Love of Mine

      За стеклом иллюминатора не видно ничего, кроме пушистых облаков, окутывающих крылья самолета. В отличие от Каунисвеси, наблюдающего за ними с каким-то совершенно детским восторгом, вокалист скучает. Он куда больше любит взлет и посадку, когда может сконцентрировать свое внимание на теряющихся в тумане городах, крошечных домах и многочисленных полосах дорог. В такие моменты он осознает, что они действительно исполняют свою мечту, к которой так долго и упорно шли. Однако сегодняшний, выпавший на второе марта полет особенный, знаменующий для них начало чего-то действительно значимого.       Улыбнувшись собственным мыслям, Йоэль отрывает взгляд от переливающегося солнцем неба за небольшим окном и опускает его на завороженного этой картиной перкуссиониста, уютно устроившегося на его худых и, должно быть, совершенно неудобных коленях. Пальцы, запутанные в волосах Алекси, по наитию перебирают высушенные черной краской прядки, делая парня все более похожим на взъерошенного домовенка. Вокалист счастлив оттого, что может разделить этот момент именно с ним. Путаница с очередью на регистрации на рейс раскидала группу по всему самолету, оставив близ Хокка и Каунисвеси лишь посапывающего на соседнем ряду под гремящую в наушниках музыку гитариста. Хотя, может, тем и лучше, ведь у парней будет не так много шансов побыть наедине во время грядущего тура.       Пальцы блондина с неприсущей ему нежностью заправляют непослушную прядь за ухо перкуссиониста. Тот отвечает на эту ласку: опускает ладонь на его колено, плавно двигается вверх, поглаживая. Бессознательно и совершенно невинно. Однако отчего-то тело Йоэля реагирует на нее слишком чутко, посылая предательскую волну жара к низу живота. Вокалист прикусывает губы, машинально разводя ноги чуть шире, насколько это позволяет небольшое для него пространство между рядами сидений, и позволяя пальцам парня подняться еще выше, соскользнув на внутреннюю сторону бедра.       Рука, опустившаяся на плечо перкуссиониста, машинально сминает мягкую ткань черного свитшота. Это не остается без внимания брюнета. Не поднимая головы с колен Йоэля, он переводит на него свои пронзительно-голубые невинные глаза и сразу же сталкивается с уже слишком хорошо знакомым, обожаемым, помрачневшим от желания взглядом. Сохраняя этот зрительный контакт, он одаряет блондина лукавой улыбкой и окончательно хоронит его выдержку прямолинейным прикосновением ладони к напряженному паху. — До посадки еще полтора часа, — шепчет Каунисвеси, облизнув пересохшие от сухого воздуха губы, — до отеля и того больше. — Столько ждать я не намерен, — севшим от возбуждения голосом откликается Хокка, проследив за дурманящим движением языка парня. — Это выше моих сил.       Пальцы вокалиста, сместившиеся с плеча, оказываются на шее и настойчиво поглаживают ее прямо за аккуратным ушком, обрамленным суховатыми волосами парня. Тот, точно котенок, подается навстречу его руке, прикрывая глаза от удовольствия. Приласкав чувствительное место близ сонной артерии, Йоэль запускает ладонь под кофту, обводит пальцами ощутимые под бархатистой кожей позвонки — Алекси не сдерживается, судорожно вздыхает, вжимаясь щекой в чужую ногу и пряча за спавшими на лицо волосами зардевшие щеки. Блондин же наслаждается его чувствительностью, зная, что каждое его невинное касание сводит перкуссиониста с ума сильнее жарких поцелуев. — Йоэль… — протягивает Каунисвеси, многозначительно дотронувшись до застежки на кожаных штанах парня. — Иди через пару минут после меня, — предупреждает Хокка, аккуратно отстраняя Алекси от себя, чтобы подняться с места.       Подмигнув брюнету, вокалист направляется к туалету в хвостовой части самолета, опасливо озираясь по сторонам, чтобы не быть кем-то замеченным. Перкуссионист провожает его взглядом, отчетливо ощущая, как сердце заходится ускоренными ударами в груди. Он думает о том, что это просто безумие, однако противостоять ни Йоэлю, ни самому себе просто не может — жажда ощутить его именно сейчас и именно здесь невыносима.       