За твоей спиной навстречу ветру и всему

Перебирая одежду, Арсений натыкается на серую майку с таким вырезом, что мама, глядя на неё впервые ещё в далёкой Москве, заявила, что носить он её будет только в селе и только дома. Ну, что ж, вот и пригодилась. Арсений в ней не видел ничего такого — мужики же ходят с голой грудью вообще или в черных футболках в сеточку от сатаны, в чём проблема его майки? Ну вырез немножко глубже, чем у Билана, но почему это вообще имеет значение, если он не девушка?! Понимание приходит, когда Антон утром не смотрит в глаза, а пялится на шею, ключицы и ниже. Хотя, возможно, это из-за вчера, потому что Антон почти наверняка заметил вставший член: перелез через Арсения, стараясь не задеть, и это выглядело очень комично — с оттопыренной задницей, — и сбежал в туалет. Арсений тогда перевернулся лицом в подушку, беззвучно простонал и агрессивно бросил остальным родственникам: «Всем спокойной ночи», слезая с кровати. Лёжа уже в своей, подрочить он так и не смог — стало страшно, что Антон кому-то расскажет, неловко от ситуации в целом, так и не получилось расслабиться. Сейчас Арс не теряется под странным взглядом брата: будто бы тот в уме перемножает примеры, — а расправляет плечи и задирает голову. Ему приходится накинуть рубашку, чтоб в случае чего иметь возможность выглядеть чинно. Реакция Антона Арсу не понятна: он что, не видел мужскую грудь? В его глазах читается влечение, он будто бы под гипнозом, но это Арсения точно глючит. Он уже начал свои фантазии перекладывать на реальность — приехали, называется, пора подумать хоть о чём-то другом. Но, к сожалению, не хочется. Боязно давать себе волю и строить воздушные замки, потому что обычно реальность больно бьет прямо по лицу, но вместе с тем в груди теплится маленькая надежда — крохотный клубочек личного счастья, которое Арсений себе позволяет, пусть мысленно. За завтраком он молча застёгивается, потому что мать не перестаёт на него безмолвно зыркать, будто бы Арсений как минимум ковыряет в носу и подкладывает козявки к себе вместо соуса. В Шасте что-то неуловимо меняется: он смущается, когда здоровается, смотрит на Арсения чаще, чем к себе в тарелку, улыбается или смеётся на каждую реплику (Арсений проверял!) и дурачится совсем по-детски, будто бы они снова маленькие — первым пихает брата под столом. Арсений шипит от боли, трёт лодыжку и злобно смотрит на Антона, который невозмутимо дует на омлет, крутя его на вилке. Ну просто красна девица с цветочком на полянке. — Арсений, что происходит? Ты наелся? — Дед Коля хмур, как и всегда. — Всё в порядке, дед, — отвечает Антон за него и светится довольный, как сытый кот, подглядывает с хитринкой. Наверное, про такой взгляд говорят «стреляет глазами». Ну, сейчас ему не поздоровится. На лёгкие пинки брат никак не реагирует. Нужно же бить так, чтобы самому не дёргаться, а с достаточной силой приложить не получается. Идея приходит блестящая — не пнуть Антона, а погладить по ноге: тот боится щекотки как огня и должен вскочить сразу же. Арсений тянется ступней к чужой икре и легко щекочет большим пальцем ногу. Скольжение как в рекламе бритвенного станка не получается — Антон-то ноги не бреет. Щекотка не удаётся, но у Антона бегают глаза и легко краснеет лоб, как только он понимает, что происходит. Наконец он смотрит Арсению в глаза, зардевшись и кусая губы, а потом вскакивает и, невнятно бурча благодарности бабушке с мамой, уходит. Арсений победно улыбается, но сразу прячет все эмоции, чтобы не отвечать на лишние вопросы родни. Просто щекотка оборачивается каким-то сюром — у Антона очень подозрительная реакция. Радоваться рано, но Арсу очень хочется верить, что ему не кажется, что всё взаимно и это из-за того, что его брат почувствовал