***
Вчера вечером, когда Данька поехал на вокзал встречать Валерку, Варя собиралась лечь пораньше. Но заснуть так и не смогла. Сначала туда-сюда бегала Катюша, громко топая ногами и скрипя половицами. Потом раздался какой-то грохот: это Катюша открыла шкаф, достала и выволокла на середину комнаты объёмистую коробку с медикаментами. — Ну как так можно! Как можно! — шумно возмущалась она, отдуваясь и отбрасывая за спину тугие косы. — Всем ведь было сказано: заболели — сразу ко мне! Какая безответственность! Я поставлю вопрос на комсомольском собрании... — Порывшись в коробке, она извлекла какие-то ампулы. — Ох, прости, Варенька, я тебе спать, наверное, мешаю... Но это же возмутительно! — Да я не сплю, — грустно сказала Варя, зевая в ладошку. — Так ты сейчас к нему? — К нему, — улыбнулась Катюша и вдруг села за стол, подперев рукой пухлую щёку. — Варя. А как ты думаешь, я ему нравлюсь? Варя только вздохнула: она считала, что когда речь заходит о любви, то чрезмерная напористость только вредит. А чувства Катюши были похожи на полыхающий факел в руке воина, врывающегося в осаждённую Бастилию — как раз это-то больше всего и смущало Андрейчикова. Но как такое скажешь? И потом, разве она, Варя, специалист по чувствам? Со своими бы разобраться... — Я не знаю, Катюша, — тихо сказала Варя. — Мы с ним о тебе не говорили. Только о работе. Катюша взмахнула рецептом, вооружилась медикаментами и умчалась к ребятам. Спать больше не хотелось. Варя зажгла лампу и села к столу. Кроме того, что в Вариных мыслях неожиданно поселился Данька, тревожило её и другое. Дело Петрищенко. Как это у Даньки получается так ловко сопоставлять факты? Вот бы и ей научиться. А она-то сперва думала, что стенограмма — только бред сумасшедшего. Но ведь именно там было прямо написано про лязгающие цепи в руках нападавших! Конечно, Петрищенко повредился в уме — и документы это подтверждают, но... ставит ли это под сомнение его показания? Мятый листочек с расшифровкой она весь вчерашний день носила с собой в кармане. Варя обняла себя за плечи и уткнулась в стенограмму. Привидения — были. Цепи — были. И белые саваны, вероятно, были тоже: это соответствует показаниям Купчихиных. Надо признать, что ответы Петрищенко на вопросы Белова были хоть и немного странными, но по большей части логичными. Кроме вот этого: «Весело. Весело. Весело». Какое уж тут веселье... И вдруг Варю осенила внезапная, пока ещё неясная догадка. А что, если... Распахнулась дверь, и в комнату влетела довольная Катюша. — Уколола! — торжествующе сообщила она. — Завтра будет как новенький! — и добавила с восхищённым вздохом: — А ночь там такая... бархатная. Сейчас бы прогуляться по Москве... Варя торопливо спрятала листок. Сегодня насморк спас Андрейчикова от прогулки. А завтра... Неизвестно, что будет завтра. — Я погашу свет, ладно? Спать хочется, — говорит Варя, и Катюша, кивнув, замолкает. Но на самом деле Варе просто хочется полежать в тишине. Весело, весело, весело... Что бы это значило? Катюша побегала, умылась и наконец улеглась. Уже через минуту Варя услышала её мерное дыхание. Вот бы и Варе засыпать так же быстро и безмятежно... С тех пор, как в её жизни появился Данька — уже целых четыре дня — спит она плохо и беспокойно. Весело, весело, весело... Весело, весело, весело... Варя представляет Женю Белова — как он сидит за столом в кабинете, торопливо рисует стенографические закорючки, а рядом с ним — напуганный Петрищенко. «Что у вас пропало?» — серьёзно спрашивает Женя, поднимая голову от стенограммы. «Весело, весело, весело», — невнятно бормочет Петрищенко. Забывшись, она произносит эти слова еле слышным шёпотом. И ещё раз. И снова. — Весело, весело, весело... — шепчет Варя. «Вексель, вексель, вексель», — откликается бархатная ночь.***
