Мой ласковый зверь

      Сириус довел меня до гостиной и помог сесть на диван. М-да… Сначала я привыкал к лапам и хвосту, теперь пытаюсь привыкнуть к тому, что мне должно быть комфортным.       Ноги немного стонали в мышцах и суставах. Наверное, затекли. Я попытался их размять, чтобы стало легче, но стало лишь хуже, и я с тяжёлым вздохом беспомощно упал на спинку дивана позади себя.       — Жесть какая! — воскликнул недовольно я, начав активно переминать руки и пальцы, чтобы они не болели потом также, как и нижние мои конечности. — Это кошмар какой-то!       — Хм, терпи уж, у тебя особо вариантов нет, — хмыкнул Сириус, помогая мне сесть ровно. — Я скоро вернусь. Позову всех.       — Хорошо, — киваю я, для чего-то оглядываясь по сторонам. — Жду тебя. Представляю, как они охренеют…       Сириус улыбнулся и пошел на выход из комнаты. Вскоре он скрылся из моего поля зрения где-то в соседней комнате, и я смог позволить себе слегка потянуться. Спина у меня болела ни меньше, чем остальные части тела (голова в особенности, конечно же!), потому немного прогнуться назад да вперёд мне бы не помешало.       Пока Блэка носило где-то по дому, я погрузился в личные раздумья. Сперва, конечно, пульс сердца отдавался у меня в горле от волнения, так как я вспомнил о том, что одна бешеная Белочка (именно белочка!) решила устроить поджог. Причём сегодня! Страх буквально сжирал изнутри, но потом в моих воспоминаниях мелькнула ещё одна часть разговора — более приятная для меня.       Гарри — мой сын… И как это только получилось?! Почему?! Он ведь совершенно не похож на меня. Он вылитый Джеймс! Тогда как он может являться мне сыном?! Да, это немного безрассудно верить на слово Лестрейндж просто из какого-то там потустороннего диалога, но почему-то мне хочется думать, что это правда. Отчего-то мне…приятно, что Гарри является мне сыном. Я хочу думать, что он МОЙ и РОДНОЙ.       Да, мы столько лет фактически воевали с ним. Про себя я вообще молчу! Я всегда был, как зверь. Хотя почему «как»? Я и был зверем (я не про то, что я был котом). Я вёл ужасно по отношению к нему, хотя тот был всего лишь невинным и при том несчастным ребенком. Я ведь тоже когда-то был всего лишь мальчиком, которому не досталось родительской любви и признания со стороны сверстников. Гарри в этом плане, конечно, повезло больше. Друзья у него нашлись, и, как мне кажется, они самые настоящие друзья.       Я ненавидел (мягко говоря) Гарри. Презирал его только потому, что он сын Поттера! Какой я идиот… Судить маленького мальчика по его родителю и видеть в нём сплошные минусы, не замечая истины. Возможно, поэтому я даже внешне думал, что это вылитый Джеймс версии два, ноль.       Ну, словом, как выяснилось теперь, отец Гарри не Джеймс, а я… М-да… Я — супер батя просто. Браво! На своего же ребёнка гнать, что он похож на своего гадкого (согласен, я ужасен) родителя (хотя на любого ребёнка так думать не очень). Ну, я, значит, папаня, но… Как это могло произойти вообще?!       Я потёр пальцами виски, собирая в кучку все свои рассыпавшие по разные стороны мысли. Я окончательно запутался. Во всём запутался. Для начала как это вышло, я ведь…? А, нет… Минутку…       Неожиданно и именно здесь и сейчас я вспоминаю тот роковой вечер… Я вспоминаю каждую минуту, каждую секунду — каждый миг того вечера. Лили… Она тогда ко мне пришла сама. На улице были ночь и дождь. Я не мог её не пустить. Не только потому, что на улице вовсю шел ливень, но и потому, что любил её также, как и продолжаю любить сейчас после стольких лет.       Я впустил её и согрел. Дал горячего чая и, присев рядом с ней на диван, укрыл большим мягким пледом. А она продолжала дрожать, словно озябший хрупкий цветок. Ей было плохо. Джеймс ей изменил, и она тотчас рванула ко мне за утешениями. От всюду её прогнали «подружки», лишь посмеявшись над тем, что она рассказала им о случившемся (Лонгботтомы, конечно, могли бы помочь, но они уехали в какое-то путешествие). И она мне тогда сказала: «Я поняла, что друзей у меня кроме тебя никогда не было… Ты — единственный мой друг, Сев. Моя единственная надежда и опора». Ох, как же я был холоден с ней! Но как же сильно в моей груди от счастья билось сердце! Я был готов для неё на всё. И в тот вечер, а вернее ту ночь мне стало так тяжко смотреть на то, как же ей плохо от того, что сделал Джеймс.       Мне и самому хотелось прибить этого паршивца! Если уж он женился на ней, то должен был беречь, как зеницу ока! Лили меня остановила от того, что я готов был сделать против этого оленя несчастного… Только она смогла усмирить мой гнев и сменить его на милость. И так больше не может никто, кроме неё, и ныне не сможет никогда!       