За твоей спиной навстречу ветру и всему

Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, — отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать? — Облако в штанах (Владимир Маяковский)

— Бля, Арс, я клянусь: в первый раз эту песню слышу! Они сидят после сытного обеда в дедовом запорожце; Арс выучил, что это именно творение ЗАЗа, потому что Антон повторил это раз двести. Здесь установлена явно единственная на всю улицу магнитола. Они откровенно еблуют, не идут на огород, слушают кассету, которую нашли в шифоньере. Там было много других, но Арс не жалует российскую эстраду. Разве что только Высоцкий тоже перекладывается в бардачок. На всякий. «What is love» группы Haddaway приводит Арса в неуёмное состояние: хочется баловаться, отключить мозг и потыкать спокойного как удав Антона, чтоб тот перестал делать вид, что каменный. У брата морда кирпичом, он спокоен, а хочется, чтоб улыбался, как всегда. — Да что ты говоришь, — говорит язвительно Арс. — Отвечаю! — Да не может этого быть. Эта песня вот была у деда на кассете даже, как это могло пройти мимо тебя? — удивляется Арсений. Ему есть что рассказать об этой песне: например, что на телефоне она обычно записана «Вацлав», сколько ей лет, и вообще про группу, клип, — но сейчас совсем нет настроения козырять знаниями, есть настроение подурачиться. Пока Арсений, наблюдая в окошко за наседкой, решает, хочет ли он пощекотать Антона или щелкнуть того по родинке на кончике носа, в боку расцветает кругом резкая боль, от которой Арс ойкает. Антон сидит невозмутимо, будто бы это не он только что ущипнул украдкой, и смотрит в окно, отвернувшись. — Не знаю, так вышло, — говорит Антон. Его плохо слышно, потому что он говорит, высунув голову из окна. Наверное, покрасневший и поджавший губы, еле сдерживает смех. Арс щипает его в ответ, но тот только дёргается, а в салон свою кудрявую башку не возвращает. Рита на цепи явно чувствует веселье: пару раз заливисто тявкает, прогоняя кошку, спокойно идущую за забором. — Да спорим, ты раньше знал её прекрасно! Ты гонишь! Антон возвращается в салон и пристально смотрит на торпеду, а потом начинает протирать её первым попавшимся куском тряпки, сжимая губы в тонкую полоску, очевидно, чтобы не разоржаться. — Ты такой любитель поспорить, — тянет Антон. — Кто, я? — Арс возмущён. — Да, ты, — посмеивается Антон. — Нет! — Да! — Ну сейчас я тебе устрою, — обещает Арсений и, не скрываясь, начинает тыкать указательным пальцем Антону в рёбра. Тот сразу дёргается и пытается поймать руки Арса в замок, ударяется о руль, скулит от боли, быстро переходя на смех, Арс наклоняется ближе и ужом пробирается под старую футболку. Одно в ней хорошо: она растянутая, а так страшненькая, висит на Антоне, как на вешалке. А тот этому и рад, говорит, что так ходят крутые рэперы, коих он уважает. Арс против них ничего не имеет: всё лучше, чем русская попса. Антон худющий, на животе ни грамма жира, прощупывается напряжённый пресс. Арс пробирается выше по рёбрам, брат брыкается как Сивка-Бурка, ржёт так, что уже на грани истерики, и пытается руками уже просто отодвинуть от себя руки Арса. — Всё-всё-всё, сдаюсь-сдаюсь! Арсений, перестань! — уже повизгивает Антон. — Что перестать? — и откуда в тебе столько садизма, Арсений? — Щекотаться, пожалуйста, хватит, Арс! «Разве так можно что-то вымолить, Антон, я тебя умоляю!» — думает Арсений и снова и снова щекочет. — Арсюш! На таком нежном обращении Арс дёргается в последний раз и перестаёт щекотать. Он чувствует себя немного сбитым с толку, как в тот раз, когда сварил компот, решил процедить над раковиной, и в дуршлаге осталась одна вареная черешня. Что тоже неплохо, но не по изначальному плану. — Ага, вот как тебя можно успокоить, буду знать, — говорит Антон со смешком. — Извини, но я не могу не отомстить. Одной ладонью Антон сразу сковывает обе Арсовы, а второй тут же метит под мышку. Арс смеётся до колик, до слёз из зажмуренных глаз и практически икоты. Антоновы руки ощущаются так, будто они везде, не зря они у него такие длинные. Он щекочется не так, как другие: часто Арсу