Зов крови

В тот вечер Лань Чжань сидел меж камней на утесе дольше обычного. Небо давно из синего и лилового стало угольно-черным, а море налилось ониксовым беспокойством. Но второго молодого господина из рода Лань то ничуть не трогало. Он все глядел и глядел прямо перед собой, сосредоточившись на узкой полосе горизонта. Крепчал ветер, небо становилось ниже и злее, с севера шла беда в объятиях непогоды. Но Лань Чжань не боялся бурь. У него практически не было ничего, что могло быть действительно дорого — море отняло все, без остатка. И он смотрел, невольно воскрешая в сознании призрачный образ причудливого европейского судна под ханьскими парусами... Лань Чжань смахнул с ресниц пелену, а в следующую секунду вне себя вскочил на ноги. Темный силуэт судна был отчетлив и странно, пугающе темен на фоне туманного вечера. И он приближался, будто бы выступая из тени, прорывая пелену смерти в тот час, когда живые не спорят с порождениями дьявольского. Лань Чжань весь подался вперед, вцепившись жадным и отчаянным взглядом в силуэт корабля. Странные мысли бились в его сознании, странные чувства захлестнули суматошно задрожавшую душу. Умом понимая, что невозможно повернуть время вспять и призвать в мир живых того, кто сгинул во мгле вместе со своим судном, Лань Чжань не мог отвести взгляда. Наперекор своим принципам он как будто на что-то надеялся. Корабль приблизился настолько, что стал достаточно различим. Но ночная дымка делала его безликим и серым. Ничто не могло подсказать Лань Чжаню, указать на роковую ошибку или на совершение невозможного. А потому, он лишь спустился к самой воде, утонув ногами в мокром песке, и замер так, наблюдая. Он был светел и странен в этой ночной темноте, нос к носу со страшной стихией. Соленые брызги летели ему в лицо, ветер драл щеки, но он не чувствовал этого. Он замер в мучительном ожидании. От корабля, между тем, отделился тоненький шлюп и стремительно поплыл к берегу. Дрожь и беспокойство высшего толка объяли Лань Чжаня. Он стоял, как окаменев, и его одежды бились на ветру крыльями раненной цапли. Он был испуган, удивлен, сбит с толку и полон какой-то робкой и горячечно-щемящей надеждой, надеждой глупца и безумца. Шлюп подошел совсем близко, и тогда стоявший в нем человек спрыгнул в самую воду и пошел к берегу, высоко задирая колени. То был молодой мужчина, облаченный в простое ханьфу, из тех, что носят многие моряки. На голове у него была старая и невзрачная на вид доули, ноги оказались босы, как у рыбака из деревни. Лань Чжань невольно отшатнулся. Незнакомец остановился, склонил голову так, что Лань Чжань смог увидеть грубый край маски, скрывающей его лицо на две трети. С минуту оба невольных участника этой напряженной, но в сущности, страшно нелепой сцены молчали. А потом незнакомец в маске согнулся напополам и зашелся в звучном, переливчато-заразительном хохоте, слишком громком для господина благородной фамилии. Лань Чжаня бросило сперва в жар, потом в холод. Он знал этот смех. Видит небо, он помнил его слишком хорошо, однако, не мог позволить себе так заблуждаться и на что-то надеяться. А потом незнакомец заговорил, и у Лань Чжаня перехватило дыхание. — Что это молодой господин Лань делает так поздно у моря? — спросил до боли знакомый голос с чарующе-издевательской интонацией. — Никак, он прогуливается здесь в молчании, достойно и благородно. Никак, он погонит меня прочь, как попрошайку аль... И осекся. Лань Чжань, будто что толкнуло его со спины, бросился в воду, достиг незваного гостя и в отчаянном, почти безумном порыве сорвал маску с его лица. Гость же, вновь рассмеявшись, поднял руки и убрал в стороны тонкие отрезы ткани, свисавшие с полей доули. И взгляду вконец потерявшегося Лань Чжаня предстало юное и лукавое, очаровательное в звонком смехе и по-мужски, тонко красивое лицо Вэй Усяня. С мгновение они оба молчали, жадно и странно глядя в лица друг другу. После улыбка медленно стекла с лица Вэй Усяня, он сдвинул брови и посерьезнел. — Почему молодой господин Лань облачен в траур?.. — слетело подобно шелесту волн с его гибких, трепещущих губ. — У молодого господина случилось несчастье? Кровь прилила к лицу Лань Чжаня. Отчаянно и неверяще он глядел в это лицо, коим бредил тринадцать лет, слышал