5. Я с отражением на «ты». Мы весело играем в салки.
28 июня 2021 г. в 18:52
Очередной танец капель отразился головной болью и ярким, бьющим по дыханию шумом. Он отзывался в голове характерным эхом, который Ласточкина совсем не могла воспринимать. Она зажмурилась и лишь потом поняла, что запекшаяся на бровях кровь мешает мимике.
Девушка распахнула глаза, припорошенные окровавленными ресницами и уставилась на разбитое стекло, так спокойно покоящееся на дорожной разметке. Сейчас, ввиду потери зрения, оно было снегом и пылью.
Кира попыталась вытолкнуть из себя не только воздух, но и звук и рвано выдохнула когда поняла, что совсем ничего не может сказать. Легкие словно в узел завязали или утрамбовали в плотный куб, — настолько тяжело Ласточкиной давался каждый новый вдох.
Она отстегнула ремень безопасности, надавивший на грудную клетку и прикоснулась ладонью к зудящей болью рваной ране в области бока.
Светлое платье было усеяно каплями крови и только там, у талии, багровая жидкость лилась ручьём, пачкая изуродованное сиденье.
Кира захрипела, едва поворачивая голову в сторону. Шум капель усилился. Она убедилась в своём одиночестве и попыталась победить сбивающий с ног мандраж.
Руками уперевшись в сидение, Ласточкина попыталась оторваться от разбитой машины, падая туда, к разбитому стеклу. Только теперь, когда ее измученное и избитое тело прикоснулось к ледяной земле, легкие полностью раскрылись и она позволила себе хриплый, сдавленный стон.
Железный обрубок, торчащий в ее боку, продвинулся чуть дальше, но когда девушка положила на него руки, то учтиво поддался и собственно вольно выскользнул с женского тела, оставляя в нем неугодную и некрасивую дыру.
«Точь в точь тот. день…»
Мысли предательски путались, но лишь по одному действию Кира поняла что это — не более чем кошмар, перед которым она является маленькой девочкой, так и не сумевшей от него убежать.
Она переползла машину, оказываясь на ледяном и мокром асфальте, затем, делая упор на руки, постаралась встать. Бесполезно. Ног словно не было — Ласточкина их не чувствовала. Опять.
«Никого нет. Здесь тихо. Как в морге»
Прикладывая огромное количество усилий, девушка перевернулась на спину, касаясь рукой дыры у талии. Подозрительно не больно, бесчувственно, словно все это — простая иллюзия, ею же побеждённая. Но ведь в прошлые разы боль была дикая, такая, что Кира волком выла.
Она прикрыла глаза не слыша ничего, кроме неугомонного падения капель машинного масла и топлива в образовавшуюся лужу на асфальте. Когда ее белой щеки коснулась что-то холодное, Ласточкина вздрогнула, приоткрывая глаза.
«Тогда выпал первый снег. Я лежала на асфальте, а он падал, падал, падал…»
Сейчас ей больше всего хотелось застрять в этом моменте и больше ничего не чувствовать — тем более, не дожидаться окончания кошмара. Кире не хотелось, жутко не хотелось чувствовать давящую и безжалостную силу, приближающуюся громким тайфуном.
«Это должно было случиться. Даже если бы мы миновали чужую машину, мы бы все равно попали в аварию. А потом, когда я выползла на асфальт, я была словно мертвой. Неживой»
Девушка зажмурилась, слыша, как мир обрывается. Это походило на вязание. Мир и дорога была красивым шарфом, связанным лучшей пряхой в мире, а сила и тайфун — руками, которые спешно распускали его по ниточкам. Медленно, не торопясь. И Кира чувствовала каждую частичку, отделившуюся от мира.
