***
Данька ждал Валерку за дверью кабинета Степнова. Коридор уже не напоминал тонущий полутёмный лайнер, как в день его приезда. После ремонта здесь стало светло и чисто. Да и в мыслях Данькиных, признаться, тоже было светло и чисто. Пожалуй, впервые за... год? два? Валерка выглядел неважно, но и не слишком ужасно, и Данька думал об этом с облегчением. И в этот раз беда прошла мимо... Подлечится, восстановится. От Валерки ниточка протянулась к Харькову — к Яшке и Ксанке. Данька вздохнул. Ребята выросли, и все они прекрасно понимали, что дружить так же безоблачно и честно, как раньше, больше не получается. Ксанка давно не была похожа на испуганную девчонку, забившуюся в угол тётки Дарьиной поленницы (хотя Данька до сих пор вспоминал те времена с оттенком светлой грусти). Озорная и смешливая — совсем не как Данька, но такая же, как он, уверенная и настойчивая, она уже много месяцев жила своей жизнью, где брат уже не был для неё единственным светом в окошке. Всё чаще оказывались они с Яшкой вдвоём, по привычке ещё оглядываясь на Даньку смущённо и неловко, как будто спрашивая: можно? ты не против? Конечно, не против. Честное слово. О том, чтобы рядом с Ксанкой был именно Яшка, можно было только мечтать. Но чем теснее привязывалась Ксанка к Яшке, тем сильнее разрасталось его собственное одиночество... Такое, что иногда хоть волком вой, но знаешь: не поможет. И Яшка с Ксанкой тут были совершенно ни при чём. Валерка, разумеется, видел всё и тоже переживал. Даже пробовал познакомить Даньку с какой-то... У Даньки в памяти не отложилось подробностей. Он смутно припоминал, что началось всё очень внезапно, как черноморский шквал. Осень... Пальто в клеточку... Кажется, он пару раз гулял с ней в парке, может, даже целовались, а кончилось всё каким-то нелепым скандалом. Просто иногда для того, чтобы были счастливы те, кого ты любишь, нужно уйти в сторону самому. «Ты ей брат, а не отец», — однажды сказал Валерка, когда Яшка с Ксанкой опять бродили где-то допоздна, а Даньку в очередной раз накрыло непонятной серой тучей. Слова были горькие, но, конечно, правильные, и Данька это понимал. Не стоять же над ними всю жизнь, в самом деле. И, в конце концов, никто не обязан собой затыкать дыры в твоей растрёпанной душе. Поэтому, когда Иван Фёдорович рассказал о предстоящей поездке в Москву, Данька принял решение не раздумывая.***
Они медленно шли к общежитию по той же дорожке, по которой в субботу шагали с Варей. Только сегодня было прохладно. Ветер трепал ветви тополей, срывал с них молодые зелёные листья и перемешивал с серой дорожной пылью. — Что там с этим... Козловским? — спросил Валерка, на ходу протирая очки и нацепляя их обратно. — Степнов не объяснил толком... Что ещё за привидения? Данька качнул головой: сам ты, дружище, как привидение, похудевший и бледный. — Зубы мне не заговаривай. Ты почему приехал так рано? — Ну вот, — страдальчески вздохнул Валерка. — Опять. Пристал, как... — Банный лист, — закончил Данька. — Точно, — улыбнулся Валерка. — Валер, что-то с ребятами? Поссорились? — Что ты, — удивился Валерка. — Всё с ними хорошо. — Они были у тебя в госпитале? — Конечно, — улыбнулся Валерка. — С утра до ночи. Сестрички даже ругались. Яшка гитару один раз притащил. Крику было... — Валер... Тогда что? — с тревогой спросил Данька. Валерка помотал головой. — Я расскажу всё... позже. Обязательно. Хорошо? Когда они добрались до общежития, Данька увидел, что в его окошке не горит свет. — Знаешь что? — сказал Данька, когда поднимались по лестнице на второй этаж. — Ты пока один, а мои, похоже, уже спят. Я сегодня у тебя переночую. Ребята в самом деле уже спали. Чтобы не зажигать лампу, Данька оставил приоткрытой дверь. В комнате пахло лекарствами, на столе валялись какие-то коробочки и ампулы. Похоже, Катюшин шприц всё-таки настиг простуженного Андрейчикова, подумал Данька и едва заметно улыбнулся. — Дань, ты какой-то... не такой, — тихо сказал Валерка. — Чего? — шёпотом удивился Данька. — Ты какой-то... счастливый, что ли. Данька помолчал, ожидая продолжения. Тихонько взял со стола кружку и кипятильник. — Влюбился, — полувопросительно предположил Валерка. В темноте ему не было видно Данькиного лица. — Да, — сразу ответил тот. — Наверное, да. Ты... — Что? — Всегда стрелял метко, — тихо рассмеялся Данька. Валерка поправил на переносице очки, что было абсолютно лишнее в неосвещённой комнате. — Дань, ты сколько здесь? Четыре дня? — Ага, — сказал Данька, снимая с вешалки шинель — укрываться ночью. — А что? Ты против? Валерка вздохнул. Четыре дня... Он искренне не верил, что так бывает. — Да не против, Дань. Но хорошо бы не получилось, как тогда... — Как когда? — Ну помнишь... — Не помню. — Ну была же эта... Как её. Зойка? Зинка? — Мурзилка, — сонно подсказал со своей койки Демненко. — Прости, Серёжа, — хмыкнул Данька. — Мы уже уходим, — и затворил дверь.