***
Когда перкуссионист возвращается в квартиру, там совсем темно и тихо. Единственным источником шума оказывается душ в ванной комнате. Закономерно решив, что Хокка там, Алекси решает заняться подготовкой их скромного застолья. Стянув с себя всю лишнюю одежду и оставшись лишь в боксерах и любимой футболке с логотипом AC/DC, парень выкладывает на журнальный столик коробки с пиццей и расставляет прихваченное из алкомаркета любимое пиво вокалиста. Удовлетворенно улыбнувшись получившемуся ужину, Каунисвеси решает сообщить Йоэлю о своем возвращении. Пройдя к ванной, перкуссионист обнаруживает незапертую дверь. Он никогда не отличался чрезмерным любопытством и не любил нарушать личные границы, поэтому ушел бы, даже не придав тому никакого значения, если бы не томные стоны, доносящиеся из-за двери и приглушаемые лишь слабым шумом воды. Тихонько сглотнув, Алекси чуть приоткрывает дверь — вид из образовавшегося проема открывается аккурат на широкое зеркало, отражающее в себе всю ванную комнату. Увиденное заставляет парня схватиться пальцами за дверной косяк. Он обнаруживает Йоэля прижавшимся к стене и хаотично скользящим ладонью по собственному члену. При виде этого Каунисвеси ощущает, как кровь резко приливает его паху, а сердце заходится быстрыми ударами о грудную клетку. Судорожно выдохнув, парень опускает руку на стремительно твердеющий член и сжимает его пальцами в тщетной попытке унять резко возникшее желание. Черт возьми, да он даже не уверен, нравятся ли Хокка парни! Мысленно проклиная себя, Алекси продолжает наблюдать за уверенной рукой вокалиста — его движения ускоряются, становится очевидно, что он уже на грани. — Але-е-екси… — доносится до слуха перкуссиониста собственное имя. Не веря собственным ушам, но руководствуясь вмиг вспыхнувшей страстью, Алекси толкает дверь, заставляя ее окончательно открыться. Однако Йоэль, продолжающий попеременно выдыхать его имя, не обращает на это никакого внимания. Кусая губы, парень приближается к душевой и, не желая более медлить, шагает под струи прохладной воды. Резко обхватив шею Хокка ладонью, он вынуждает его наклониться и впивается в приоткрытые в удивлении губы жадным поцелуем. Одежда перкуссиониста промокает насквозь, но он игнорирует это. Опершись руками на стену по обе стороны от головы Хокка, он продолжает целовать его, опьяненный желанием, с которым вокалист ему отвечает. Будто он ждал этого момента, как и Алекси, целую вечность, просыпаясь по ночам на мокрых от непрошенных оргазмов простынях. О, как же часто это происходило с Каунисвеси. Йоэль снился ему едва ли не каждую ночь, но пересчитать разы, когда эти сны не были чем-то блудным, он может по пальцам. Вокалист поражается напору, с которым Алекси ласкает его губы своими, с которым вжимается своим членом, все еще укрытым влажной тканью боксеров, в его. Ему остается лишь отдаваться обуявшему их безумию и наслаждаться умелыми пальцами парня, оказывающимися, должно быть, на всех эрогенных зонах Хокка одновременно. — Сколько же раз я представлял себе это, — шепчет Каунисвеси, отрываясь от губ вокалиста, чтобы затем опуститься к его шее и скользнуть языком по кадыку, что часто завораживал Алекси своей красотой, когда он бесстыдно разглядывал Хокка. — Сколько раз фантазировал о том, как ты возьмешь меня… Неважно, грубо или нежно, но как же я безумно этого хотел. Слова парня лишь сильнее распаляют Йоэля, и он пытается коснуться себя внизу. Перкуссионист не позволяет этого сделать. Он резко перехватывает его запястья и припечатывает к стене. Потершись собственным вздыбленным членом о бедро Хокка, он продолжает шептать уже в его ухо: — Хочу, чтобы ты кончил в меня, а не в свою ладонь, — губы парня смыкаются на мочке, он мягко ее посасывает, выбивая из вокалиста сладкий стон. — Как тебе удавалось столько молчать? Как часто ты кончал, крича мое имя, мм? — Черт, Алекси! — выдыхает Хокка, рывком перехватывая инициативу. — Часто. Невероятно часто — сотни раз, — тараторит он, выдергивая руки из плена Алекси и грубо обнимая его за