«Как мешок с костями»
Когда Сила была совсем близко, девушка уложила руки на грудь. Она прекрасно знала, что все ее кошмары заканчиваются относительно спокойно — кажется, пришёл конец и этому. Так что, когда отделившейся от мира частичкой стали ее руки, Кира подумала:
«Может быть, тогда умереть должны были обе»
— Операция прошла успешна, Кира Александровна в норме. Она отошла от наркоза около трёх часов назад, сейчас спит. Если Вы останетесь, то, пожалуйста, проследите чтобы она не вставала ещё полтора часа, — закончила миловидная медсестра, забирающая бумаги и спешно вышедшая из палаты.
Под шум больничных приборов ее грудная клетка мерно поднималась и опускалась, свидетельствуя о ровном дыхании. Как только мужские глаза увидели, что все в норме, он перестал беспокоиться — если врачи сказали, что все хорошо, значит в это стоит верить. Особенно если это те врачи, которым ты заплатил.
Ее светлые волосы были убраны за аккуратные маленькие уши, а чистое лицо не содержало морщин. Она была совершенно расслаблена и безмятежна, но все ещё, даже спящая, сохраняла ту живость, которая Разумовского и зацепила.
На его широких плечах мирно покоился больничный белый халат, а рыжие пряди волос беспорядочно падали на глаза. Он сидел рядом с койкой, исследуя женское тело глазами.
На тумбочке стоял маленький свежий букет лилий, в корзинке рядом — фрукты и парочка овощей вместе с бутылкой прохладной воды. Разумовский знал, что девушка захочет перекусить.
Ласточкина вдруг вздрогнула, дёрнувшись и что-то зашептала. Лицо вдруг приобрело беспокойный оттенок — брови напряжённо сведены к переносице, губы поджаты как у испуганного ребёнка.
Разумовскому хотелось обнять ее, успокоить или, в конце концов, влезть в женский сон и прогнать всех монстров.
Наконец его взгляд плавно опустился к ее руке, лежащей совсем рядом. Вены на ней едва выпирали, но так сильно светились из-под белой кожи. Ему вдруг захотелось, несмотря на весь свой страх, взять женскую руку в свою, провести по длинным аккуратным пальцам подушечками своих, заключить их в замок и не отпускать ещё добрую четверть часа, наблюдая за ее состоянием.
Разумовский рвано выдохнул. Ласточкина все равно спит. К тому же, это минимум, который он может сделать.
Когда его подушечки пальцев коснулись женских костяшек, Сергей вздрогнул, пропуская табун мурашек. Он касался ее излишне аккуратно и нежно, так, словно боялся сломать. И черты ее лица вдруг разгладились. Она, кажется, успокоилась. И только чуть позже, опуская взгляд, Разумовский заметил, как ее указательный палец завернулся вокруг его большого, не отпуская.
Так он просидел около сорока минут и едва прикрыл глаза, склоняя голову, когда девушка вдруг выдохнула, поднимая руки к собственному лицу.
— С пробуждением, — тихо произнёс мужчина, тут же встрепенувшись. Халат с его плеч едва спал, одной рукой Разумовский вернул его на место, — Вы во сне что-то шептали.
— К… — закашлялась девушка, зажмурившись, — Кошмар приснился. Вы все это время просидели здесь?
Ласточкина опустила голову к рукам. Увидев это, Сергей тут же одернул руку, а у девушки на щеках выступил едва заметный румянец. Неловко.
Он кивнул.
— Я почти забыла, почему мы здесь. Такое бывает, знаете. Я не чувствую ног, как будто бы снова вернулась в тот день и…
— Все хорошо, — оборвал ее фразу мужчина замечая, как нервничает девушка, — Врач сказал, что это временно. Как самочувствие?
— Если не считать страх, то все хорошо. Голова практически не болит, только кушать хочется. Я встану. Возьму сама.
Разумовский подался вперёд, едва коснувшись женских рук, чтобы вернуть девушку на место.
— Нет, — он отрицательно мотнул головой, — Доктор сказал, что Вам нельзя вставать еще около часа. Я подам все, что нужно.
— Скука, — Ласточкина вновь откинулась на подушку, внимательно смотря на Сергея, — Вы останетесь здесь на всю ночь?
Разумовский замялся. Слишком заметно нервничал, перебирая резинку в руках.
