Love of Mine

      За окном завывает осенний ветер. Замечательно, что сегодня выходной и никуда выходить в столь ужасную погоду не нужно. Йоэлю кажется, что даже сидя дома, заботливо укатанный в плед, он ощущает забирающийся под толстовку холод. Крепче обхватив ладонями горячую кружку с ароматным кофе, он ежится, бросая взгляд на сидящего рядом, скрестив по-турецки ноги, перкуссиониста, увлеченно работающего над одним из треков группы.       В былые дни Хокка, куда более вероятно, потягивал бы Бог знает какую по счету бутылку пива, а вовсе не свежезаваренный американо, однако не так давно все в его жизни перевернулось с ног на голову. Не так давно, а если быть точнее, вместе с появлением в его холостяцкой берлоге Алекси. Любовь, как оно часто бывает, затопила пустующее сердце Йоэля совершенно спонтанно и бесцеремонно, не позволив разуму даже вступить в эту заведомо проигрышную игру. — Все хорошо? — интересуется, оторвавшись от ноутбука, заметивший на себе долгий взгляд Каунисвеси. — Да, — отмахивается Хокка, кротко улыбнувшись, — просто думаю о том, как все поменялось с твоим появлением.       Парень добродушно усмехается, качнув головой. Он прекрасно понимает то, о чем говорит блондин. Йоэль, должно быть, десятки раз сумбурно делился с ним своими мыслями о том, как сильно изменилась его жизнь. О том, как странно засыпать до рассвета и не просыпаться от кошмаров по ночам. О том, как удивительно не загибаться от тошноты после утреннего приема пищи. Все верно, ведь что бы ни приготовил Алекси, Хокка сочтет это за шедевр и будет уплетать за обе щеки, позабыв о вечных недомоганиях. Чаще всего вокалист не говорил, а благодарил. Благодарил Каунисвеси за избавление от душащей его в одиночестве тревоги. Той, что ему удалось одолеть силами каждый раз оказывающегося рядом и нежно обнимающего за плечи брюнета.       Улыбнувшись своим мыслям, перкуссионист откладывает в сторону ноутбук и двигается к Хокка. Он далеко не любитель частых отвлечений и перерывов от работы, но игнорировать явно заскучавшего без внимания Йоэля просто не способен. — Иди ко мне, — тут же шепчет блондин, плавно притягивая его на свои бедра и опускаясь на многочисленные подушки.       Склонившись, Алекси вглядывается в горящие обожанием глаза, нежно убирая пальцами оказавшиеся на лице светлые пряди. Шероховатые от постоянной игры на ударных подушечки соскальзывают к шее, невесомо очерчивая сонную артерию и заставляя вокалиста учащенно дышать. Прикрыв глаза, Йоэль наслаждается медленными, осторожными прикосновениями брюнета. Он знает, что тот может часами неустанно исследовать его тело в поисках все новых и новых эрогенных, сводящих с ума точек. До близости с перкуссионистом Хокка и не подозревал, что может быть столь чувствительным в определенных, известных лишь одному голубоглазому дьяволенку местах.       Губы Каунисвеси в дразнящей близости от ключиц блондина. Его горячее дыхание отчетливо ощущается на коже Йоэля и по ней бегут щекочущие мурашки. Он рвано выдыхает, прикусывая припухшие от долгих поцелуев губы в предвкушении сладкой пытки. Легкие влажные поцелуи брюнета приходятся на ложбинку на груди, яремную впадину, а затем и кадык, плавно поднимаясь к лицу вокалиста.       Нависнув над Хокка на вытянутых руках, Алекси касается его губ своими: ласково и ненапористо, точно на пробу. Темноволосый искуситель порывается отстраниться, однако вокалист успевает приподняться на локтях и вновь вовлечь его в поцелуй.       