Зов крови

В глазах Сюэ Яна было темнее, чем в водной пучине, что становится страшной при шторме, болезненной и влажно блестящей, как кровавая рана рта. Он смотрел с минуту, и все это время отчаянно хохотал, безмолвно, одним лицом: коварным изгибом бровей и миловидным движением черт. И он был страшнее грома, как и гром — проходящий, почти изчезнувший, канувший в море. — Будь по-твоему, выродок! — воскликнул Сюэ Ян наконец, и косо, наотмашь, рубанул от плеча. Безумие в широко и матово блеснувшей стали было продолжением его руки, его воли, продолжением его самого. Сюэ Ян стоял и смеялся, будто не было ничего смешнее на свете, чем смерть. Смерть — своя. И чужая. Сяо Синчэнь вскинулся, защищаясь. — Приди в себя, капитан! — молил он, отплевываясь от соленых капель дождя. — Образумься! Ты сломал мне жизнь, Сюэ Ян! И если ты, ты, м-мерзавец, думаешь, что я теперь просто так возьму и уйду, то ты заблуждаешься. Ты сказал, «Цзянцзай» — хорошее судно. Я хочу видеть, как твоя кровавая джонка оплачет тебя. Я хочу видеть, в конце концов, как пощадит тебя море, капитан! Сюэ Ян замер, как замер его клинок, чиркнув у горла Сяо Синчэня. — Больной и благородный даос, — полунасмешливо, полубрезгливо сказал капитан, вдруг опуская руку с оружием и отступая в сторону. — Всегда знал, что поборники морали — глупцы. Сейчас ты убедил меня в этом. Сяо Синчэнь рывком откинул с лица мокрые и грязные волосы, и невзирая на боль, терзавшую его изнутри, выжидательно замер, глядя в лицо капитану. — Ну? — спросил он, сосредоточенно хмуря брови. — Убъешь меня или позволишь остаться? Не думай, что я пойду на попятную в этот раз. Решай, Сюэ Ян. — Так нетерпится сдохнуть? — ответно выкрикнул капитан, пошатываясь, однако, балансируя без особых усилий на пляшущей пеньковую джигу палубе. И в этот момент грянула молния, прорезав небо, как шелк, косым, разящим ударом. Сюэ Яна обдало с головы до ног единым потоком слепящего света, и только лицо его осталось в тени, а в глазах появился вертикальный блик остаточного безумия. Он стоял полусогнувшись и держал оголенный клинок в оборонительно поднятой руке. И недоброй славы капитан Кровь был неожиданно страшен в этот момент, не менее, чем и величественен. Людей с такими лицами и глазами мало у кого повернется язык унижающе заклеймить бродягой и вором. Сяо Синчэнь сделал шаг к капитану, опуская клинок. Сюэ Ян поглядел на него искоса, сверху вниз и громко расхохотался. — Ты напряжен, хотя и хочешь казаться миролюбивым, — сказал он насмешливо и, как бы демонстрируя полную правоту собственных слов, совершил резкий выпад, а после с наслаждением ощутил, как Сяо Синчэнь тут же отреагировал защитой на нападение. — видишь же? Я нападаю, ты отвечаешь. Ты опускаешь оружие, но готов поднять его снова. Ты скучный, скучный, даос. И суетливый. Боишься меня? Сяо Синчэнь гордо вскинул голову. — Нет, — сказал он отрывисто. — предпочитаю быть начеку. Я знаю тебя год, тебя и твои ужимки. — Даже больше, — хмыкнул себе под нос Сюэ Ян, однако же так, чтобы Синчэнь мог его слышать. — Что? — тут же откликнулся он. — Знаешь ты меня больше года, — повторил Сюэ Ян, так же легко расслабляясь, как и заводясь, и теперь уже вполне искренне, хотя и излишне насмешливо, хохоча. — но все равно тугодум тугодумом. Вот что. Тебе стоит перестать метаться с моря на сушу. И озаботился бы, что решил подыхать возле меня, как последний дурак. Сяо Синчэнь упрямо сдвинул брови. — Есть еще некоторые, что решили остаться, — сказал он упрямо, втайне умиляясь проявлению человеческой верности. Сюэ Ян, однако, его восторгов не оценил и состроил кислую рожу. — От безысходности, — сказал он коротко. — Они и то, и то покойники, а со мной как-то солиднее. А ты бы мог делать ноги, но нет же! Думаешь, тебя пощадят? Думаешь, ты не отправишься следом за мной кормить рыб? Сяо Синчэнь изумленно поглядел на него, осознав, что уловил невольную горечь в оскорбительных интонациях капитана. — Тебе