Love of Mine

      Бесконечная работа, репетиции, интервью и съемки почти полностью лишают меня сна. В то время как остальные парни выкраивают время на отдых, здоровый сон и нормальное питание, я ощущаю себя каким-то безумцем, совершенно потерявшим контроль над своей жизнью в погоне за желанным. Мне начало казаться, что каждая секунда, потраченная мною на здоровье, может стоить моей, нет, нашей с парнями общей мечты. Это, конечно, не так, но я совсем ничего не могу с собой поделать: корю себя за каждое потраченное впустую мгновение, за каждое просмотренное в ленте видео, отправленное левому человеку сообщение, за отвлечение на и без того редкую готовку.       Мой организм стал сбоить. Он давал мне это понять в самые ответственные и неподходящие для того моменты жизни: во время выступлений. Я мог начинать концерт в абсолютно бодром, не предвещающем беды состоянии, а посреди него заваливаться на парней от резко накрывающего головокружения или боли в желудке, готовом вывернуться наизнанку без чертовой еды. Удивительно, но я никогда не оказывался один на один с этими проблемами. Не знаю каким образом, но я всегда попадал в крепкие руки чудом подоспевающего Алекси. Он ловил в свои объятия мое никчемное тело и с трепетом прижимал к себе, ласково поглаживая по плечам и позволяя успокоиться. Это было под стать оазису. Точно посреди пустыни, сводящей с ума убийственной духотой и сухостью, появлялся источник живительной воды, не позволяющий обезуметь окончательно и погибнуть. Эта его трепетная забота сблизила нас за лето невероятно сильно, и к сентябрю я уже не мог назвать ни одного человека ближе для меня, чем он.       В выразительно-голубых глазах Каунисвеси я видел невероятный, необъяснимый страх за мою ничего не стоящую жизнь. Будто бы я значил для него больше, чем хреновый, пишущий ему раз в столетку в директе друг. С каждой новой неделей мы все чаще оставались с ним вдвоем допоздна на студии. Поначалу мы действительно посвящали все время работе, однако впоследствии все больше часов проводили за разговорами. Алекси был редким человеком, кто понимал. Он так же тяжело и кропотливо добивался своей цели, работал на износ, жертвуя всем. Он понимал, но не желал мне того же. Я осознавал, что он готов пройти путь к мечте рука об руку со мной, не позволив мне оступиться и упасть, не позволив угробить себя до остатка.       С сожалением глядя на залегшие под моими глазами тени, Алекси говорил о том, как желает избавить меня от вечного внутреннего беспокойства, сжигающего изнутри, как хочет помочь мне справиться с гнетущей тревогой. За время, проведенное вместе, я понял, что лучшая его черта — делать, а не только говорить. Так мы и оказались здесь, на пляже Хиетаниеми.       Когда Алекси приводит меня к заливу, я не сразу верю своим глазам. Я совсем не ожидал здесь оказаться. В самом деле, мне тяжело даже вспомнить о том, когда я был тут в последний раз и наблюдал эту умиротворяющую красоту собственными глазами. Скорее всего, это было прошлым летом.       Сейчас совсем не так тепло. Осеннее солнце почти не греет, и я невольно ежусь, кутаясь в куртку и мысленно ругая себя за не надетую мной шапку. Каунисвеси же, кажется, совсем не обращает на холод никакого внимания. Он шагает по песку, улыбаясь светящим в лицо лучам и изредка поглядывая на меня, следующего за ним.       Ускорив шаг, мы очень быстро добираемся до кромки воды и устраиваемся возле нее на песке. Мой взгляд тут же цепляется за поблескивающие на свету волны, прибивающиеся к нашим ногам. Это невероятно умиротворяет, как и Алекси, молчаливо сидящий рядом и точно так же наслаждающийся этими мгновениями.       Тишина, устоявшаяся между нами, не ощущается неправильной или давящей, напротив, кажется очень уютной. С ним даже не нужно произносить никаких слов — все совершенно прозрачно: я, он и все, что происходит между нами. Думаю, это стало очевидно с первых секунд, как мы друг друга увидели. Разве не это люди зовут родством душ?       Обняв свои колени руками, Алекси опускает голову на мое плечо, и я чувствую, как в груди разливается необъяснимое тепло. Это придает мне уверенности, и я медленно протягиваю руку, чтобы сжать его замерзшую ладонь в своей — он позволяет мне переплести наши пальцы.       