становится не смешно, а больно. Антоновы же ладони порхают по торсу как-то нежно, не давят совсем, но они остаются щекоткой, и, конечно, хочется уйти от прикосновений. — Стой, Антон! Стоп! Мне сказать надо! Брат слушается, так и замирает, держа чужие руки в плену одной ладони и с другой на чужой талии. Арсений про себя отмечает, что хотелось бы оказаться в этой ситуации с совсем другим Антоном. А затем его накрывает флэшбэком: именно так он и поцеловался в прошлом году впервые, будучи в летнем лагере. Её звали Кристина, она обладала неоспоримым достоинством — была выше всех девочек в лагере. А ещё она была жизнерадостной, красивой и лёгкой на подъём. В тот вечер они играли в дурака в её комнате, пока остальные отрывались на дискотеке. После того вечера карты были отложены до конца смены. В последнюю ночь она очень хотела переспать, но презервативов, конечно, не было, и Арсений отказался, хотя ему тоже хотелось. Когда вернулись в город, трубку она больше не брала. — Ну, и чё ты молчишь? — Ты знаешь, где в селе почта? — Почта? — Антон выгибает одну бровь. — Да, я позвонить хочу, мне надо. — Позвонить? Тупее отмазы я ещё не слышал, — говорит Антон и снова щекотно приходится пальцами по боку. — Нет, стой, правда! — протестует Арс. — Есть или нет? — Есть. Кому это тебе так срочно приспичило набрать? — Другу. — И почему ты вспомнил о нём именно сейчас? — Я вспомнил ещё вчера. Куда идти? — спрашивает Арсений, открывая дверь. — К чему такая спешка? У него день рождения или что? — спрашивает в недоумении Антон и выходит из машины. Мозг будто бы пульсирует, пока Арсений пытается подобрать достойную в глазах Антона причину для звонка. Но как и всегда выбирает недоговаривать. — Почти. Так ты покажешь? — Ну пошли. Я ща переоденусь. Найди ба, спроси, может, чё купить надо, мы через сельпо пойдём. *** Арсений припоминает, где почта, когда они уже почти пришли. Ему так сильно хочется услышать голос Антоши, будто бы то, что он забыл о нём и вспомнил в такой момент — это измена. Всю дорогу он думает, что скажет, и в итоге так ни к чему и не приходит. Потому, дождавшись трёх гудков, он украдкой нажимает на рычажки, будто бы кладёт трубку, выжидает ещё несколько секунд для безопасности, вешает трубку уже по-настоящему и выходит из единственной кабинки. — Не берут, — виновато улыбается Арс. — Бывает. В другой раз ещё зайдём. Я вот хотел… Дальше Арсений брата не слушает, идя в шлёпках прямо по проезжей части: о тротуарах в Репце только наслышаны. Всё также думает, что бы сказать Антоше, когда он всё-таки дозвонится. В следующий раз придёт без Антона, благо, знает дорогу, и сможет… что? Спросить, как дела? Тупизм какой. Или расскажет про курей? Или про корову? Зачем это нужно вообще Захарьину. Нужно придумать какое-то приключение. Ну и что, что выдумает и обман. Зато Антоша не будет считать его скучным, а скучных он терпеть не может, сколько раз Арсений слышал от него этот презрительный вердикт, хорошо, сказанный не о нём. Да и какой Арсений скучный, он совсем… — Арс, бля! — вырывает его из размышлений Антон. — Ты где вообще? — А? Сори, я задумался. Переживать начал за друга. Мало ли, почему он трубку не берёт, — на ходу выдумывается ложь. — Я же на сотовый звонил. — Э-э-э. А ты о всех друзьях так беспокоишься? — В смысле? — не понимает Арс. — Ну, да, наверное. Он старается быстро сообразить, как бы перевести тему, чтоб Антон отстал. — Арс, всё ок будет. Ты так покраснел, будто бы девушке звонил своей. У Арсения вырывается нервный смешок. — Скажешь тоже. А как же Аня, стал бы я к ней клинья подбивать? — хороший вопрос, Арсений. Но с ней это всё больше похоже на спортивный интерес, а не на чувства. — «Подбивать клинья»? — смеётся Антон. — Ты разговариваешь как наш дед! Сколько там уже времени? Скоро коров пригонят, магаз закроют, давай скорее. И под ноги смотри, мечтатель, а то вляпаешься. *** Позже вечером Антон настаивает на том, чтобы дождаться парного молока, которое он безумно любит, и только потом пойти гулять. Сегодня ошибок Антон не совершает: надевает флисовую кофту, с виду такую мягкую, что