий дарил ему бидончик козьего молока, привезенный крепким Ясенем; маленький сморщенный старичок с огромными оттопыренными ушами и выцветшими выпученными глазами подарил букет мокрых диковинных цветов. Иван букет принял со смущенной улыбкой, ибо старичка прежде не видал, а старичок зарделся и стал расшаркиваться босыми ногами, словно дите застенчивое. Митрофану вручали всякого рода съестное, и хотя он от всего отказывался, против воли его все равно вручали. От Василия же с Аароном не отступала ребятня: каждый стремился вручить свою игрушку Аарошке, за коим имя это меж местных прочно закрепилось. Разве что Павел всем остальным наперекор не кликал Аарошку Аарошкой, нарочно демонстрируя к Василию и змею холодность свою. Василий чувства Павла угадывал, да не злился на него, а жалел, только сего не показывал. Увидал он среди прочих и Миколку, что махал ему длинным рукавом и кричал Одала своего не терять. Не осталась в долгу и Марфа Игнатьевна, каждому по яблочному пирогу испекшая. Кончились одни проводы, да начались другие, ибо по просьбе Митрофановой Павел устроил так, что про смерть Василия все деревенские позабыли, так что его да Ивана родители вместе свезли их в город на вокзал и там на поезд усадили. Митрофана представили как Павлова друга, а Аарошку как его пуделя. Михаилу Егоровичу по просьбе Ивана Павел всю память возвратил. С ним Иван простился еще намедни, славно посмеявшись над тем, как в итоге слово его, ненароком колдуну данное, удачно обернулось. Поезд тронулся, в окна помахали, а после разбежались по парам по своим люксовым купе и сидели тихо-мирно, покуда проводница не проверила их паспорта. После Митрофан вернул Аарону его прежний облик, и тут же тот вспорхнул на верхнюю полку, место свое да Василия обозначив. Иван сидел на полке-кресле да улыбался по самые уши. — Это еще круче, чем на самолете, чем ты недоволен? — воскликнул он, когда хмурый Павел опустился напротив него и руки на столе сложил. — Мне по старинке привычнее. — Последний раз по старинке я оказался на дереве, — напомнил Иван, — так что прохожие хотели вызывать МЧСников и удивлялись, как я туда вообще залез. Павел усмехнулся и прикрыл глаза. — А куда подарки делись? — Иван оглядел их купе. — Дома. — Может, я сейчас молока хочу? Тут же на полу рядом с ним появился его бидончик. Иван поглядел на него, потом на Павла и криво улыбнулся. — Я же пошутил. — В другой раз подумаешь прежде чем шутить, — хмыкнул Павел и уставился в окно. Бидончик подрагивал от набираемой поездом скорости. Иван вздохнул, кое-как отыскал в своем забитом рюкзаке кружку и с горем пополам налил себе молока. Напившись да приободрившись решил он, что по праву может всю долгую дорогу доставать Павла расспросами, ведь от компании его все равно тому деваться некуда. — Дед, — позвал он, — а молоко у Пафнутия волшебное? Павел косо поглядел на него. — Пафнутий молока не дает, — сказал он с серьезным лицом. — Это и дураку понятно! Хочешь молока? — улыбнулся Иван. — Пей ты, мне ни к чему. — Так волшебное, да? — допытывался Иван. — Волшебное, волшебное, — уступил Павел и снова перевел взгляд в окно. — С градусами? — Молодильное. — Что-то глядя на Пафнутия не скажешь, что он молодой. — Ему сто тридцать три года недавно стукнуло. Иван так и открыл рот от удивления. — Сто тридцать три года?.. — он уставился на подаренный ему бидончик. — И Зорьке его лет сорок как минимум. — Обычные козы столько не живут, — потерянно пробормотал Иван. — Так она необычная коза. — Ну и дела… а Ясеню сколько? — Лет двадцать. Иван примолк, услышанное переосмысливая. За окном в надвигающихся сумерках мелькали пожелтевшие деревца да побуревшая трава, да линии электропередач. Колеса мерно постукивали, из соседнего купе доносились приглушенные голоса Василия да Митрофана. — А старик этот, что букет мне подарил? — спросил Иван после паузы. — Я раньше его не видел. — Это Гостомысл. — А-а-а… даже из реки вылез… он тоже старый? В смысле… ну ты понял… — Ему под двести. Или уже за двести, — Павел задумчиво нахмурился. Иван диву давался все больше и больше. Покуда жил он в Одале, ему и в голову не приходило, что все не то, чем на первый взгляд кажется, что лица получаров обманчивы, как и лики чародейские. — Ну а Марфуше сколько тогда? — Шестьдесят девять ей. — Я думал… а фиг с ним… послушай… — он придвинулся вплотную к столу и заговорил тихо да проникновенно, глаз с Павла не спуская. — Помнишь, я просил тебя сделать со мной, как с Васькой? Жалко тебе что ли убить меня и оживить? Павел отвернулся от окна и поглядел в его просящие глаза. — Мне не жалко, да душа твоя треснет, Иванушка, — проговорил он мрачно, вспоминая в церквушке увиденное, — и