Легенда о Боге Смерти

      Все как будто вновь было по-старому: Кира выходила из большого здания в центре города, придерживая подол платья, чтобы не испачкать его. Стуча каблуками, она шла кошачьей походкой прямо по ступеням вниз, собирая все мужские взгляды.       А там, в паре метров от парковки стояла спортивная машина Антонова. Миша даже на приемы не надевал костюмов: все, что он мог себе позволить — это белая рубашка и пару расстёгнутых пуговиц, открывающий вид на его выпирающие ключицы. Даже сейчас он стоял у машины, оперевшись на ее двери, и держал руки в карманах.       Казалось, сейчас ещё секунда и Кира подпорхнет к нему подобно бабочке, а мужчина, положив руки на женскую талию, мягко обнимет Ласточкину, но сейчас они просто застыли друг напротив друга.       От неловкости момента девушка убрала руки за спину, переминаясь с ноги на ногу.       — Прекрасно выглядишь. Платье в самый раз, да, принцесса? — нарушил молчание Миша, протягивая руку девушке только для того, чтобы провести ее поближе к машине и, открывая дверь свободной, усадить внутрь.       В салоне этой машины Кира бывала не раз. Внутри по-прежнему пахло сладкими апельсинами и чем-то неизменно ярким и вкусным. Обшитый белой кожей салон автомобиля всегда принимал ее вне зависимости от обстоятельств. Здесь они впервые поцеловались, в конце концов.       Ласточкина поправила платье и пряди волос, спадающие на плечи и уставилась в окно, пока Миша заводил машину, давя в пол педаль газа.       Он всегда превышал скорость, поэтому и автомобиль был спортивным, а не обычным. Но сейчас, когда Ласточкина точно знала, что впереди будет трасса, оставалось только надеяться, что совести не гнать слишком сильно у Антонова все же хватит.       — Как там твой Разумовский? Что ему сказала? — поинтересовался мужчина, клацая зубами и Ласточкина невольно засмотрелась на то, как ловко он управляется с рулем одной рукой.       Кире хватило несколько секунд мужского голоса, чтобы наконец-то перевести взгляд на его лицо и рассмотреть более детально все изменения. Миша наконец уложил волосы: теперь на его глаза падали только парочка прядей, пока остальные были убраны назад специальным гелем. Эта прическа ему очень даже шла, но за рукавами рубашки как всегда прятались татуированные руки.       Помнится, раньше Ласточкина даже шутки пускала, мол, на Мише ручку расписывали.       — Все, о чем мы с тобой разговаривали, — сдержанно произносит девушка, снова утыкаясь взглядом в окно. Здания проносятся даже слишком быстро. Через полчаса все это исчезнет.       — Умная мышка, — улыбается Миша во все зубы, в конце концов подгоняя машину ещё сильнее.       С непривычки Кира вжимается в сидение. Мише хочется по-хозяйски уложить руку на ее колени, которые Ласточкина как обычно закроет куском ткани, чтобы так больно не было и успокоить ее разгоряченное тело, очистив разум от тревоги.       Но ему не остаётся ничего, кроме как покорно держать вторую руку где-то внизу, иногда перебиваясь на перекур, удерживая сигарету меж аккуратных пальцев. Миша все никак не мог налюбоваться на Киру, сидящую рядом, но представить восторг отца все ещё не мог.       — А помнишь, — в конце концов произнёс он, когда машина покинула пределы города и оказалась на трассе. — Как раньше, когда мы вот так выезжали за город, то ты всегда просила увезти тебя в поле?       Кира едва слышно усмехнулась, прикрывая накрашенные глаза и поняла, что совершенно не готова к этому разговору. Вспоминать что-то касательно прошлого она готова. Вспоминать что-то касательно прошлого с Мишей — никогда.       — И ты шла собирать цветы. Потом привозила их домой, а я приходил пьяный, разбитый весь. Ругался, что они осыпаются, а ты брала мое лицо в свои руки и обрабатывала раны.       