В такие моменты время для них двоих будто начинает идти в сто крат медленней или вовсе замирает. Забывая даже дышать, Алекси настойчиво ласкает губы Йоэля, поглаживая его по крепкой груди. Болезненная, но уже полюбившаяся обоим привычка вокалиста кусаться во время поцелуев сводит с ума. Пускай потом мелкие ранки будут невыносимо саднить, сейчас они всецело отдаются обуявшей их страсти и не думают о таких мелочах.       Отстранившись, чтобы восстановить дыхание, Каунисвеси ерзает на бедрах Хокка, выбивая из того сладкий стон. Брюнет ловит на себе жадный взгляд вокалиста. Тот с вожделением оглядывает его по пояс обнаженное тело, освещаемое лишь слабым светом развешанных по стенам гирлянд. Зная, что ни один жест не останется без внимания, Алекси касается ладонью собственной шеи и плавно опускается ей к груди, а затем и торсу — блондин шумно сглатывает, поймав себя на мысли, что жаждет точно так же изучать сейчас его тело, открывая новые, блаженные для перкуссиониста места.       Идея оказывается слишком заманчивой, чтобы противиться ей. Вокалист обхватывает руками талию парня и, стащив с себя, укладывает его на шелковые простыни. Устроившись в ногах Каунисвеси, Йоэль тянется к молнии на его джинсах и быстро с ней разделывается. Стащив штаны, Хокка обхватывает ладонями одну из ступней и мягко разминает затекшие мышцы. Брюнет блаженно выдыхает, расфокусированным взглядом наблюдая за происходящим. Закончив легкий массаж, блондин подносит стопу к губам и поднимается нежными поцелуями вверх, от щиколотки к колену. Остановившись, Йоэль плавно разводит ноги парня в стороны, устраиваясь между ними. В следующую секунды губы оказываются на внутренней стороне бедра — эту зону блондин уже очень хорошо изучил и знает наверняка, что Алекси плавится от самых безобидных его прикосновений. — Йоэль… — шепчет со стоном брюнет, протягивая руку к голове Хокка и сумбурно поглаживая его по волосам.       Соблазн зайти дальше прямо сейчас и окончательно обнажить Алекси своему взгляду велик. Однако Йоэль сдерживается, напоминая себе о том, как прекрасны будут стенания распаленного перкуссиониста, если он продолжит свою дразнящую прелюдию. Не без усилия проигнорировав его крепко стоящий под тканью боксеров член, Хокка касается поцелуем торса парня — тот вздрагивает, тихо застонав, и блондин не сдерживает победной ухмылки. Язык вокалиста очерчивает пупок, а затем, выводя незамысловатые узоры, поднимается к груди. Когда губы касаются одного за другим напряженных сосков, Каунисвеси резко выдыхает и выгибается в пояснице в попытке оказаться ближе к любимому телу.       Музыкальные пальцы Йоэля будто оказываются повсюду. Жмуря глаза от удовольствия, перкуссионист чувствует их на шее, сгибах локтей, запястьях, груди, бедрах… Ощущения смешиваются и доводят Алекси почти до исступления, вызывая уже хорошо знакомое желание умолять о продолжении. Однако вокалист, отчетливо это понимая без слов, и не останавливается. Его сводят с ума и до чертиков заводят приглушенные стоны брюнета, его несдержанные движения навстречу прикосновениям и мелкая дрожь от сладкой неги. Иногда ему даже кажется, что он способен финишировать, ни разу до себя не дотронувшись, а лишь лаская такого податливого, опьяненного поцелуями Каунисвеси.       Оставлять без внимания Йоэля перкуссионист не намерен. Его никак не покидает желание перехватить инициативу и, повалив парня на постель, заставить его ощутить в полной мере весь жар своих нежных касаний. Алекси дает себе еще пару минут, чтобы насладиться губами блондина, обхватившими мочку его уха, еще одно до одурения чувствительное место.       