талию. Добравшись, наконец, до трусов перкуссиониста, Йоэль стягивает их к коленям. Наличие футболки его так же не устраивает, и он поспешно стаскивает ее через голову парня и откидывает на пол. Тело Алекси всегда казалось ему невероятно привлекательным — Хокка даже притормаживает, давая себе хотя бы несколько секунд, чтобы полюбоваться им. Развернув затем парня к себе спиной, он поглаживает его широкую грудь и томным шепотом уточняет: — А что насчет тебя, малыш? Я боялся себя выдать ненароком в то время, как ты мечтал ощутить меня в себе, не так ли? — Так, — хмыкает Алекси, вжимаясь в пах Йоэля, — я уже хочу заткнуть чем-нибудь твой прекрасный рот, чтобы ты только взялся за дело. Вокалист заливисто смеется, но все-таки прислушивается к парню и, плавно опустившись ладонью от шеи к его пояснице, проскальзывает рукой меж ягодиц. Один палец, смоченный не перестающей литься водой, с легкостью входит в податливое тело. Перкуссионист прогибается, подаваясь ему навстречу и желая ощутить его глубже. Картина оказывается горячее любых, даже самых смелых фантазий Йоэля. Активно двигая пальцем внутри, он склоняется к парню и грубо целует его в сгиб шеи. На бледной коже Алекси засос Хокка выглядит завораживающе. Вокалист чувствует, что не хочет останавливаться лишь на одном. Тем более, когда парень так несдержанно стонет от каждого нового укуса. Весь запал на болтовню теряется у обоих. Йоэль заворожено наблюдает за тем, как уже пара его пальцев двигается в Алекси, а сам он скользит ладонями по иссиня-черной плитке, точно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы устоять. Ему это удается с трудом: ноги разъезжаются в стороны, а колени подгибаются от удовольствия, смешанного с болью — вода все-таки не лучший вариант смазки, но и отрываться сейчас от прелюдии, чтобы найти чертов тюбик? Нет, перкуссионисту куда проще совсем немного потерпеть. Лишь когда на шее Каунисвеси не остается живого места, Хокка, наконец, оставляет ее в покое и перемещается губами к его спине. Ему начинает казаться, что все тело Алекси усыпано эрогенными точками, от прикосновения к которым он весь горит. По правде же, все дело в самом Йоэле. Каждое его прикосновение сводит парня с ума и совсем неважно, где именно он до него дотрагивается. — Так больно будет, — выдыхает Хокка, вынимая пальцы из уже неплохо растянутого тела перкуссиониста, — нужна смазка. — Да к черту ее, — бубнит Каунисвеси, протягивая руку к шкафчику и нашаривая на одной из его полок крупный флакон. — Вот, сойдет. Всучив вокалисту массажное масло, парень заливается румянцем. Обуявшая его страсть лишь на секунду отступает, и он осознает все происходящее здесь и сейчас — предмет его долгих воздыханий не только отвечает ему взаимностью, но и также безумно жаждет сделать его полностью своим. Мысль об этом вызывает дрожь, которая не остается незамеченной Хокка. — Ты такой чувствительный, — шепчет Йоэль, щедро смазывая всю длину своего члена маслом, — мне так нравится это. Так нравится ощущать тебя своим… Вопреки ожиданиям Алекси, вокалист оказывается очень нежным и осторожным. Развернув к себе лицом, Йоэль прижимает его к стене. Придерживая парня за бедра, он плавно входит в него, а затем замирает, позволяя привыкнуть. С губ Каунисвеси слетает болезненный стон, и вокалист спешит заглушить его поцелуем. Язык Хокка неспешно проскальзывает в рот парня, и тот его посасывает, заставляя Йоэля стонать от удовольствия. Движения вокалиста до одури приятные: медленные и глубокие, задевающие чувствительную точку внутри. Перкуссионисту кажется, что он готов кончить уже в самые первые секунды, но сдерживает себя, с силой кусая мокрые губы. — Жестче, пожалуйста, — со стоном протягивает Алекси, — я знаю, ты хочешь. От интонации парня у Хокка сносит крышу. Он резко обхватывает его шею своей ладонью, перекрывая кислород и вцепляясь в его губы развязным поцелуем. Член Йоэля грубо двигается внутри — Алекси весь дрожит в его руках от приближающейся развязки. — Какой же ты узкий, — выдыхает Хокка, вколачиваясь в задницу парня