На секунду ей даже показалось, что в голосе Антонова прозвучали нотки грусти, сердечной тоски, быть может. Но вскоре Ласточкина отстранила эти мысли, потому что эти фразы как и впрочем, вся жизнь Антонова, может быть обычной игрой.       — От дороги не отвлекайся.       Но даже тогда он знал, что она все помнила и ничего не забыла, просто говорить себе на эти темы не позволяла.       Даже отец Миши, а уж тем более и мать, считали Киру излишне сдержанной, умеренно образованной и достаточно эрудированной для того, чтобы вести правильные споры. Иногда его родители восхищались выдержкой и спокойствием девушки, которого она обычно старалась придерживаться и были рады, что она, вопреки обычным стандартам, не имела длинного языка; или, хотя бы, умело его скрывала.       Сам Антонов младший знал девушку как облупленную. Он знал ее тело, каждую зону, каждый миллиметр. Знал каждую черту ее характера и именно потому чутко чувствовал, куда нужно надавить, чтобы непоколебимая и невосприимчивая к манипуляциям девушка все же поддалась, роняя на пол собственное достоинство и честь.       Каждый приём у отца Миши начинался одинаково: сначала добрые родители встречали красиво одетую Киру у ступеней дома, провожая сквозь лабиринты колонн дальше. Ласточкиной обычно занималась мать, Инна Павловна, пока отец, учтиво кивая, уходил в сторону Антонова и начинал читать морали.       Инна Павловна женщиной была тучной, но от того не менее приятной: пахло от неё всегда вкусно, краситься она умела, а цвета в одежде сочетала так, что любая девушка позавидовала бы. В любом случае Ласточкина была рада сказать, что Антонову старшему с женой повезло.       Практически всегда Инна Павловна просила Киру о помощи и этот раз не стал исключением: женщина провела ее в ещё пустой дом, показывая комнаты и хвастаясь тем, что коттедж они купили совсем недавно, но уже успели его обустроить. Затем, Инна Павловна показала Ласточкиной парочку готовых комнат и, что самое главное — зал, полный различных декораций. Здесь уже стоял алкоголь, закуски и установка для музыки. Но двух дам интересовала вовсе не эта комната, а та, что была скрыта от людских глаз.       Когда руки Инны Павловны коснулись двух зеленоватых дверей, раздвигая их в стороны, женщина проникла внутрь, утягивая за собой и Ласточкину. Это была гостиная с красивым большим камином. Парочка семейных фотографий, копия такого же семейного портрета из дома в Москве и зелёный диванчик со столиком, за которым можно было попить чаю и поговорить.       — Я отойду на секундочку, нам нужно с тобой выбрать аромат, который будет стоять сегодня во всем доме. Я вернусь через пять минут с книжкой и примерами, а ты пока осмотрись или сядь отдохни, милая, — засуетилась женщина и прокрутившись вокруг своей оси, вдруг удалилась из комнаты, оставляя Киру одну.       Сначала девушка стояла недвижимо, но спустя несколько секунд все же прошлась из стороны в сторону, внимательно смотря на картину, висящую на стене. Увлекательно и интересно, но как будто-бы что-то не то.       В этой комнате, кажется, было все то, что семья скрывала от лишних глаз. Здесь и старый граммофон с большим количеством пластинок, и шкаф с книгами и даже старые рисунки старшей сестры Антонова, что уехала во Францию и так и не вернулась.       Но все внимание привлекал красиво оформленный в старинном стиле камин. Самый настоящий — обычно в домах использовали подделки. И, на удивление, огонь в нем горел. Но что-то так сильно-сильно трещало, что не удержавшись, Кира опустилась вниз, всматриваясь меж поленниц в огонь.       Она была крайне любопытной и иногда это качество вылезало боком. Как сейчас, например. Девушка приблизилась к огню, оборачиваясь назад чтобы проверить, что в комнате все ещё пусто и никто не собирается устроить сюрприз своим появлением.       