***
Этот день был сырым и ветреным — словно погода невесело посмеялась над москвичами, много дней изнывавшими от жары. В отделе было на редкость спокойно, телефон молчал. Варя старательно описывала и подшивала к делу Петрищенко показания Глухарёва и Берензона, изредка поглядывая на ребят. Данька, склонившись над папкой Козловского, о чём-то негромко переговаривался с Серёжей. Андрейчиков, вялый и шмыгающий носом после вчерашних приключений, уткнулся в какую-то книжку, прерываясь иногда лишь на чашку горячего чая. — Илюха, сходи в медкабинет, — не выдержал Серёжа. — Не, — помотал головой Андрейчиков. — Мне Миша дал утром таблетку этого... пирамидона. Серёжа хмыкнул. — А ещё кто-то не хочет получить оздоровительный укол от Катюши. Или, быть может, просто стесняется снять при Екатерине Анатольевне штаны? — Да при чём здесь... — простуженно буркнул Андрейчиков. — Всё равно скоро домой. Отлежусь... Уже почти пять. Данька нетерпеливо взглянул на часы. Он со вчерашнего дня ждал звонка из патологоанатомической лаборатории. В пять, самое позднее — пять двадцать ему пора выдвигаться на вокзал, встречать Валерку. Что, если Горяев позвонит, когда Данька будет уже в пути? Или, занятый кучей дел, вовсе забудет позвонить? Ровно в пять, словно отзываясь на его тревожные мысли, в кабинете затрезвонил телефон. Данька схватил трубку. — Слушаю! Да, это я. Да, всё верно... Собственно, вопрос у меня только один. Чем именно пытались задушить Козловского? — Ребята уставились на Даньку, который, сжав трубку, внимательно слушал несколько секунд, после чего удовлетворённо кивнул. — Спасибо, товарищ Горяев. Я могу попросить вас внести это уточнение в результаты экспертизы? Данька положил трубку, поднялся из-за стола и сказал: — Я знаю, как умер Козловский.***
Он стоял у импровизированной доски — оставшегося от переезда клочка упаковочной бумаги — и быстро чертил ярким химическим карандашом. — Вот — улица Семёновский вал. Она тянется вдоль кладбища. Справа от дороги — длинная, неровная насыпь... — Он провёл прямую черту и над ней другую, волнистую. — Вот здесь нашли тело Козловского. А здесь — густые вересковые кусты, где прятались Купчихины. Правильно? — повернулся он к Варе. Варя, почему-то слегка покраснев, кивнула. — Если встать там же, где были Купчихины, то насыпь закроет собой почти всё кладбище, кроме нескольких надгробий, — увлечённо продолжал Данька. — Мы и подумали: раз Купчихиным было видно кресты, над которыми летали привидения, то можно примерно установить и место, откуда появилась наша нечисть... Варя, услышав «мы подумали», только вздохнула. Так вот зачем они бродили там два часа... Вот что он рисовал в своём блокноте... А Данька уже провёл стрелку от вересковых кустов в сторону кладбища. — В поле зрения Купчихиных попали несколько крестов и памятников. — Он обвёл небольшой участок неровным овалом. — Отсюда вылетели «привидения», и здесь же мы нашли орудие преступления. Это длинная, четырёхметровая цепь. Кованая, крепкая. И замаскирована так хитро — висит на колышках, обрамляет могилу... — Цепь? — озадаченно повторил Демненко. — Цепь, — кивнул Данька. — Горяев, который осматривал труп, подтвердил, что следы на шее Козловского не похожи на следы от верёвки. Он предположил, что это могла быть цепочка. И Глухарёв... Варя, ты помнишь, что сказал Глухарёв? — Что у него пятнадцать лет назад погибла дочь... — постаралась вспомнить Варя. — И его жена постоянно ходит к ней на могилу... И оттуда всё время что-то пропадает... — Шарики, — напомнил Данька. — Шарики с оградки! Бандиты сняли цепочку, а потом просто взяли и повесили её на место, как ни в чём не бывало. Хитрое решение — не прятать, а оставить вот так, прямо у всех на виду... «И лязгали цепи...» — вспомнила вдруг Варя стенограмму Белова. — И памятник там приметный, — сказал Данька. — Мраморный ангелочек с отколотым крылом. Вот такой. Данька раскрыл блокнот и показал ребятам. С белой, нелинованной странички грустно улыбался, глядя в небо, маленький ангел. Он сложил вместе пухлые ладошки, словно обращаясь к кому-то с просьбой. У ангела не хватало кусочка правого крыла. — Ух ты, — искренне восхитился Демненко. — Ты здорово рисуешь, Дань. Данька только задумчиво пожал плечами, вздохнул и выжидающе посмотрел на ребят. — Получается, — неуверенно начал Андрейчиков, — кто-то нарядился привидением, набросился на Козловского... выбросил его из телеги, стал душить цепью... а тот... — А тот взял и умер, — закончил Демненко. — Только... Знаю! — Он вдруг хлопнул себя по колену. — Умер не от удушения, а от... страха! — Серёжа посмотрел на Даньку, тот кивнул. — Гениально! Как там в заключении было? — Сердечная недостаточность, — рассеянно проговорила Варя, чувствуя себя прескверно. Как же так? Бродила два часа по кладбищу — и ничегошеньки не заметила! И о чём только думала? Хотя... Кажется, Варя знала, о чём. О ком... Да, Варвара Александровна. Сыщик из вас, судя по всему, никудышный. — Варька, ты чего? — спросил Серёжа. — Я... да ничего, устала просто, — покачала головой Варя. — Я, наверное, уйду сегодня пораньше, ребята. Она торопливо схватила с крючка куртку и вышла — почти выбежала из кабинета. Демненко и Андрейчиков удивлённо переглянулись. — Я на вокзал, — быстро сказал Данька и выскочил следом. Он догнал её, тёплыми пальцами взял за локоть, развернул к себе. — Варя, подожди. Что случилось? Варя не нашлась, что ответить. По правде говоря, она и сама не вполне понимала, что с ней такое... Вот и сейчас — смотрит в серые Данькины глаза, а сердце её совершает какой-то странный кульбит. А может быть, не сердце. Может быть, желудок. Варя не была сильна в анатомии. На фронте она была не медсестрой, как её подруга Катюша, а связисткой. — Ты не заболела? Промёрзла вчера... Не находя слов, Варя только покачала головой. Данька выпустил её руку. — Я на вокзал, — повторил он, сбежал по ступенькам и хлопнул дверью. А Варя осталась, стараясь унять непослушное, громко бьющееся сердце.