Зима

Шел дождь, холодный и бесконечный, серый, лишенный всякого смысла. Зима еще не наступила в этих краях, где холмы были самой надежной защитой от всех невзгод. Капельки воды разбивали стеклянные поверхности луж, неуклюжими пятнами растекшихся по шершавому асфальту. Лихтенштейн вышла из своего дома под навес над крыльцом, прикрыла неплотно дверь, всем своим видом выражая неуверенность. Ее пальцы мелко подрагивали. Она не любила дождь, не любила просыпаться под унылый шум дождя, схожий с полной тишиной. В такие минуты ей становилось очень одиноко, грустно. А сегодня еще и братик куда-то ушел, не сказав ей ни слова. Холодный ветер. И точно, осень пришла... К крыльцу почти бесшумно подъехал черный автомобиль и остановился, погасив фары, распахнулась дверца с водительской стороны, и вышел высокий крепкий мужчина в темном костюме. Лихтенштейн нервно вцепилась своими тонкими пальчиками в плотную темно-лиловую юбку платья, пытаясь скрыть волнение, но все равно крупно дрожала. - Госпожа Катарина? - спросил водитель, открыв зонт и подойдя к ступеням. - Д-да, - кивнула она, плотнее закрывая за собой дверь. - Ваш багаж? Помочь чем-нибудь? - услужливо поинтересовался шофер и, увидев отрицание на лице девушки, представился, - кстати, Вергилий Вэг к вашим услугам. - К-ката-арина... Цвин-нгли, к-к вашим-м, - прошептала напуганная Лихтенштейн и сбежала по каменным ступеням, чуть не врезавшись в водителя, - можно ехать... - она села на заднее сидение машины, сложив руки на коленях, выпрямив спину. Напряжение. Страх. Она боялась, что уже не вернется домой, к брату, ведь обещали наступление конца. В такие моменты лучше всего сидеть дома и слушать тихую дробь дождя по окнам... Водитель шумно захлопнул дверцу и сел на свое место, поворачивая ключ зажигания. Заиграла приятная успокаивающая музыка, и машина заскользила по мощеной дороге. А Лихтенштейн безучастно смотрела в окно, на серый город, погруженный в странное молчание: ни человека на тротуаре, ни машины по встречке... Километр за километром, по извилистым улочкам средневекового города, по скоростной автостраде, серпантину. 100 километров в час, 150... - Пожалуйста, езжайте помедленнее... - прошептала Катарина, но водитель, похоже, ее не слушал, погруженный в свои размышления. Все быстрее и быстрее, поворот за поворотом, взметаясь на новые высоты, без остановок, а вокруг никого, только кисея дождя и холодный туман. - Пожалуйста, езжайте помедленнее!.. - снова попросила она, чуть подавшись вперед, но снова без ответа, как будто и не говорила... - Пожалуйста, помедленнее! - крикнула она. Без ответа. И не успела она опомниться, как вдруг водитель повернул к ней свое грубоватое лицо и произнес, тихо-тихо, почти не шевеля губами, будто и вовсе не он, а кто другой, кто куда страшнее его и могущественнее: - Знаешь, почему меня зовут Вергилием*?.. - Нет... - она забыла о своем страхе перед скоростью, а только лишь смотрела в черные, бездонные глаза водителя, на лице которого была кровожадная ухмылка. И в ее сердце родился новый, необузданный страх. И она догадалась... Но было поздно. Вэг резко рванул руль вправо, громко рассмеявшись безумным смехом, заглушившим даже вопль несчастной девушки, трагически прижавшей руки к груди. - Бра-а-ат! Машина легко снесла ограждение и упала в пропасть. Вниз. Бесшумно. "Прости, братик... Внизу, кажется, виноградник, видно, в этом году виноград поспеет раньше обычного и будет иметь странноватый кроваво-красный оттенок, а все, кто попробуют вино из него, не удержатся от слез... Почему все так?... Хочу домой... домой...