***
Стук в дверь заставляет вздрогнуть. Отпрянув от зеркала, Каунисвеси бросает взволнованный взгляд на пока пустой коридор. Это последний шанс отступиться от этой безумной затеи и сохранить дружбу с Йоэлем — твердит разум. Это последний шанс добиться чего-то большего — парирует сердце. Алекси никогда не был приверженцем следовать тому, что диктует нутро, напротив, привык руководствоваться рациональностью. Но когда речь идет о Хокка, о каком здравомыслии может идти речь? Он сам хаос во плоти: попытки понять его заведомо обречены на провал, и остается прислушиваться лишь к рокоту в изможденной учащенными ударами груди. Шумно сглотнув, перкуссионист решительно шагает к двери. Пальцы, поворачивающие ключ в замке, даже не дрожат. Кажется, сейчас он готов пойти ва-банк, как никогда прежде, и плевать, что за тем последует. Блондин, замерший в ожидании на пороге квартиры друга, вовсе не кажется пьяным — решимость Алекси резко сходит на нет. Медленно отступив вглубь квартиры, он пропускает его внутрь. — Есть что-нибудь перекусить? С утра ничего не ел, — сетует Йоэль, даже не взглянув на парня, стаскивая с ног кеды. — Да, я заказывал пиццу на случай, если ты все-таки заглянешь, — откликается Каунисвеси, поспешно отходя к кухне, лишь бы только не сталкиваться со взглядом Хокка. — Ох, пицца — это чудесно! — довольно восклицает Йоэль из коридора. До слуха увлеченного коробками с пиццей парня доносится грохот, а затем глухая ругань вокалиста — он все же перебрал. Будучи пьяным, он с завидным постоянством сносит обувную полку у входной двери. Расставив все по местам, Йоэль все-таки покидает коридор и оказывается в зале, позади замершего у барной стойки Алекси. Лишь теперь Хокка, наконец, замечает внешний вид перкуссиониста. Взгляд цепляется за светлые, безупречно уложенные волосы, красиво гармонирующие с бледно-розовой футболкой, доходящей парню до середины болезненно худых бедер. Скользнув ниже, он останавливается на белых, почти в тон будто фарфоровой коже, чулках. С губ срывается непроизвольный выдох. — Алекс… — тихо зовет Йоэль, осторожно подходя к нему со спины. — Мм? — протягивает он, не решившись обернуться на скользнувшее по его шее теплое дыхание и осторожное прикосновение ладони к пояснице. — Ешь, пока пицца не успела остыть. В комнате повисает почти физически ощутимое молчание. Вокалист заторможенно шагает к барному стулу и, усевшись на него, пытается поймать взгляд прячущего лицо за волосами Каунисвеси. — Составишь мне компанию? Ты в последнее время совсем ничего не ешь. Я уже беспокоюсь за тебя, — признается Хокка. — Да и в целом… Ты ведь поговорить хотел, наверное, раз позвал в такой час? — Д-да, — нерешительно отвечает парень, резко отвернувшись от Йоэля, — ты пока поешь, я отойду на минутку, а потом мы поговорим. Оставив вокалиста в одиночестве в гостиной, Алекси проскальзывает в ванную комнату. Судорожно вздохнув, он открывает дрожащей рукой холодную воду. Плеснув ее в лицо, он вглядывается в свое зеркальное отражение. — Тряпка, блять, — беззвучно шепчет он, глядя в свои густо подведенные глаза. — Решайся, мать твою. Злость на самого себя охватывает парня с ужасающей силой. Он едва сдерживается, чтобы не разбить голой рукой чертово зеркало. Его переполняет отвращение к себе, своему лицу и внешности. Да с чего ради Хокка на него посмотрит вообще? Лучше бы он не видел его вовсе. Ни в таком, ни, уж тем более, в повседневном его виде. — Черт… — выдыхает Алекси, уловив мимолетную идею. Оторвавшись от зеркала, взгляд скользит по ванной комнате. Перкуссионист уверен, что где-то здесь, среди выстиранных вещей, валяется платок. Для его замысла он подойдет идеально. Недолго порывшись в белье, он и впрямь находит свою старую бандану с ярко-красным принтом. Проведя пальцами по мягкой ткани, он решительно кивает — это именно то, что нужно. — Ал, ты там в порядке? — уже зовет уплетающий пиццу Хокка, когда Каунисвеси возвращается в зал. К счастью Алекси, привычно увлеченный лентой инстаграма вокалист не обращает внимания на его осторожные шаги. Остановившись позади него, перкуссионист складывает