Зов крови

Печально известный практически каждому моряку капитан Сюэ Ян, по прозвищу «Кровь», само собой, с поправкой на звучание языка, взял на абордаж испанский галион «Инфанта» одной лишь смекалкой. Произошло это в сентябре 1583 года. Доктор Лотарь Хартманн с удовольствием отдал бы все, чтобы никогда не видеть этого человека. Однако, судьба распорядилась иначе. В середине июня он в качестве бортового врача взошел на «Инфанту» и провел в Карибских морях три с небольшим месяца, до тех самых пор, пока галион не был захвачен пиратами. В то несчастное утро доктор Хартманн проснулся с несильной мигренью и странным предчувствием грядущей беды. Так оно и случилось. И вот, теперь он стоял в шеренге трепещущих пленников, коих с криком и хохотом, лопоча что-то на своем, непонятном для доктора языке, узкоглазые, скуластые матросы вытолкали на палубу джонки, заметно уступающей «Инфанте» в размерах. Капитан оказался высоким, гибким мужчиной с красивым лицом, не лишенным того страшного высокомерия, которое проявляется лишь при случае, и той ядовитой харизмы, что заставляет девиц терять голову. Доктор знал подобных головорезов, любимцев всех миловидных шлюх, в любом из портов на Карибах. Знал он, и что каждая более-менее привлекательная женщина испытывает к мерзавцам нежные чувства, и даже губернаторские дочери носят под корсетами записочки, полные лживой любви. Доктор презирал подобных людей. Меж тем, капитан Кровь взмахнул красивой рукой, в которой был зажат широкий клинок, и резко бросил что-то своим людям. А затем повернулся к пленному капитану, которого подвели к нему два широкоплечих матроса и бросили к ногам своего вожака. — Это вы — капитан «Инфанты», посланный испанской короной, чтобы убить меня? — обратился он к пленнику на своем языке. Какой-то матрос, разумевший по-английски, бегло, но ломано повторил слова своего капитана. Доктор Хартманн, не знавший об этом ровным счётом ничего, скрипнул зубами. Он-то думал, что «Инфанта» везёт ценные грузы, но никак не занимается убийствами и разбоем, защищаемая своим католическим королем. Сам он был немцем, однако, воспитанный в папской вере, невольно вспоминал об этом. Время от времени. Пленный капитан вскинул голову и отвечал по-испански, что не станет унижаться перед косоглазой собакой и говорить на языке британских свиней, что если разбойнику надо, он может убить его, но он, истинный католик не унизится перед кровавым язычником. Капитан Кровь не понял ни слова, однако, интонации уловил прекрасно. В его глазах полыхнул гнев. Он взмахом руки приказал оттащить капитана, а затем крикнул что-то своим людям, и все те же матросы с невозмутимым видом привязали испанца к грот-мачте. Обернувшись к перепуганной насмерть команде, Сюэ Ян бросил с лёгкой ухмылкой стандартную в таких случаях фразу, но на беду простые матросы не знали ханьского языка. Тогда капитан повторил ее на плохом испанском. Ни единый голос не ответил на этот призыв. Доктор Хартманн понял, что они обречены. Но только он так подумал, только собрался мысленно воздать мольбу Господу, как кто-то из команды пиратского судна, обратился к капитану, что-то ему объясняя. Доктор, как уже было сказано ранее, не мог понимать ханьской речи, однако, в его душе вдруг поднялось странное, предчувственное волнение. Сюэ Ян хмыкнул, его губы скривились, однако, задав лишь один вопрос, он лениво махнул рукой. Это означало согласие. Человек, говоривший с самим Сюэ Яном столь непринужденно и смело, не боясь его рассердить, поразил бедного доктора. Хартманн вытянул шею, силясь получше рассмотреть тонкую, светлую фигуру, что до этого сидела поодаль, на лестнице, стараясь не смотреть в сторону осуждённых. Но вот, фигура приблизилась, и доктор Хартманн наконец смог рассмотреть этого странного человека. Смельчаком оказался молодой мужчина, чье лицо только-только утратило черты девственной юности, тоже из ханьцев. У него было светлое, приятное лицо, завораживающее правильной четкостью черт, располагающая гибкость движений и ласковый голос, столь не похожий на ядовитую сталь капитана. Одет он был чище и опрятней других, хотя светлые одежды были очень просты. Доктор назвал бы их аскетичными. — Есть ли среди вас врач? — спросил мужчина, приближаясь к шеренге. Он говорил на испанском с певучим акцентом. Однако же, это не портило речи. И заворожённый то ли мягкостью черт, то ли спокойным, красивым голосом, то ли самим ощущением, которое производил этот статный, светлый юноша в окружении убийц и разбойников, доктор Хартманн сделал шаг вперёд. — Вы врач? — спросил юноша, щурясь. — Это правда? Мне нужна ваша помощь, поэтому, если вы не смыслите в медицине, советую вам признать это сейчас. — Я врач, — кивнул Лотарь Хартманн, прочистив горло. — И я действительно могу оказать посильную помощь. Однако... — он запнулся, не зная как обращаться к этому человеку. —...