по самые яйца, уже ноющие от длительного напряжения, — узкий и горячий. Член Йоэля ударяет аккурат по простате несколько раз кряду — Каунисвеси громко стонет его имя и вздрагивает, лишь сильнее на него насаживаясь. Он качает долго и бурно, совершенно теряя контроль над собственным телом и дыханием. Долгожданный оргазм накрывает Хокка почти мгновенно — от судороги, охватившей перкуссиониста, что сжимает член вокалиста невероятно сильно. — Боже, блять, — вырывается у блондина, когда он изливается в обожаемое тело Алекси. В глазах плывет, и Йоэлю едва удается устоять на ногах да и то только потому, что Каунисвеси притягивает его к себе. Прижавшись к брюнету, он роняет голову на его усыпанное засосами плечо. Их сбитое, тяжелое дыхание смешивается, заглушая собой даже шум душа. Вместе с наступившей разрядкой страсть уступает место нежности: Алекси медленно поглаживает Хокка по худой спине, а тот зацеловывает оставленные ранее укусы. — Думал, инсульт случится, — нервно усмехается Йоэль в попытке разрядить устоявшуюся тишину. — Я дам тебе немного времени перевести дыхание перед вторым заходом, так и быть, — отвечает севшим голосом Каунисвеси, утыкаясь носом в шею парня. — А будет второй? — заинтересованно откликается Хокка. — И даже третий, и четвертый, — тихо смеется перкуссионист. — Я купил твои любимые пиво и пиццу. Проголодался? — Безумно, — тут же оживает Йоэль. — Я уже говорил, что у меня самый лучший парень, мм? Ткнув Хокка в бок локтем, Алекси выбирается из душевой и, взглянув на него через плечо, отвечает: — Ты не говорил, что у тебя есть парень. — Правда? Видно, не успел. Это случилось совсем недавно… — весело рассуждает вокалист, становясь позади Каунисвеси. Он бросает взгляд на зеркало и, прижав Алекси к своей груди, нежно целует его в щеку, так и не сводя взгляда с их отражения. Хокка впервые ощущает, что он на абсолютно верном пути. Они оба на своих местах, на главных ролях в жизнях друг друга, и это правильно.i wanna touch you (NC-17, Йоэль/Алекси)
27 сентября 2021 г. в 14:46
По телевизору идет какой-то нелепый ужастик. Совсем не страшный, таким разве что детей дошкольного возраста пугать. Однако Хокка все равно вздрагивает на каждом неожиданно громком моменте и машинально прижимается к сидящему рядом невозмутимому перкуссионисту. Тот только добродушно смеется, приобнимая вокалиста за плечи и напоминая тем самым, что он рядом и никакой бабайке этой ночью до него точно не добраться.
Идея провести вечер вместе возникла совершенно спонтанно. С недавнего прихода Алекси в группу они с Йоэлем почти перестали проводить время наедине, как это было прежде. Раньше они нередко выбирались вдвоем в бар, где общались обо всем на свете до тех пор, пока алкоголь не смаривал кого-то одного из них и второму не приходилось тащить его до дома. Впрочем, алкоголь и бары из их жизни никуда не исчезли, так что теперь хотелось только уюта и уединения. Лучшим вариантом для совместного времяпрепровождения оказалась студия перкуссиониста в центре Хельсинки — они не раздумывая отправились сюда сразу после продолжительной репетиции группы.
— Мне кажется, стоило взять хотя бы пару бутылочек пива, — хмыкает Хокка, ютясь в углу дивана после очередного напугавшего его скримера, — без алкоголя твои ужастики меня в могилу сведут.
— Ужастики? — весело уточняет Алекси, глядя на какого-то нелепого зомби на экране. — Ладно, возможно, ты и прав. Но тут рядом алкомаркет, так что можно сбегать… Заодно и на закуску что-то прикупить. Как насчет пиццы к пиву, мм?
— Звучит как приятное продолжение вечера, — довольно заключает Йоэль. — Одеваемся?
Отмахнувшись, Алекси поднимается с дивана и, стащив плед со своих плеч, набрасывает его на Хокка. Широко улыбнувшись, он отвечает:
— Да я один схожу. Ты и так хандрил сегодня с утра, побудь в тепле.
Не дожидаясь ответа, Каунисвеси быстро натягивает на себя теплый свитер и куртку. Надев и самую теплую шапку, он шагает к Хокка и, взъерошив его светлые волосы, добавляет:
— Чувствуй себя как дома. Я постараюсь быстро вернуться.