— Может быть. перейдём на «ты»? Просто… поймите правильно, наши беседы и встречи вряд ли можно назвать деловыми.
Кира молчала, опустив голову и Разумовский, некогда чувствовавший себя увереннее, теперь поник и начал думать, что ляпнул лишнего, повторяя за Ласточкиной.
Она поджала губы, мужчина шумно сглотнул, продолжая перебирать в руках резинку.
Точно сказал что-то лишнее. Что, если теперь она отвернётся? Зря тревожишься?
— Серёж, — прошептала девушка, поднимая только глаза и, встретившись с мужскими, закусила губы, — Спасибо.
Он вдруг неловко улыбнулся, будучи не в силах подавить ползущие вверх уголки губ. Как приятно звучало его имя женским шелковым голосом, как сладко звучал ее шёпот.
Мужчина заметно приободрился.
— Хочешь что-нибудь?
— Хочу. Я не знаю, чем занять себя все это время, а ты, как я вижу, спать хочешь… Сможешь, скажем. Первое время мне нужна поддержка, потому что вряд ли я смогу сама стоять на ногах и…
— Я помогу, — согласился Разумовский, — Только если… я пока ждал твоего пробуждения, заметил одну интересную книгу, которую принесла Ирина…
— Дмитриевна.
— Ирина Дмитриевна. Что это за книга?
— Со сказками. Она чуть-чуть младше меня, там есть моя любимая. А что? — Ласточкина заинтересованно наклонила голову вбок, непонимающе сводя брови к переносице.
— Прочитаешь мне ее?
— Прочитаю.
Немного позже, с просьбы Ласточкиной Разумовский крутанул колесико лампы в левую сторону, меняя излишне яркий для ночной палаты свет на тусклый, более приятный к атмосфере и глазу. Сам мужчина прошёлся до полки, где лежали несколько книг, принесённые женщиной и выбрал темно-синюю с зелёными буквами.
— Тут есть моя любимая, — повторила Ласточкина после того, как Серёжа сел на своё место и протянул девушке книгу.
Та очень удобно улеглась в ее женских руках, Кира открыла пятнадцатую страницу и продемонстрировала Разумовскому яркую иллюстрацию.
— Тогда мне пять лет было, я ее самой первой прочитала. А книгу выбирала по картинкам. Текста здесь мало, картинок много. Но нас теперь ведь только текст интересует, правда?
Разумовский был похож на маленького ребёнка, который сел к старшей сестре или матери и попросил прочитать ее сказку. В его прикрытых от усталости глазах Ласточкина с лёгкостью могла прочитать неподкупную заинтересованность и восхищение.
Перелистывая следующую страницу, девушка поправила светлую прядь, упавшую на глаза.
— А о чем она? Как называется? — как-то по-детски спросил Серёжа, подпирая подбородок кулаком. Сейчас он выглядел по-домашнему, так, словно они сидели в собственной гостиной, а не в палате больницы.
— Она норвежская. Мама всегда приучала меня читать сказки разных стран, а не зацикливаться на родной. Она называется «На восток от солнца, на запад от луны». Тебе понравится, наверное.
Как только Ласточкина начала читать, Разумовский прикрыл глаза. Ее слова лились жидким шелком и золотом, мягко обнимали его сердце сквозь кости рёбер и так нежно-нежно обволакивали собой, погружая в новый, ещё не изученный мир. В этом мире не было зла, боли и разочарования.
Была только Кира, ее лицо, руки и чудесный цветочный запах.
Только там, в отголосках сознания, он посчитал эту сказку до одури знакомой, — с каждым новым прочитанным словом Серёжа все больше и больше убеждал себя в том, что слышал ее раньше. А теперь, когда ввиду закрытых глаз в темноте рисовались картинки, он слышал голос — голос детский, неокрепший и больно юный. Только вот эти мысли он отстранил фантомным движением руки и перестал думать о чем-либо, кроме сказки.
