***
Если бы Данька был героем приключенческой повести, то, по законам жанра, он мог бы сначала внимательно изучить стенограмму, а потом до утра обсуждать с Варей прочитанное и строить предположения. Но жизнь, если захочет, перепишет любой сценарий: как только он протянул руку к расшифровке, в комнате вдруг неуверенно заморгал, а потом и вовсе погас свет. — Ой, — сказала Варя. — Что это? — Не знаю, — сказал Данька, поднимаясь. — Наверное, гроза... Я схожу в электроузел. Ты здесь побудь, я скоро. Она посидела тихо, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в стук дождя. Допила чай, дотянулась до стола, поставила чашку. Потом, чувствуя на губах травянисто-медовый привкус, осторожно прилегла, натянула на плечи шинель. Думал ли чекист Женя Белов, что его записи спустя четыре года будут читать ночью, в общежитии на Лубянке, под шум дождя и грозовые раскаты? Наверное, не думал. Но... надеялся, что их найдут. Иначе зачем было тогда привозить стенограмму на Преображенку и прятать её среди медицинских документов? Молодец он. И Андрейчиков молодец. Сама Варя ни за что бы не догадалась, что эти закорючки и есть стенограмма. Странно только, что Илья не показал ей расшифровку сразу, а велел отвезти бумажку Даньке. Может, просто торопился на службу. Или к Серёже. Серёжа был очень печальный сегодня после истории с пожаром. И не только потому, что погибли Купчихины. Варя знала, что во время Гражданской на пожаре у Серёжи погибли мать и дед. Всегда тяжело, когда твоему другу плохо, а ты ничем не можешь помочь. А может, когда Варя с Андрейчиковым уехали на Преображенку, Серёжа разговаривал с Данькой? Наверное, Данька бы нашёл нужные слова. Он особенный, Данька. Как это называется? Чуткий, что ли. Но временами задумчивый, и глаза у него грустные. Такие, что Варе хочется подойти и обнять этого неулыбчивого человека. Но это же неудобно — обнимать коллег. Особенно тех, с которыми ты знакома всего-то три дня... Когда вернулся Данька, громовые раскаты уже стихли, гроза прошла. Мелкие капли ещё барабанили по карнизу. Оказалось, что света нет ни в общежитии ГПУ, ни в окрестных домах. Соседи, беспокойно побродив по тёмным коридорам, решили, что, наверное, молния ударила рядом с электростанцией, а раз сделать всё равно ничего нельзя, то самое лучшее теперь — пойти и лечь спать, тем более что время уже близилось к полуночи. Данька вошёл в комнату, запер дверь. Щёлкнул выключателем, чтобы свет вдруг не загорелся ночью. Прислушался. Улыбнулся, услышав размеренное дыхание Вари. Тихонько подошёл, споткнулся об упавшую на пол шинель, поднял её, повесил на крючок. Сдёрнул с кровати байковое одеяло, осторожно укрыл спящую Варю и сел к столу. Где-то в кармане был ручной фонарик... Вот он. Данька тихонько покрутил ручку и стал читать. Нач. в 00 ч. 47 мин. 30 апреля 1921 г. Белов. Гражданин Петрищенко, пожалуйста, опишите нападавших. Петрищенко. Привидения. Привидения. Это были привидения. Белов. Они напугали вас? Почему? Петрищенко. (бледный, зрачки расширены) Большие. Очень большие. Саван. Огонь. Смерть. (далее неразборчиво) Белов. Какого они роста? Петрищенко. Очень большие. В два человеческих роста. (крестится) Белов. Какого цвета на них одежда? Петрищенко. (молчит, что-то бормочет, вероятно, молитву) Белов. Гражданин Петрищенко, пожалуйста, отвечайте на вопрос! Петрищенко. Белые. Белые. Белые. Белов. Почему вы сказали «огонь»? Петрищенко. Глаза горят во тьме. Адское пламя. (рыдает) Я попаду в ад. Я обманывал людей. Белов. Они стояли на месте или передвигались? Петрищенко. (бледнеет, заикается) Почему вы спрашиваете? Белов. Пожалуйста, отвечайте на вопрос. Петрищенко. Они... (молчит) Белов. (медленно) Как они передвигались? Петрищенко. (еле слышно) Прыгали. Белов. Повторите, пожалуйста, громче. Петрищенко. (кричит) Прыгали! Прыгали! Прыгали! (успокаивается) И адское пламя горело. И лязгали цепи. Белов. Вы сказали по телефону, что вас ограбили. Что у вас пропало? Петрищенко. (неразборчиво) Весело. Весело. Весело. (встаёт с места) Белов. Гражданин Петрищенко, пожалуйста, успокойтесь и сядьте. Петрищенко. (лезет под стол, плачет) Не подходите. Не говорите со мной. Не подходите. Не говорите со мной. Оконч. в 01 ч. 00 мин. 30 апреля 1921 г.***
Данька выключил фонарик и сидел в темноте, словно оглушённый прочитанным. Нет, его не пугали ни привидения, ни диагноз Петрищенко. Но то, насколько его собственные догадки оказались близки к истине, было удивительно до мурашек, до покалывания в кончиках пальцев. Он задумчиво обхватил себя за плечи, положил подбородок на руки, закрыл глаза. Порывы ветра, бросавшие в стекло пригоршни дождевых капель, вдруг переплелись со смутными, тревожными голосами. «Гематомы на шее погибшего характерны для удушения, — сказала тишина голосом Степнова. — Причина смерти — острая сердечная недостаточность». «Белые саваны раскачивались над крестами», — вторил ему голос Демненко. «Ты уж попроси их получше, чтобы они нашли... Всё, что у Таточки пропало...» — всхлипнул голос Татьяны Глухарёвой и принялся что-то напевать тонко и фальшиво. «Шарится там кто-то временами. То шарики с оградки скрутят, то шарики с оградки скрутят, то шарики с оградки скрутят...» — монотонно повторял ещё чей-то глухой, низкий голос. Дождевые капли стекали по щеке мраморного ангелочка. К ногам Даньки снова упала тяжёлая кованая цепь.