Едва договорив, парень спешно покидает квартиру, оставляя вокалиста наедине с самим собой и поставленным на паузу фильмом ужасов. Дурацкого кино он, по правде, конечно же, не боится. По крайней мере, не этого. Но ради объятий Алекси, ради его теплых ладоней на своих плечах он готов притворяться.
Надо быть полным глупцом, чтобы не заметить того, как собственное тепло реагирует на прикосновения перкуссиониста. Кто-то сравнивает это чувство с бабочками, порхающими в животе, — так вот их у Йоэля там по меньшей мере целый рой. И это только бабочки, невинные создания с нежными крыльями, едва щекочущими внутри… Когда же Каунисвеси, будучи в собственном доме раздетым до самых боксеров, ненароком задевает такие же обнаженные ноги вокалиста под одеялом своим бедром, по телу прокатывается жар такой силы, что Йоэлю хочется в ту же секунду отварить окно и выкинуться из него прямо в огромный сугроб. Он не знает, замечает ли перкуссионист, как он вздрагивает каждый подобный раз, ощущает ли, как по его коже бегут мурашки прямо от места соприкосновения их тел, но сам Хокка готов провалиться под землю, только бы не выдать крепчающий под очень кстати длинной футболкой стояк.
Перкуссионист определенно сводит Йоэля с ума. Лишает рассудка своими невинными яркими глазами, искренней улыбкой, краснеющими от тупых шуток вокалиста щеками с едва заметными ямочками, заливистым смехом — все в Алекси буквально обезоруживает. Хокка желает этого парня. Его всего до остатка. Жаждет оберегать его, обнимать по ночам, целовать в губы на глазах фанатов не в шутку, а всерьез. Почти до безумия вокалист хочет его и физически. Хочет вжать Каунисвеси в этот самый чертов диван, заткнуть его рот горячим поцелуем и забраться, наконец, в уже осточертевшие трусы. А затем… Заставить его умолять о продолжении.
С губ Йоэля срывается стон, и он осекается. Чрезмерно сладкая фантазия едва не заставляет его кончить, даже не дотронувшись до себя. Становится слишком жарко — на пол летит сначала заботливо наброшенный Алекси на парня плед, а затем и вся одежда. Оставшись в одних боксерах, Хокка запускает пятерню в свои волосы и, пригладив их, тяжело вздыхает. Чертов стояк становится болезненным, а картинка томно стонущего под Йоэлем перкуссиониста отказывается покидать мысли. Зло чертыхнувшись, вокалист отправляется в душ, надеясь остудить свой пыл хотя бы прохладной водой.
Шагнув в душевую кабину, Йоэль настраивает чуть теплую воду и, прижавшись спиной к стене, подставляет свое лицо под бодрящие потоки. Не помогает. Вот совсем ни сколько.
— Блять, — вздыхает Хокка, с напором потирая собственную шею, — чертенок мелкий…
Прикусив нижнюю губу, Йоэль опускает руку с шеи на грудь. Воспаленный разум подкидывает очередную развратную мысль: перкуссионист опускается перед ним на колени в этой самой душевой и, скользнув ладонями по паху, очерчивает несколько грубыми от игры на ударных пальцами подрагивающий в напряжении член.
Глубокий вдох не способствует восстановлению дыхания, легкие точно зажаты в тиски. Это становится невыносимым — Хокка нуждается в разрядке. Глухо рыкнув, он все-таки сдается и, опустив руку на член, отдается своему богатому воображению.
Язык Алекси из фантазии проскальзывает по всей длине — большой палец Йоэля повторяет это движение с точно таким же темпом и напором. Слишком горячо. Горячо настолько, что рвущиеся наружу стоны становится невозможно сдержать. Хокка, кажется, нужно включить ледяную воду, но отрывать рук от собственного тела он уже не решается. Точнее не находит для этого сил. Одна его рука ласкает затвердевшие от одних только мыслях о развратном перкуссионисте соски, а вторая, обхватившая налитый кровью член кольцом, воспроизводит движения его чувственных губ.
Блаженство прокатывается волнами по всему телу, а колени предательски подгибаются, когда Йоэль опускает голову вниз. Так и не открывая глаз, он представляет, как с темных волос Алекси сбегает вода, как крупные капли стекают по всему его обнаженному телу. Покорно стоя на коленях и принимая Хокка глубоко во рту, он поглаживает свой крепко стоящий член, надеясь кончить одновременно с вокалистом.
— Але-е-екси… — со стоном выдыхает Хокка, ускоряясь в движениях.