Love of Mine

      Гримерная почти полностью пустеет. Все ребята разбредаются по закулисью, будучи готовыми к выходу на сцену. В комнате остаются лишь вокалист, замерший у зеркала с подводкой в руке, и перкуссионист, переодевающийся в сценический костюм.       Подводя гелевым карандашом глаз, Хокка машинально наблюдает за тем, как за его спиной раздевается Алекси. За тем, как тот расстегивает ремень на своих джинсах, а потом стягивает их к щиколоткам, обнажая его взгляду свои бледные бедра. Рука вздрагивает — линия подводки соскальзывает к виску. Тихо чертыхнувшись, блондин утирает ее ладонью, так и не отводя вспыхнувших жаждой глаз от перкуссиониста. Откинув джинсы в сторону, тот цепляется пальцами за край толстовки и стаскивает ее со своего торса, а затем и с плеч.       Вокалист шумно сглатывает, когда брюнет оказывается в одних только боксерах и носках. Ему нравится в этом юном продюсере абсолютно все: его далеко не идеальная кожа, его взъерошенные, пережженные краской волосы, его… чертовы глаза, глядящие на него через треклятое зеркало прямо сейчас в поиске пригвожденного к его телу взгляда.       На губах темноволосого дьяволенка появляется самодовольная ухмылка — он знает, что Хокка сорвется. Отведя взгляд от зеркала, Алекси снимает с вешалки свою обтянутую портупеями футболку и натягивает ее на голое тело. Однако едва он успевает ее одернуть, как вокалист и впрямь срывается с цепи.       Спина перкуссиониста врезается в стену гримерки. Но он даже не ощущает боли от резкого удара, будучи оглушенным грубым поцелуем. Зажавший парня в углу небольшого помещения Хокка настойчиво сминает его губы своими, оставляя Алекси возможность лишь податливо отвечать, едва сохраняя равновесие на мгновенно подкосившихся от напора ногах. — Ты снова, — гневно выдыхает вокалист, почти не разрывая поцелуя с Каунисвеси, и бесцеремонно протискивает колено меж его бедер, — делаешь это… — Что делаю? — невинно уточняет севшим голосом Алекси, будто невзначай потираясь пахом об ногу Йоэля. — Сводишь меня с ума, — хрипло протягивает Хокка, обхватывая ладонью его шею. — Прямо перед ебаным концертом, Каунисвеси.       Брюнет ухмыляется припухшими от жадных поцелуев вокалиста губами, чем только сильнее его распаляет. Несмотря на то, что рука Йоэля по-хозяйски лежит на его горле, в этой игре ведет именно он. Об этом буквально кричат горящие похотью голубые глаза напротив. Блондин бросился на него точно хищник, стоило Алекси лишь одарить его тем самым взглядом. Это происходило каждый раз прежде и происходит теперь. — До выхода еще пятнадцать минут, Хокка, — протягивает перкуссионист, — неужто не справишься?       Хватка на шее крепнет, дышать становится тяжелее. Однако Каунисвеси продолжает с вызовом смотреть на блондина снизу вверх, с удовольствием наблюдая за тем, как тот борется из последних сил с собственным возбуждением. Йоэль Хокка теряет голову при виде своего парня. Особенно при виде него в этих чертовых портупеях. — Не провоцируй меня, мальчишка, — едва не рычит он в наглые губы, — справлюсь.       Перкуссионист облизывается — у вокалиста окончательно сносит крышу. Он резко разворачивает Алекси и вжимает его грудью в стену, упираясь своим обтянутым тканью джинсов членом в его поясницу. Парень горячо выдыхает, выгибаясь в спине. — Хочешь совет? — лукаво интересуется брюнет, не переставая играть с бушующим внутри Хокка огнем. — Поменьше болтай и возьми меня наконец.       Не преминув данным советом, вокалист уже в следующую секунду сдергивает боксеры парня к его коленям. Тот удовлетворенно усмехается, качнув бедрами навстречу паху блондина и соприкоснувшись с ним обнаженными ягодицами. Даже сквозь грубый деним Йоэль ощущает сладость этого движения. С трудом контролируя ставшее непослушным тело, он впивается поцелуем в фарфоровую шею парня — тот нарочно откидывает голову вбок, жаждая ощутить горячий язык блондина не только на сгибе плеча, но и вдоль артерии за ухом. — В зеркале позади нас, должно быть, потрясающий вид, — на стоне шепчет Каунисвеси, когда зубы Хокка захватывают его покрытую мурашками кожу совсем близко к дернувшемуся кадыку.       Вокалист едва не рычит — его мальчик определенно жаждет уничтожить его своими похотливыми словами. Пальцы Йоэля, скользнув вдоль шейных позвонков парня, забираются в иссиня-черную гриву и с силой оттягивают спутанные гелем для укладки прядки. Удерживая за волосы, он мягко толкает его прямо к упомянутому им самим зеркалу. — Да-а, определенно, вид потрясающий, — протягивает Хокка, резко вжимая опьяненное предвкушением тело парня в зеркальную гладь и запуская пару пальцев в приоткрытый от сбитого дыхания рот.       Ладони брюнета смыкаются на раме, не давая потерять равновесие, пока рука блондина ритмично орудует в его рту, увлажняя пальцы. Блондин ухмыляется, с вожделением наблюдая за тем, как его фаланги поблёскивают от слюны парня в ярком свете софитов гримерной, изредка вырываясь из плена плотно сомкнутых умелых губ. Этим он мог бы любоваться целую вечность, как и розовым румянцем, проступившим на щеках разгоряченного перкуссиониста, и его зажмуренными от удовольствия глазами с мелко подрагивающими светлыми ресницами. Однако это желание ему приходится оставить на потом: сегодня вместо вечности у них есть лишь жалкие пятнадцать минут — возмутительно мало для того, чтобы насладиться друг другом в полной мере, но достаточно для того, чтобы утихомирить желание хотя бы до возвращения в гостиничный номер.       