Будь этот мир другим

Его спина, плечи и руки все были в веснушках и родинках. Красиво. Андрей провёл ладонью вниз по линии позвоночника, огладил выступающую тазовую косточку, затем скинул одеяло ниже, открывая прекрасную Мишину задницу. - Рыжик, - прошептал Шевченко, зарывшись носом в растрёпанные волосы мальчишки, прикусил мочку его уха. Тот лениво дёрнулся, простонал что-то невнятное со сна, удобнее зарываясь лицом в подушку, согнул в колене ногу. Андрей оторвался от вкусной тёплой шеи, чтобы оценить открывшийся вид. Восхитительно. Он повёл пальцами между ягодиц, приласкал яички и взялся за член. Миша напрягся всем телом, сладостно длинно выдохнул, подался назад, чтобы привалиться спиной к груди Андрея, сильнее согнул ногу и отклячил задницу. Шевченко прикусил его за загривок, втянул носом одуряющий запах его кожи. - Хочу ещё, - прошептал Миша, пытаясь плотнее притереться, притягивая Андрея к себе за бедро. - Ну не каждый же день, - Шевченко вздрогнул, случайно коснувшись головкой члена растраханного Мишиного ануса (там было горячо, маняще: хотелось снова), но Андрей, взрослый и ответственный, добавил: - Нельзя часто. - Ничего и не часто, - капризно простонал Демидов, опять подался задом, дразня, - я завтра уеду, а потом в Швейцарию... Когда мы увидимся? Он отнял руку Андрея от своего члена и развернулся лицом, посмотрел своими чудесными глазами, оказалось, грустными, прижался к груди, всхлипнул, поцеловал куда-то в ключицу и затих. - Родной мой... - Шевченко погладил его по волосам, поцеловал в висок, крепко прижал к себе за плечи. Мише исполнилось 20, и его забирали в "Базель". Андрей был невероятно рад за него. "Это шаг вперёд, Мишенька, горжусь тобой," - говорил он, а сам осознавал, что чем больше Мишу будут видеть, чем лучше он станет выступать, тем пристальнее будут за ним наблюдать, тем сложнее будет скрывать эти их тайные встречи. А в том, что Демидов обязательно будет прогрессировать, он не сомневался. Он восхищался не только его глазами и потрясающе красивым телом, но и работоспособностью, здоровой упёртостью, талантом на два шага вперёд просчитывать действия соперников. Андрей не лицемерил, предрекая Мише блестящую карьеру. У мальчика были для этого все задатки и способности - оставалось только ничего не упустить. И не наделать ошибок. Как белый день для Андрея было ясно, что самой большой ошибкой в карьере Миши может стать продолжение их без преувеличения преступной связи. Кто они: признанный мастер на исходе своей карьеры (Шевченко не обманывался насчёт себя в этом плане), доигрывающий уже в родном клубе, женатый и с детьми, и молодой перспективный почти ещё подросток, выбивший своим трудом и старанием себе место в крепкой швейцарской команде, у которого впереди ещё абсолютно всё. Андрей поцеловал его в скулу, в щёку, наконец в губы. Целовал напористо, жадно, как в последний раз. Миша повернулся на спину, утягивая Шевченко за собой, заставляя его лечь сверху, подмять под себя. Андрей быстро, безвозвратно терял контроль; зажатый с боков Мишиным сильными бёдрами, он устроился удобнее, уже сам прижимался плотнее, жарче, сталкиваясь членами. Миша был удивительно убедительным, шепча: - Вы теперь будете два месяца на сборах, - и: - я не смогу приехать..., - и: - пожалуйста, я так хочу, мне надо!.. И Андрей, не в силах противиться, скользкими от смазки пальцами нетерпеливо приник к нежному входу, коротко помассировал и ввёл сразу два пальца, ловя губами сладостный полувсхлип-полустон, уговаривал: - Сейчас-сейчас. Потерпи, родной, всё отлично... Так? Теперь хорошо, Мишенька?. И лишь Демидов начал захлёбываться, стонать в голос, почти кричать, разводя бёдра, максимально раскрываясь, Андрей заменил пальцы членом.