Когда Хокка скрывается за дверью санитарно-гигиенического блока, Алекси направляется следом за ним, все явнее чувствуя возбуждение, сладко тянущее низ живота и подстрекающее отдаться предательской страсти, охватившей их не в то время и не в том месте. Перкуссионист тянет на себя дверную ручку кабинки — та легко поддается, позволяя шагнуть ему внутрь. — Иди сюда, Алекси… — томно шепчет Хокка, прежде чем заключить парня в объятия.       Сильные руки вокалиста усаживают парня на металлическую тумбу, окружающую раковину, а колено разводит обтянутые любимыми им джинсами-карго ноги, вынуждая его сомкнуть щиколотки за своей спиной, чтобы удержать равновесие. Каунисвеси звонко ахает, вцепляясь пальцами в широкие плечи Йоэля. Даже плотный слой одежды не мешает брюнету ощутить всю силу желания его парня. Однако соприкосновение с членом Хокка через треклятый кожзам никак его не устраивает, поэтому он спешит завершить начатое в салоне самолета и поспешно расстегивает пуговицы на бесящих его штанах. — Даже скинни стащить с твоей задницы было проще, знаешь, — недовольно бормочет Алекси, несколько раз стукаясь локтями о зеркало позади себя в попытках стянуть с блондина лишний предмет гардероба. — Как тебе удается быть таким милым и сексуальным одновременно? — не сдерживает усмешки Хокка, избавляя парня от страданий и в конце концов приспуская штаны самостоятельно.       Перкуссионист смущенно смеется, ощущая, как вздыбленный член вокалиста упирается между его разведенных ног. Однако уже в следующее мгновенье оказывается заткнут жадным поцелуем и скользнувшим в его рот языком.       Вжимая парня в стену, Йоэль несдержанно потирается об его бедро, все развязнее и глубже целуя податливые губы. Алекси вообще весь такой: послушный и отзывчивый, будто плавящийся в руках Хокка. Надо сказать, лишь только в его. С остальными же Каунисвеси не только уверенно держит дистанцию, но и упорно защищает свои личные границы. Вокалисту это, безусловно, очень льстит. Он тот единственный, кому дозволено не только наблюдать, но и касаться. Касаться так, как никому более не позволено. Впрочем, не будет позволено никогда и впоследствии — он в этом уверен, ведь этот невероятный парень только его.       Руки Алекси блуждают под распахнутой жилеткой, бесцеремонно задирая кружевную футболку и прикасаясь к обнаженной спине — самому излюбленному им месту на теле Йоэля. В другой момент, будь в их распоряжении отдельный номер, пускай даже самый захудалый, и целая ночь, Хокка уверен, тот непременно разлил бы по его затекшим мышцам прихваченное с собой в багаж массажное масло и принялся бы разминать их своими чуткими, невероятно умелыми и удивительно сильными пальцами. Они оба действительно наслаждаются этим процессом, порой растягивая его на несколько часов, увлеченные изучением тел друг друга.       Не отрываясь от уже припухших губ Каунисвеси, блондин запускает руки под его джинсы, а вместе с тем и боксеры, преодолевая никчемное сопротивление удерживающей их на бедрах резинки. Стиснув пальцами округлые ягодицы парня, он заглушает вырывавшийся у него стон новым поцелуем. От близости Алекси Йоэля ведет. Он уверен, что даже если прямо сейчас сюда ворвется бортпроводник с гневной тирадой, это не удержит его от обладания разгоряченным телом, извивающимся в его руках. Однако едва Хокка проскальзывает пальцами к тугому колечку мышц, как его прошибает осознанием: — Мы идиоты, — выдыхает вокалист, возводя глаза к потолку и едва не воя от безысходности. — Что? — рассеянно отвечает Каунисвеси. — В чем дело? — Смазка, Алекс, — обреченно шепчет Йоэль, — она в ебаном багаже.       Парень только фыркает, тут же протягивая руку к карману спущенных Хокка брюк и нащупывая там прихваченный им с собой бальзам. Крутанув маленькой баночкой перед носом вокалиста, Алекси вкладывает ее в его руку и улыбчиво поясняет: — С таким горячим парнем, как ты, всегда нужно быть наготове.       