платок в узкую повязку. — В полном, — откликается он, прежде чем завести руки за голову Йоэля и накрыть его глаза плотной тканью. Тот вздрагивает, едва не соскальзывая со стула, однако Алекси, успевший зафиксировать повязку на светловолосом затылке, придерживает его за локоть, не позволяя упасть. — Эй, что это еще за шутки такие? — нервно усмехается Хокка, попытавшись дотронуться до повязки. Ладони перкуссиониста перехватывают руки вокалиста и уже не выпускают из своей хватки. Стертые барабанными палочками пальцы очерчивают костяшки, выпирающие из-под кожи на худых запястьях, и Йоэль перестает противиться затеянной другом игре. Оставаясь позади старшего, Каунисвеси приподнимается на носочки и, прижавшись к нему со спины всем телом, касается сгиба шеи нежным поцелуем. Точно на пробу. Реакция оказывается неожиданной. Томно выдохнув, блондин прикусывает губу и отклоняет голову в бок, обнажая шею и негласно позволяя продолжить. Смягченные ароматным бальзамом губы поднимаются выше и касаются бледной кожи за ухом, вызывая на ней мурашки. — Это так… приятно, — едва слышно признается вокалист. Лицо перкуссиониста трогает удовлетворенная улыбка. Он выпускает руки Хокка из своих и, ласково скользнув пальцами по предплечьям, отстраняется. Неуловимо для старшего, Каунисвеси устраивается на барном стуле напротив и плавно проводит обтянутой чулком щиколоткой по его икре к колену. Тот вздрагивает от неожиданности, но тотчас замирает, найдя это прикосновение до одури желанным. — Боже, Алекси… — выдыхает Хокка, вцепившись пальцами в обивку своего стула. Слышать свое имя от Йоэля в таком тоне оказывается сладко. Слишком сладко. Вот только младший отчетливо понимает, что это может все испортить раньше, чем ему хотелось бы на самом деле. — Ты можешь представить себе кого захочешь и звать меня ее именем… — шепчет Алекси, наблюдая за тем, как напрягается все тело Хокка от мягкого прикосновения его ступни к бедру. Наслаждающийся плавными движениями стопы парня между своих ног вокалист не сразу улавливает смысл слов Каунисвеси. Лишь через несколько секунд он резко выпрямляется в спине и обескураженно переспрашивает: — Ч-что, прости, ты только что сказал? — Что не обязательно думать о том, что с тобой именно я, — отвечает совсем тихо перкуссионист, — это все испортит… Слова Алекси вызывают у Хокка непонимание и злость. С чего только тот мог решить, что он с ним не ради него самого? Обхватив пальцами тонкую щиколотку парня, Йоэль грубо тянет его на себя. Перкуссионисту приходится обхватить его за шею, чтобы не свалиться на пол. Покрепче прижав Каунисвеси к себе, Хокка срывает со своих глаз повязку: его растерянный взгляд сталкивается с перепуганными голубыми глазами. — Если бы я хотел, чтобы со мной был не ты, я бы остановил тебя сразу, — шепчет Йоэль, внимательно наблюдая за тем, как преображается от его слов лицо Алекси. — То есть т-тебе нравится? — в неверии уточняет перкуссионист, прижавшись к груди вокалиста. — Ты очень красивый, — отвечает Хокка, скользнув пальцами по костлявой спине парня, — и дело вовсе не в цвете волос, макияже и этом очаровательном наряде. Это безумно мило, но… Ты мне нравился задолго до того, как стал таким. Всегда нравился. Только видя твои щечки и не разукрашенные глаза, я куда меньше переживал за тебя, зная, что ты хорошо ешь и спишь, — с улыбкой добавляет он. — Но… я был уверен, что тебе нравятся девушки, — настороженно произносит Алекси. — Нравятся, — кивает вокалист, еще сильнее запутывая перкуссиониста, — но полюбил я именно тебя. — Постой, — ошарашенно выдыхает Каунисвеси, — что ты сказал? — Повторять дважды не буду, — усмехается Хокка, вглядываясь в уже влажные от слез глаза парня. — Я так боялся все проебать, что не решался сказать тебе и слова об этом… Юный Алекс, раскачивающий толпу на самых шумных вечеринках Хельсинки. Энергичный и улыбчивый — таким он приглянулся Йоэлю несколько лет назад. Мрачный Алекс, до предела выкладывающийся на репетициях группы. Переполненный энтузиазмом профессионал — таким Йоэль его полюбил. Готовый идти на крайности Алекс, глядящий на вокалиста