его хочется гладить, как котёночка, и джинсы. Сам Арсений берёт кофту в руки, и не зря: галантно отдаёт её Ане. Та ничего не просит, но сидит в такой короткой юбочке, что Арсению хочется и штаны с себя снять для неё. Когда Шпрота предлагает Арсу посадить ту себе между ног и обнять, Антон хлопает в ладоши и говорит, что им пора — завтра утром рано вставать, чтобы порвать черешню до жары. Арсений виновато улыбается, гладит Аню по плечу и предлагает кофту оставить себе. Журавль пошло свистит, все хихикают, а Арсений краснеет. Домой идут в тишине, ещё даже не полностью стемнело, все колдобины на дорожке видно — и как они здесь не боялись бегать. Арсений немножко злится на брата — зачем они вообще приходили? Антон кусает губы, будто бы решается что-то сказать, но молчит до самого дома. Арсений на это почти не обращает внимания, ему и так есть о чём подумать. Он пытается понять, что происходит: зачем он ухаживает за Аней, если вроде как влюблён в другого, и не делает ли это его изменщиком. Или и не влюблённость это тогда, если первая попавшаяся девушка видится ему интересной. Хочется обсудить эти переживания хоть с кем-то. Хоть бы и с Антоном. Вряд ли тот даст годный совет, но Арсению так легче рассуждать и приходить к каким-то выводам, когда он проговаривает вслух. Он не успевает раскрыть рта, как Антон его снова опережает. — Арсений. Я понимаю, это не моё дело, но с виду Аня — хорошая девушка. Зачем ты с ней мутишь, если у тебя в Москве кто-то есть? Арсений, опешив, хлопает глазами. Первая мысль — послать Антона в жопу и заявить, что это его не касается, но он вовремя вспоминает, что хотел поговорить и обсудить всё это. Он кусает губу и решается: — Там в Москве всё вроде как не взаимно, — нехотя признается Арсений. — А я устал уже от этого, наверное, потому хочу переключиться. Аня, вроде как, совсем не против… Антон морщится: — Отличная идея — бросаться на всех, кто не против. — Да кто бросается? Стоп. — Арсению очень не нравится, когда на него ни за что наезжают. Они подходят к своей калитке, но не заходят и остаются на улице. В доме поговорить не выйдет: скорее всего, дед уже спит, а остальные смотрят телик. — Да чего тут ждать. Выясним это сейчас: тебе нравится Аня? — Антон нависает над Арсением, сложив руки на груди. Шестерёнки в голове скрипят, Арсений долго решает, что сказать, чем явно раздражает злющего Антона. Он не привык вслух разбрасываться признаниями, пусть и сказанными не напрямую человеку. Ему уже совсем не хочется, чтобы Антон в это всё лез. Сам порешает, без сопливых скользко. Какое ему вообще дело? Только если… — Тебе самому нравится Аня! — выпаливает Арс тоном: «Ага! Попался!» — Что? — искренне удивляется Антон и даже делает шаг назад. — Не нравится, с чего ты взял вообще? — вполне искренне недоумевает Антон. — Тогда тем более: это не твоё дело. Нашёлся дамский защитник. Захочу… Антон хватает его за грудки: — Только пальцем её тронь, я… — Да что — «ты»! Влюбился, так и скажи, я отвалю, — орёт Арсений. — А то ты и со Шпротой, и с Аней мутить не даёшь. Сам определись! И руки убери! Антон разжимает пальцы и горько вздыхает: — Дурак ты, Арсений. Не нужны мне ни Шпрота, ни Аня. Антон поднимает засов и уходит в сторону туалета, а Арс умывается в уличном рукомойнике и уходит сразу в свою комнату спать. Настроения садиться под телик со всей семьёй нет никакого. Мамы в комнате ожидаемо нет. Он ложится на мягкую перину, которую для него днём явно взбил кто-то из старших. В этом и прелесть отдыха в селе — люди здесь после дня адского труда на огороде знают толк в комфортном отдыхе. Ещё бы помыть ноги в тазике, но вставать уже неохота, как и попадаться Антону на глаза. Антон странный, другого объяснения у Арсения нет. Он силится найти причину, почему брат поднял эту тему, но это похоже на то, будто бы он пытается вставить неподходящий кусок пазла в мозаику. Придя к выводу, что Антон ёбнулся, Арс засыпает. *** Рано утром его будит мама. Арсений эти ранние подъемы ненавидит всей душой, благо, они случаются не ежедневно. Запах жареных блинчиков или оладий расходится