до-мо-й... Вот бы время вспять... Всю жизнь с начала... Испей вина в молчании, брат..." Удар. Скрежет металла. "Так безболезненно, братик..." - Страшно, правда? - послышался голос из тьмы, внезапно застелившей глаза Катарине. - Да. Хотя нет, уже нет... Совсем нет... - улыбнулась Лихтенштейн. "Но все-таки немного жаль." *** Ваш рывком распахнул дверь и ворвался в просторный холл больницы, освещенный яркими лампами дневного света, и подбежал к стойке, за которой сидела очаровательная девушка-блондинка. Кроме него и регистратора в помещении было еще несколько человек, убитых горем, бесцветных и тихих, похожих на сломанных кукол. А еще куча диванов, ютившихся по стенам, обтянутых белой грубой тканью в цвет штукатурки. - В какой палате Катарина Цвингли?.. - отдышавшись, спросил он. - А... Вы... Собственно кто?.. - непонимающе сморщила лобик девушка, устремив на пришельца подозрительный взгляд. Да и было чему удивляться: Ваш был одет в военную форму, с которой потоками стекала вода, на поясе висел нож в кожаных ножнах. - Ее брат, Ваш Цвингли. Мне позвонили, сказали, она пребывает здесь. - Швейцария уже вернул себе самообладание, и больше его лицо не выражало полного смятения и отчаяния, которое царило в его душе. - Палата 3⅔, - постучав по клавиатуре, сказала блондинка, - Вы можете к ней зайти прямо сейчас, если, конечно, оденете бахилы, - заявила она, бросив многозначительный взгляд на перепачканные в грязи армейские сапоги посетителя. - Благодарю, - кивнул Цвингли. Уже через пару секунд он бежал по лестнице, такой запыленной, что, казалось, никто бы и не заметил, пройди здесь целый взвод с ведрами грязи, но Швейцарии было не до этого, не до обтрепанных стен, несвежих занавесок и даже не до отвратительного запаха гнили, застоявшегося в недвижном воздухе. Сейчас было важно лишь увидеть сестру… Преодолев три пролета ступеней он наконец остановился перед низкой облезлой дверью, чуть приоткрытой. Из-за нее по полу задувал легкий сквозняк, шуршащий в плохо подогнанных половицах. Видно, это здание не один десяток лет грезило о ремонте, но так и не добилось должного внимания людей, и потому тихо рассыпалось в пыль. Как здесь еще можно держать больных? Ваш уверенно распахнул дверь и вошел в длинный темный коридор, такой же тихий и потрепанный, как и холл. Сразу в глаза бросались обшарпанные стены, по которым стекала дождевая вода, голые и покрытые плесенью. Следом Цвингли заметил и окна, через которые еле-еле струился свет, ибо они были заколочены прогнившими досками, которые прикрывали грубые белые, похожие на холст, занавески. Он неуверенно зашагал по не внушающему доверия паркету, испуганно прислушиваясь к звукам, доносящимся из самого конца этажа: то были чьи-то голоса или, быть может, просто скрип веток дубов, растущих за больницей... Через минуту он стоял перед новой дверью, выглядевшей не лучше той, что вела на этаж, собрался с мыслями и отворил ее, бросив короткий взгляд на покосившуюся и выцветшую табличку: "3⅔". Он оказался в небольшой комнате, где воздух был куда более свеж, чем в коридоре, но все равно пропитан сыростью. В палате было холодно и темно - единственное окно в торце помещения было зашторено и заколочено; вдоль стен стояли две кровати: одна пустая, без простынь и подушек, на другой же лежала малышка Лихтенштейн. Ваш подошел к ней, всматриваясь в ее лицо, бледное и наполовину закрытое бинтами, не представляя, как такое могло произойти. - К сожалению, нам не удалось сохранить ее левый глаз, - вдруг раздался голос за спиной Цвингли, и последний резко обернулся, чуть не потеряв при этом равновесие. - Что? - бессознательно поинтересовался он, неуклюже взмахнув руками. - Нам не удалось сохранить ее левый глаз, - повторил человек, прислонившийся к косяку. Вся его поза выражала расслабленность и пренебрежение, а улыбка, насколько это была улыбка, выглядела насмешливой и натянутой; одет этот человек был в белый форменный халат поверх, кажется, блузки, и Ваш сделал умозаключение, что этот человек врач… - Ее глаз… значит?.. - с невообразимой тоской в голосе прошептал Цвингли и почувствовал волну тепла, ту, которая приходит лишь перед потоком слез, - жаль. Врач тихо усмехнулся и достал из кармана пачку сигарет, длинные худые пальцы делали это так привычно и изящно, что оставалось только завидовать. Цвингли отвернулся и склонился над сестрой. - Ты ее брат? - спросил доктор, зажигая сигарету, и, не дожидаясь ответа, продолжил независимым