сударь, прошу вас помнить, что я не убийца, я призван, чтобы исцелять людей, а не отнимать у них жизни. Я помогу вам с условием, что мои действия не станут приговором другим. Юноша опустил глаза и тепло улыбнулся одними губами. — Я даю вам слово, доктор, — неожиданно твердо сказал он, поднимая на Хартманна завораживающий взгляд неожиданно светлых глаз. — Идите за мной. И Хартманн несколько поспешно рванулся за ним. Точнее, за метнувшимися на ветру складками светлой одежды, сжимая в руках саквояж, который так удачно смог захватить и который у него не отняли. Капитан Кровь окликнул их на полпути, но покровитель Хартманна без страха и колебаний поднял на того взгляд и сдержанно ответил на своем языке несколько отрывистых слов. Сюэ Ян откинул голову назад и захохотал, обнажая острые клыки, а затем махнул рукой — дескать, что с тобой делать? — ступай. — На этом корабле есть несколько пленников, пострадавших от нападения, — тихо сказал юноша по-испански, вновь обращаясь к доктору Хартманну. — И среди них — беззащитные дети. Один из них болен уже несколько дней, двое ранены... Не буду утруждать вас рассказом, вы сейчас все сами увидите. Я попросил капитана освободить врача, чтобы он им помог. У Лотаря Харманна на языке крутилось множество разных вопросов, начиная с того, кем является его спаситель и почему к его просьбам прислушивается капитан, и заканчивая тем, какими ветрами занесло это великодушное и сострадательно создание на корабль мерзавца Сюэ Яна. Но он не смел их задать. — Почему здешний лекарь не может лечить их? — спросил он наконец. — Я наслышан о чудесах мммм... вашей медицины. Юноша горько усмехнулся. — Это дети принадлежат к числу европейцев — произнес он таким тоном, будто это все объясняло. — И что же? — Скажите, доктор, если бы на вашем корабле умирал пленный ребенок-раб, мой земляк, дитя моей нации, озаботился бы ваш капитан его здоровьем? Сколькие бы из ваших коллег решились его лечить? Лично вам бы позволили сделать это? Хартманн потерялся. На его памяти подобного никогда не происходило, а потому, он даже не знал что ответить. Юноша усмехнулся, глядя на него без отрыва. — Нет, доктор, — наконец сказал он. — Я знаю об этом. И я, и наш капитан испытали на себе это однажды. Сюэ Ян ненавидит вас, европейцев, а потому, никогда не придёт на помощь вашим детям. Наши доктора никогда не станут тратить свои снадобья на чужаков, да и им не позволят этого сделать. Но чужой врач — дело иное. Вы — последний, кто их может спасти. Хартманн ощутил, как ужас обжёг его щеки. Ему стало неуютно от мысли, что именно пережил этот юноша и как ему приходится здесь, сострадательному к любому, посреди гнезда убийц и злодеев. От этих мыслей его затошнило. — Как ваше имя? — тупо спросил он, не зная чем занять свои руки. Светлый юноша обернулся и изумленно вскинул тонкие брови. — Зовите меня даочжан, — наконец произнес он после секунды раздумий. — Меня все так зовут. — Да-да, конечно — кивнул головой доктор Хартманн. Он подозревал, что у этого прозвища есть некоторое значение, однако, не зная чужого языка и обычаев, мог лишь бессильно теряться в догадках. Меж тем, даочжан откинул решетку трюмового люка и взмахом руки попросил доктора следовать за собой. Они спустились по узкой, пахнущей солью и гнилью лестнице в темную глубину трюма, где прямо на полу тускло горела свеча, разбрасывая вокруг себя стрелы золотистого света. Люди, с десяток грязных, изнуренных людей разного пола и возраста, сидели по углам, тесно прижавшись друг к другу. В спертом воздухе носился дух горечи, и запах давно немытого тела ударял в ноздри сразу же, стоило только оказаться внутри. Где-то тихо плакал ребенок. Где-то вполголоса лепетал сбивчивый, женский голос. Где-то раздавалась возня. Где-то в углу что-то хрустело. — Прошу вас — сказал даочжан, простирая ладонь в темноту. Доктор Хартманн не придумал ничего лучшего, как подчиниться. Далее, дел оказалось невпроворот. Хартманн бегло осмотрел больных, перевязал и смазал особо тяжёлые раны, а также не удержался от некоторых наставлений. Ласково советуя бледной стайке рабов придерживаться простеньких правил и беречь расшатанное здоровье, он неотрывно глядел только на даочжана, замершего у стены. Тот спокойно наблюдал за этой возней, сидя на лестничных ступеньках. Светлые глаза были прищурены, губы изгибались в улыбке. — Нам стоит пока остаться тут, — мягко сказал даочжан, когда доктор кивнул, давая понять, что осмотр окончен. — Там, наверху, идёт