широко распахнутыми в неверии глазами. Лишившийся надежды мальчишка — таким он предстал пред Йоэлем теперь и таким он его принимает. Совсем неважно, каким он был и каким является — сердце Хокка уже давно всецело принадлежит ему одному. Вокалист не находит в себе сил отвести взгляд от обожаемого лица, несмотря на бушующее внутри желание вцепиться, наконец, в любимые губы и не выпускать их из своего плена по меньшей мере до утра. Перкуссионист, точно зная о слабости Йоэля, быстро облизывает их, окончательно срывая его с тормозов. Рука Хокка вмиг оказывается на затылке парня, фиксируя голову и не давая отстраниться от жадного поцелуя. Удивленно выдохнув в терпкие от выпитого спиртного губы, Алекси сдается и прикрывает глаза. Приоткрывая рот навстречу умелому языку вокалиста, он все еще не может поверить в реальность происходящего. Не может поверить, что это не сон, что это не прикосновения некого чужого, а именного его. Его Йоэля. Руки перкуссиониста машинально обвивают шею вокалиста в стремлении оказаться еще ближе. Ближе настолько, чтобы пространства между ними не хватило даже воздуху. Хокка поддерживает парня в этом стремлении, сжимая в своих объятиях его хрупкое тело. — Я… — выдыхает между требовательными поцелуями Алекси, — люблю… тебя… — добавляет он, глядя из-под удлиненных тушью ресниц на приоткрытые, влажные от ласк губы парня, — Йоэль… Серьезный взгляд Хокка поднимается к затуманенным желанием глазам Каунисвеси. Он вглядывается в них несколько томительных секунд, прежде чем настойчиво попросить севшим голосом: — Повтори. — Я люблю т-тебя, Йоэль, — робко повторяет перкуссионист, в смущении отведя взгляд. Вокалист нетерпеливо выдыхает, и Алекси ощущает, как вдруг теряет опору под ногами — не выпуская парня из объятий, Хокка спускается со своего стула и, накрыв его губы новым, гораздо более сдержанным и нежным поцелуем, двигается в сторону постели. Удерживая Каунисвеси навесу, вокалист бессознательно подмечает то, насколько тот невесом. Неужели до этой нездоровой худобы он сам его и довел? Впрочем, нездоровой в нынешнем Алекси является далеко не только одна лишь худоба. Сейчас некогда жизнерадостный, открытый парень не просто совершенно сломлен и опустошен. Он в отчаянии. Хокка еще не знает каким образом, но обязательно его «починит» и нарисует на его лице былую улыбку, от которой буквально терял голову. Они вместе научатся жить и быть счастливыми. Когда вокалист плавно опускает перкуссиониста на шелковые, точно заранее тщательно подготовленные простыни и, наконец, вновь осмысленно заглядывает в его лицо, замечает застывшие на щеках капли слез. Однако та самая улыбка Алекси дает ему понять, что это слезы отнюдь не горя, а вмиг нахлынувшего на него счастья. — Эй, не нужно слез, — тепло шепчет Йоэль, нависая над парнем и с трепетом стирая с его кожи непрошеную влагу, окрашенную подводкой в темный цвет. Перкуссионист кротко смеется, осознавая собственную глупость и мысленно ругая себя за излишнюю эмоциональность, на что получает новый поцелуй в уголок губ. От близости Хокка его сердце заходится учащенными ударами. — Так странно обрести, наконец, то, чего ждал словно целую жизнь, — откликается Алекси, скользнув ладонью по крепкой груди вокалиста. — Я чувствую то же самое, — успокаивает его Йоэль, едва не вздрагивая от расходящихся под прикосновениями парня мурашек, — будто это происходит не со мной… Перкуссионист кивает в подтверждение слов парня. Он ощущает это именно так — точно наблюдает за всем со стороны, а не является главным героем разворачивающейся пьесы. Его пальцы нерешительно замирают на торсе Хокка, страшась двинуться дальше. Однако тот, словно ощущая его неловкость, внезапно отстраняется и, в пару ловких движений скинув с себя футболку, прижимается к Алекси уже обнаженным телом, заставляя его вспыхнуть от охватившего смущения. — Хочу, чтобы ты касался меня везде, где хочешь и как хочешь, — горячо шепчет вокалист, склонившись к уху парня. — Если это сон, предпочту не просыпаться, — сглотнув, отвечает Алекси, подчиняясь желанию Йоэля и в действительности уже увереннее прикасаясь