по всему дому. Завтрак уже на столе на кухне, как и Антоново ненаглядное парное молоко, но сначала Арс плетётся на улицу — писает и умывается ледяной водой, которую, наверное, только достали из колодца. Чистит зубы, горько вздыхает на выскочивший прыщ на виске, гладит безволосые щёки, внутренне завидуя Антону, который гордо бреется раз в три дня. Но бреется же! — Арсений, — раздаётся за спиной голос брата. Нервы у Арса ни к чёрту. Он подпрыгивает на месте и автоматически хватается за сердце — оно колотится в груди так, как если бы ОМОН стучался в квартиру подозреваемого. — С-с-сука, — шипит он и разворачивается к брату лицом. — Не делай так больше никогда! — Не звать тебя по имени? — начинает Антон возмущённым тоном. — Б-р-р, погоди. Я вообще не за этим. Я извиниться хочу. — Сердечко Арса делает ебоньк. — Я вчера действительно полез не в своё дело и наговорил глупостей. Прости меня, пожалуйста. Арс хлопает глазами и молчит, не веря в происходящее. Перед ним в принципе за всю жизнь ещё ни разу не извинялись, чтоб на серьёзке. Не после того, как обидчика заставил старший — ведь сейчас о ссоре никто не знал, они же только проснулись. Да и не ссора это, так, недопонимание. — Арс, скажи что-нибудь. Я очень тебя обидел, да? Ну прости, правда, я не хотел тебя задеть, — продолжает Антон, делая шаг ближе. Хочется посмотреть, как далеко брат может зайти в своих извинениях, какие слова вспомнит, но Арсений не изверг какой-то. — Арсюш… — Ладно-ладно, — машет руками Арсений. Антон, конечно, довольно расплывается в улыбке. — Прощаю. — Пойдём завтракать, твоя мама оладий нажарила, я всё видел, мне не спалось. Арсений хмыкает — обычно Антон дрыхнет до обеда. Неужели так переживал из-за всего этого? Да ладно ему. *** — Это же надо: всего семь сантиметров разницы, а я выше будто бы на две головы, — дразнится Антон. — А говорил, что не заметно. Молчание и пыхтение ему ответом. Арсений встаёт на цыпочки, пытается карабкаться по Антону, но всё равно не может дотянуться до ладони с зажатой в ней кепкой, которую тот держит высоко над собой. Они в саду, наполнили очередные пластиковые вёдра ягодами и спустились, чтоб попить берёзового сока, который достали из погреба. Арсений цепляется за Антона, как клещ за штанину, случайно потирается о брата и не думает примерно ни о чём — видит только цель. — Ну всё-всё, слазь, Арс, это не честно! — ругается Антон ему в челюсть. Сдаваться не хочется, хочется доказать Антону, что у того просто руки длиннее или у Арса обувь на плоской подошве, но вдалеке он замечает деда, который стоит, вперев руки в боки, и насупленно следит за ними, отвлекшись от прополки картошки. Надо работать, иначе бабушка не успеет сегодня закрыть варенье до вечерней дойки и тогда… на самом деле, что им за это могут сделать, до конца не ясно, но испытывать дедово терпение неохота. Он ступает на твёрдую землю и неловко обнимает Антона, не анализируя вообще, почему это происходит, а поддаваясь порыву. То, что Антон попросил прощения, торкает его до сих пор, и по ощущениям меняет Арсово отношение к жизни — задирает такую высокую планку по отношению к другим людям. Антон неуклюже приобнимает Арсения в ответ, похлопывает по плечу, натягивает ему кепку на голову и идёт за пустыми ведрами для новой партии, забыв о жажде. *** Смотреть, как огромный рот Антона поглощает черешню, даже немножко стрёмно. В прошлый раз это закончилось тем, что тот заблевал раскладушку. Он клялся, что это из-за того, что ягода была немытая, но Арсений знает — всё из-за количества. — Што? Арсений может поспорить: штук пятнадцать влезло бы за раз точно. Антон бы такими дозами и ел, если бы не нужно было вынимать косточки. — Почему ты так смотришь? Я могу подавиться, — говорит Антон, смотря из-под лба, после того, как проглатывает очередную ягоду. — В прошлый раз это плохо закончилось. А то и все двадцать. Вон какая хлеборезка. Прям жменями можно совать. — Арсений, те ягоды я жрал прямо с дерева, а эта, — он трусит практически чёрной черешней в воздухе, — мытая. Зачем-то Антон не съедает её, забросив в рот, а подносит