тоном, который совсем не подходил к обстоятельствам, - как к стати. Честное слово, не ожидал, что малыш Швейцария заглянет к нам на закате мира!.. Что творится, что творится!.. Страны снова вернулись в нашу больницу, да еще кто: Швейцария да Лихтенштейн. Не густо, конечно, но тоже не плохо. Хотя, если честно, Ване я бы радовался больше... - Что?.. - только и вымолвил ошеломленный Цвингли. Доктор выдохнул облачко дыма так независимо и вдохновенно, как будто он не курил, а писал великую картину. - Не знаешь, как я тебя узнал? Не удивительно. Совсем нет. Даже, могу сказать, я именно такой реакции и ожидал, не меньше, - он замолчал, делая новую затяжку. - Как ты узнал?.. - спросил Ваш, снова отрывая взгляд от мертвенно-бледного лица сестры. Он взглянул в глаза доктору, которые странно сияли в тусклом освещении, и увидел в них насмешку и с этим тоску, всепоглощающую, неизменную, как солнечный свет по утрам. Лицо врача не выражало ничего, кроме задумчивости, от былой улыбки не осталось и следа на тонких губах. Такой спокойный, решительный взгляд, расслабленная поза... Что-то было не так. Как будто чего-то не хватало или было слишком много. Так странно. Ваш сощурил глаза, разглядывая посетителя. Острые скулы, подбородок, чуть сдвинутые, аккуратные темные брови, тонкая шея, широкие плечи... Все как в обычном человеке, но что-то не то. Длинные пальцы с аккуратными ногтями, тонкие аристократичные запястья, мускулистые предплечья... Чуть загорелая кожа, полупрозрачная в бледном свете. - Есть способ, - рассмеялся доктор, - знать страну в лицо. Или знать, когда ее увидишь. Все просто. Кстати, чтобы избежать лишних разговоров, скажу: зови меня Unmögliche Böse. Или просто Локи, - все та же насмешка в голосе, пронизанная презрением и тоской. - Так... ты что использовал? - в сердце Цвингли закралось подозрение. - Невозможное зло, говоришь? - Ваш коснулся кончиками пальцев рукояти ножа, висевшего на поясе, привычный жест… - Я знал ее в лицо. А ты... Кто другой еще мог прийти сюда к ней? - снова усмешка, следом затяжка и снова дым вырывается из его легких. Но теперь Ваш скорее услышал боль в нечаянно оброненной фразе. Лишь нота, чуть сорвавшая привычную мелодию безразличия, только чуть урезанный звук... И новая грань характера незнакомца открылась Швейцарии. - Значит, все просто? - Цвингли убрал мокрую челку со лба и уставился на Локи. - Не верю. - Это уже твое дело, - несколько неярких искр сорвались с тлеющего конца сигареты и закружились в недвижном воздухе, потухая. Доктор чуть шевельнулся, стряхивая пепел, и снова застыл в проходе, недвижно, как статуя. Цвингли сделал неуверенный шаг в сторону нового знакомого и остановился, вглядываясь в его серебристые глаза, расфокусировано созерцающие окружающую действительность. "Серые, как утренний туман." Такие поэтичные сравнения приходили ему в голову очень редко, лишь в исключительных случаях. И только в адрес прекрасных девушек. И Вани Брагинского, которого он всегда подсознательно сравнивал с океаном то тихим, то бушующим... Манящим. Далеким. Готовым поглотить в любое мгновение. Сильным. Швейцария тряхнул волосами, отгоняя навязчивые мысли прочь. Но далеко от мыслей уйти не удалось, ибо прямо перед ним стоял врач, задумчиво зажавший во рту сигарету. Такой по-своему красивый и безразличный. Точно камень или пень какой. - Тебе страшно? - вымолвил Локи, подавшись вперед. Теперь между ним и Вашем оставалось чуть больше половины шага и огромная пропасть непонимания, - задумался о чем, нии-сан? - теперь в голосе звучала насмешка, явственная, пропитанная желчью и злобой. - Нет, meine kleine Schwester, - неожиданно для себя усмехнулся Цвингли, ожидая реакции доктора на столь грубую шутку. - Что? - удивился Локи, еще больше сокращая расстояние до швейцарца, - kleine Schwester значит?.. - Ваш поднял взгляд на лицо собеседника. И увидел в потемневших глазах и заострившихся скулах немую угрозу. Взмах. Удар. Ваш упал на колени, коротко вскрикнув от внезапной боли, пронзившей все его