— Я могу поговорить с банкиром Павлом Петровичем Изотовым? Туманные предположения, терзавшие Варю всю ночь, привели её утром к частному банку на Соколиной горе. — Я к вашим услугам, — кивнул Варе крупный мужчина в солидном пиджаке. Ему было, вероятно, немного за пятьдесят. Корочки ГПУ удивили его, но не испугали; умные глаза смотрели спокойно и внимательно. — Чем могу быть вам полезен? Он сидел за столом небольшого, любовно обставленного кабинета, где кроме ухоженных растений в керамических горшках и какой-то смутно знакомой, довольно-таки мещанской репродукции с щекастыми ангелочками был ещё странный, круглый аквариум на изысканных кованых ножках. В аквариуме плавала, важно раздувая жабры, золотая рыба. — У вас ведь есть сведения обо всех посетителях? Кто хранит у вас сбережения, когда и сколько снимает... — Разумеется. Вы присаживайтесь, Варвара... Александровна. А в чём, собственно, дело? Он пригладил тёмные, уже изрядно побелённые проседью волосы, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе, напор которого с трудом сдерживала единственная пуговица элегантного пиджака. «Как у Козловского», — почему-то подумалось Варе. Рыба презрительно вильнула хвостом и скрылась в каменном гроте. — Когда в вашем банке в последний раз был Герман Карлович Козловский? — Козловский? — повторил Изотов, наморщив лоб. — Это которого... Слышал, слышал... Грустная история, товарищ чекист. — Он порылся в ящике стола и вытащил большую пухлую тетрадь. — Минуту... Козловский, Козловский... Вот. Нашёл. Был двенадцатого апреля, в полдень, — сообщил банкир и поднял глаза на Варю. — Как... двенадцатого? — удивилась Варя. — Здесь не может быть ошибки? Вы ничего не путаете? — Посмотрите сами, — удивился в свою очередь банкир и ткнул пальцем в тетрадь. — Записано: двенадцатого апреля года одна тысяча девятьсот двадцать пятого. А что вас смущает, Варвара Александровна? — Но... — начала было Варя и тут же замолкла, обдумывая услышанное. — Хорошо. Зачем он приходил в банк? — Таких сведений у меня, к сожалению, нет, — отозвался Изотов, уже заметно волнуясь. — Однако... Разрешите позвать Любовь Геннадьевну? Это наш старший кассир. Все остальные данные хранятся у неё... — Зовите, — кивнула Варя. Павел Петрович грузно поднялся, вытер лоб платочком и, с тревогой оглянувшись на Варю, взялся за дверную ручку. — Любовь Геннадьевна! — зычно позвал он в приоткрытую дверь. — Будьте так любезны, милейшая, сию минуту пройти ко мне в кабинет! И книгу учёта с собой захватите. За апрель... Любовь Геннадьевна оказалась нервной дамой средних лет с нарумяненным лицом и закрученными волосами. — Нас интересует Герман Карлович Козловский. Зачем он к вам приходил двенадцатого апреля? — прямо спросила Варя. — Сейчас... сейчас... минуту, — заговорила нервная дама и, перебирая страницы, чуть не выронила книгу. — Вот. Он приходил, чтобы... чтобы... обналичить вексель. В Вариных мыслях пронеслась дикая картина: Герман Карлович Козловский, поднимаясь с холодного, тускло серебрящегося стола, щурится от яркого света ламп и сочувственно кивает эксперту Горяеву, потерявшему сознание от мистического ужаса. Не найдя ни тупоносых ботинок-бульдогов, ни модного пиджака на одной пуговице, Козловский на ходу поправляет усы handlebar, запахивается в сдёрнутый с крючка больничный халат и босиком отправляется в банк обналичивать вексель — отправляется, разумеется, пешим ходом, поскольку порядочный советский гражданин, не имеющий средств на проезд, никогда не поедет зайцем. — Интересно, — сказала Варя. — И сколько же? — Д-десять тысяч рублей, — запинаясь, проговорила та, ни на кого не глядя. — Так много? — Варя перевела