бойня, вашего капитана разделывают живьём как скотину, матросы пьяны от рома и крови. Помолитесь за его душу вашему богу, если он вызывал в вас сочувствие. — Вы боитесь их? — брякнул Хартманн, не успев как следует подумать. Его, как видимо, одурачила мягкость манер даочжана. Тот с минуту смотрел на доктора со снисходительной насмешкой во взгляде. Затем медленно покачал головой. — Я здесь уже долгое время, любезный доктор, — неспеша начал он. — На корабле, на «Цзянцзае», бок о бок с его капитаном и его командой отъявленных мерзавцев. И, как видите, я все ещё жив, мое положение не плачевно, я не был продан в ближайшем порту. Более того, я имею свое мнение, меня не жалуют, но и не связываются, я не сделал ничего, что бы шло в разрез с моими принципами. Боюсь ли я их? Нет. Я умею убивать, доктор. Я имею над ними власть. Однако, это не значит, что я должен пускать свои умения в ход. Хартманн поежился. Взгляд даочжана словно бы переменился, в нем сверкнула сталь, и на мгновение туман очарования рассеялся, явив истинную сущность этого человека. Да, определенно, странный и очаровательный даочжан обладал железной волей и цепким умом. Доктор теперь явственно понимал это. — Вы так и не спросили моего имени — вдруг вспомнил он. На лице даочжана возникло прежнее, ласковое выражение. — Мне оно не к чему, — просто ответил он. — Вы можете сказать его мне, можете не говорить. Я не горю желанием вымогать у вас это. — Но как же вы будете обращаться ко мне? Даочжан тихо хмыкнул. — Так же, как и до этого, — мягко, как непонятливому ребенку, принялся втолковывать он. — Я могу называть вас «Доктор». Хартманн кашлянул и ненадолго задумался. — Лотарь Хартманн — наконец произнес он, протягивая ладонь. Даочжан сложил ладони и слегка поклонился. Сверху внезапно послышался рев и звероподобные вопли пьяных существ, безумных от вкуса и запаха крови. Доктор Хартманн хотел то ли снова спросить, то ли прокомментировать это явление, но тут люк с грохотом распахнулся и кто-то спустился вниз. Сперва был слышен только скрип ступеней, а потом в темном пространстве возник освещенный тусклым светом капитан Кровь, ухмыляющийся во всю ширину лица. — Так и знал, что ты застрял в своей богадельне, — презрительно хмыкнул он, обращаясь к даочжану по-ханьски. — Пошли со мной. Не хочу, чтобы ты подцепил какую-нибудь заразу по вине этих ничтожных червей... Всё-таки, я с тобой сплю. Лицо последнего было абсолютно непроницаемым, а потому доктор не мог угадать смысла сказанных слов. — От тебя заразиться куда проще, — коротко ответил даочжан, поднимаясь. — Я пойду с тобой. Пойду. Но ты дашь мне слово, что пороховые обезьяны тотчас же отмоют от крови палубы, трупы окажутся за бортом, а от тебя, капитан, перестанет разить смертью. Я этого не выношу. С секунду они смотрели друг на друга со странным выражением: то ли броситься друг на дружку, то ли захохотать. Наконец, Сюэ Ян состроил гримасу. — Зануда! — произнес он. — Знаешь что? Я убью тебя, Сяо Синчэнь. Напросился. Перережу глотку и пущу рыбам. А, что ты на это скажешь, паскудина? Грудь капитана тяжело вздымалась, глаза были мутными от припадочного восторга. Ещё пьяный от восторженного понимания собственной силы, собственной власти, он был действительно страшен. Даочжан повел плечами. — Убей, — просто сказал он. — Убей. И совсем загниешь тут со своими "ребятами", капитан. Сюэ Ян криво осклабился и одобрительно кивнул головой. — Правильно. Я люблю, что ты такой. Никогда меня не боялся. Мяте-ежник... — и произнеся последнее слово, он грубо потрепал даочжана по щеке. Капитан Кровь был слегка навеселе, однако, его светлые глаза смотрели с острым вниманием. Он был всегда начеку, готовый в секунду отыскать и заколоть свою жертву. — Пёс с тобой, — сказал капитан наконец. — Идём. Хочу, чтобы ты был со мной... Помнишь? Ты мой. Ты принадлежишь мне и всегда будешь моим. Если ты сделаешь что против или спутаешься с кем, я тебя убью. На месте. Как пса. Понял, ну?.. — Ну что за чушь ты порешь, Сюэ Ян? — мягко, но холодно ответствовал даочжан. — Сходи вон, сунься в бочку с водой, остудись. А то, боюсь, ты сам не осознаешь своей речи. Я не принадлежу тебе, уж прости. Если я захочу уйти — я уйду... И мы оба знаем, что прославленный капитан Кровь безропотно отпустит меня, обругав лишь для виду. Ты ничего мне не сделаешь, капитан. Идём. И что-то было в его ледяном спокойствии, в его жестах и взглядах, что сам капитан Кровь лишь пожал плечами, и грозно взглянув на доктора Хартманна, ушел восвояси. Следом за ним ушел и даочжан, предварительно раскланявшись с доктором. А тот так и остался сидеть неподвижно, не в силах понять всех тонкостей мира, в который его занесло.