тело. Снова удар, но теперь уже небрежный, пришедшийся в грудную клетку носком ботинка. Но уже излишне, ибо обмякшее тело блондина больше не могло подчиняться хозяину, распластавшись на пыльном паркете, настолько внезапна и сильна оказалась боль. Врач опустился на колено возле низверженного Швейцарии и небрежно потушил сигарету о запястье побежденного, оставляя грубую отметину на светлой коже. Тот только слабо попытался шевельнуть рукой, но безуспешно, все его мышцы обмякли и отказывались повиноваться. Лицо победителя исказила кровожадная усмешка. - Kleine Schwester значит?.. - стиснув зубы, прошептал доктор, запуская свои тонкие пальцы в золото волос противника. Швейцария весь сжался от неясного страха. Его пугал доктор, так властно взирающий на мир, ожесточенный, романтичный в каждом жесте, грубый, сильный. И этот страх - страх за свою жизнь - побудил его не шевелиться, пока мучитель вглядывался в его лицо, придерживая его голову за волосы. Пронзительный, бегающий взгляд, как будто ищущий сходство в чертах лица с чьим-то лицом. "Миа..." - расслышал тихий шепот Цвингли. И лишь когда доктор бросил его тело на холодный пол, он вспомнил о сестре. Но не почувствовал страха за нее. Не почувствовал ничего, кроме телесной боли от падения. Ничего душевного, совсем ничего. Он закашлялся, вдохнув пыль, похоже, не выметавшуюся отсюда ни разу за месяц. И так тошно вдруг стало у него на сердце... А Локи же вдруг поднялся на ноги, медленно, как будто только пробудившись ото сна, помутившего сознание. Странная тень на секунду упала на его бледное лицо, затемнив расфокусированные глаза. Чем дольше Ваш наблюдал за этим странным человеком, тем больше казалось ему, что доктору совсем не легко управлять мышцами глаз. Это выдавал и взгляд, и странные движения рук, как будто бы он за что-то незримое хватался, пытаясь найти опору для рук, более надежную и красноречивую, чем все реальное. Как слепец. - Цвингли?.. - вдруг удивленно проговорил врач, бросив быстрый взгляд на парня, распластавшегося на полу, дрожащего от холода... или страха?.. - Чт-то?.. - несвязно пробормотал доктор, стиснув виски пальцами, как будто мучился от головной боли или пытался что-то вспомнить, что постоянно ускользало от внимания. Ваш даже повеселел от настолько потерянного вида мучителя и немного пошевелился, пытаясь подняться. Локи привычным движениям достал помятую пачку и тут же зажал в зубах сигарету, после чего стал искать зажигалку в карманах халата, джинс. С каждым мгновением все нервознее, нетерпеливее. Его пальцы подрагивали, взгляд вдруг стал колким, бегающим, раздраженным. Так продолжалось не меньше полуминуты, а потом вожделенный предмет нашелся. Знавшая и лучшие времена зажигалка исторгла маленький язычок пламени, зажигая сигарету. Затяжка. Успокоение. - Что разлегся? - сквозь зубы бросил Локи, отходя к выходу из комнаты и облокачиваясь на косяк. На миг выражение его лица стало неопределенным, встревоженным, но вскоре исказилось до прежнего, только встревоженный взгляд выдавал волнение, охватившее душу доктора. Поняв, что швейцарец отвечать не собирается, врач заговорил снова, небрежно стряхнув с сигареты пепел, аккуратной шапочкой окутавший конец тлеющей сигареты, - хочешь, расскажу одну замечательную историю? Она правда очень интересная, хотя с первого раза не очень хорошо усваивается... но, думаю, тебе это под силу... Так что? Ваш напряг все свои ноющие мышцы и поднялся с пола, ибо не привык сдаваться без боя. Встал, пошатнувшись и попытавшись схватиться кончиками пальцев за холодный воздух, пропахший сыростью. Поднял взгляд на мужчину в белом халате и чуть кивнул, стараясь не упасть. Но все-таки равновесие оказалось недостижимой целью для поверженного блондина, которого шатало из стороны в сторону, а странное головокружение не давало сориентироваться в пространстве, размывая все предметы, вращая комнату вокруг, и Вашу вдруг стало казаться, что он смотрит в какой-то диковинный калейдоскоп с множеством маленьких осколков