Зов крови

— Боцман, — произнес Вэй Усянь, не повернув головы. — Слушай мою команду. Отдать паруса. Мы уходим. Сейчас же. Вэнь Нин окинул своего капитана долгим взглядом печальных и тихих глаз. Тот стоял к нему спиной, прямой и острый, прекрасный чем-то юношеским и идущим от сердца, такой же, каким был и при жизни. Ветер бил ему в лицо, перебирая небрежно развитые по плечам волосы. Вэй Усянь неотрывно смотрел прямо перед собой. Нельзя было точно сказать: видит ли он сейчас мутную черту берега, расплывчатые массивы отвесных утесов и едва различимый в высоте и на отдалении, будто парящий во мраке, силуэт Гусу — поместья наместника Лань. — Да, капитан, — отозвался Вэнь Нин со вздохом. Он обернулся и пошел прочь, спеша исполнить приказ Вэй Усяня с должным усердием. «Чэньцин» — сошедший во тьму смерти и поднятый вновь, казалось, жил, певуче и странно отзываясь на мысленные приказы своего боцмана. В своем обновленном, инаковом облике он больше не казался судном живого, пусть и несущего ужас и смерть капитана. Вслед за ним он стал призраком, и с этим многое на нем изменилось, ожило, обрело способность действовать само по себе. Жутким и таинственным было зрелище безмолвно разворачивающихся парусов, скользящих по палубе и свивающихся, будто змеи, канатов. Все судно наполнилось скрипами, шорохами и тонкими звуками, похожими на вздохи и стоны. Море тоже стало вдруг неспокойно, вспенилось и забурлило, будто почувствовало незримое нечто, идущее от корабля. — Почему так невесело? — вдруг спросил Вэй Усянь, все так же глядевший в сторону берега. — Смех, песни и радость остались на берегу жизней, которых мы лишились? Вэнь Нин оглядел судно придирчивым взглядом, наскоро удостоверился в его полной готовности и вновь повернулся к своему капитану. — Отчего же, — произнес он негромко. — И смеяться можно, и песни петь. Не от жизни — так от свободы. Ее у нас теперь никто не отнимет. Вэй Усянь обернулся. Горькая складка заломилась у левого уголка его улыбчивых губ. — Поглядел бы я на того, — сказал он едко. — На свободу бы он мою посягнул... Как же! Я сам не разумею, как на свободу свою посягнуть, а он, смертный, бы попытался. Так глупо все это, Вэнь Нин. Люди носятся с моей печатью, как с куском золота, убивают за нее, лгут. Стремятся, видите ли, познать тайны моря! И я ведь тоже пытался... На горе себе оказался сметливее других, нащупал причины, вложил стихию в черты и резьбу, объяснил с помощью математики, механики и черного колдовства силу ветра и лукавство воды, белую пену и пьянящую ширь горизонта. И что теперь? Живое в обличье мертвого. Человек, в котором нет ничего человеческого. Тот, кто смеется над всем подряд и пьет крепкую рисовую водку по старой памяти, пока тело его гниет на берегу и наливается ужасом медленного умирания в петле под палящим полуденным солнцем. Никто не сможет меня одолеть. Никогда. Море не желает, чтобы люди познали его, чтобы приблизились в силе и приручили. Ему не нужны такие, как я. И на мое место никого не надобно. Никто из владевших и владеющих ныне моей печатью не согрешил против него столько же. Море взяло меня одного — безумного и надменного столь, что посмевшего познать его суть. Только меня оно подстерегло в смерти и поработило, дало то, чего я так страстно мечтал. Оно показало мне, каким высокомерным глупцом я был. Оно объяснило, как мало радостного в силе, обладанием которой я загорелся по юности. Вэй Усянь покачал головой и слабо махнул рукой. После вдруг вскинул голову, и глаза его тускло свернули кровавым огнем. — Отплываем! — скомандовал он громовым голосом. «Чэньцин» накренился, застонал всем своим существом и пошел прочь, мерно и тихо, будто сотня невидимых матросов приложила к тому руку. Вэнь Нин занял