ко рту, держа за хвостик. Следующей в голову приходит мысль, что в такой большой рот точно бы поместился большой Арсов член. Он не очень Арсению нравится, без кокетства — зачем ему такой большой для секса с парнем? Задницу под себя растягивать придётся до Нового года, это если сейчас начинать, минет закончится облизыванием головки, что тоже неплохо, но Арс тащится от категории «Глубокая глотка». Но вот рот Антона. Арсений представляет, как тот туго обхватывает налившуюся кровью головку губами, но на ней не задерживается, берёт глубже. В чужом рту горячо и влажно, член Арсения там никогда не был, и уже от мыслей поджимаются пальцы на ногах, сжимается что-то неведомое внизу живота и краснеют щеки. — Арсений, ты странный. Что происходит? — Ничего! — выпаливает он и пулей вылетает из дома. Подрочить нигде не выйдет (на брата, Арсений, фу!), потому он агрессивно вытаскивает ведро ледяной воды из колодца, наливает в уличный умывальник, расплёскивая половину по двору, и сует голову под отрезвляющие струи. Какой же пиздец, Арсений, о чём ты думаешь? Он берёт велик и, никому ничего не сказав, сваливает бесцельно кататься. Арсений думал, что это бывает иначе, что выйдет отрицалово, как с влечением к парням. Что он будет расшаркиваться сам перед собой, не признавая очевидное, но случается наоборот. Он быстро осознаёт и принимает то, что его возбуждает брат, пусть и троюродный. На секунду он задумывается, а не опасно ли это для теоретического потомства, всё-таки они родственники, а потом понимает, что у них никак не могут родиться дети. — Арс, ты ебанулся, — шепчет он сам себе под нос, крутя педали, чтоб быстрее проехать мимо дома тётки с дядькой. Вдруг заметят, окликнут, а Арсению вот совсем не хочется сейчас ни с кем разговаривать. Некоторое время он бездумно катается, скрипя под задницей седлом в платке и ощущая, как ветерок продувает и холодит мокрую одежду. Голова пустая-пустая, будто бы потоки воздуха выдули все мысли, он быстро справляется с возбуждением. Он скоро полностью успокаивается, подставляет лицо солнышку, жмурится. Хорошо в селе, редкие прохожие здороваются, бросая что-то похожее на «Драсте», а Арс намеренно в ответ выговаривает чётко и по буквам «Здравствуйте». Но как только он снова задумывается о ситуации — не может не — у него не получается удерживать шальные мысли в узде, те скачут от него, как лягушки из коробки; он видел эту картину однажды: в лагере Денис, паренёк с ебанцой, наловил ночью у воды квакух, чтоб потом пожарить на вечернем костре. Арсений улыбается своим воспоминаниям, а потом Денис у костра сменяется Антоном. Вот они только вдвоём сидят, Арс беззастенчиво рассматривает точеный профиль, Антон поправляет как и обычно двумя пальцами волнистую чёлку, а потом случается поцелуй, такой привычный, будто бы ничем другим у костра они заниматься не могут. В груди становится тепло, а в носу немножко щиплет — вероятность того, что эта фантазия станет реальностью, стремится к нулю. Арсений приезжает к брёвнам, где собирается их компания. Ему приятно осознавать себя её частью. Сейчас четыре часа, раньше шести сюда точно никто не заявится. Он садится на место, где обычно сидит брат и чувствует себя будто бы в чужих объятиях, окутанный заботой, он даже обнимает сам себя за плечи и млеет от ощущений. Солнце спряталось за облаками, и Арсу тепло, а не жарко. Его никто не увидит и он даёт себе волю: вытягивает шею, для невидимых поцелуев, гладит себя по плечам. Кажется, он сейчас растечётся по бревну, как масло по маминому блину. Он прикрывает глаза и продолжает фантазировать о том, что Антон рядом, обнимает его сзади, накрывая собой, как пледом, целует в макушку, висок, медленно пробирается под футболку. Арс ведёт своей рукой под неё, но это всё не так, потому что он сосредотачивается не на том, что чувствует кожей, а на том, как именно двигать и трогать, от разочарования хочется топать ногой. Воображаемый Антон теперь становится напротив, кладёт руки на плечи и ведет носом по шее, в реальности Арсений крутит головой, подставляясь под желанные прикосновения. Арс