жаль? — спросил он ни с того ни с сего. — А кому помирать охота? — хмыкнул на то Сюэ Ян, одним жестом сводя все к саможалости. Они помолчали, а буря раздувалась и пыжилась все сильнее, становясь толще и толще, распухая и нависая над Сингапуром в ожидании новой крови. Море буйствовало и страдало, завывая и будто призывая кого — то ли страшных демонов, то ли равнодушных к делам смертных богов, а то ли и вовсе — сгубленного годы назад колдуна, обуздавшего море и ужас, но не обуздавшего сердца. — Не уйдешь? — вдруг уронил Сюэ Ян. — Не уйду. Сяо Синчэнь стоял ровный и светлый, удивительно выбеленный в сгущающейся тьме. И его страшно было тронуть, страшно прогнать, но смерть, как самая бесчестная из убийц, могла переломить его одним пальцем, не думая. А потому, из принципа и соперничества смерть хотелось обмануть, отнять у нее глупую игрушку, дать той жить за всех тех, кого губит бессердечное море. Сюэ Ян хмыкнул. — Как думаешь, — наконец сказал он. — захотят ли люди Яо пачкать руки об того, кого они никогда не видели и кого сочтут бесполезным? А дознаваться да искать правды после не станут. Кто знает, был ли ты свидетелем и мог ли знать что-то или попросту немощен и слаб, а потому даже капитан Кровь не отнял твою жизнь? В этом есть смысл... Думаю, немощного пощадят. И тогда-а, о, даос, так твоими руками я насолю сыну шлюхи даже из преисподней! Никто и не подумает, что самое ничтожное из существ опаснее прочих, потому что именно он будет знать мою страшную тайну. Небеса и небожители, да это лучшая из моих идей, черт дери это море, ха-ха-ха! Сяо Синчэнь смотрел на него с ужасом и жалостью, промокший до нитки и замерзший на зябком ветру. — Ты сошел с ума, капитан? — спросил он с усилием. — О чем ты болтаешь? Сюэ Ян оборотился к нему — сам шторм, сама неотвратимость и сама стихия ураганного вала, шальная и убийственно-неотвратимая, с громами и возгласами в растрепанных волосах, судящая страшных судом и звенящая смехом океанского шквала на острие сабли. — Я ослеплю тебя! — произнес он, обворожительно смеясь и сияя всем своим миловидным, но безумным лицом. — И ты станешь в их глазах бесполезным. Ха-ха-ха, Сяо Синчэнь! Не правда ли, это хорошая мысль? *** Сяо Синчэнь хотел было увериться, что то была неудачная шутка или же очередная угроза из числа невыполнимых. Но это оказалось не так. Понял он, что дело нечисто, только когда необыкновенно взволнованный Сюэ Ян запер каюту, и дойдя до стола, обернулся к даочжану с выражением крайней серьезности. — Я дам тебе кое-что, — сказал он наконец. — и заклинаю жизнью, смертью, небесами и всем, что тебе, Синчэнь, дорого: береги. Даже если у тебя в лоб спросят не знаешь ли ты о существовании такой вещи и тут же начнут для пущей острастки мучительно убивать толпу сирот — молчи! Ты и вообразить себе не можешь, что случится, если эта вещь попадет в руки Яо! Ты поклянешься мне на крови, поклянешься могилами предков и небесами, поклянешься самым ценным для тебя, что никогда не выдашь, что эта вещь находится при тебе. Сяо Синчэнь колебался, с трудом понимая, чего от него требует безумный капитан Кровь. — О чем ты говоришь? — осторожно спросил он наконец. Сюэ Ян хмыкнул, чуть отворотив голову в сторону. — Слышал ли ты о Чародее из Илина? — вдруг проговорил он. Сяо Синчэнь нахмурился, припоминая. — Только кое-что, — сказал он после непродолжительной паузы. — все больше слухи и обрывки легенд... О! И кое-что от тебя, как тогда, например, ты говорил о его корабле и «Цзянцзае»... — «Цзянцзай» — хорошее судно...