взгляд на Изотова. — И часто ваши клиенты обналичивают подобные суммы, Павел Петрович? Изотов потрясённо вытирал платком мокрый лоб. — Товарищ чекист... Варвара Александровна... Поверьте, я ни сном ни духом... Любовь Геннадьевна! — повысил голос Павел Петрович. — Как такое могло случиться? Или вы не знаете, что такие деньги без моей подписи... — Я з-знаю, — пролепетала Любовь Геннадьевна. — З-знаю... Так ведь... — начала она и испуганно замолкла. — Марк Палыч были в тот день заместо вас. Марк Палыч велели выдать... — Кто такой Марк Палыч? — спросила Варя. Изотов широко распахнул глаза и растерянно теребил в руках мокрый платок. — Не может быть. Этого просто не может быть... Зарезали. Без ножа зарезали... — пробормотал он, бледнея. — Это... мой сын, — повернулся он к Варе. — Моя правая рука, управляющий банка. Я... ничего не понимаю. — У меня есть к вам ещё один вопрос, — обратилась Варя к трясущейся Любови Геннадьевне. — У вас ведь хранятся данные о клиентах банка за прошлые годы? — К-конечно, — всхлипнула кассирша. — К-кто именно вас интересует? — Интересует гражданин по фамилии Петрищенко, — спокойно сказала Варя, прислушиваясь к недовольным голосам посетителей в брошенном кассовом зале. — И все его операции по векселям. — Вы... я... сию секунду... — забормотала Любовь Геннадьевна. Спотыкаясь на нетвёрдых ногах, она засеменила к двери и боком выскользнула за порог. — Павел Петрович, — поднялась с места Варя. — Пожалуйста, немедленно закройте банк. — Как? — дрожащим голосом произнёс Изотов. — Но наши клиенты... — Извинитесь перед ними и выведите их из помещения. Все сотрудники должны оставаться на местах. Не переживайте, это временно, до выяснения всех обстоятельств. Заприте двери на ключ и никуда не выходите сами.***
— Марк. Да, это я... У нас в банке чекисты. Я говорю, гэ-пэ-у... Какая-то девчонка... Интересуется Козловским. И тем, другим... Нет, пока одна. Что мне делать, Марк? Да как же... Ох... хорошо. Я поняла. Я оставлю открытым чёрный ход... И скажи ему, пусть поторопится... Всё, — быстро сказала Любовь Геннадьевна и повесила трубку. — Вы нашли? — шагнула Варя в маленькую комнату, до отказа набитую бумагами. — Д-да... Разумеется... Вот... — Любовь Геннадьевна протянула Варе коричневую тетрадь. Ну конечно! Вот он. Вексель, обналиченный 30 мая. В то утро, когда Петрищенко уже находился на Преображенке... Конечно, бандиты знали о векселе заранее. Выследили Петрищенко, напугали до полусмерти. Забрали документы... и, возможно, кое-что из личных вещей. А на другой день как ни в чём не бывало пришли в банк и получили кругленькую сумму. Но дело Петрищенко было закрыто, и спустя четыре года бандиты решили вновь использовать старую схему... Только как же быть теперь? Надо срочно посоветоваться с ребятами. Варя шагнула к висящему на стене телефону. — Добрый день. Три — шестьдесят четыре. — Минуту, соединяю... — доброжелательно произнесла телефонная барышня. — Слушаю! — тут же сквозь шорох отозвалась трубка Данькиным голосом. — Даня, — быстро сказала Варя. — Я знаю, что украли у Козловского. Это вексель. На десять тысяч рублей. У бандитов свой человек в банке... Кажется, это сын банкира... Трубка вдруг жалобно всхлипнула и замолкла — ни шуршания, ни треска. — Даня! Даня, ты меня слышишь? — тревожно проговорила Варя, но телефон молчал. Варя с удивлением смотрела на покачивающийся в её руке огрызок телефонного провода. — Ну здрасьте, барышня, — произнёс вдруг незнакомый голос у самого её уха, и её вдруг накрыло тошнотворное облако перегара и какой-то кислятины. — Тихо! — резко приказал голос. — Да не дёргайся ты, дура, — услышала Варя и почувствовала, как ей в бок упирается что-то холодное. — И не вздумай орать. Поняла?