привычное место у штурвала, а следом за ним пришел и Вэй Усянь. Однако в ту ночь он не желал даже делать вид, что по-прежнему является пиратским капитаном вольно идущим под парусами быстроходного судна. Он опустился на прохладные доски палубы, скрестил ноги и уставился равнодушным взглядом в туманное небо. — С кем ты говорил на берегу, капитан? — спросил его вдруг Вэнь Нин. — Тебя не было очень долго. Вэй Усянь болезненно скривился и покачал головой. Вэнь Нин перевел на него обеспокоенно-сочувственный взгляд. — Кто-то из дома Лань встретился тебе на берегу? — наугад уточнил он. Вэй Усянь зашарил в складках одежд, вынул резную трубку странного образца, какие были в ходу лишь на землях восходящего солнца. Из рукава он достал кисет с крепким испанским табаком, покрутил так и эдак и принялся набивать трубку. — Я услышал сердце Лань Чжаня, и лучше бы я не встречал его сегодня, — проговорил он вдруг несколько задумчиво, нараспев. — Лучше бы не гулять ему сегодня у утесов столь поздно. Мне теперь в муку, а ему — вечную горечь. Дурное случилось. Вэй Усянь помолчал, поднеся к губам трубку, вновь поглядел в небо и покачал головой. Сизый дым поплыл по его губам и развеялся, унесенный порывами ветра. Вэй Усянь покривился. Было в его лице что-то странное, будто бы некое желание высказать все, что лежало тяжелым грузом в душе. — Его сердце любит меня и скорбит невыносимо, — проговорил он вдруг. — Человек не способен жить счастливо, нося в себе подобную горечь. Не будет Лань Чжаню покоя. И раньше не было, но он и не жил эти годы, лишь скорбел по мне и терзался виной за упущенное. Теперь же ему и вовсе не жить. Я убил его сегодня, я чую, я знаю это. Хочу думать, что где-то в душе он достаточно холоден, чтобы вернуться под кров своего дома и... И не верю. Мои глаза видят слишком многое, чтобы позволить себе сладкое заблуждение. Он умер в тот миг, когда увидел меня, когда осознал, что любовь его — в смерти, и смертью же по морям бродит. Вэнь Нин закусил губу. — Мне жаль молодого господина Лань, — сказал он искренне. — Тяжкое бремя. Но ведь он не пошел с тобой, капитан. Быть может... Вэй Усянь вновь поднес к губам трубку. — Это я не позволил ему идти за собой, — сказал, как отрезал, он. — Ты должен понимать почему. Не смертному мужу идти за покойником. Не живому бороздить моря под парусом моего судна. В смерти нет жизни, как и в жизни нет смерти. Любовь есть, пожалуй, что так. Но как горька и ужасна эта любовь. Молодой господин Лань спит, убаюканный самим морем, пока «Чэньцин» идёт от его берега прочь с попутным ветром. Но господин Лань не будет спать вечно. Вэнь Нин покачал головой. — Если он и вправду любит тебя, — сказал он осторожно. — то он пойдет за тобой даже так. Вэй Усянь горько усмехнулся. — Я всегда приношу смерть тем, кто любит меня, — сказал он. — Так было при жизни, так оно и теперь. Сперва это черное бремя погубило мою мать и ее супруга. Потом моего отца, что никогда не признавал этого на словах, но в делах и сердце своем любил во мне сына. Потом весь его род сгинул... Шицзе... Не будем об этом! Даже мой единокровный брат мертв в душе, и жив, быть может, лишь потому, что одним днём возненавидел меня самой глубокой и тяжкой ненавистью. И вот он, Лань Чжань. И никого из них я себе не прощу. Вэнь Нин неловко вцепился руками в штурвал и перевел взгляд на небо, будто ища в нем причину болезненной меланхолии Вэй Усяня. — Не кори себя, капитан, — сказал он неуверенно. — В том нет твоей вины. И тем паче, не убивайся по молодому господину Лань. Не говори о нем, как о мертвом, покуда он жив. Быть может, он будет жить ещё долгие годы. Вэй Усянь покачал головой и встал на ноги. — Это не жизнь, — сказал он резко. — У Лань Чжаня никогда не будет