Взяв кочергу, что лежала буквально в паре метров от самого камина, Ласточкина раздвинула поленья, наблюдая слишком интересную картину: там, в огне горел какой-то скомканный лист бумаги, больно похожий на тот, который она обнаружила сегодня утром.       Кира присмотрелась и вдруг резко ударила по полену кочергой, высвобождая свободное пространство для листа. Нагнувшись вперед так сильно, что шеей она начинала чувствовать жар пламени, девушка заметила слишком явный след прошлого: на краю обгорелой бумаги печатью была изображена лилия.       Прикладывая некоторое количество усилий девушка практически вытянула бумагу из объятий огня, довольствуясь неудобной кочергой. И, когда, казалось бы, свёрток был совсем рядом, Ласточкина протянула руку, вытягивая его из пламени, но промедлила и языки огня едкими поцелуями впились в ее кожу.       Ласточкина завалилась назад, зашипев от боли, но комок бумаги был освобождён. Холодными губами Кира коснулась повреждённого кусочка кожи — запястья — и тяжело выдохнула. Когда девушка наконец поняла, что времени у неё осталось не так уж и много, то наконец вернулась к бумаге.       Поднимая ее с полу, Ласточкина, втянув воздух, выпустила его одним слабым порывом, сдувая лишний пепел и внимательно осмотрела свёрток. Печать лилии все ещё отчётливо виднелась, а значит ей не показалось.       Это был единственный знак, что отделял дневник матери от всех остальных. Он был сделан на заказ каким-то мастером, Аделаида отдала за него бешеные деньги, но оно того стоило: на каждой страничке в нижнем уголке была отпечатана лилия.       Кира раскрыла листок, пытаясь подавить дрожь, но находилась в противном замешательстве: что в доме Антоновых мог забыть дневник матери? И что, если она вытащила его из огня, значит. значит от него пытались избавиться.       Взгляд забегал по обрывкам строк, уничтоженных огнём. Разобрать получалось мало: были сожжены целые предложения, но хоть что-то Ласточкина все же смогла понять.       »…нужно защитить их… анто… пойдёт до конца… это слишком опасно, у меня практически не осталось времени… я надеюсь, что все пройдёт нормально, но я чувствую, как за мной следят…»       — Что бы это могло значить, мам? — прошептала девушка, но услышав приближение Инны Павловны, спрятала бумагу за поясом.       Загадок только прибавлялось. Сначала удостоверение, теперь часть ее дневника в другом доме, который связан с их жизнью лишь отчасти. Что происходит?       — Заждалась меня, да? — спросила появившаяся женщина, держа в руках книжку.       Кире пришлось натянуть улыбку. Она уселась на диванчик, прикрывая ноющее от боли запястье и, сдувая упавшие на лицо пряди светлых волос, посмотрела в сторону дверей.       Чертова подготовка занимает около четырех скучных часов, два из которых — сплетни знакомых, которые Ласточкиной приходится слушать, иначе ее выпрут отсюда со скоростью света. За окном начинает темнеть, а судя по звукам из соседних комнат, на приём постепенно начинают стягиваться люди.       — Мне очень жаль Вас прерывать, дамы, но Кира мне сейчас очень нужна, — тянет стоящий у входа Юрий, спрятавший руки в карманы брюк.       Кира поднимается, кажется, довольная от новости о том, что скучную компанию Инны Павловны получится сменить Юрием, у которого, вроде как, по словам Миши к ней серьёзный разговор. Кошачьей походкой девушка добирается до мужчины, который ведёт ее в сторону заднего двора.       — Моя жена тебя, должно быть, совсем уболтала, — смеётся мужчина, а Кире кажется, что от натуги пуговицы на его рубашке порвут, освобождая живот.       — Нет, что Вы, Юрий Викторович, мне не в тягость провести некоторое время за разговором, — покорно отвечает девушка, облокотившись руками на сероватые перила «балкончика» на заднем дворе. — Вынуждена заметить, что совсем пропустила момент, в который люди начали приходить и заполнять комнаты Вашего дома.       — Поражаешь ты меня, Кира, — мужчина подался вперёд следом, занимая такое же положение. — Как-то удерживаешься на плаву даже без помощи брата.       — Кстати о брате. Вы не видели Егора? Миша сказал, что он придёт.       Больше всего Ласточкиной сейчас хотелось выпить и расслабиться, но увы.       — Придёт, но немного позже. Все же, я хотел обсудить с тобой очень важную вещь. Для тебя не секрет, что ваша с Егором мать подыскивала вам пару ещё с юношества, — начал Антонов старший своим глубоким басистым голосом, заставляя по женской коже бежать мурашки. — И не исключено что ты знаешь, кто был твоей парой. Я все ещё считаю, что мой сын — идеальная кандидатура. К тому же, только подумай, чего вы можете добиться вместе, если объедините не только силы, но и бизнес.       — Мы же уже разговаривали об этом, — Кира не поворачивает головы, но Юрий слышит ее раздражительный тон, который девушка всячески пытается замаскировать уступчивостью. — Я сказала, что не смогу дать Вам точного ответа, потому что на данный момент Михаил совсем не готов к женитьбе. Как будто-бы Вы не знаете, что он делает.       — Он обещал исправиться.       — Эти сказки пусть прибережет для каких-нибудь кукол, которых в очередной раз приведёт в Ваш дом в качестве кандидатуры. Давайте так, Юрий Викторович: я не дам Вам точного ответа, но и за отказ Вы это считать не будете.       Людей становилось все больше и больше. Кира уже слышала музыку, играющую на заднем фоне и пыталась найти взглядом Мишу. Бесполезно, в этой толпе его не найти.       Ласточкина заметила, насколько злил ее неоднозначный ответ отца Антонова. Оно и понятно: она только что сломала то, к чему он так долго шёл.       — Ещё кое-что. Юрий Викторович, скажите, мама говорила Вам что-то о своих проблемах? Насколько мне известно, Вы поддерживали очень тёплые отношения. Может быть, она сообщала Вам о своих страхах?       — Попробуй почитать об этом в ее дневнике, мне очень трудно сказать, — повернулся мужчина, причмокивая. Затем, доставая сигарету, закурил.       — Кому его отдали после ее смерти?       — Твоему брату. Кстати, о нем. Если поторопишься, то может быть успеешь поймать его прежде, чем он уедет.       Но как бы Кира не торопилась, все, что она увидела — это задние номера уезжающей машины Егора. Она попыталась дозвониться и остановить его хотя-бы по телефону, но тщетно — Егор почему-то был недоступен.       По возвращению обратно девушку уже встречал изрядно подвыпивший Миша, ласково обнимающий ее за талию и шепчущий на ухо что-то, что Ласточкина совсем не слышала ввиду громкой музыки и шума, но вспоминая, как обычно заканчиваются их встречи, до неё быстро доходит, что Антонова срочно нужно ставить на место. Именно поэтому Кира тянет его за подбородок к себе, но вместо обещанного поцелуя обходит мужчину стороной, оставляя в полном одиночестве.       Миша обожал ее игры. И поэтому даже сейчас, когда она обламывает его так жестоко, он идёт следом, в толпу, где подхватывает женское тело только танца ради.       Изученное правило: ему можно касаться всего, что закрыто тканью. Именно поэтому он позволяет себе спокойно положить руки на ее талии, проскользнуть до грудной клетки и обвить лопатки пальцами, прижимая девушку к себе. Это танец такой — скажет он потом, но Ласточкина то все чувствует и знает.       В эту самую минуту, когда она тонет в чужих руках, в голову приходит мысль о Разумовском, который мог бы коснуться ее рук без всякой боли. Интересно, как он сейчас?       Когда танец предательски — для Миши — кончается, Ласточкина спешит на задний двор чтобы выпить. И восполняя свою потребность, опустошая уже третий стакан с шампанским, девушка покорно дожидается и Антонова, который с сигаретой следует за каждым ее шагом, собирая женский аромат немым движением губ.       — Слушай, — произносит Миша когда вновь укладывает руку на женскую талию и зарывается носом в чужие волосы. — А выходи за меня, а? Хватит уже бегать, как будто бы маленькая девочка.       Кира смеётся так же, как смеялась в детстве, когда Антонов говорил, что она будет его женой. Сейчас это звучало так же недосягаемо, как и тогда, десяток лет назад.       Он ещё не осознаёт, что сам давно проиграл и изменять перестал года три назад: с того самого момента даже другого женского имени не знал, но ввиду своего пакостного и ебаного характера просто не мог удержать ее рядом. Птицу в клетке не удержишь, если каждый день она будет рваться к свободе. Тем более такую, как Кира — ее коснуться не можешь, она умрет.       — Я люблю тебя, Кир, — шепчет он, прикрывая глаза когда тонет в женском запахе.       И всю эту идиллию нарушает один излишне громкий звук. И по-началу Ласточкина бы подумала, что это простые помехи или что-то производственное, пока сама не раскрыла глаза и не увидела дымящуюся где-то позади дома машину.       — Что это? — тут же интересуется девушка, хватаясь за мужские плечи. Ей не страшно.       Пока что.       — Хочу думать, что простые неполадки, — выдаёт Миша мгновенно протрезвев, когда Ласточкина бросается в толпу.       Он ухватывает ее за шкирку, останавливая. Затем, дожидаясь пока основная волна людей пройдёт, помогает ей пройти, чтобы не задавили к черту.       — Может быть как в казино? — взволнованно тянет девушка, не сводя взгляда с мужских глаз.       — Сюда не так просто проникнуть, обычным долбоебам не получилось бы, — ругается Антонов матом, засучив рукава белой рубашки. На коже его татуировок не счесть, но Ласточкиной и не до этого — они оказываются прижаты к лестнице толпой, пока где-то там, в центре комнаты, что-то происходит. — Лишь бы отец с матерью были далеко.       И они правда оказываются далеко, потому что Антонов их не видит и спокойно выдыхает, не отпуская от себя Киру слишком далеко. Черт знает, что с ней может сейчас произойти: лучше смотреть в оба.       — Наш город болен.       Наш город болен.       Кира вздернула брови, резко отступая назад. Когда перед паникующими все же появляется (герой ли?) силуэт в темном одеянии, Ласточкина прекрасно знает, что будет дальше. И когда все бросаются на улицы, Миша отступает назад, к лестнице, внимательно всматриваясь в происходящее.       — Его пожирает чума алчности, коррупции и беззакония. Но не переживайте, — его голос искренне пугал и прекрасно действовал на паникующую толпу. — Я очищу только тех, кто действительно этого заслуживает.       — Идём, — шепчет Миша, едва заметно подталкивая девушку к лестнице. — На втором этаже есть пожарная, по крыше спустимся. Нужно сматываться.       — А как же остальные?       — Обо всех не позаботишься, о себе подумай, глупышка. Давай, идём.       И он дернул девушку за локоть, пока она смотрела на происходящий хаос и не могла поверить своим глазам. Буквально пять минут назад все было хорошо и спокойно, но сейчас особняк и его комнаты превращались в огненную ловушку.       Ласточкина поднимается вверх по лестнице на второй этаж прямо за Мишей, когда девушка старается не слышать женские визги и мужские крики снизу. Это все до мандража доводит и до паники, но она знает, что важно не поддаваться. И Кира в руку себе вгрызётся, но паниковать не начнёт. Позже, все позже.       Миша ускоряется, наконец замечая окно, через которое можно вылезти. Он разбивает его локтем, прикрывая лицо от осколков и едва подталкивает Киру, чтобы она вылезла первой, как земля из-под ее ног уходит.       Ничего толком и не видно: в ушах начинает звенеть, а тело словно на тысячи осколков и клеточек разбирают, поранив каждую. Она бы рада закричать, да вот только легкие словно сжимаются. Прямо как в том сне с аварией, только намного хуже.       