руками к его нагому телу. — Обещаю, что это не сон, — отвечает он, накрыв одну из ладоней Каунисвеси своей, чтобы переместить ее к своему сердцу. — В противном случае я и сам сойду с ума. Колотится так же бешено — отмечает перкуссионист, с волнением считая удары под пальцами. В точности как и его. Заторможенно оторвав взгляд от своей руки, покоящейся на груди Хокка, Алекси вскидывает голову и тут же попадает в плен любимых губ. Вокалист сминает пальцами ворот очаровавшей его розовой футболки, напористо проникая в рот языком. Он целует Каунисвеси ненасытно, отчасти даже грубо, точно утверждая собственную над ним власть. Свободная рука Йоэля протискивается между их переплетенными телами и, нашарив молнию на сводящих с ума своей непозволительно короткой длиной шортиках, ловко спускает собачку вниз. Ладонь забирается под мягкий деним и сразу ложится на бархатистую кожу идеально выбритого паха — Хокка с удовольствием отмечает, что никаких боксеров на парне нет. Тот факт, что Алекси столь тщательно готовился к этой ночи, заводит его до предела. Не прекращая истязать губы перкуссиониста жгучими поцелуями, вокалист оглаживает ноющий от давления грубой ткани член. От одного только прикосновения его пальцев Каунисвеси издает жалобный стон, бессознательно дергаясь бедрами навстречу. Йоэль охотно повторяет эту мимолетную ласку, еще сильнее распаляя плавящегося от новых ощущений парня. Ладони младшего хаотично движутся по спине Хокка, пока тот скользит плотно сжатой в кулак рукой по всей длине его члена. Наслаждение волнами расходится по всему телу Алекси. Наедине с самим собой он никогда не ощущал это так. Йоэлю же удается выбивать стоны из его груди без особых усилий, лишь даря ему свои ловкие прикосновения. Чуть осмелившись, Каунисвеси запускает руку под джинсы и боксеры вокалиста, осторожно сжимает пальцами крепкую ягодицу — Хокка откликается на это движение, вжимаясь крепким членом, скрывающимся под одеждой, в его обнаженное бедро. С губ Йоэля срывается стон, который парень не преминет накрыть горячим поцелуем, превратив в сдавленное мычание. Точно звери, они никак не могут насытиться этой прелюдией и, едва отрываясь от губ друг друга, находят их снова, одержимые жаждой новых, все более и более горячих поцелуев. Вся пятилетняя агония от их нехватки выливается в какую-то одержимость, вынуждая парней жаться друг к другу, точно к последнему источнику кислорода посреди топящего волнами океана. — Секунду… — выдыхает Хокка, ощутив, что уже не может оставаться в чертовых джинсах, делающих стояк невыносимо болезненным. На мгновение оторвавшись от обласканного тела, Йоэль стаскивает с себя штаны и, сбросив их на пол, так же поспешно избавляет от футболки и шорт Алекси. Затягивать и с этим уже просто не остается сил. Он и так слишком долго ждал, предпочитая компании на одну ночь, собственные силы и самые горячие из имеющихся фото перкуссиониста. Оказавшись полностью обнаженным взгляду вокалиста, Каунисвеси рдеет, невольно сводя колени в обреченной на провал попытке сделать свой вид менее откровенным. Несмотря на смущение, сам он с горящей в глазах жаждой осматривает поджарое тело Хокка: его рельефные мышцы, играющие под кожей при каждом движении, ползущие по крепким рукам переплетения вен, татуировки, которых всегда так сильно хотелось коснуться губами. Вокалист же думает о том, как мог быть прекрасен Алекси еще до всех этих радикальных изменений. Как он прекрасен вообще всегда. Такой невинный и нежный, вызывающий лишь желание осыпать его тело легкими поцелуями и неспешно ласкать запретные для всех прочих места. Завороженный красотой парня, Йоэль усаживается в его ногах. Бережно обхватив одну ступню, он плавно стягивает мягкий чулок, тотчас припадая губами к оголяющимся участкам кожи: ниже и ниже, к самым щиколоткам. Каунисвеси вздрагивает от щекочущего кожу дыхания, когда вокалист проделывает то же самое со второй ногой. Кожа Алекси мягкая и до одури приятно пахнет — это не остается незамеченным Хокка, пока он поднимается поцелуями вверх от колена к бедру. Парень реагирует на каждое, даже самое легкое