Зов крови

Сюэ Ян с глухим рыком навалился на даочжана и бросил его на разобранную постель, не удосуживаясь более отвечать на прямые насмешки. Сяо Синчэня хотелось безостановочно трогать, грубо, болезненно прикасаться к мраморной коже, просто чтобы оставлять на ней глубокие отметины, демонстрировать собственную власть над другим существом. Над его телом. Однако, сам он не был способен на ласку. В системе ценностей кровавого капитана не существовало любви, понимания, ласковых слов. Проще говоря, всех тех эмоций и чувств, кои католические святоши зовут "праведностью", а испанские корсары — слабостью. Но мир Сюэ Яна был намного жестче и страшнее, чем мир европейцев. Здесь был он сам — капитан и вожак, скорый на гнев и расправу, но хитроумный и осмотрительный как стая лисиц. В его мире доброта и любовь окончательно и совершенно погибли. Зачем они были ему в жестоком мире инстинктов и схваток? Здесь вполне хватало случайных связей, а теперь и Сяо Синчэня — еще одной жертвы судьбы. В этом они были чем-то похожи. Сяо Синчэнь, его нежданное приобретение, мягкий и сдержанный, но умеющий быть непреклонным, решительным... В его мире что доброты, что любви — даже с излишком, только здравомыслия порой не хватает. И смех, и грех. И урок на грядущее. Сюэ Ян грубо срывал одежду с распластанного тела под ним, не распаляя поцелуями, не пытаясь ласкать и готовить. Ему было плевать. Ему была не нужна ответная ласка, скупые объятия и поцелуи, не нужно распаленное сладострастием тело и мало-мальская увлеченность партнера. Его заводило лишь осознание собственной силы, он упивался возможностью овладеть понравившейся игрушкой, ему нужна была только горячая похоть, только животная сила, только возможность развернуть истерзанное тело удобнее и драть что есть силы, удовлетворяя бушующие вихрем инстинкты. Капитан рывком поднял трясущегося и малосоображающего Сяо Синчэня, развернул лицом к простыням, вздернул, заставляя встать на колени. Тот подчинился, но несколько вяло, будто был оглушен резким переходом от слов непосредственно к действию и видел происходящее сквозь дурманящую пелену. — И заметь, — горячо выдохнул Сюэ Ян, давая волю глумливой иронии. — Мои молодцы сношали бы тебя по-сухому. Так что, будь благодарен. И как бы в подтверждение этих слов, капитан зубами выдернул пробку из небольшого фиала, который, видимо, предусмотрительно раздобыл заранее. Опрокинул его себе на ладонь, нетерпеливо размазывая меж чужих бедер. Очевидно, он бы забыл и про то, будь сейчас на месте Синчэня кто-то иной, менее интересный. Сюэ Ян ни с кем кроме него не стал бы миндальничать. Наконец он все же вошёл, грубо, резко, распирая пленника изнутри, проникая в него жёстким, единым порывом. И сразу же, не интересуясь ни чем, кроме своей бушующей страсти, двинул пару раз бедрами, остро вгоняя себя в узкую глубину. — Что, правда я первый? — цинично уточнил он, тяжело дыша и вбиваясь в жаркое тело с безжалостной силой. — Ооо… Как же прекрасно. Сяо Синчэнь и правда казался ему прекрасным — тут кровавый капитан нисколько не кривил душой. Узкое, невинное тело, болезненно и горячо зажимающееся, реагирующее на все его действия так быстро, так хорошо делало из него неспособного на размышления зверя. Синчэнь не отвечал на его заявления, он задушено хрипел, до крови терзая дрожащие губы и кажется, сглатывал невольные слезы. Он старался уйти и абстрагироваться от происходящего, но ослабшее после болезни тело сдавалось и реагировало несколько… странно. Но Синчэнь упрямо молчал, давая понять, что капитан от него ничего не дождется. Сюэ Яна это не особо интересовало. Он вцепился одной рукой даочжану в затылок, другой же скользнул у него между ног и до боли сжал подрагивающее в болезненной пульсации естество. Пленник вымученно захрипел, теряясь в мешанине боли и наслаждения, которое время от времени в нем просыпалось, комкая пальцами простыни и задыхаясь от тяжелого воздуха. Повсюду витал тяжелый смрад из смеси масла, боли и похоти, охватывающий все пространство каюты. Время замерло для Сяо Синчэня и двигалось с мучительной безысходностью сладковатого боли-кошмара, когда мыслей нет, а чувства слишком противоречивы, чтобы что-то посреди них осознать. Наконец Сюэ Ян кончил. Произошло это как-то резко и рвано, как и вообще все, что происходило до этого. Но до расплывающегося сознания Сяо Синчэня не сразу дошел произошедший момент. Просто горячая, тугая жара, режущая и саднящая изнутри, вдруг притупилась, давая на секунду испытать больное, унизительное удовольствие. Холодом