голос, на который шел в ночных грезах и за которым не мог угнаться в кошмарах. Сердце страшно и часто билось в груди, мешая дышать. Вэй Усянь спрашивал его так просто и обыденно, будто бы и не умирал вовсе, будто бы не тринадцать лет назад случилась их последняя встреча и будто бы вовсе не его изуродованное жалкое тело Лань Чжань баюкал в объятиях, не в силах смириться с потерей. Но Вэй Усянь стоял перед ним, живой и веселый, смотрел как и прежде, с хитрым прищуром во взгляде. И Лань Чжаню казалось, что он вот-вот умрет от нахлынувших чувств, не вынеся этой пытки любовью и страшным, жутким неверием. Он мучительно осознавал, что если он вдруг сейчас проснется или если Вэй Усянь развеется над морем, как обычное наваждение, он просто сойдет с ума. Но, наверное, именно боясь этой неопределённости, он любил Вэй Усяня сильнее и горше, любил, как никогда раньше. И ему впервые хватало сил открыто признаваться в этом себе. — Я сплю, — только и смог выдавить из себя Лань Чжань. А потом горло передавило, и он окончательно уверился, что Вэй Усянь ему снится. И боль от этого осознания была нестерпимой. Вэй Усянь нахмурился и невежливо щелкнул пальцами у него перед носом. — Лань Чжань, что это с тобой? — спросил он, на счастье отбросив этот оскорбительно-чужой тон. — Я слышу твое сердце. Оно кричит от любви и воет от боли. Ты глядишь на меня так странно... — Я сплю, — вновь повторил Лань Чжань, глядя на Вэй Усяня, как на нечто прекрасное и недосягаемое, с любовью и страхом. Вэй Усянь покачал головой, вновь засмеявшись, и от этого смеха Лань Чжаню стало горько и дурно. _ Не спишь! Не спишь! Не спишь! — звонко повторял он, покачиваясь туда и сюда, следом за бегущими к берегу волнами. — Не бойся, столь дурной и распущенный человек, как я, не может прийти во сне столь благородному мужу, как ты! Рука Вэй Усяня как-то особенно дрогнула в тот момент, когда он договорил последнюю фразу. И Лань Чжань готов был поклясться, что морская волна, последовав за его пальцами, неестественно изогнулась и взмыла вверх, ударив в лицо Лань Чжаня. Тот невольно отшатнулся и заморгал, не отплевываясь лишь из достоинства. Глазам стало больно, но сознание несколько прояснилось. — Ну что, Лань Чжань, может теперь ты скажешь мне наконец, что я должен убираться? Или, может, поведаешь, от чего твое сердце так странно поет и воет в груди?.. Вэй Усянь осекся, и глаза его, расширившись, стали размером с чайные блюдца. Странное, недоверчивое изумление, полное печали и сострадания, отразилась в их глубине. С минуту он стоял неподвижно, и только ветер трепал полы его одежд и небрежно развитые по плечам волосы. Потом Вэй Усянь вдруг улыбнулся, совсем слегка, робко и виновато. — Вот как, — сказал он, поднимая глаза на Лань Чжаня. — ты, ты любишь меня? Твое сердце говорит за тебя, я слышу это... В него вбито мое имя, оно плачет и скорбит, оно любит меня... Как долго ты любишь меня, Второй Нефрит из Гусу? Лань Чжань ощутил себя так, будто что-то ударило его изнутри, подстегнуло, толкнуло вперёд, к Вэй Усяню. Он не отдавал себе отчёта в том, что делает, когда в порыве внезапно окутавшего его безумия, набросился на Вэй Усяня, и крепко стиснув в объятиях, принялся горячо, сбивчиво целовать. Его губы быстро и жарко касались лица Вэй Усяня, на выдохе бормоча дробное: «прости, прости, прости...», которое временами превращалось в умоляющее: «люблю, люблю, люблю...» Так и стояли они, позабыв обо всем, оглушенные в равной степени этим порывом. Потом Лань Чжань отстранился, так же внезапно, как только что кинулся на Вэй Усяня. И оба ощутили себя крайне неловко. — Откуда ты знаешь? — глухо спросил Лань Чжань, не глядя на него. Вэй Усянь вздохнул. — Море научило меня некоторым вещам, о каких смертные люди земли смеют лишь мечтать, — просто пожал он плечами. — я читаю твое сердце так легко, будто бы раньше не был глух и слеп, обманываясь всякий раз твоей ледяной внешностью... Знаешь что? Ты всегда был мне по сердцу. Ещё тогда, в юности, мальчишкой, я был не прочь разделить с тобой ложе. Потом же я стал прокаженным для таких, как ты, как твой брат и дядя... Да и кто мог подумать, что образец благородства и чистонравия Лань Чжань пал жертвой запретного плода? Лань Чжань замер, задохнувшись