стеклышек, цветных, звонких, перекатывающихся по поверхности линзы, сталкивающихся в одним только им известном танце. Звяк-звяк. Цвингли снова пошатнулся и рухнул на пол, даже не попытавшись смягчить падение. Его голова прошла всего в сантиметре от стальной ножки сестренкиной кровати, и он остался жив, не проломил себе череп. Но может ли страна так просто умереть?.. Доктор мрачно улыбнулся и подошел к Швейцарии, коснулся кончиками пальцев его пылающей щеки и плавным движением убрал светлые волосы с прекрасного лица, смотря на страну как на неразумное дитя. - Кажется, ты себя плохо чувствуешь? - ногти чуть царапнули светлую кожу Ваша, по лицу подобно тени проскользнула теплая улыбочка. - Тогда сказочку придется оставит на другой раз. - Все... нормально... можешь рассказывать... - выдавил из себя швейцарец, - я... с удовольствием послушаю... Локи кивнул, отошел на пару шажков, после чего и начал свой странный рассказ: - В далеком-далеком королевстве, где в каждом саду росли персиковые деревья, жила-была королевская семья. Король, Королева, Принц, Кронпринцесса, Принцесса, и были они они очень дружной семьей, правили королевством мудро, никого не обделяли вниманием, были верхом судебной власти, а потому не было в королевстве разногласий среди жителей. Это было очень счастливое королевство, - тут он ненадолго замолчал, подбирая слова. - А потом завяли и погибли персики... Тогда и пришла пора несчастий: погибли Король с Королевой от страшной болезни, именуемой старостью. И жители восстали, не желая принять их гибель и их наследницу, Кронпринцессу. Погрязло все королевство в кровопролитных воинах, и власть захватил жадный, глупый Слуга. Но, вот удивление, все мысли и слова его, и даже привычки - все было словно малышки Кронпринцессы. Дивился народ, но благодарил небеса за мудрого правителя... И цвело королевство еще сотни лет, ибо кто бы не восходил на престол, все были похожи на Кронпринцессу, мудры и справедливы. Так оно цветет и до сих пор, это королевство, хотя и поменяло оно свое имя сотни раз, и в садах растут прекрасные черные розы да вереск... - он замолчал, задумавшись. - А Принц и Принцесса навеки остались одиноки. И больше никогда не видели свою любимую сестру, что была им дороже всего на свете... Такая вот грустная история. В упрощенном варианте. - Интересно, к чему этот рассказ? - пробормотал Ваш, переворачиваясь на спину и рассматривая высокий потолок, некогда, похоже, украшенный лепниной, которая с течением времени отвалилась от сырости. Лежать на полу Цвингли приходилось не часто, так что он наслаждался этими короткими мгновениями полной безмятежности. Теперь он не чувствовал себя таким разбитым, как секунду назад. Его тело стало вдруг легким, почти невесомым, послушным... Он пошевелил пальцами рук и понял, что вся боль ушла. Словно он приходил сюда только для того, чтобы выслушать эту странную "сказку". Но какое-то странное волнение вдруг зашевелилось в его душе, заставив сесть и бросить быстрый взгляд вначале на Локи, а потом на Катарину. Все в порядке... - Знаешь, а ведь эта история не просто сказка, - заметил врач. - Мне безразлично, - откликнулся Швейцария. - Зря ты так легкомысленно относишься к моим словам, потом еще пожалеть сможешь, нии-сан, - невесело усмехнулся мужчина в белом халате, - кажется, тебе лучше? Тогда ступай с глаз моих долой. Ваш поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли, песка, грязи, налипшей на влажную одежду и кожу. Он хотел бы забрать сестру с собой, да, видно, он не сможет о ней позаботиться лучше врачей. - Что ж, зайду еще, Stoff Raucher, - и Цвингли вышел в коридор. - Совсем скоро, - прошептал он, затворяя за собой дверь. Ему вдруг стало холодно. Как будто кто-то вылил на него ведро холодной воды, не предупредив. Цвингли зашагал вперед, оставляя позади все сомненья и страх за жизнь своего единственного близкого человека. И, кажется, никто не увидел блеклой тени, что скользила по стенам коридора, лестницы, холла и домов за ним, пока он бежал под проливным дождем.