За окнами сгущались тучи, сквозь щелку приоткрытого в палату забирался холодный северный ветер, едва касаясь мужской, опущенной головы.
— Когда были уже далеко от дома, белый медведь спросил: Не страшно тебе? — уже шепотом читала Ласточкина, краем глаза наблюдая за тем, как мужчина опускает голову к изголовью койки и позже — к ее ногам, которые пришлось задрать к себе ради того, чтобы Серёжа положил голову на собственные руки, — Нет — ответила девушка и сама удивилась, что ей не страшно. Держись только покрепче — сказал медведь и побежал быстрее.
Кире самой не хотелось касаться собственных воспоминаний — она попросту знала, что руки от этого будут чернее мазута, а глаза мокрее самого глубокого моря, но те, что были связаны с этой книгой, оказались попросту стёрты. Ласточкина ссылалась на малый возраст, но где-то в глубине души знала, что читала эту книгу в семь лет не только дома, но и где-то ещё.
Глаза устало слипались, а девушка практически клевала носом, дочитывая последние слова сказки. Все таки, тусклый свет делал своё дело и спать и правда хотелось.
Только чуть позже Ласточкина отложила книгу на прикроватную тумбу, пытаясь двигаться тихо и аккуратно, чтобы не будить Разумовского. Что-то внутри неизменно подсказывало: если мужчина проснётся, он больше не позволит себе сомкнуть глаз. А ему отдых нужен и это — единственное, что на данный момент Кира может ему подарить.
Она была несомненно благодарна, но мужчина это чувствовал: она лилась из девушки светом, сияла в глазах немым «спасибо», но сама Кира не замечала, как медленно начинает привязываться к человеку, который решил ей помочь. Мало ли — она оправдывала себя тем, что может коснуться его без боли. Зачем ей отказываться от этого? Но с другой стороны, принять Разумовского слишком сложно.
По мерному мужскому дыханию девушка поняла, что он и правда спит. По коже побежали мурашки — окно надо было закрыть, но чувствительность ногам так и не вернулась. А одного халата Серёже не хватит — это было понятно. И пока Кира думала, что делать, краем глаза она заметила мельтешение.
Плечи Разумовского, понятное дело, ввиду отключки расслабились, только вот судя по движениям, кошмар в этот раз снился ему. Мужские плечи то и дело дрожали, а сам Серёжа вздрагивал, начиная дышать слишком сбито.
Сначала Кира подумала, что дело в холоде и решение проблемы пришло само собой. Она стянула большой плед со своих ног, довольствуясь совсем мелким, и накрыла им Серёжу, едва поглаживая чужие плечи.
Когда его мандраж не прекратился, Ласточкина вспомнила, как ее успокаивала мать и, принимая положение сидя, засмотрелась на мужскую макушку. Пальцы потянулись к рыжим прядям волос, зарываясь в них.
Разумовский дернулся ещё раз, а Ласточкина проходила пальцами сквозь его волосы, касаясь кожи головы и чувствовала, как мужское тело под ее руками успокаивается и приходит в норму. Она не думала о неловкости и, что хуже, о том, что отношения после этого изменятся — Кира просто чувствовала, что это нужно.
Серёже это нужно.
Помощь. И поддержка.
— Сладких снов, Сереж, — прошептала Ласточкина, нежно коснувшись мужской макушки и, возвращаясь к своей подушке, закрыла глаза.
Ночь предвещала холодное спокойствие.
Когда Кира проснулась утром, палата была абсолютно пустой. Девушка запустила руки в собственные волосы, пытаясь вспомнить, чем закончился вчерашний вечер и залезла под одеяло.
Она услышала хлопок двери и высунулась, замечая чужую рыжую макушку и решила притвориться спящей, вновь закрывая глаза.
— Бесполезно, — проговорил мужчина, явно улыбаясь, когда поставил на тумбочку тарелку, — Я видел, что ты не спишь. Доброе утро.
Кира удрученно выдохнула, открывая глаза. Ее взгляд гулял по палате и вдруг остановился на Разумовском, стоящем в проходе.