семьи, никогда не будет счастья и спокойствия. Боль и тоска идут за ним по пятам. Я видел его глаза. Я понимаю. Для человека с такими глазами нет жизни. Его смерть — вопрос времени. Он не умрет сейчас, по крайней мере, хочется думать, что я знаю его достаточно, чтобы утверждать это. Но он обязательно сгинет, и я знаю точно, что именно я его погубил. Вэй Усянь пошел прочь, давая понять, что разговор завершён. Вэнь Нин наклонился к штурвалу и беззвучно шепнул ему несколько быстрых слов. После он отошел к грот-мачте, притиснулся к ней и замер, обеспокоенно и тоскливо наблюдая, как бродит по крайней палубе его капитан, не находя себе места. Ночная дымка окутала судно столь плотно, что лишь острый глаз мертвых мог видеть что-то поболее, чем на расстоянии вытянутой руки. Вэнь Нин невольно задумался о минувшем. Пришла на память покойная сестра, и это отдалось в сознании болью, страшной и ледяной, тоской истинно покойничьего страдания. Меж тем, заметно испортилась и погода. Пошел мелкий дождь, острый и ледяной, а ветер окреп, принявшись петь в парусах протяжно и заунывно, отвечая душевной боли двух мертвецов: прославленного капитана-чародея и его призрачного боцмана. Вэнь Нин погрузился в тяжелые размышления с головой, и стоял так, будто окаменев, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Его боль была личной и молчаливой, не способной принадлежать никому больше, кроме своего обладателя. Очнулся он только после того, как Вэй Усянь сам подошел к нему и коснулся ладонью плеча. Лицо его было светло и печально. — Вижу, я и в тебе пробудил былую боль, — сказал он совсем тихо. — Я знаю, о ком ты думаешь. Это не твоя вина, Вэнь Нин. — Как и твои терзания, капитан, — неловко отозвался последний. Губ Вэй Усяня коснулся призрак улыбки. — Ты только посмотри, — сказал он насмешливо и печально. — во что нас с тобой превратила смерть. Куда только подевался былой огонь? Бродим, как две одичавшие тени, по палубам призрачного «Чэньцина» — в нелегкое время я нарек это судно именно так! Вэй Усянь помолчал, пожевав бледными губами. Потом мотнул головой и озарился больным, с кровью и мясом вырванным из сердца весельем. В нем было много от горькой иронии, но все равно — то было веселье, то была улыбка, так свойственные и идущие лицу Вэй Усяня. — Идём отсюда, — сказал он коротко. — Дождь не страшен покойникам, но в каютах — все одно, как будто, удобнее. Я могу предложить тебе выпить и помолчать, раз уж выдалась столь дивно горькая ночь. Жаль, конечно, что рисовая водка не дает более того, что могла дать нам живым. Но даже так она притупляет силу слуха и зрения. Не хочу сейчас слушать голос моря и песни покойников, не хочу видеть морских чудовищ и мелких демонов, не хочу знать, кто сегодня придет в море и навсегда останется в нем... А потому, непременно нам стоит выпить! Идем же. И Вэй Усянь потащил за собой Вэнь Нина, который, как то было и при жизни, не сопротивлялся ничуть внезапным решениям своего друга и капитана. Они прошли по гибким и шатким палубам так просто, словно ходили по ровной земле, а после спустились по скрипучей лестнице вниз. После они оба расположились в каюте, на которой лежали следы запустения. Вэй Усянь вытащил из-под койки запыленные бутыли с мутно-желтоватым пойлом, еще более мутным в тусклом свете коптящих свечей. Вэй Усянь протянул одну бутыль Вэнь Нину, к другой присосался сам, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Он пил быстро, большими глотками, как иные пьют ключевую воду. Вэнь Нин сделал лишь пару глотков и отставил бутыль. Он несколько по-детски подобрал колени и уложил голову на руки. — Куда мы держим путь, капитан? — вдруг спросил он, как бы пытаясь отвлечься. Вэй Усянь хмыкнул и повел головой. — Сам