Вскинув брови, блондин расплывается в удовлетворенной ухмылке, тотчас притягивая перкуссиониста к своим губам. Замерев в сантиметре от его лица, он уточняет: — Я уже говорил, насколько сильно тебя люблю, мм? — Да-а, — протягивает Алекси уже в губы Хокка, ощущая, как поспешно смазанные бальзамом пальцы проскальзывают в его тело. — Готов повторять снова и снова, — выдыхает вокалист, лаская брюнета изнутри, двигая влажными пальцами вдоль тугих стенок.       Вместо ответа из горла Каунисвеси вырывается стон — Йоэль поспешно накрывает рот парня ладонью, превращая его в сдавленное мычание. Быстро облизнувшись, Хокка добавляет еще один палец, зная наверняка, что Алекси привычна спонтанная близость. — Тише, сладкий, — шепчет вокалист, уверенно растягивая все лучше и лучше поддающиеся мышцы, — когда будем в одном из наших задрипанных отелей, прокричишься, обещаю.       От повелительного тона Йоэля брюнет окончательно теряет разум. Прикрыв глаза, откидывает голову, беспомощно кусая губы. Одна рука Хокка ложится на бледную шею, по-хозяйски смыкается на ней, пока вторая настойчиво массирует точку внутри, от прикосновений к которой Алекси становится все сложнее сдерживать стоны. Ладонь парня безошибочно находит налитый кровью член вокалиста и обнимает влажную головку, подкашивая и его — тому точно так же приходится впиться зубами в нежную кожу губ до самой крови, чтобы только не издать лишних звуков. Это оказывается подобно сладкой пытке — они оба слишком любят слышать звенящие истомой голоса друг друга.       Выдерживать ласки умелой руки перкуссиониста Йоэль оказывается неспособен. Еще пара ритмичных движений его кисти, и он бы финишировал, если бы не капитулировал первым, вынув пальцы из тщательно смазанного им тела парня под его разочарованный выдох.       В кабинке чертовски тесно, и выбрать хоть сколько-нибудь удобную для обоих позицию оказывается почти нереально. Вокалист беззвучно чертыхается, сильнее вжимает раскрасневшегося брюнета в стену и резко подхватывает его под колени, дергая на себя. Алекси едва не вскрикивает от неожиданности, соскальзывая по узкой столешнице аккурат на член Хокка. Головка упирается в раскрывшийся от столь откровенной позы пульсирующий вход и дразняще скользит меж бледных ягодиц. — Йоэль… — сладко выдыхает брюнет, обвивая руками его шею в попытке вовлечь в новый поцелуй.       Языки парней вновь сплетаются в страстном танце, а Хокка, поддавшись лопнувшему терпению, медленно толкается в горячее нутро, шипя сквозь зубы от охватившего в один миг наслаждения. Столь неудобное положение демонстрирует свои плюсы — Йоэль проникает глубоко, очень глубоко, входя по самые напряженные яйца, заставляя парня выгнуться в спине с глухим мычанием, и замирает, боясь ненароком сделать больно. — Не нежничай, — прерывисто шепчет Каунисвеси, стискивая пальцами светлые пряди на затылке вокалиста. — Тебе хорошо? — уточняет на всякий случай блондин, полностью выйдя из обожаемого тела и на пробу толкнувшись в него вновь до самого основания. — Безумно, — не сдержав стона от резко прокатившегося по телу от попадания Хокка по чувствительной точке внутри разряда удовольствия, — не останавливайся, блять, пожалуйста…       Вокалист двигается уже без излишней осторожности, набирая ритм, а Алекси действительно хорошо. Хорошо настолько, что хочется сделать секс в крошечном туалете самолета неотъемлемой частью каждого последующего в туре полета. Блондин выражает безмолвную солидарность с этой идеей, жмуря глаза от подступающей, как никогда быстро, развязки. — Еще-еще-еще… — бессвязно выдыхает брюнет между грубыми и размашистыми толчками.       Губы Хокка впиваются в шею Алекси поцелуем. Жестким, болезненным, под стать вампирскому. На бледной коже тотчас образуется отметина, которую Йоэль, точно извиняясь, спешит зализать. От движений мокрого языка вдоль шеи по спине парня бегут мурашки — он теряется от диссонанса ощущений, теряется между этой пьянящей грубостью и противоестественной прямо сейчас нежностью.       