прикосновение губ. «Такой чувствительный и всецело мой», — проскальзывает в мыслях расплывшегося в улыбке вокалиста. Пальцы перкуссиониста машинально тянутся к волосам Йоэля, путаются в его светлых прядях, уже не давая шанса отстраниться. Он никогда прежде не чувствовал тепла губ на столь интимных местах, доступных теперь одному только вокалисту, и не хочет терять так быстро это едва обретенное ощущение. Плавно разведя в стороны ноги парня, Хокка устраивается между ними и, точно спрашивая дозволения, касается поцелуем аккуратной головки — Каунисвеси поджимает губы, глуша сладкий стон. В захватившем его рту непередаваемо горячо и влажно. Ловкий язык неспешно скользит по всей длине, подбивая Алекси своей лаской двигаться навстречу. И он поддается, осторожно толкаясь в горло такого же заведенного парня. Послушно заглатывая член перкуссиониста, Йоэль утирает пальцами скопившуюся на мошонке слюну и, поднявшись ладонями к его груди, обводит ими затвердевшие соски, пощипывает, сжимает. Осторожно, но тем не менее распаляя парня резче и ритмичнее двигаться меж плотно сомкнутых губ. Собственное напряжение в паху становится почти невыносимым. Глубоко вбирая член Каунисвеси, Хокка несдержанно потирается о покрывало все еще скрытым боксерами стояком, мечтая поскорее ощутить тесноту лежащего перед ним растленного тела. Напоследок обведя языком уретру, он выпускает головку изо рта и, скользнув пальцами вниз по мошонке, тихо уточняет: — Могу я?.. — Я готовился, но я… — кротко отвечает Алекси, пряча взгляд. — Не волнуйся, я все сделаю сам, — заверяет Йоэль и, чуть отстранившись, разводит ноги парня шире, сгибая в коленях. От открывшегося вида Хокка едва не кончает прямо в трусы. Покрасневший, должно быть, до кончиков ушей Каунисвеси нетерпеливо ерзает на постели, провоцируя движение мерцающей между бледных ягодиц пробки внутри. Вряд ли Йоэль когда-либо видел что-то более возбуждающее. Пережав одной из рук основание собственного члена, вокалист протягивает пальцы к блистающему в тусклом свете камушку. Обхватив его грани, он плавно и осторожно тащит его на себя, растягивая девственный анус парня самой широкой частью, но не позволяя затычке выскользнуть окончательно. Выпустив крышку из пальцев, Йоэль наблюдает за тем, как пробка вновь входит внутрь и тугие мышцы смыкаются над ней под горячее стенание Алекси. — Йоэль, пожалуйста, — смущенно шепчет перкуссионист, простонав от повторенной Хокка манипуляции с затычкой, — я готов… Желание подразнить Каунисвеси проигрывает жажде поскорее ощутить жар его тела. Выпустив игрушку из рук, вокалист и впрямь чуть отстраняется от Каунисвеси, увлажнив слюной свой налитый кровью член. Он дает себе еще несколько секунд, чтобы полюбоваться разгоряченным телом возлюбленного: его чуть смазанным, но все еще до одури красивым макияжем, резко контрастирующим с живым румянцем на щеках, рассыпавшимися по подушке светлыми прядками, стройной, почти хрустальной фигурой и сочащимся предэякулятом членом, подрагивающим над переливающимся гранями камушком, скрывающим собой пульсирующее в предвкушении колечко мышц. Крышесносный — так Хокка описал бы Алекси одним словом, если бы однажды его попросили. Вновь устроившись меж тонких, широко разведенных перкуссионистом ног, Йоэль вынимает из его ануса пробку и, отбросив ее в сторону, приставляет ко входу головку своего члена. От горячего и влажного движения меж ягодиц Каунисвеси едва не скулит, лишь сильнее подставляясь навстречу парню. Хокка не сдерживается: подхватив Алекси под колени, плавно толкается внутрь. С губ перкуссиониста таки срывается болезненное стенание, однако он тут же поджимает губы в попытке его заглушить. Вокалист замирает, обеспокоенно глядя в его лицо. Такое чистое и беззащитное. Глаза чуть влажные и раскрасневшиеся. Сглотнув, он опускает взгляд на напряженные губы. Склонившись к ним, нежно захватывает, посасывает и прикусывает, будто бы прося о расслаблении. Парню требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть и, глубоко вдохнув, кивнуть, давая полный карт-бланш. От движений в податливом теле Алекси Хокка