боится тронуть пах — пока не убедится в реальности возбуждения, можно сказать, что ничего не было. Ладно, он мастер спорта по скрытию чувств: Антоша так ничего и не понял. На секунду Арс испытывает стыд за то, что будто бы изменяет Захарьину, а потом сам себе прописывает по лбу ладонью. Как можно изменить тому, с кем у тебя ничего нет, никаких договорённостей и никто никому ничего не должен. А себе Арс великодушно прощает. Он представляет Захарьина и не чувствует ничего, кроме лёгкой тоски. Клин клином вышибают, получается? Арс доводит в голове фантазию до отсоса и решает, что пора завязывать, пока он не начал дрочить. Вдруг именно сегодня кто-то подвалит раньше. Он себя накручивает представлениями о заботе и ласках с Антоном так, что домой возвращается уже влюблённым. Король умер. Да здравствует новый король. Самому с себя смешно. Интересно, а Арсений вообще умеет жить эту жизнь, не будучи влюблённым ни в кого? *** Пол пусть и застелен ковром, но всё равно твёрдый, как пряники с серванта. По ощущениям те были привезены в сельпо ещё в прошлом году, а Антону ничего — пьёт своё молоко, макает туда пряник и ест. Арс не захотел идти гулять, пришлось бы возвращаться на брёвна, а стояк бы у него был просто перманентно, так можно и мозг потерять в кислородном голодании. С другой стороны, зачем ему мозг, если он думает членом? Перед теликом все козырные места заняты: мама в кресле, дед с бабушкой на диване, Антон вытянулся на своей кровати. Ему не лежится, он крутится, как уж на сковородке — сетка под ним постоянно скрипит. Но обращает на это внимание только Арсений — остальные поглощены «Крепким орешком». С другой стороны, не Арсению осуждать Антона: из-за того, что Арсу по-всякому твёрдо, он тоже часто меняет позу, громко и немножко картинно вздыхает, без надежды на помилование, и цокает языком. — Арсень, перестань мельтешить. Иди стул возьми на кухне, — говорит мама. Стул на кухне не мягче пола. Он медленно поднимается на ноги, когда его окликает Антон. — Арс, не ходи. Садись ко мне, — говорит Антон и поднимается, чтоб тоже сесть. — Чего ты раньше не сказал, что тебе… — Мелюзга! Цыц! — строго говорит дед, густые брови сведены к переносице. Злой дед — страшный дед. — Дайте фильм посмотреть спокойно. Благо, начинается реклама. Недовольный дед выходит из зала, Антон двигается, подкладывает по подушке им под спины, пока Арс, стесняясь, присаживается на покрывало. Брат заботливо улыбается, а Арсений тает и складывает в свою копилку воспоминаний такого Антона. На мягкой кровати уютно так, как будто бы здесь, по меньшей мере десять маленьких котяток, но на самом деле здесь только один большой кот. Антон в толстовке в капюшоне, домашний и спокойный; сложил ноги по-турецки, от торчащей из шорт коленки бликует свет экрана телевизора, потому что в комнате выключен свет. Усталость даёт о себе знать: они встали очень рано, — и Арс клюёт носом, несмотря на близость возлюбленного, потому что в любом другом случае он только и делал бы, что фантазировал и впитывал атмосферу. Сейчас она странно работает — Арса не колбасит от возбуждения, а наоборот успокаивает. Брат рядом, и всё в целом-то прекрасно. Пахнет просто волшебно, ничего не выбивается и не бесит, он отрезает краюшку ещё теплого хлеба… — Арс, — будит Антонов шёпот. — Ложись мне на колени. Перспектива настолько заманчивая, что собственный член привстаёт моментально. Его голова будет в паре сантиметров от чужого члена! Одновременно с этим остальное тело так сильно хочет провалиться в сон, что Арс решает не сгонять дрему, а качает головой и уходит к себе. Откуда у Арсения столько силы воли? Хотя он ответа на этот вопрос не может найти ещё со времён отказа потрахаться впервые из-за отсутствия резинок. *** — Так, мелочь пузатая! Если хоть один из вас сделает меня в шахматы, я кой-чего вам покажу, — обещает заговорщицки дед, когда заходит на кухню с улицы. Там сегодня дождь и вообще гроза. Телик включать не разрешают — вдруг молния даст в антенну, «это вам не в городе, где полно громоотводов». Арс знает, что это называется «молниеотвод», но не