Когда Хокка прикусывает кожу, брюнет тихо шипит от удовольствия. Он обожает эти нежные укусы. Совсем легкая, едва ощутимая боль на секунду отрезвляет парня, напоминая о возможности оказаться сверху. Не смея противиться ей вновь, Каунисвеси распахивает глаза и тотчас встречается с потемневшим от желания взглядом блондина. Ох, как же он любит эти рефлекторно расширенные зрачки, окантованные чистой голубой радужкой.       Обняв Йоэля за бедра, перкуссионист роняет его на простынь и, перевернув на живот, подминает под себя. Устроившись на ягодицах блондина, Алекси опускает ладони на его плечи и с нажимом их растирает, снимая скопившееся за долгий день напряжение. Руки парня движутся по всей спине Хокка, разминая крепкие, перекатывающиеся под пальцами мышцы. — Расслабься, ну же, — шепчет Каунисвеси, массируя костяшками поясницу.       Вокалист безукоризненно подчиняется — делает глубокий вдох и выдыхает, полностью отдаваясь во власть чутких прикосновений парня. Он не может видеть того, что творит за его спиной Алекси, это делает последовавший поцелуй между лопаток в разы чувственнее. Хокка сминает пальцами покрывало, утыкаясь зардевшимся лицом в подушку — нежность, которую дарит ему Каунисвеси, зачастую оказывает на него куда большее влияние, чем сметающая все на своем пути страсть.       Губы перкуссиониста касаются одного позвонка за другим, неспешно опускаясь к пояснице. Последний поцелуй заключается на крестце, прежде чем Алекси спускает с бедер Йоэля джинсы. Скинув их на пол, он возвращается к спине парня и проскальзывает вверх по позвоночнику уже языком. Остановившись у шеи, Каунисвеси аккуратно убирает с нее светлые пряди и впивается в сгиб грубым поцелуем. Оставлять метки на теле Хокка — его главная слабость.       Вокалист откидывает голову, негласно моля Алекси коснуться его губ своими. Тот так и поступает. Соскользнув на простыни, тянет парня на себя и, оказавшись сбоку от него, вовлекает в неспешный поцелуй. Заведенный до предела Хокка потирается о тело брюнета — их члены соприкасаются друг с другом через ткань боксеров, но даже этого хватает для синхронного стона парней.       Руки почти одновременно тянутся к последним мешающим элементам одежды. Пальцы ребят сталкиваются, и они не сдерживают тихого смеха сквозь поцелуй. Чуть успокоившись, они помогают друг другу стянуть боксеры и вновь прижимаются уже обнаженными телами. — Перевернись-ка, малыш, — шепчет Хокка, плавно отстраняя парня от себя и подталкивая его к своему налитому кровью члену.       Поймав ход мыслей Йоэля, перкуссионист довольно ухмыляется, подчиняясь его просьбе. Устроившись валетом сверху на вокалисте, он без промедления склоняется к сочащейся предэякулятом головке и обхватывает ее губами. Со стороны Хокка доносится томный стон. Скользя смоченными слюной пальцами по длине члена Алекси, он плавно толкается в его горячий рот, кусая губы в попытках заглушить стенания.       Язык перкуссиониста ласкает уздечку медленно, но интенсивно, точно как любит вокалист. Руки Йоэля хаотично скользят по бедрам Каунисвеси, пока он наслаждается его отточенными прикосновениями. Ему не терпится завладеть любимым телом, услышать срывающиеся с губ парня вскрики его имени. Приподнявшись на локтях, блондин мягко разводит в стороны ягодицы Алекси и уверенно проскальзывает между ними языком, выбивая из того несдержанный стон.       Вибрации от стенаний брюнета расходятся по всему члену Хокка, двигающемуся глубоко в его горле. Вокалист обожает эту несдержанность парня. Его внешнюю невинность и внутреннюю бесовщину, которая проявляется всякий раз, как пальцы Йоэля ласкают тугие стенки внутри. В эти секунды он жалеет, что не видит лица Алекси. Он знает почти наверняка, что в некогда ангельских глазах перкуссиониста скачут те еще черти, пока нежные губы движутся по всей длине члена блондина.       