от чувств, резко взбудораженных в нем словами Вэй Усяня. Он глупо и бледно улыбался негибкими краями губ и выглядел, как человек, который не знает — плакать ему или смеяться. В какой-то момент ему даже начало казаться, что он сошел с ума и теперь просто-напросто бредит образом Вэй Усяня, принимающего его любовь и знающего про нее. Боль все еще точила его, но теперь рядом с ней развилось теплое и мягкое чувство, щекочущее изнутри. Лань Чжань порывисто, слишком порывисто для него, схватил руки Вэй Усяня и трепетно сжал. — Идем. И он сделал попытку вытащить Вэй Усяня на берег. Но тот вдруг упрямо замотал головой, упорно стараясь остаться на месте. — Оставь меня! Оставь! Куда ты меня потащил? — верещал он. Лань Чжань не ответил ему, лишь попытался ещё раз, прилагая на сей раз куда больше усилий. — Ты пойдешь со мной, — сказал он. Вэй Усянь принялся сопротивляться с двойной силой, однако, твердая земля приближалась неотвратимо, а море, напротив, откатывались, мельчало. Вот оно уже едва-едва покрывало босые ступни Вэй Ина. — Стой! — в отчаянии выкрикнул он и рухнул на колени, прямиком в мутную воду. — Стой! Ты так и потащишь меня, как куль риса, в Гусу? Неужели ты не видел моего мертвого тела? Почему тогда ты не спросил, откуда я тут? Лань Чжань замер, плечи его напряглись. Почуяв это перемену, Вэй Усянь тут же вскочил на ноги, хотел было продолжить, но потом виновато потупился и промолчал. — Мне мерещится? — глухо и совершенно убито спросил Лань Чжань, повернувшись и поглядев на него. — Ты?.. Вэй Усянь прикусил губу. — Я не знал, что все так выйдет, — сказал он со вздохом. —Я пришел не для того, чтобы дразнить тебя. Видишь ли, я ищу одну вещь... Словом, в чужих руках она так опасна, что лучше мне держать ее, как встарь, при себе. — Твоя печать, — припомнил Лань Чжань и отвел взгляд, как-то весь посерев лицом от сдавленной горечи. — Я не знал, что ты бродишь поздно вечером возле утесов, — виновато пожал плечами Вэй Усянь. — и более того, я не знал... Он не знакончил, но по нему было видно — он хотел сказать: «...что ты все это время любил меня и оплакивал». Лань Чжань кивнул. — У меня нет твоей печати, прости, — тихо сказал он. — мы с братом так и не смогли её отыскать... Теперь ты уйдешь? Вэй Усянь вдруг порывисто и почти игриво, если бы не серьезное и возвышенно-печальное выражение на лице, взял рукою его ладонь и поднес к своему лицу. Потом поцеловал дрожащие пальцы. — Прости, — сказал он. — не так это должно быть. — Как ты остался жив? — вдруг решился Лань Чжань, в душе замирая. Вэй Усянь усмехнулся, неожиданно криво и жутко. Потом он снял с головы друли и подал ее Лань Чжаню. — Жив? — переспросил он. — О, да, теперь я жив... Я покажу тебе. И с этими словами он боязливо и тяжело вышел на берег. В тот же момент, как его ноги коснулись твердой земли, он вздрогнул и повалился на колени, застонав, как от боли. Лань Чжань бросился к нему, но вдруг увидел, что с платья Вэй Ина ручьями течет вода, а в перепутанных волосах виднеются водоросли и ракушки. Вэй Усянь обернулся. Лицо у него было бледное и худое, все в сети вздувшихся вен, страшное, как у покойника. — Видишь? — спросил он горько и зло, вставая во весь рост и представая перед Лань Чжанем в своем истинном облике, страшном, как внезапная смерть. — Я не воскрес, не выжил, не забрал чужую жизнь, нет... Я все еще мертв. Я мертв и проклят. Великий пиратский князь теперь раб морей, в которого вложена их древняя сила. Но чтобы занять свое место и мучаться вечность, мне нужно вернуть печать. Негоже людям знать тайны моря. Лань Чжань, очнувшись от неожиданности, уверенно шагнул к нему и крепко схватил за руку. Вэй Усянь отвернулся от него, стараясь скрыться от взгляда пристально изучающих глаз. — И каков я теперь? — спросил он насмешливо и печально. Лань Чжань покачал головой. — Мне все равно. Вэй Усянь воззрился на него в изумлении и даже приподнял брови. — Живой или мертвый —мне все равно, — вновь сказал Лань Чжань. — Я не смогу пойти с тобой в Гусу, —проговорил Вэй Усянь. — я должен оставаться на моем корабле и служить морю. Лань Чжань размышлял одно лишь мгновение. А потом его лицо озарилось решимостью и истинно ослиным упрямством. — Тогда я пойду с тобой, — сказал он сурово.