стонет. Он никогда не испытывал прежде ничего подобного. Ни с кем. В нем горячо и скользко. Идеально. Вокалист двигается медленно и аккуратно, почти наверняка зная, что его мальчику все еще больно. Это видно по зажмуренным глазам и яростно вцепившимся в простынь пальцами. Поглаживая ладонью его чуть обмякший член, Йоэль старательно подбирает правильный угол, стремясь как можно скорее подарить ему соизмеримое своему наслаждение. Несколько пробных фрикций, и Алекси вдруг распахивает глаза, делая резкий вдох и впиваясь ногтями в плечи Хокка. Царапины, оставленные перкуссионистом на его бледной коже, дают понять — он нашел то, что искал. Не меняя угла, Йоэль уже увереннее двигается внутри — перкуссионист всхлипывает, нетерпеливо подмахивая бедрами. Его рука взметается к губам, зубы вцепляются в запястье. Шепчет что-то сквозь сладкие стоны, но единственное, что удается разобрать вокалисту — сбивчивое «еще». Перкуссионист до исступления тесный — каждое движение в нем чертовски желанное, каждая эмоция, проскользнувшая на его накрашенном лице, прекрасная, каждая секунда с ним блаженная. Алекси наслаждается близостью с Хокка. Он ощущает это каждой клеточкой тела. От настойчивых движений члена Йоэля пальцы ног немеют, а внутри точно завязывается тяжелый узел, что опускается все ниже и ниже. Вжимая Каунисвеси в матрац, вокалист рычит в его губы, толкаясь в него быстрее, глубже и жестче. Незачем сдерживаться сейчас, спустя столько лет томительного ожидания. Всё слишком сладко. Слишком безумно. Слишком долгожданно. В ушах Хокка шумит, а перед глазами уже взрываются цветные салюты. Он жмурится и чувствует, как Каунисвеси мелко подрагивает в преддверии оргазма. Его всего сотрясает мощной судорогой, и он стискивает зубы, прокусывая нижнюю губу, кончает и обмякает в объятиях вокалиста. Следом, почти мгновенно, волна разрядки накрывает и Йоэля. Он толкается последний раз, стараясь не причинить дискомфорта уже расслабленному парню, и изливается внутрь, глухо застонав. Глубоко вздохнув, вокалист плавно опускается на покрытую прохладной испариной грудь парня и касается его шеи мягким поцелуем. В комнате повисает такая тишина, что Хокка с легкостью различает стук сердца под своей щекой. Быстрый, сумасшедший. — Йоэль… — ласково зовет Алекси, опустив взгляд на светловолосую макушку на своем плече. — Мм? — обессиленно протягивает вокалист. Перкуссионист не отвечает — Хокка приходится приподняться, чтобы взглянуть в его лицо. На губах оказывается совершенно счастливая улыбка, а на ресницах виднеются бусинки застывших слез. — Я сплю. Определенно, — выдыхает он, качнув головой. — Эй, нет, — откликается Йоэль, погладив пальцами его худую шею, — я согласен только на реальность. Таких снов я уже насмотрелся… Смущенно рассмеявшись, Каунисвеси прижимается к вокалисту, утыкаясь кончиком носа в его плечо. Поймав его в свои объятия, Хокка оставляет поцелуй на виске. — Позволишь мне стать занозой в заднице и как следует позаботиться о тебе? — улыбнувшись, интересуется Йоэль. — Это ты так предлагаешь встречаться? — усмехается перкуссионист, легонько стукнув его в бок. — В любом случае, я буду этому счастлив. — Предлагаю, — подтверждает Хокка, увернувшись от удара, — жаль, что лишь сейчас, но… Губы Йоэля накрывает глубокий поцелуй, говорящий громче всяких слов — лучше поздно, чем никогда. Разгоряченные тела вновь переплетаются в жадных объятиях. Истосковавшиеся друг по другу и одержимые. Одержимые тягой, желанием и любовью. — Останешься сегодня со мной? — шепчет в губы вокалиста Каунисвеси, так и не веря в то, что он и впрямь не пропадет. — Сегодня, завтра и даже послезавтра, Алекси, — улыбается в ответ Хокка, — привыкай, потому что ты больше никогда не будешь одинок.you're my obsession (NC-17, Йоэль/Алекси)
23 ноября 2021 г. в 19:22
Зеркальное отражение кажется совсем чужим. Отвыкший за прошедший год от родного светлого цвета волос перкуссионист долго и недоверчиво рассматривает себя. Ему часто говорили, что короткие блондинистые пряди шли к лицу куда больше пережженных краской, но таких симпатичных самому Алекси иссиня-черных.