Вынув пальцы из разгоряченного тела Каунисвеси, вокалист вновь входит в него языком, не дав разочарованному выдоху сорваться с его губ. Придерживая брюнета за бедра, Йоэль проникает глубже, растягивая все легче поддающиеся мышцы. Ему не терпится ощутить эту тесноту уже на своем члене. — Йоэль, — жалобно зовет перкуссионист, обдавая чувствительную головку Хокка горячим дыханием, — хочу тебя…       Несмотря на прямолинейную просьбу, вокалист продолжает приятную экзекуцию. Обхватив бедра парня, он рывком усаживает его на свое лицо — Алекси вскрикивает, отчетливо ощущая, как язык блондина движется внутри: невыносимо медленно и глубоко. — Боже, Йоэль! — повторяет со стоном Каунисвеси, когда одна из рук вокалиста смыкается на его уже ноющем от жажды развязки члене и начинает его поглаживать.       Опьяненный звуками севшего от возбуждения голоса Алекси, вокалист продолжает ласкать его, увеличивая темп и напор. Непрерывно звучащее имя Хокка, срывающееся с его губ, тонет в сладких стонах, пока сам Каунисвеси извивается в его руках, то и дело теряя опору и хватаясь то за колени блондина, то за спинку кровати. — Пожалуйста, я уже… — прерывисто шепчет перкуссионист, наконец, изливаясь на грудь и торс Йоэля.       Парень в руках вокалиста весь дрожит от охватившего тело мощного оргазма. Йоэля плавно спускает его с себя и толкает на скомканные ими простыни. Тяжело дышащий Алекси на мгновенье прикрывает глаза, пытаясь унять грохочущее в груди сердцебиение. — Какой же ты… — шепчет Хокка, запечатлев на плече парня нежный поцелуй. — Я без ума от тебя.       От слов вокалиста на щеках парня проступает румянец, и он, смущенно улыбнувшись, пододвигается ближе к нему. Благодаря Алекси Йоэль понял, почему некоторые люди не занимаются сексом и не трахаются, а занимаются любовью. Каждый их жест в постели и за ее пределами преисполнен этим чувством настолько, что язык уже не поворачивается называть происходящее между ними как-то иначе. — Я люблю тебя, — шепчет Каунисвеси, точно прочтя мысли блондина.       Губы Хокка трогает улыбка. Они не так часто говорят друг другу громкие слова. Да и не нужны они в самом деле, но все-таки приятно. Приятно настолько, что хочется забыть про собственное охваченное огнем и страстью тело и затискать мальчишку до хруста костей, закутать в одеяло и никогда из объятий не выпускать. Однако Алекси забывать совсем не хочет. Скользнув в кольцо рук Йоэля, он опускает ладонь на основание его члена и плавно проводит ею к мошонке, лаская ее пальцами.       Вокалист откидывает голову назад, позволяя Каунисвеси покрывать поцелуями его шею, не прекращая распаляющих движений рук снизу. Скользя губами по собственным засосам, перкуссионист шепчет грязные слова о том, как хочет ощутить Хокка в себе, как жаждет кончить от одних лишь его движений внутри — именно так, как любит Йоэль.       Маленький дьяволёнок испытывает выдержку блондина, не щадя и прибегая к самым эффективным методам, нарывается на наказание, непременно последующее за этими будоражащими действиями. Как же Хокка обожает эту его экзекуцию, как же любит сдерживаться до последнего, чтобы затем наброситься на мальчишку и дать ему то, о чем он так сильно просит.       Глухо зарычав от очередного дурманящего прикосновения Алекси к уздечке, Йоэль рывком подминает парня под себя, отмечая скользнувшую по его наглым губам ухмылку — доволен собой, как и всегда, добивается того, чего так сильно желает. Разведя коленом ноги парня, блондин прижимается к нему и, мягко подхватив под поясницу, плавно входит в обожаемое тело под его тихий стон.       