вякает — все только будут раздражаться и просить не умничать. Арс с Антоном переглядываются и безмолвно сворачивают партию — Антон выиграл все предыдущие разы. Они расставляют фигуры, и Арс уступает место, а сам отходит к плите, возле которой стоит пугающий газовый баллон, чтобы нагреть воду на чай. Даже не спрашивает у брата, будет ли он, потому что точно знает, что да. Партия длится по ощущениям вечность, потому что Арсу скучно безумно. Он даже притаскивает свою тетрадку в клеточку с рисунками и намечает будущее творение — рисует всякие граффити карандашами и фломастерами. В этот раз это будет «shastoon». В процессе Арс продумывает, как покажет Антону как бы невзначай, и, если тому понравится, то с барского плеча, конечно, подарит. Он уже почти скулит вслух с того, как ему хочется, чтобы рисунок был у Антона. Через полчаса тиканья часов из соседней комнаты Антон слишком часто говорит «шах». Арс откладывает рисование и пристальнее смотрит за игрой — болеет за брата, конечно. Он очень хочет узнать, что дед приготовил, это явно что-то интересное, он бы не бросался словами на ветер. Через пять минут дед, которому был поставлен мат, лезет на крышу. Как раз в этот момент в комнату заходят бабушка с мамой, у одной в руках чугун, от которого идёт пар. Судя по запаху, там картошка с мясом, что ещё больше поднимает настроение. — А кто лестницу поставил? Коля, ты зачем туда полез? — причитает бабушка, стремительно шагая на кухню. Она бы недовольно упёрла руки в бока, но те заняты. — Таня, пойдём, подложи подставку мне. Дед, лучше б ты в погреб полез и консервацию достал! Хорошо, что вы приехали оба, мальчики, хоть полки освободим под этот год. Зачем делать столько закруток, что потом приходится ударно топтать консервацию и летом, для Арсения загадка. Но есть можно. Антон помогает деду Коле принять внизу ящик, с которого комками сыпется пыль, Арс даже кривится, когда видит, как та оседает на вылизанные бабушкой ковры. Дед, видя это, кряхтит и кивает Антону в уголочек. Коробка отправляется туда, а все идут обедать. *** Большой консервированный помидор притягивает взгляд — он чудом не треснул за время своего пребывания в банке, а Арсению нравятся такие больше всего, они кажутся ему самыми вкусными. Он берет его, хочет надорвать кожицу пальцем, но тогда он может забрызгать всё вокруг. Лучше уж во рту. В голову приходит мысль, что кто-то учится целоваться на помидорах. Пусть Арсений и умеет, но он не понимает, а как так можно. Он прижимается губами к боку, действительно, пока что всё похоже, затем надкусывает край, язык вставляя в получившуюся в шкурке дырку, и… — Арс, ты что делаешь? — прыскает брат. — Ты решил поучиться целоваться на помидорах? — говорит он со смешком и откусывает от огурца. По ощущениям Арсений становится краснее помидора в руках. Стараясь как можно скорее всосать всю жижу и мякоть, он закашливается, поперхнувшись, привлекая внимание уже всех. — Отстань! Умею я целоваться! — недовольно фырчит он. — Это где ты научился? — с наездом спрашивает мать. Ну, блядь, финиш. — Мама! А мы можем это всё обсудить потом? «В следующей жизни» — мысленно добавляет Арс. За столом начинаются подтрунивания, Антон вспоминает, как он целовался впервые, и Арсений чувствует себя каким-то малышом на вечеринке у взрослых — почему все так свободно обсуждают эту тему, когда он сам готов сквозь землю провалиться. Ну и семейка. *** Все усаживаются на кровать Антона, только дед остаётся у стула, на котором расположен синий проектор. Ставни на окнах закрыты, чего Арс отродясь не видел, да и не знал, что они несут ещё какую-то функцию, кроме декоративной. Всем приходится усесться здесь, потому что это единственное место, напротив которого белая стена, а не ковёр или окно. В пыльной коробке оказываются диафильмы и фильмоскоп, который нагревается несколько минут и пахнет совершенно особенно, Арсу даже сравнить не с чем. Он внимательно наблюдает за дедом, который наматывает плёнку на металлический цилиндр, что-то прижимает и проверяет на свет, той ли стороной. Дождь по-прежнему моросит, но гроза