Придирчивый взгляд парня, оторвавшись от идеально уложенных волос, скользит по всему телу в отражении напротив. Он совсем исхудал. Из-под тонкой кожи проступают кости и синие, резко контрастирующие с ней вены. В бледно-розовой, заметно великоватой футболке и белоснежных коротких шортах Каунисвеси кажется самому себе почти мертвенно-бледным. Сколько же он не выходил из дома? Уже сложно вспомнить, должно быть, целую вечность.
Алекси сталкивается со своими густо подведенными черным глазами. Вместе с толсто лежащим на коже консилером подводка хорошо перекрывает ярко выраженную красноту и залегшие под веками глубокие тени. Вот только отчаяние, сквозящее в некогда живых, светящихся счастьем глазах, не скрыть никакой косметикой. На увлажненных бальзамом губах нервная улыбка. Под слоем гигиенички виднеются еще свежие раны — дурацкая привычка кусать губы в кровь, пытаясь заглушить сжигающую изнутри боль.
Перкуссионист никогда в своей жизни так еще не старался. По большому счету, ему вообще было плевать на внешний вид и мнение о нем окружающих людей. Как он только до этого докатился? Разукрасился и нарядился, как школьница, в жалкой попытке в очередной раз привлечь внимание Йоэля. Словно одержимый, Каунисвеси из раза в раз пытается достучаться до него, едва не крича «смотри, черт возьми, я здесь и я весь твой». Вокалист же словно притворяется глухим или же им и является, игнорируя все эти отчаянные попытки докричаться. Сколько это уже длится? Пять лет или больше? Алекси и сам сбился со счету. Он никогда не верил в любовь с первого взгляда да и в целом в любовь не верил. Однако первая же встреча с Хокка перевернула весь его мир и всякое о нем представление. Увидев вокалиста лишь однажды, он более не смог выбросить его из своей головы. Ни на один чертов день за долгие пять лет.
Обняв себя руками, Каунисвеси отступает от зеркала. Ему, конечно, никогда не сравниться с девчонками, которых неустанно лайкает Йоэль, и ни похудение, ни краска для волос этого исправить не способны. Если и эта его сумасшедшая затея не сработает, он, наверное, вовсе наложит на себя руки, не выдержав пережитого позора и окончательного отказа.
Телефон дрожит в руках перкуссиониста, пока он набирает короткое сообщение для Хокка. «Приезжай, пожалуйста, прямо сейчас», — высвечивается в отправленных единственная фраза, призванная решить все раз и навсегда. Алекси знает, что вокалист в баре и, наверняка, уже очень пьян. Именно такого момента он и ждал, слишком боясь сделать первый шаг, понимая, что списать все на пьяный бред уже никак не выйдет.
Затаив дыхание от прозвучавшего в тишине квартиры уведомления о новом сообщении, Алекси вглядывается в пару таких теплых сердцу слов «скоро буду». Решительно кивнув собственным мыслям, парень спешит к гардеробной. Осталась всего одна маленькая, но очень симпатичная Йоэлю деталь.
Отворив шкаф, Каунисвеси забирает с одной из полок пару длинных, белоснежных, в цвет шорт, чулок. Чуть помедлив, он все же натягивает их один за другим на свои исхудавшие ноги, мысленно проклиная Хокка и его гребаные вкусы.
Вернувшись к зеркалу, Алекси оглядывает целиком весь свой облик. С губ слетает бесконтрольная нервная усмешка. Он и впрямь похож на одну из тех миловидных девиц, что так часто лайкает Йоэль, но удастся ли ему заставить и вокалиста думать так же? Перкуссионист не теряет надежды, что удастся. По крайней мере, он сделает все, что будет в его силах, чтобы помочь.