— Доброе, — произнесла она, сводя брови к переносице.
— Извини, что уснул вчера, — замялся мужчина, — И за плед извини. Тебе было холодно ночью?
— Нет, — соврала девушка, тут же проверяя ноги на чувствительность, — Ничего, все в порядке. Зато ты поспал и теперь выглядишь отдохнувшим.
— Точно, — вспомнил мужчина, оказываясь вновь рядом, — Я же обещал тебе, да? Как самочувствие?
Ласточкина вскинула брови, подтягивая ноги к себе. Прекрасно!
— Я их чувствую, — радостно выпалила девушка, тут же переворачиваясь. Она спустила ноги с койки, ухватываясь за ее края.
— Нет-нет, подожди, — строго, подобно недовольному учителю произнёс Разумовский, оказавшись в считаные секунды рядом и рукой указал сесть обратно, — Ты упадёшь, если будешь так сильно рваться вперёд. Я подам тебе руки, договорились?
Кира встрепенулась, непонимающе смотря на мужчину. Она не понимала, с чем именно была связана такая приобретённая Разумовским уверенность в себе: в отдыхе или в том, что он наконец привык к компании Ласточкиной?
— Договорились, — согласилась девушка, тут же принимая протянутые мужские руки.
— Я подниму тебя, но в следующий раз ты встанешь сама, — заверил мужчина, аккуратно касаясь женских ладоней и, прикладывая совсем малое количество сил, поднял Ласточкину на ноги.
Она округлила глаза, удерживая равновесие только благодаря Разумовскому. Вдоль ног пошло неприятное покалывание и мурашки, которые Кира пыталась подавить, но не очень то и успешно.
Девушка зашипела, впиваясь в чужие большие ладони и едва подалась вперёд, пытаясь сделать шаг.
Первые два — печальные, следующие — чуть увереннее, пока Серёжа медленно отступал назад, ведя Ласточкину за собой.
Он не мог налюбоваться блеском ее глаз и надеждой в них, и только потом — усердным выражением лица и бровями, сведёнными к переносице в слишком напряженной форме.
— Умница, — проговорил мужчина, когда Ласточкина шагнула четыре шага более увереннее, — Теперь я встану в другом конце палаты, а ты ко мне придёшь, пойдёт?
— Не знаю, — пожала плечами девушка, — Мне кажется, не смогу.
— Сможешь, конечно, с чего ты взяла, что нет?
И уже спустя две минуты споров Разумовский стоял в другом конце палаты, вытягивая руки, а Кира осталась там совсем одна.
Она сделала первый шаг, едва ли не падая, но удерживая равновесие, мягко улыбнулась.
Это личная победа? К черту все сны и неуверенность в своих силах, да? Она только что заново встала на ноги, какая нахуй неуверенность? Какие нахуй страхи?
Второй и третий Ласточкина прошла парой, останавливаясь на четвёртом.
Кошмары медленно отпускали и отступали назад.
Четвёртый, пятый, шестой с седьмым и, наконец, восьмой, Кира прошла ускоренно, едва посмеиваясь, пока, в конце концов, не упала в чужие, умело выставленные руки, теряя равновесие.
— Аккуратнее, — обеспокоено начал Разумовский, подхватывая девушку и, убирая руки с ее талии, поставил обратно на ноги, — Вот видишь, все получилось, а ты сомневалась и боялась.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — девушка вдруг прильнула к мужской грудной клетке.
Разумовский выставил руки в стороны, не ожидая подобного. Его пробило дрожью, мурашками и слишком странным ощущением, но, немного погодя, он все же коснулся женской спины руками, мягко поглаживая и приобнимая в ответ.
— Ты ещё не завтракала. Не хочешь? Я принёс тебе фруктов, — прошептал он, когда девушка отстранилась и заглянул в ее глаза.
— Хочу, но вместо фруктов у меня есть идея поинтереснее.
Примечания:
напишите в отзыве, как вам глава и вообще фф. мне будет приятно почитать, а вы имеете право высказаться