и конвульсивным трезанием прокатился ее отголосок по низу живота и ходуном ходящим конечностям. А следом за этим стало стыдно и влажно. Но это от понимания, что именно сейчас произошло. Сюэ Ян напоследок сдавил естество даочжана в ладони и вышел из доведенного до изнеможения тела, размазывая чужое семя единым движением от паха и до груди. А затем оттолкнул от себя опустошенного болью и оргазмом Синчэня, развернул к себе, заставляя глядеть прямо вверх, и безжалостно впился в губы, кусая их в кровь голодным, звериным поцелуем. И так же легко отстранился, неприятно облизываясь. — Даже твоя кровь, и та сладкая! — хрипло сказал он и страшно, неистово захохотал. Сяо Синчэнь лежал сжавшись. Его тело трясло от боли и шока, стыд и досада жгли душу и заливали ужасом щеки, глядеть в лицо Сюэ Яна совсем не хотелось. Он закрыл глаза, ощущая что меж ресницами влажно. — Замучился? — нежно промурлыкал капитан, придвигаясь ближе и утыкаясь носом в чужое плечо. — Загнал я тебя. Ну все, спи. Жаль, второго захода я от тебя не дождусь. Жа-аль! Впрочем, ты еще не вполне здоров... Сяо Синчэнь аж задохнулся от столь неслыханной наглости. Он долго молчал, зло и хрипло дыша, со скулящим, стонущим свистом. А затем вдруг развернул к Сюэ Яну пылающее, смятое, злое лицо и стальным голосом выдохнул в самые губы: — Похабник. Изверг. Животное. *** Сяо Синчэнь приоткрыл глаза и уткнулся лицом в простыню, содрогаясь от несильной, тупой боли. Но немощь тела волновала его в последнюю очередь, если не сказать — не волновала совсем. Его душа ныла, переполненная горечью и унижением, раненная острыми краями чужой жизни, чужого сердца и существа, жестокого, но невыносимо страдающего. Правда, Сяо Синчэнь пока не вполне понимал это. Он подтянулся, избегая глядеть по сторонам, но более всего боясь обернуться и увидеть рядом с собой капитана. Грязное клеймо "обрезанного рукава" въелось в его личность и душу, отравляя подло, исподтишка. Синчэня глубоко возмущала безнравственная способность кровавого капитана пользоваться своим положением и наслаждаться чужими страданиями. Ему была противна природа зверя, упивающегося властью, берущего свое жадно и грубо, опустошающего чужое тело и душу. Синчэнь попробовал встать, обуреваемый подобными мыслями, но в этот самый момент прохладная рука Сюэ Яна скользнула по его пояснице и настойчиво притянула к себе. — А ты мне даже понравился, — сонно хмыкнул тот, утыкаясь лицом в загривок даоса. — Ты сладкий, ты сама чистота. О, как ты мне нравишься, Син-чэнь. Синчэнь стиснул зубы и сделал попытку вырваться. Капитан не позволил ему уйти. — Ты что же это, сердишься? — развязно хмыкнул он. — Ну-ка, не злись, хватит. Твои синяки и моя некоторая неосторожность — это такие мелочи. Это все заживет. Сяо Синчэнь дёрнул плечом. — Я не злюсь, — отстраненно и укоризненно бросил он. — Просто рассчитывал, что ты хоть чем-то отличаешься от пьяных матросов. Сюэ Ян хрипло захохотал. — Мы это с тобой обсуждали, — лениво напомнил он. — Они были бы в два раза грубее, в четыре — безжалостнее, не дали бы тебе выпить и сношали всухую. Хочешь попробовать с ними и сравнить ощущения? — Животное! — сплюнул сквозь зубы Синчэнь. — Как пожелаешь, — глумливо откликнулся капитан и снова вжался лицом в груду чужих, перепутанных волос. — Мне тоже сперва подобные утехи не нравились. Я дам тебе время отойти и смириться. Не злись. Сяо Синчэнь трепыхнулся с удвоенной силой, но руки кровавого капитана вцепились подобно тискам в его тело и не дали уйти. — Да кто вы вообще такой, чтобы судить людей и наслаждаться их болью?! — возмутился несчастный даочжан, измученный настолько, что не способный уже отличать хорошее от плохого, не способный подобрать нужных слов. — Капитан! Что ты, безжалостный и беспощадный, страх и ужас морей, знаешь о боли униженных, о страдании загнанных, о стыде совращенных? Что ты такое, чтобы прятаться за собственной славой и вырезать свое счастье из живых тел мучеников?! Проговорил и сам испугался жестокой ярости собственных слов. Сюэ Ян, что странно, молчал. Лицо его приобрело схожесть с посмертной маской, губы неровно заломились. — Я? — тихо переспросил он и залился восторженным хохотом, звенящим от гнева и горечи. — Знаю?.. Что... я знаю? Да иди ты, Синчэнь!.. Убирайся вместе со своими даосскими обидками к морскому дьяволу в задницу! Не заткнешься — на шкуры пущу. Капитан Кровь ядовито оскалился, демонстрируя звериные зубы и насмехаясь ледяными глазами. А затем откинулся назад, к стенке, и через три минуты опять захрапел.