Пока он лежит так доверчиво на моем плече, у меня появляется шанс рассмотреть его совсем близко. Порывистый ветер путается в темных волосах, а заходящее за горизонт солнце отражается в глядящих вдаль глазах. Я неуловимо любуюсь его румяным от смущения и прохлады лицом и понимаю, что сильнее всего на свете хочу коснуться его губ своими. Это желание и без того преследовало меня едва ощутимым фантомом каждый раз, когда мы проводили время вместе, но на этот раз его отчетливое осознание свалилось на меня, точно ворох снега.       На наши крепко сцепленные руки приземляются первые капли дождя — я понимаю, что еще немного и он совсем разойдется, нарушив то волшебство, что устоялось между нами в эти секунды. Мне так не хочется, чтобы это происходило. Так не хочется упускать это сладкое ощущение распаляющейся в глубине окоченелого сердца любви. Что же я могу, чтобы удержать его? — Йоэль, — вдруг зовет Алекси, поднимая на меня свои чистые, наивные глаза, — думаю, скоро будет смеркаться, да и дождь вот-вот усилится. — Постой, — вырывается у меня, прежде чем я успеваю додумать упущенную мысль, — постой, Алекси… — Что? — тихо спрашивает он, ловя мой встревоженный собственными чувствами, роящимися в груди, взгляд. — Постой, — повторяю я, протягивая совсем замерзшие пальцы к его теплому лицу и проводя их кончиками по его румяной щеке, — плевать на дождь, плевать на все. Ты ведь тоже… Тоже не хочешь упускать все это? — Не хочу, — совершенно точно поняв меня, отвечает Алекси, и на его губах появляется робкая улыбка, — я сейчас… кажется, я счастлив.       Моя рука поднимается к его волосам. Пальцы мягко перебирают спутанные ветром пряди, а я и сам не замечаю того, как склоняюсь к его улыбчивому лицу. Он прикрывает глаза, едва ощутив мое дыхание на своей коже. — И я тоже, — шепчу я совсем тихо, — тоже счастлив.       Шумно сглотнув подступивший к горлу ком, я сокращаю оставшееся между нами расстояние и касаюсь его губ осторожным, точно боясь спугнуть, поцелуем. От неожиданности Алекси смущенно выдыхает, но затем сам двигается вплотную ко мне, позволяя обнять его за талию.       Внутри все переворачивается. Дыхание сбивается от одной мысли о том, что я целую его. Того, кто усыпляет мою тревогу, беспокойство, кто всегда нежен и ласков со мной, несмотря на всю мою придурь. Того, кто заставляет мое сердце биться чаще с самого своего появления в моей мрачной, лишенной смысла жизни. С его приходом этот смысл, похоже, появился.       Дождь усиливается, но на этот раз Алекси сохраняет молчание. Лишь скромно улыбнувшись, обнимает меня за шею и тянется за новым, гораздо более уверенным и чувственным поцелуем. Ветер и дождь теряют всякое значение, потому что жар, охвативший нас, становится настолько сильным, что хочется скинуть чертову куртку.       Капли дождя скатываются по моим волосам, неприятно проскальзывают под одежду, но я не обращаю на это никакого внимания. Его мягкие, податливые губы полностью овладевают моим вниманием и становятся центром всего мира в эти несколько сокровенных минут.       Мои ладони оказываются под его курткой и футболкой, поглаживают гладкую кожу на его спине — Каунисвеси рдеет под этими осторожными прикосновениями, но только выгибается от удовольствия, позволяя продолжать.       Когда губы начинают саднить от уже уверенных, местами развязных поцелуев, а одежда становится мокрой насквозь, я прислоняюсь своим лбом к его, пытаясь отдышаться. На душе становится так тепло, что хочется смеяться. Что я и делаю, утыкаясь носом в темноволосую макушку. — Поедем домой? — спрашивает тем временем Каунисвеси, ловя мои пальцы рукой и позволяя им переплестись со своими, как несколькими минутами прежде. — К тебе или ко мне? — уточняю я, оставляя поцелуй на выжженных прядках. — Неважно. Мой дом сейчас там, где ты… — робко откликается он, пряча лицо в моих спутанных ветром волосах. — Тогда оставайся у меня. Со мной, — поспешно добавляю я, вновь не сдержав улыбки, — желательно навсегда.       Перкуссионист поднимает на меня удивленный взгляд, и я замечаю стоящие в его глазах слезы. Будто он и не верил вовсе, что однажды это с нами произойдет. Нет, даже не так. Словно вовсе не подозревал, что я, вечно зацикленный на своих выдуманных проблемах, мрачный и холодный, на такое способен. Я и сам не подозревал. Пока этот мальчишка с искренней, точно у ребенка, улыбкой и большими ясными глазами, топящими меня своей глубиной и горящей в них любовью, не помог мне разглядеть очевидного.