Алекси напрягается, стонет в губы Хокка, всхлипывает, подаваясь навстречу размашистым движениям, обостряя ощущения обоих до предела. Вокалист с тихим рыком обхватывает щиколотки парня и, приподняв их, закидывает на собственные плечи, причиняя тем самым еще больше неудобства, а вместе с тем и удовольствия от непривычных глубины и угла проникновения.       Брюнет срывается на скулеж. Ему слишком хорошо. Охуенно настолько, что перед глазами взрываются салюты, а голову ведет, что уж говорить про член, давно стоящий колом в дурманяще томительном предвкушении развязки. Когда Хокка решает ее приблизить и, сплюнув на ладонь, накрывает ей алую головку, Алекси закатывает глаза, едва не подвывая сквозь зубы. Ему хватает лишь нескольких секунд, чтобы излиться на длинные пальцы вокалиста.       Дрожащее от оргазма тело сокращается, заставляя Йоэля сбивчиво шептать имя перкуссиониста в попытках продержаться еще немного и запомнить всю жгучесть новых ощущений. Он ловит обессиленные руки Каунисвеси, возводит их над его головой, переплетает его пальцы со своими, вжимая взмокшие ладони в зеркало и неизбежно оставляя на нем отпечатки.       Перед глазами Алекси темнеет от растекающейся по телу от каждого нового движения вокалиста истомы — Хокка же искусно испытывает выдержку их обоих: то замедляется, осторожно двигаясь глубоко внутри и осыпая вспотевшую шею парня хаотичными поцелуями, то ускоряется, вколачивая податливое тело в стенку и выбивая из парня все менее сдержанные вздохи.       Когда Йоэль особенно резко двигает бедрами, вгоняя свой член до самого упора, на шее Каунисвеси появляется новый засос с ярким кровоподтеком от впившихся в кожу зубов в попытке заглушить громкий стон от долгожданной разрядки. Последний грубый толчок заставляет кончить Алекси. Снова. Спустя лишь несколько минут. И уж на этот раз без единого прикосновения. Он бы соврал, если бы сказал, что подобное с ним хоть раз прежде случалось.       Парням оказываются необходимы несколько секунд для того, чтобы прийти в себя. Продолжая прижимать перкуссиониста к стене, Йоэль склоняется его лицу, соприкасаясь своим лбом с его. Кабинку заполняет их шумное, сбитое дыхание. — Это было… — выдыхает брюнет, шумно сглотнув. — …потрясающе, — заканчивает за него Хокка, быстро облизнув пересохшие губы.       Резко накатившая после оргазма слабость берет свое — нога Алекси безвольно скатывается с плеча Йоэля, ударяясь подошвой конверса об стенку — вокалист не сдерживает тихого смеха: — Сейчас кто-нибудь прибежит выяснять, что за дебош тут происходит. — Нас за это накажут? — усмехается брюнет в ответ. — Тебя могу наказать только я, — самодовольно ухмыляется Йоэль, помогая парню спуститься на пол.       Смущенные произошедшим, но до жути довольные они проводят пару минут в тишине, приводя друг друга в порядок. После столь горячей близости это оказывается не так уж и просто. Особенно волосы. Чертовы волосы обоих парней больше походят на два разноцветных птичьих гнезда. — Плевать, никто не заметит, — отмахивается Хокка, наконец отворяя дверь кабинки. — Блять! — восклицает он в тот же момент, как замечает как раз подошедшего к хвосту Порко. — Ты тоже выглядишь хуево, я же молчу, — обиженно протягивает тот и лишь тогда замечает за спиной блондина зардевшегося Каунисвеси, нервно прикрывающего маленькой ладонью несоизмеримо большой засос на шее. — Ох, вау… — присвистнув, протягивает Йоонас.       Вокалист толкает Порко локтем в бок и, обняв Алекси за плечи, выводит его в коридор, упорно игнорируя насмешки гитариста. — Здесь все пропахло сексом, Хокка, — понизив голос, заявляет вдогонку друзьям кучерявый.       В ответ на едкий комментарий, парни синхронно демонстрируют Йоонасу средние пальцы и возвращаются на свои места. Устроившись в середине, Йоэль заключает вновь замершего у окошка брюнета в свои объятия, оставляя поцелуй на взмокшей макушке.       Мягкий голос стюардессы уведомляет пассажиров по громкой связи о том, что самолет готовится к заходу на посадку — Хокка усмехается и, незаметно для чужих глаз скользнув ладонью под кофту парня, томно шепчет в его ухо: — Кажется, теперь мы знаем, как скоротать время во время полета назад.