разумеешь. Мы идем тропами мертвых, ибо так быстрее и легче, — сказал он. — Бороздим моря от края до края в поисках вора моей печати. Вэнь Нин улыбнулся. — Ты ведь знаешь, где она, не так ли? — уточнил он. Вэй Усянь поморщился. — Знал бы, «Чэньцин» бы не раздирало на части, он бы не стонал и не выл, удерживаясь на воде силой одной половины. Я только чую и предполагаю, не более. Вторая часть тянется к тем местам, где побывала ее сестра. Так знаю я, к примеру, что ее не было на Тайване, в Юньмэне. Мой брат погнушался брать в руки хоть часть из того, что некогда было моим. Но печать некогда бывала в доме наместника Лань. Грешным делом я подумал, что там она и могла быть до сих пор. Но уже у самого берега понял я, что ошибся. Но понял я и другое. Печать принадлежала сыну шлюхи из Сингапура... Она не у него, нет, Вэнь Нин, Цзинь Гуанъяо не таков из себя. Он не стал бы прятать в шкатулку столь совершенное оружие. Море бы уже окрасилось кровью с его легкой руки. Вэнь Нин весь подался вперед, ловя каждое слово своего капитана, который вновь замолчал, приложившись к бутылке. — Стало быть?.. — поторопил он последнего. Вэй Усянь поглядел на него прямо и ровно, азартно блеснув глазами. — Стало быть вора ограбили, Вэнь Нин! — сказал он и громко захохотал. — Некто другой, более мелкий, но ушлый, как стайка морских бесят. Кто-то смог обвести вокруг пальца хитрейшего из хитрых — сингапурского владыку. Кто-то выманил у него эту половину печати. Вэй Усянь замолчал, покачивая бутылкой и тихо посмеиваясь про себя. Вэнь Нин ждал, обдумывая его слова. — Тебе что-то известно, — тепло улыбнулся вдруг он. — Я точно знаю это. Умнее тебя господина ещё поискать. А ты, мой капитан, теперь не ровня живым хитрецам. Твоя кара — твое же оружие. Убежден, ворам не скрыться от твоих глаз. Вэй Усянь вдруг засмеялся и похлопал Вэнь Нина по плечу. — Умеешь ты поднять настроение, — сказал он тепло. — и всегда так было. Из тебя славный друг, мой верный призрачный боцман. Однако же... Нет, я не могу почуять нынешнего хозяина половины печати. Этот паршивец умен. Я бы сказал, он лишь немногим уступает мне самому. Сейчас, когда ты стал спрашивать, я обдумал все это. И кажется, я понимаю, почему моя вещь не рвется из его рук. Он не остановился на том, что украл ее. Он понял, что она такое, он нашел способ привязать ее к себе. Печать признала его. Вэнь Нин обеспокоенно пошевелился. — Это плохо? — спросил он. Вэй Усянь пожал плечами и молчал какое-то время, глядя куда-то вверх, где меж разбухших щелей покачивались клочья морских водорослей. Потом вдруг встал, нетерпеливо махнул рукой и бросился к столу, заваленному картами и бумагами. Вэнь Нин пошел следом за ним. — Печать сгубит любого, — сказал Вэй Усянь, склоняясь над столом и выискивая нечто известное только ему одному. — Негоже живым знать тайны моря. Что нам, в самом деле, бегать теперь за одним разумным босяком по всем морям и выдирать из него печать? Пусть этим занимается Цзинь Гуанъяо. В конце концов, именно он чувствует себя ограбленным. Наш хитрый вор все равно рано или поздно сунется в Сингапур. Там мы на него поглядим, может быть тайком пометим, чтобы не потерялся потом, кто знает, как карты выпадут. А из гнездовища мстительного господина Цзинь наш вор не уйдет живым. — А если печать вновь окажется в руках господина Цзинь? — спросил Вэнь Нин, тоже склоняясь над столом. — Ты, капитан, вломишься к нему в резиденцию? Вэй Усянь засмеялся. — Сдается мне, этот вор скорее печать проглотит, — весело заметил он. — чем отдаст ее Цзинь Гуанъяо... Ладно, что языком трепать! Посмотрим. Один черт — она будет моей. И говорить больше нечего! И сказав это, Вэй Усянь облокотился на край стола и беспечно засвистел какой-то веселый мотив.