добра от этого будет мало. — Что ты заладил про душу мою? С Васькой же ничего не случилось, — не отступал Иван. — Василий — змееварг, его душа не треснет, сколько бы раз он не помер. А что твоя, что моя, любая другая от смерти треснет и чем больше будет умирать, тем сильнее трескаться будет. Не один чародей иль получар не пережил всех смертей. Нет такого пути к бессмертию. Иван подпер щеки кулаками и в окно уставился опечаленно. Про змееваргов да Дракона-прародителя он уж знал от Василия, когда в Одал воротился пред отбытием, покуда Павел с Митрофаном разговаривал. — Я думал, что если на воздухе один раз помереть, то можно помирать бесконечно много раз, — вздохнул он. — Ты верно думал. Но я не стану тебя убивать. — Почему? Меня же тогда никакая смерть на воздухе не возьмет. — А коли смерть твоя не на воздухе? — Ты знаешь, как и когда я умру? — невесело усмехнулся Иван. — Не знаю. Но знаю, что тебе не стоит гоняться за смертью. Иван, закатив глаза, недовольно цокнул языком и принялся доставать яблочный пирог, предусмотрительно в сумку дорожную уложенный. *** Томимый размышлениями о смерти, на следующий день спозаранку Иван добился от Павла обещания зельем молодильным его поить и на том успокоился. Остановки были коротки, телевизор Ивану наскучил, Павел молчал, точно воды в рот набрал, а в соседнем купе Митрофан пел Василию песни. Иван совсем уж изнывал от скуки, но тут на ум ему пришла идея. — Дед, — он свесился с верхней полки, — погадаешь мне на своих особенных картах? Павел глядел в окно, а на оклик Иванов запрокинул голову, так что лица их нос к носу оказались. — Все карты лгут, — он снова уставился в окно. — Я слышу это уже фиг знает какой раз! — Иван слез с полки и устроился за столом напротив Павла. — И все равно хочешь, чтобы я тебе погадал? — усмехнулся тот. — На любовь, — кивнул Иван, — а то после того случая с переодетым парнем меня ни на кого не тянет. Ты помнишь, я рассказывал, как в том клубе… — Я помню все, что ты рассказывал Панюшкину, — прервал Павел, не желая еще раз слушать историю о том, как Иван влюбился в Машу, а настоящего ее имени так и не узнал, потому что Маша сбежала, его реакции испугавшись. — Я погадаю тебе при одном условии, — добавил он. — Каком? — Перестань звать меня дедом. — Ладно, — Иван улыбнулся, а про себя порадовался, что «дед» наконец привлек должное внимание. На столе появились черные бархатистые карты. Пока Павел мешал и раскладывал их, Иван взора с него не спускал. — Бери любую, — Павел закончил расклад и поглядел на Ивана. Иван неуверенно улыбнулся, разглядывая карты. Все одинаковые. — Какая на тебя смотрит, ту и бери, — поторопил Павел. Иван взял самую ближнюю к себе карту. На ней ничего не было. — Что это значит? — с испугом он показал Павлу пустую карту. Тот с усмешкой взял карту из его рук. — Они все пустые! — Иван стал заглядывать под другие карты. — Они не пустые, — Павел разглядывал карту. — И что ты там увидел? — Что ты встретил свою любовь вчера. — Вчера?! Да я ж вчера кучу народу встретил, как понять, кто из них моя любовь?! Павел пожал плечами, сгреб со стола карты и те пропали из его рук. — Врут они, — хмыкнул Иван, сложил руки на груди и в окно уставился весь в напряжении от неясного предсказания. — Знаешь, — встрепенулся он, помолчав с минуту, и перевел взор на Павла, — я еще мелким был, когда родаки на выходные поехали к какой-то родне на похороны, а меня оставили на попечении тетки Дашки, соседки нашей. В тот день еще и свет вырубился, делать было нечего, мы с ней в карты играли, потом нам надоело, и она сказала, что умеет гадать. И я не задумываясь попросил ее погадать мне на любовь. Мне тогда девочка одна нравилась… это был третий или четвертый класс… И как ты думаешь, что она мне нагадала? — Что ты встретил свою любовь вчера? — усмехнулся Павел, глядя на него. — Что я встречу ее завтра! На завтра свет так и не дали, еще и дождь ливанул. Тетка Дашка решила что-то приготовить на старой газовой плите и послала меня в магазин за чем — не помню, но помню, что встретил только продавщицу и еще кого-то видел вдалеке, когда домой шел. Сказал об этом тетке Дашке, а она в ответ, что все карты лгут. — Проворонил ты свою любовь, — насмешливо улыбнулся Павел. — Проворонил, — хмыкнул Иван, недовольствуя, что тот не оценил странной связи любовной, в картах ему выпавшей. — Ты свою тоже проворонил, — пробубнил он себе под нос и уткнулся в телефон, да только сеть не ловила, а пересматриванием фотографий он время накануне коротал. Павел от слов его омрачился про себя, да внешне того никак не выдал, подпер щеку ладонью и стал глядеть в окно. Глядел не долго, ибо скоро был пнут в ногу Иваном, и