Пальцы Йоэля покидают горячий рот под глухой стон Алекси. Разорвав ниточку слюны, тянущуюся от его припухших, манящих губ, вокалист опускает руку к ягодицам брюнета и плавно проскальзывает ей меж округлых полушарий, выбивая из него судорожный выдох. — Обожаю, как ты в один миг перестаешь ерничать и становишься таким послушным, — жарко шепчет Хокка, проникая сразу парой пальцев в растленного брюнета — он знает, что не причинит ему этим боли, ведь страсть между ними не утихает ни на одну ночь, — готовым выполнить любую мою прихоть. — Таки любую? — стонет Каунисвеси, подаваясь бедрами навстречу ласковой руке, знающей, как одними только ритмичными движениями заставить гореть каждую клеточку его дрянного тела. — Скажешь, прошлой ночью ты хоть перед чем-то остановился, мм? — томно интересуется вокалист, сгибая пальцы внутри парня под хорошо знакомым углом и тем самым задевая простату. — Напомни, может быть, когда считал удары ремня, выкрикивая мое имя? Или когда даже не дышал, принимая мой член глубоко в своем горле, сладкий? — не сдерживает он усмешки, продолжая массировать заветную точку. — Таки любую, — сдается перкуссионист, дернув бедрами навстречу дурманящим прикосновениям. — Йоэль… — Да? — отзывается вокалист, несдержанно потираясь вздыбленным под джинсами членом о бедро брюнета. — Если ты не возьмешь меня сию секунду, — с придыханием шепчет Алекси, упираясь щекой в зеркало, — я сам трахну тебя так, что месяц сидеть не сможешь.       Раскатисто рассмеявшись, Хокка все-таки поддается этой угрозе. Плавно вынув пальцы из подготовленного ануса парня, он, наконец, тянется к собственной ширинке. В пару ловких движений расстегнув джины, он спускает их к коленям и тотчас проскальзывает сочащейся предэякулятом головкой меж напряженных ягодиц. — Впрочем, я бы рискнул тебя ослушаться, — выдыхает Йоэль на ухо замершего в ожидании Каунисвеси, — такое наказание очень интригует, знаешь. — Мх-м, — невнятно мычит Алекси, когда вокалист резко толкается в него на всю длину.       Ладони Хокка опускаются поверх судорожно цепляющихся за зеркальную рамку пальцев перкуссиониста. Зафиксировав брюнета в абсолютно беспомощном положении, вокалист начинает двигаться: размашисто, даже грубо — так, как обычно между стонами умоляет Каунисвеси. Не ожидавший такой ожесточенности парень вскрикивает, однако ладонь вокалиста мгновенно накрывает его губы, глуша пронзительный голос. — Тш-ш, малыш, ты ведь не хочешь, чтобы все фанатки сбежались на твои крики и застали свои фанфики в реальной жизни, — прерывисто произносит Йоэль, вколачиваясь в плавящееся от острых ощущений тело.       Гул, доносящийся из концертного зала, становится все громче, а значит до начала концерта остаются считанные минуты. Вместе с нарастающим шумом слушателей нарастает и амплитуда движений Хокка. Уже не боясь быть услышанным, Алекси протяжно стонет в руку блондина, все резче подаваясь навстречу его бедрам и быстрее приближая собственную разрядку. Будучи пригвожденным покрытым испариной телом вокалиста к раме, он не способен даже притронуться к себе. Да оно и не нужно — его налитая кровью головка скользит по зеркальной поверхности в такт беспорядочным толчкам члена Йоэля, разнося по телу перкуссиониста горячую негу.       Вокалисту хочется растянуть их с Каунисвеси близость еще, по меньшей мере, на пару часов: взять его на косметическом столике, на небольшом диванчике в углу и даже на полу, то замедляясь, то ускоряясь и растягивая удовольствие. Вместо этого же приходится ограничиваться лишь крупицами оставшегося наедине времени. Сдерживаться становится почти невозможно. В заданном Хокка темпе от узости любимого тела кружится голова, а перед глазами так и взрываются цветные салюты — слишком хорошо, чтобы терпеть еще хоть секунду. Зубы блондина с жадностью впиваются в плечо стонущего под ним парня, оставляя на сгибе шеи очередные отметины, которые, кажется, не скроет ни одна из его футболок. Однако сейчас на это совершенно плевать, равно как и на приближающиеся к незапертым дверям гримерной голоса.       Перкуссионист не сдерживается первым. Зажмурившись, горячо выдыхает имя вокалиста, в последний раз скользнув вниз по его члену до самого основания, и изливается на зеркало перед собой. От оргазма внутри брюнета становится невыносимо тесно, и выдержка Йоэля также дает сбой. Едва успев выйти из подрагивающего под ним тела, он кончает на бледные бедра Алекси, несдержанно застонав от переизбытка ощущений.       На мгновенье прикрыв глаза, Хокка касается виска своего парня ласковым, в противовес предыдущим нескольким минутам, поцелуем. Тот глухо вздыхает, подаваясь навстречу этой спонтанной ласке. Скандирующие их имена голоса фанатов доносятся до них точно через вакуум. Идти на их зов нежащимся в объятиях друг друга Йоэлю и Алекси откровенно не хочется.       Будучи полностью увлеченной друг другом, пара совсем не замечает того, как дверь в гримерную приоткрывается и в проеме появляется взъерошенная голова басиста. Заметив их, тот едва не давится удерживаемым им в зубах медиатором и, сплюнув его в ладонь, прежде чем ретироваться из помещения, осуждающе вздыхает: — Парни, блять…