— задумчиво сказал Сюэ Ян, улыбнувшись, но тут же встрепенулся и принял вид холодной серьезности. — Знаешь, почему мы затронули лихую память Чародея из Илина? Он был не столько морским разбойником, вроде меня, сколько великим творцом. Он был колдуном, это верно. Но он создал множество полезных вещей. И жемчужиной его искусства стало сердце «Чэньцина» — великий артефакт — Стигийская Тигриная Печать. Лицо Сяо Синчэня приняло более осмысленное выражение. — Да-да! — воскликнул он. — Я помню. Эта печать — оружие, настолько страшное и могущественное, что с его помощью Чародей из Илина стал хозяином моря, повелителем жизни и смерти... Губы сюэ Яна исказила шаловливая полуусмешка. — Вот-вот, — сказал он с особенной выразительностью, и вдруг резко взмахнул руками, будто старался, не касаясь ножа и кожи, выдрать нечто невидимое из собственных вен. Между пальцев его полыхнуло голубоватым огнем, лицо напряглось, жилы вздулись, а из-под ногтей хлынула кровь. С минуту капитан Кровь стоял, сгибаясь как от немыслимой тяжести, и балансируя, весь трясся от напряжения, однако, не издавал ни звука, и только скрежетал зубами, как от боли и нечеловеческого усердия. И вдруг распрямился, отдуваясь и смахивая со лба волосы, выбившиеся из хвоста. Пот тек ручьями по его лбу. — А это, Сяо Синчэнь, — сказал Сюэ Ян с пафосным превосходством и горделивостью. — ее половина! Между его ладоней, вспыхивая слабыми, то белесыми, то голубоватыми, то ультрамариново-лазурными огнями, покачивался резной обломок, отчетливо напоминающий тигра. Сяо Синчэнь с минуту сидел с открытым ртом, не вполне это осознавая. — Что... — пробормотал он наконец. Сюэ Ян приблизил ладони к самому лицу даочжана и повторил нараспев: — По-ло-ви-на Сти-гий-ской Пе-ча-ти, да-ос. Я держу ее в руках. Соображай быстрее! — И это правда она? — недоверчиво переспросил Синчэнь. — Та самая? Сюэ Ян осклабился. — Она-она, — сказал он уверенно. — и именно за нее Яо готов убивать без разбору всякого, кто посмеет идти против него. После того, как Чародея из Илина отловили и вздернули, его «Чэньцин» был опущен на дно и обращен в прах. Однако печать уцелела. Половина ее попала в руки к хозяину Сингапура, а я был его пособником, работал с обломком... Глаза Сяо Синчэня округлились и стали похожи на блюдца. — Ты?! — воскликнул он. — Работал?! Сюэ Ян оскорбленно присвистнул. — А что, я по-твоему негоден совсем? — ответил он одним вопросом на другой. — Только грабить да мучать умею? Не-ет, Сяо Синчэнь, я не пальцем делан, я тоже кое-чего смыслю в хитрых премудростях. А то за что же, скажи мне, подлец Яо так носился со мной? Что же само море берегло меня там, где не мог уберечь покровитель вокоу? Ответ на эти вопросы здесь, в моих руках. Сяо Синчэнь сморгнул, стараясь не подаввть виду насколько он потрясен. — Хочешь сказать, — осторожно начал он, как следует обдумав вопрос. — ты сперва работал над способом постижения тайны половины Печати, а потом попросту выкрал ее? Сюэ Ян кивнул утвердительно. — Я вдруг понял, что эта чудная побрякушка будет страшнее любого оружия, — сказал он. — это власть, самая страшная, жестокая и всеобъемлющая. Яо не из тех, кто делится властью, но и я далеко не чист на руку. Тот, кто владел всей печатью, был хозяином моря, половина же... — Но Чародея из Илина повесили, — вдруг перебил его Сяо Синчэнь, будто осознав что-то. — и тебе грозит смерть. Ты владел лишь половиной, у Вэй Усяня была вся печать. Не от нее ли?.. — Нет, — резко оборвал его мысль Сюэ Ян. — не в ней дело. В людях. И за Чародеем из Илина, великим пиратским князем, охотились люди. Множество множеств родов, искушенных в военных и заклинательских премудростях, каким не учат нас, простых смертных. Его взяли числом. Хозяин Печати непобедим и неуловим, как три сотни морских бесят. А половина — это только могущество. А вот могущество губит. Оно ведь не прикрывает тылы. Но мозги варит. Сяо Синчэнь покосился на половинку страшной Печати, за которой вот уже тринадцать лет гонялись в тщетных поисках по всему Желтому морю. А она, никем не замеченная, сперва хранилась в подземельях дома Цзинь, а потом на «Цзянцзае» — и везде, везде не приносила ничего более, кроме смерти и горя. И вот теперь она была перед ним, эта злосчастная половина, похожая на узорного тигра, смерть в воплощении. — Это ее ты хотел мне отдать? — спросил Сяо Синчэнь убито. Капитан Кровь