Все кружится и не позволяет сфокусировать взгляд, но когда Ласточкина наконец понимает, что происходит, то неизменно катится вниз по оторвавшейся плите второго этажа.       Когда Чумной доктор успел взорвать единственный путь к отступлению? Думать было некогда, а цепляться не за что.       — Кира!       Мужская рука вцепилась в ее запястье, удерживая на весу. Она пришла в себя, жмурясь от боли. Миша попытался вытянуть девушку обратно и Кира видела, как напрягается каждая мышца его тела.       Но спустя пару секунд девушка опустила голову вниз, и, кажется тот, кто нарушил весь порядок — Чумной доктор — тоже ее заметил. И именно сейчас ей казалось, что даже с такой большой дистанции местный маньяк всматривается прямиком в глаза и проникает глубже рёбер. Спустя пару секунд, когда Антонов наконец поднял ее, девушка схватилась за запястье.       Благо, адреналин в крови позволял не чувствовать боли. Да и в принципе всего тела: когда Антонов попытался поднять Ласточкину на ноги, она упала обратно, не удерживая равновесия.       — В порядке? — спросил Миша, щёлкая пальцами прямо перед женским лицом и она судорожно закивала, наконец поднимаясь.       Ласточкина не понимала. Просто не понимала, что происходит и какого черта именно сейчас все решило резко испортиться. Зато теперь она знала точно: пока не столкнёшься с этой херней лично, не поймёшь, что чувствуют все остальные.       Следующие пять минут Кира провела в тумане и не помнила, как именно Миша вытащил ее из дома. Она не знала, как они оказались в саду, но чувствовала, что нужно торопиться.       От особняка осталось совсем немного: он был разрушен, отчасти сожжен, а людей оставалось все меньше и меньше. Ласточкина и Антонов толком не знали, сбежали все остальные или были преданы огню. Да и знать если честно не особо хотели.       Теперь наконец-то было время отдышаться. Ласточкина остановилась, останавливая и Антонова прямо перед входом в сад. Здесь был тот самый тихий закуток, в котором можно было спрятаться и перевести дух.       — Что это за херня…       — Ты умеешь так выражаться? — удивился Антонов, пытаясь сохранять спокойствие и настрой даже в такой сложной ситуации. Кира слабо ударила его в плечо, Миша рассмеялся.       — Что дальше делать будем, а?       — Выберемся. Тут лесополоса недалеко, у меня телефон с собой, напишу водителю отца. Он сейчас с ним, потому что там я их с матерью не видел. Он заберёт нас и отвезёт подальше отсюда.       Кира чувствовала чужой взгляд спиной; вдруг, резко подавшись в сторону, она схватила Мишу, толкая его в сад и сама едва ли не поджарилась на впущенном столпе пламени. Было слишком поздно: Чумной доктор был совсем рядом, но Ласточкина не понимала, какого черта ему нужно именно от них.       Она ничего не сделала. Миша, если девушка знакома со всей его биографией, тоже.       Теперь уже Кира тащила Мишу вперёд, петляя по лабиринту из высоких веток кустов. Сначала ей показалось, что они оторвались и можно наконец успешно выходить, но эта игра в кошки мышки должна была успешно прекратиться. Жаль, что критерий «успешно» был вовсе не на ее стороне.       Сильная рука оттолкнула Антонова в сторону так, что тот от неожиданности ослаб и улетел достаточно далеко, вторая схватила Ласточкину.       Пальцы поползли по женской шее, затем, прикладывая совсем немного усилий, подняли ее над землей.       Кира опустила глаза настолько, насколько это было возможно. Темный плащ, костюм, огнеметы и череп птицы. Чумной доктор, местное чудовище, теперь держал ее за шею и, кажется, планировал убить.       Когда мужские пальцы сжались на ее шее чуть сильнее, женские руки поползли вдоль экипированного запястья, пытаясь схватиться за него. Камень на ее шее едва сверкнул коричневым сумраком в ярком пламени за чужой спиной и хватка едва ослабла.       — Так бы и свернул твою тонкую шею, — шелково шепчет Чумной доктор, секундно сжимая женскую шею до слабого хруста и ее вздохов.       Ласточкина прощается с жизнью в тот самый момент, когда перед глазами все плывет и силуэт ее собственного убийцы меркнет.       Он держит ловко, сильно и страшно. Жестоко, так, словно точно знает, что его добыча никуда не денется. И когда цепляя большим пальцем цепочку колье, Чумной доктор рвёт его, зрительный контакт ненадолго теряется. Когда большой камень падает наземь, мужские руки начинают дрожать, а зрительный контакт начинает выматывать — Кира знает, что он пытается смотреть глубже рёбер.       — Ведь потом проблем от тебя будет ещё больше.       Доска в умелых мужских руках разбивается о затылок Чумного, заставляя того моментально отпустить девушку и пошатнуться. Ласточкина тут же оказывается на земле, пытаясь отдышаться и долго-долго кашляет, пока Миша буквально подхватывает ее на руки, унося отсюда.       И последнее, что видит Ласточкина — повернутая в их сторону голова всеобщего убийцы и поборника народного. И самое страшное, что она ловит — это последний взгляд в свою сторону.       Окончательно в себя Ласточкина приходит только в машине. Все происходит так, как и говорил Миша — сейчас они оба сидят на заднем сидении в безопасности, пока водитель аккуратно ведёт машину и старается привести обоих в город в целости и сохранности.       Девушку трясёт так сильно, что Антонову приходится перехватывать ее руки и брать их в свои, чтобы успокоить.       — Точно все в порядке? — шепчет мужчина, ныряя носом в пропахшие дымом женские волосы и прикрывает глаза, поглаживая ее костяшки.       Она судорожно кивает вновь, рвано выдыхая. Миша ведёт носом по щекам в ссадинах, пытается ее успокоить, но тщетно: мандраж не проходит.       — Может успокоительного? Давай заедем в аптеку какую-нибудь, я куплю.       — Нет. У Разумовского выпью, как приедем. У него есть, думаю. — дрожит и голос.       — Опять Разумовский, — возмущается наконец Миша, словно не выдерживая и стискивает зубы. — Он позвонил тебе? Думаю, он знает о том, что случилось. Видишь, ему все равно. Только ты бегаешь как дурочка последняя.       — Он занят, Миш, — тихо шепчет девушка и, не желая разбираться со всем этим, покорно укладывает голову на мужскую грудь, прикрывая глаза.       Всячески отказываясь от любой помощи, Кира просит только отвезти ее побыстрее в башню к Серёже. Ее преследует слишком странное состояние: словно только там она сможет обрести покой. Поспать совершенно не удаётся, а расстаются с Антоновым они практически со скандалом: Ласточкина громко хлопает дверью и быстро-быстро, как напуганный ребёнок бежит до лифта, а оттуда — в комнаты.       — Марго? — зовёт помощницу Кира, шумно сглатывая. Ей бы умыться да ссадины обработать вместе с разбитыми коленями, но сейчас не до этого вовсе. — Марго.       — Приветствую, Кира, — привычно машет беловолосая на экране. — Сергей просил передать, чтобы Вы его не ждали и ложились спать, он будет поздно.       Опять.       Ласточкина так торопилась чтобы застать здесь Сережу и упасть в его объятья и почувствовать себя спокойнее, но.       Здесь было пусто. Никого.       — Марго, а у Серёжи есть успокоительное? — все ещё дрожащим голосом спрашивает Кира, останавливаясь прямиком около большого экрана.       — Посмотрите в столе, третий ящик сверху. Мне вызвать экстренные службы?       — Нет, спасибо. И успокоительное Кира и правда находит. Выпивает сразу горсть таблеток, вспоминая славные времена тренировок — такие, когда успокоительное было просто необходимо. И наконец, закидывая дверь своей комнаты, Ласточкина идёт спать, прячась под одеялом.