Я тогда смотрел на неё и думал, как она прекрасна, несмотря на то, что глаза её опухли от слёз, а сама она продолжала дрожать и, всё ближе прижимаясь ко мне, всхлипывать. Её зелёные изумрудные глаза постоянно искали во мне защиту и поддержку, и я охотно беспрекословно давал ей это. Она что-то тихо хрипло говорила (что-то в роде отчаянных извинений и истолкований о том, какая она глупая и дура, хотя это не так) и без конца запиналась, а я продолжал гладить её по рукам и огненно-рыжим волосам. Я осторожно перебирал пряди её волос, не переставали любоваться их красотой.       А мне становилось этого мало, и я уже хотел близости. Мне уже было слишком жарко. Да и кое-где это остро болезненно ощущалось, говоря о конкретных желаниях и возбуждении. Наверное, я тогда был слишком морально истощён и убит. Я уже буквально задыхался. Я даже помню, как пару раз мне приходили в голову мысли о том, чтобы пустить в себя аваду или старым добрым способом порезать себе вены (причём я об этом активно думал именно тогда, когда зеленоглазая рыжая девица явилась в мой дом). Благодаря опять же Лили, неожиданно пришедшей ко мне в тот день, того не случилось. Я остался жить. Она всегда приходила вовремя… Видимо мы тогда нуждались друг в друге, как никогда. Я был по-детски счастлив, когда увидел её на пороге, но шокирован её появлением я был, возможно, больше.       После всего, что случилось между нами, она решилась прийти ко мне. Она меня простила. А я себя нет. Она умоляла меня о том, чтобы я помог ей расстаться с Джеймсом. А я не смог. Точнее не успел… Как обычно…       Сладостный вкус её губ на моих губах хранится до сих пор. Не знаю, каким образом, ведь прошло уже целых девятнадцать лет. И все эти девятнадцать лет я думал, что потерял её навсегда, но сохраняю жизнь ЕЁ сыну. А теперь узнаю, что это и МОЙ сын тоже!       Мы были только вдвоём. Были вместе. Гроза бушевала за шаткими окнами. Внутри разгоралась буря ни меньше. Я не знаю, как всё привело к сексу. Не понимаю, почему так случилось. Но я чётко помню то, что было в процессе, а эти чувства я больше ни разу в своей жизни не испытал. Её тело, её руки, её чуть приглушённый голос. Я целовал её, не прекращая. Я сорвал с неё одежду. Она медленно сняла одежду и с меня.       Я нежно оставлял поцелуи на её тонкой шейке, плечах и ключицах. Я даже кусал её, но максимально осторожно, как бы боясь сделать больно и неприятно (а надо сказать я тогда считал, что я несу одни боль и вред). Она царапала мою спину. И лёжа подо мной, ногами обвивала мой пояс.       Лили тихо глухо стонала и то и дело повторяла мое имя. «Северус… Сев…» — говорила она, и я, ещё больше возбуждаясь, ласковым зверем продолжал целовать её, опускаясь всё ниже к груди.       Как-то мы уместились на том маленьком диванчике. Как-то не пожалели о том, что произошло. Но мы даже и не думали ни о каких последствиях. Нам было важно, что мы вместе. И я так хотел, чтобы то было вечно — всегда! Но между нами было всё ещё достаточно преград, хоть тогда мы и забыли о каждой из них.       Да, я всё ещё считал себя чудовищем. Но я был с ней ласков и нежен. Она мне всегда напоминала огненную боевую девчушку с хрупкой трепетной душой. И за свои старания тогда она мне сладко с некой любовью промурчала на ушко: «Мой ласковый зверь». Только её и больше ни чей.       Я запомнил абсолютно всё с той ночи до единой крупицы, так как это я собирался хранить до гроба. Одно из лучших воспоминаний в моей жизни. Я погрузился в ностальгию так, что перестал замечать вокруг себя всё, что происходило. А потому приход гостей в комнату меня немного напугал, заставив вздрогнуть и подскочить.       «Лучше никому не знать об этих воспоминаниях», — подумал я напоследок, усмехаясь себе под нос и глядя на вставших на пороге гостиной членов всей команды, которую привел Сириус.       — Привет, народ! — ехидно вздёрнув бровь, говорю я и пытаюсь встать, но получается у меня это плохо, и я решаю остаться на месте. — Все живы здоровы, я смотрю… О-о-о! Гарри! С восстановлением! Как ты себя чувствуешь?       Гарри ничего не ответил. Его глаза стали круглыми и огромными, как его же очки (хах, это даже забавно, похоже на стрекозу, не в обиду ему). Рот он закрыть оказался не в силах от удивления и просто в шоке смотрел.       Словом, остальные: Минерва, Уизли (Джинни и Рон в смысле), Драко, Грейнджер, Дэвид — также не могли поверить в увиденное (то есть в меня не в образе кошака). Да уж… Сколько объяснений и вопросов меня ждёт — это просто ужас! Хуже, чем на уроке в Хогвартс…