волей-неволей перевел на него взгляд. Иван улыбнулся, словно безмолвно извинения просил. — А что это за фраза такая, что все карты лгут? — он снова легонько пнул Павла, когда тот было к окну отворотился. — Местные так говорили, — Павел глянул под стол, подумывая пнуть Ивана посильнее, чтоб тому неповадно было вновь пинаться. — В Одале? Павел кивнул. — Тогда откуда тетка Дашка знает эти слова? Она же не из Одала. — Быть может от того, кто научил ее гадать? — Я об этом как-то не подумал, — растерянно улыбнулся Иван. — Получается, раз она научилась гадать, то тоже может быть каким-нибудь получаром? — Каждый человек в той или иной мере получар. — Прям каждый? — Каждый, — Павел глядел в глаза Ивану, — только не у каждого получается дар свой раскрыть. — Получается, если я оборотень и мой дядька Мишка оборотень, то и мой папка, и Санек тоже могут быть оборотнями? — Вполне, — кивнул Павел и больно-пребольно пнул Ивана по голени. — Ты че пинаешься?! — изумился тот, подтягивая к себе пострадавшую ногу и глядя на Павла с возмущением. — Должок тебе вернул, — усмехнулся тот. — Я же шутя! И не так больно!.. А, понял: тебе нравится меня бить, — хмыкнул он и, поджав обе ноги к себе, уставился в длинное зеркало на двери. Павел не стал отрицать. Чего-чего, а давать Ивану тумаков ему и правда понравилось. Должно быть потому, что больше тумаков попросту давать было некому, хотя будь его воля, Василия бы он своими руками забил до смерти, да Митрофан бы ему этого никогда не простил. — Если бы мы не встретились, я бы никогда не узнал, что магия существует, — тихо произнес Иван, глядя на их отражения в зеркале. Павел сперва поглядел на него, а потом на их отражения. — Быть может и так. Иван потупился и ничего боле не говорил. Тоскливо ему вдруг сделалось, да понять не мог, отчего. Вроде радоваться должен, что такая тайна ему открылась, а меж тем ни с кем тайной сей не поделишься. А коли и поделишься, то не иначе, как помешанным сочтут. — Почему ты сказал тогда, что твои карты не лгут? — спросил он, помолчав. — Солгал. Да они не солгали: ты ведь вывел Василия из Одала. Иван хмыкнул сквозь улыбку и снова примолк. Вывел. Показалось ему на миг, что понял он и дядьку Мишку, обхаживающего Марфушу, и Павла, решившего жить в Одале, а не среди людей. Думал он о том, как бы его собственная жизнь складывалась, кабы не ехал он сейчас в компании колдунов в Москву. Уж явно бы и его тянуло в Одал. Поезд меж тем остановился. Стоянка была минут с тридцать, Иван решил прогуляться, позвал с собой Павла, да тот отказался. Глядел Павел на оживленную платформу и слышно было ему, как в соседнем купе тоже хлопнула дверца, как вышли Митрофан, Василий да Аарон, обращенный пуделем. Расспросы Ивана о смерти вдруг навели его на мысль столь очевидную, что поразился он, как не пришла она ему в голову прежде: ведь Василий змееварг, а стало быть, как ни умрет, как ни убей его, Митрофан взмолится вернуть его к жизни. И придется воротить. И ничего с ним не станется, ведь душа его не трескается. Осознание это привело Павла в бешенство, смешавшееся с беспросветным отчаянием. Иван воротился с двумя стеклянными бутылками пива и не успел даже предложить Павлу питья не колдовского, как тот молча взял бутылку из его рук, ногтем сковырнул крышку и одним махом выпил все содержимое. Иван смотрел на него удивленно и улыбался, да чему улыбался, сам не знал. Отвел он взор только когда Павел бутылку пустую на стол поставил. Наклонился под стол и там откупорил свою бутылку. Как вылез из-под стола, так заметил, что у Павла лицо такое, будто не пиво пил, а сок лимонный свежевыжатый. — Ты чего? — спросил он обеспокоенно. — Не сжить мне Василия со свету, — прошептал Павел сквозь зубы, с затаенной угрозой глядя пред собой, будто там и стоял ненавистный ему Василий. — Опять ты за старое! — Иван глотнул пива. — Проще найти нового Митрофана! — Нового Митрофана, — Павел хмуро усмехнулся и бросил на него косой взгляд, — быть может, ты и прав, Иванушка. И сам бы я рад, да только сердцу не прикажешь, хотя умом все понимаю. Чем больше у них радости, тем горше мне. Смотреть на них тошно, коли они вместе. — Ты что, за стенку смотришь? — Иван криво улыбнулся. — За стенкой, без стенки — мне все видать и слыхать, — зло хмыкнул Павел. Иван вздохнул, глотнул пива, поглядел на их отражение в дверном зеркале, а потом на Павла. По коридору заслышались знакомые шаги. — И что будешь делать? — тихо спросил Иван, будто его самого тоже могли за стеной слышать. Павел молча пожал плечами. Чуял он Иванову привязанность, догадывался, что живого его в церквушке той ночью видал, да только ни дружбу, ни любовь водить с ним не собирался.