заканчивается; это позволяет продлить семейный отдых и смело включить электроприбор, без ворчаний и причитаний. Вокруг начинается сказка, что-то совершенно особенное. Арсений уже сейчас понимает, что это воспоминание будет с ним всю жизнь. Слайдом будет возникать всякий раз, когда он будет ностальгировать по деревне. А он точно будет, как уже сейчас с нежной грустью вспоминает садик или тот вечер, когда во всем доме выключили свет и они с мамой играли в настолку при свечах. На стене просто свет лампы сменяется на первый кадр — цветные квадраты, затем серый фон с непонятно что значащими цифрами, чёрный кадр с цветным словом «Диафильм», ещё цифры и, наконец, начало — Братья Гримм, «Горшок каши». Художник Б или Т (совсем непонятный курсив, хотя и красивый) Калушин. Рисовка у кадров точь-в-точь как у советских мультиков. Только происходящее сейчас похоже на магию; атмосфера такая, что Арс заставляет себя запоминать и впитывать всё вокруг: по одну сторону железный и холодный бок кровати, а по другую брат, тёплый как батарея, и Арс льнет к нему, как виноград к изгороди. Дед крутит вентилёк, и кадры сменяются, часто взрослые вставляют комментарии о том, что диафильмы по ролям читали, что маме всегда доставались слова автора и что нужно ещё обязательно посмотреть другой классный фильм, который почему-то мамин любимый — скучный «Колобок». Дождь затихает, и бабушка говорит, что совсем скоро уже будут «передавать» вторую часть «Орешка». Арсений бы никогда больше не включал телик, не нужен он ему, ему нравится до мурашек атмосфера, которая сейчас. Вся семья рядом, мама умиляется слайдам, он ещё никогда не чувствовал, что они все настолько родственники. И Антон тоже аж светится от счастья. Из-за того, что сегодня прохладно, он в стрёмном вязаном свитере, чёрном с оранжевыми ромбами. Дед, когда увидел, рассказывал, что о таком мечтал просто каждый парень их возраста; когда купили Андрею, папе Антона, тот был первым парнем на селе. Антон красивый, то и дело поправляет чёлку фирменным жестом и бросает взгляды на Арсения, мол, ты тоже это видишь? Арсений видит, конечно, и много думает. Ну и что, что ему хочется целовать Антона, разве ж это со зла? Но потом Арс понимает, что включённый телик значит, что он может остаться на кровати с Антоном, а остальные свалят. Только об этом нужно как можно невозмутимее попросить. — Антон, я останусь здесь сидеть? — Арс надеется, что в голосе не так слышен океан надежды, с которым он спрашивает. — Та хоть лежать, — отвечает Антон. Сию же секунду Арсений карабкается по кровати чуть выше и ложится спиной к брату, сложив ручки под щёку. Антон в свою очередь поднимается и садится, положив подушку под спину. Арс надеется, что скоро тому надоест, и он ляжет на своё обычное место. Так и происходит. Во время рекламы Антон укладывается за спиной так близко, что слышно чужое дыхание. Арс, естественно, представляет, что Антон тут же его обнимает. Он перестаёт следить за происходящим на экране совсем и разгоняет себя до стоящего члена. Всякий раз, когда Антон нечаянно касается попы Арса, а происходит это частенько — Антон не может лежать смирно, — ему приходится всеми силами удерживать вздохи во рту. Если кто-то сейчас пристально посмотрит на его пах, то Арсу будет стыдно до конца каникул, что он не умеет себя контролировать. Но всё обходится. Иногда даже удаётся сосредоточиться на сюжете происходящего на экране, за что Арс сначала себя хвалит, а потом не может вернуться к просмотру снова, когда проваливается в фантазии о том, что они одни в комнате. В мечтах Антон начинает активничать по своей инициативе: кладёт руку на бок, ведёт выше под кофтой, по рёбрам, оглаживает сосок (Арсений украдкой крутит свой сам через одежду) и меняет позу. Арсений как-то автоматически тоже ложится на спину и замирает от осознания, что Антон может заметить стояк. Что делать в таком случае, он не придумал, а потому паникует. Но брат, если и видит, то не подаёт виду. Зачем Антон у него такой хороший и правильный; шансов, что он ответит взаимностью на бракованную симпатию Арсения примерно ноль.