осклабился, но затем вдруг стал необычно серьезен. — Ее, родимую, — сказал он. — и заметь, возможности отказаться у тебя нет. Если Яо получит эту печать, он прольет реки крови, а ты ведь не хочешь, чтобы так было? — С каких это пор тебя волнуют реки крови? — Меня волнует чужая власть, а тебя — реки крови, — пояснил Сюэ Ян, дав себе минуту подумать и позубоскалить. — а потому, как ты сам можешь понять, нам стоит работать сообща. Думаю, ты меньше всего хочешь видеть эту игрушку в руках того, кто способен мучать и убивать, ведь так? — Ну разумеется! — с простодушной горячностью воскликнул Сяо Синчэнь. Капитан Кровь вынул из рукава короткий клинок и обтер его о полу одежд. — Вот и отлично, — проговорил он. — раз так, давай, режь ладонь. Сяо Синчэнь с минуту колебался, скептически разглядывая мутный клинок и половинку печати в всполохах лазурного марева, но затем, как кажется, осознав, что выбора у него нет, со вздохом взял клинок и рубанул поперек по ладони, не глядя. Жгучая кровь тонкой нитью прокатилась по ране, следуя за хладом металла. — А теперь клянись, — командовал Сюэ Ян, не отрывая жгучего, пылающего, безумного и больного взгляда с окровавленной руки даочжана. — клянись всем святым для тебя, да-ос, клянись могилами и небесами, достоинством и сердечной привязанностью, всем, что только есть в тебе, что НИКОГДА и НЕ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не поддашься на уговоры, угрозы или совершенное вымогательство, никогда, ни словом, ни делом не выдашь, что тебе что-то известно о половине Стигийской Тигриной Печати и ее нахождении. Эта вещь отныне будет в тебе, с тобой, а ты будешь ее сосудом. Я тоже им был, и это не больно. Не думай. Печать будет хранить тебя. Ты понял меня? Ну, клянись же, живо! Сяо Синчэнь поглядел ему прямо в глаза, задумчиво и вопрощающе, а потом его губы шевельнулись улыбкой, и он по слогам, высокопарно и с полной серьезностью проговорил: — Клянусь, капитан. Сюэ Ян облегченно выдохнул и скинул печать ему в поврежденную ладонь. Сяо Синчэнь прикусил губу, а печать, всасывая капельки крови, разгорелась, как на углях, вспыхнула и растворилась, заставив Сяо Синчэня глухо завыть от боли, пронзившей навылет каждую клеточку тела. Но после мука стремительно, как и пришла, отступила, и все стало по-прежнему. Сюэ Ян наблюдал за Синчэнем с веселой полуусмешкой, от которой верхняя губа слегка поднималась, демонстрируя острые, как у мелкого хищника, резцы. В его глазах было пополам и жалости, и веселья. — Живой? — спросил он после затянувшегося молчания. — Это хорошо. У тебя за спиной, да-да, повернись, бутылки с пойлом. Хлебни там... Побольше хлебни. И капитан Кровь вдруг замолчал, оборвав мысль, как нить, не докончив, и отвернулся. — Что такое, А-Ян? — не сразу понял Синчэнь, и даже потянулся к капитану, касаясь рукой его лица. Сюэ Ян поглядел на него исподлобья. — Ничего, — буркнул он. — ты слишком приставучий. А ну сядь ровно. — Зачем это? — не понял Синчэнь. Капитан Кровь вместо слов подтянулся, хватаясь за чужой линялый рукав, и умостился годовой на коленях у оторопевшего даочжана. А затем вскинул руку и с лукавой насмешкой зажал Сяо Синчэню пальцами рот. — Тщщ! — шикнул он. — помолчи. Хочу помолчать. Странно ощущать свою смерть, а? — Может еще обойдется? — не особо уверенно спросил Сяо Синчэнь. Сюэ Ян скривился. — Пока молчишь, даочжан, у тебя рожа умнее. Так что отвянь по-хорошему. Сяо Синчэнь усмехнулся и осторожно убрал волосы с его лица. — И почти не безумен... — сказал он ласково. Сюэ Ян подорвался и вскочил на ноги, встрепанный и вновь напряженный. Он заходил туда и сюда по каюте, поглядывая на узкую сталь клинка, все еще зажатого в руке. И вдруг встал, покачнулся. После он захохотал, наклоняясь вперед. — Начинай пить, даочжан, — выдохнул он, задыхаясь. — что, думал, я пошутил? Время идет. Нам надо успеть отвести от тебя смерть. Погляди на все, что тебе нравилось, как следует. Этот раз — последний.