Удовольствие волной прокатывается по всему телу. Каунисвеси чертовски узкий и горячий — Йоэлю приходится притормозить, чтобы не кончить в него сию же секунду. Перкуссионист, воспользовавшись заминкой, закидывает ноги на бедра Хокка и скрещивает щиколотки за его спиной, делая проникновение еще более глубоким и сладко от этого постанывая.       Зубы вокалиста смыкаются на плече Алекси — балансируя на грани собственной выдержки, Йоэль медленно двигается в податливом теле. Слишком хорошо. Как и сотни раз прежде. Стоны парня, подающегося навстречу бедрам Хокка, подтверждают, что он придерживается того же мнения.       Кажется, на этот раз их прелюдия оказалась слишком страстной и пошатнула выдержку каждого из них. Такое случалось нередко и прежде. Зачастую они так сильно увлекались исследованием тел друг друга, что и вовсе не доходили до самого интересного.       Движения вокалиста становятся все медленней и глубже — так, измываясь над собственным распаленным телом, он пытается отсрочить долгожданный момент развязки. Даже Алекси, несмотря на предшествующий оргазм, оказывается невероятно близок к повторному. Он жмурит глаза, кусая губы и глуша стоны, превращая их в тихое мычание. Как же Хокка не любит эту его глупую привычку, порожденную беспричинным смущением и кротостью. Он обожает заставлять перкуссиониста раскрепощенно кричать, не боясь, что услышат соседи, стонать так, что по коже будут бежать толпы мурашек от столь горячих, бесстыдных звуков. Резко толкнувшись в парня, Йоэль захватывает губами кожу на его шее, самом слабом месте на теле — Каунисвеси и впрямь не сдерживается. Он со стоном протягивает имя вокалиста, машинально дернувшись в его объятиях от резко подкатившей развязки. Блондин крепче сжимает талию парня своими руками, грубо вколачиваясь в его подрагивающее от удовольствия тело. Оргазм настигает его резко, до потемнения в зажмуренных глазах и пляшущих в этой тьме цветных огоньков. Голова начинает кружиться тотчас, как он делает последние глубокие движения, изливаясь внутрь.       Вокалист роняет голову на плечо Каунисвеси, делая несколько глубоких вдохов. Тот заключает его в свои объятия, прижимаясь кончиком носа к худой щеке и бессознательно вслушиваясь в громкие удары сердца Хокка, обессилено лежащего на его высоко вздымающейся груди. Больше всего в их близости Алекси любит эти моменты, что следуют за обоюдной развязкой, когда Йоэль позволяет ему окутать себя нежностью и любовью, переставая строить из себя холодного и нелюдимого плохиша, не приемлющего всю эту ласку. Перкуссионист знает, что он не такой, а гораздо более ранимый и чувствительный, чем ему самому того хотелось бы.       Под мягкими прикосновениями Каунисвеси блондин окончательно расслабляется. Устроившись у его бока на постели, он перекидывает руку через его обнаженный торс и тихо просит: — Может, этот трек подождет до завтра? Ты так часто говоришь о том, что мне стоит больше отдыхать, а сам работаешь ночами. Как насчет провести эту ночь вместе, мм?       Не говоря ни слова, перкуссионист захлопывает ноутбук и отставляет его на прикроватный столик. Обернувшись на Хокка и широко улыбнувшись, он забирается под одеяло. Обняв парня за плечи, вокалист шепчет тихое «спасибо» и, коснувшись поцелуем его виска, прикрывает глаза. Кажется, он начинает привыкать к этому. Привыкать к Алекси и их друг к другу чувствам. Привыкать к тому, как этот светлоглазый мальчишка влияет на его жизнь. И эти новоприобретенные привычки Йоэлю чертовски нравятся.