возбуждение. И не просто из-за самого факта прикосновения, а, ну, по-настоящему — из-за того, что это Арсений и что именно он делает: гладит, ласкает, дарит нежность. Арс чувствует, как становится жарче от мыслей и разбушевавшейся фантазии, будто бы он в ванной, куда набирают кипяток, и тоже встаёт из-за стола приготовиться к мытью посуды. Вымыв всю: Арс должен мыть её вместо Антона ещё пять раз, по количеству проигранных партий в шахматы, — Арсений выходит во двор к Антону. Двор у них не самый большой, здесь мало чего помещается: ближе к воротам дряхлеет безнадёжно Запорожец, Рита радостно виляет хвостом, да куры со своим корытом и поилкой, только завидев Арсения, разбегаются в ужасе. Его всегда забавляло, что им обязательно нужно побежать ровно в противоположную сторону. Возле будки на огромном красном покрывале с цветами, накрытым клеёнкой, лежит, судя по всему, полуразобранный мотоцикл, зияющий просветами, будто бы покалеченный. Рядом куча деталей не презентабельного вида и разного размера. — А бабушка в курсе, что ты расстелил во дворе вместо брезента покрывало прямо на земле? Антон воровато осматривается по сторонам и отвечает: — Нет, не в курсе, только не ори. Я всё подмёл, а как закончу, то постираю, она и не догадается! — Надёжный план, — бросает Арсений с сарказмом. — Учти: если что, я ничего не знал. — Замётано. Ты посуду помыл? — переходит в нападение Антон. — Помыл, — кривляет Арс в ответ. — Я могу скостить тебе один сеанс мытья тарелок взамен на помощь! Арсений, стараясь не выказывать свою радость, бросает гордо: — Давай. Соглашается даже не из-за возможности помочь или поторчать рядом на вполне законных основаниях; просто мыть посуду в селе — пытка. Натаскать воды в три разных ёмкости, для первой ещё и нагреть, само мытьё, сушка, вылить грязную воду на дорогу… Минут сорок уходит. — Тут тоже придётся заняться мытьём, но не посуды. Вот надо чистить запчасти от ржавчины, грязные я буду складывать справа, сюда. Вот здесь уксус… Шаст пускается в объяснения, что в каком порядке делать. На чужое воодушевление приятно смотреть, Арсений всегда любил увлечённых людей; наблюдая за ними, он сам будто бы на время становится таким же: геймером, врачом, актёром. И сейчас он загорается этим старым мотоциклом, на который и не посмотрел бы. Арс с удовольствием погружается в дело, трёт с увлечением, азартом. А потом хвастается отмытой деталью, жаждет похвалы, как принёсшая палку собака, показывая Антону чистенькую железку, и тот не разочаровывает — улыбается и искренне говорит: — Молодец, Арс. И пусть интонация такая, как у родителей, которые умиляются каракулям своего чада, всё равно приятно. Они то и дело касаются друг друга кончиками пальцев, передавая детали, и это смущает обоих. Арсений пребывает в каком-то лихорадочном возбуждении, что он это не придумал себе: он своими глазами видит, как краснеет всякий раз Антон кончиками ушей и скулами, не смотрит на Арсения совсем. Ему бы узнать наверняка, но никакой хитрый способ не приходит в голову, он будто бы сидит над интегралами. Говорить прямо, конечно, он не будет, да и что тут скажешь? Надо делать. Но и на активные действия ему нужно набраться смелости, как барже топлива. Вот потом уж будет не остановить. Пока Арс решает действовать исподтишка и складывать каждую реакцию Антона в кармашек возле сердца. Хорошо, что они не заговаривают ни про вчерашний вечер, ни про утро, Арсений бы сквозь землю провалился, такого уровня стыда он ещё не испытывал, а ведь как-то он чихнул перед Захарьиным и из носа выскочило всё, что прилично высмаркивать в раковину наедине с собой. *** — Арс, будешь? — Стас протягивает двухлитровую пластиковую бутылку пива. Из неё выпили на глазах у Арсения практически все: и Дарина (первой), и Ира, и Журавль, и Стас, и Поз с Макаром, потому он кривится и мотает головой, как мокрый пёс. Хотя даже если бы в приложившихся был только Стас, он бы пить не стал — как представит, сколько там чужих слюней, фу. Некоторые брались кулаком за горлышко и обтирали его в круговую, ну, будто бы грязные пальцы чище ртов. — Спасибо, — всё же добавляет он из вежливости. Сегодня Арсений сидит на обычном месте: слева Аня, справа Антон, который старается быть «в эфире» у Арсения каждую минуту. С Аней за вечер удалось поздороваться и спросить, чем она сегодня была занята. Остальное время Антон не умолкает, то и дело спрашивая у Арсения его мнение по любому вопросу и вообще выпытывая факты о нём. Делает он это тоже кайфово — склонившись к чужому уху, шёпотом, и это так интимно, что у Арса подкосились бы ноги, если бы он не сидел. «Арсений, а твой какой любимый цвет?» «А ты смотрел Матрицу?» «А твоя какая любимая песня?» Они так много шепчутся, что на них часто шикают, и один раз Ира обиженно заявляет, что «больше двух говорят вслух». Антон смеётся на это, примирительно пожимая плечами. Как знать, что Арсению ведь не кажется и это прямо знаки внимания от Антона не дружеские, а… Чувства? Иначе зачем он так близко склоняется при всех, выделяет, не стесняясь, даже другие подмечают. Арсения ведёт от этого, он позволяет себе поверить, что ему не кажется, и теперь наверняка светится как начищенный пятак. На брёвнах уютно, костёр делает своё дело; не зря говорят, что человек может бесконечно смотреть на огонь, воду и — третьей штукой называют разное. Сейчас для Арсения наравне со стихиями становится Антон; он может бесконечно смотреть на то, как брат смеётся, откинув голову или уткнувшись в чужое плечо. Когда это его плечо, Арсения, внутри него будто бы подбрасывают дровишек в его личный костёр — маленькой влюблённости, жар от которого проходится по всему-всему телу, особенно горячо в том месте, где Антон касается лбом, в солнечном сплетении и паху. В такие секунды Арс замирает, не дышит и считает про себя мгновения чужого тепла. Он иррационально чувствует себя вором, будто бы украдкой берёт то, что ему не положено, но ему всё равно. Он практически уверен, что всё взаимно. — А кто-то смотрит «Schastie»? — спрашивает Макар. Арсению каждый раз странно подмечать, что этот медведеобразный парень на самом деле мягкий и добряк. Ещё и женские сериалы смотрит. Как и Арсений, конечно, уж он старался не пропускать ни одной серии Шастье. — Я смотрю, — Аня. Она даже тянет руку в воздух, смешная. Такая у неё маска правильная, Арсений думает, что хотел бы расковырять её скорлупку до ядрышка, ему кажется — там порочности хватит на всех присутствующих. Может, она бы даже не осудила влечения между братьями. Внутри. Снаружи расфукалась бы, как пить дать.  — Но мне не нравится главный актёр, который типа страшненький секретарь. Это смешно: ему же обрезать волосы, снять брекеты и поменять очки на линзы или оправу поудачнее, и он будет просто красавчиком. На нашего Арсения, кстати, чем-то похож… — Да ладно, Арс красавчик, а тот… — рьяно вступает в беседу Стас. Брови Дарины ползут вверх: — Когда это ты успеваешь парнишек заценивать? И без меня? Пока Стас оправдывается, что видел только рекламу, Макар вздыхает: — Эх, жаль, что мы тут в Репце финал-то пропустим. Вроде, на следующей неделе последняя серия. — Ну, кто пропустит, а кто нет — у меня тарелка вообще-то… Арсений завидует Ире с её тарелкой — ему сериал нравится, хочется увидеть, каким этот секретарь станет красивым. И начальник там горячий. И бисексуал. — А вам всем похую, что он про пидоров, да? — спрашивает Журавль. У Арсения голова в шею сама вжимается, будто бы он здесь сидит и размахивает транспарантом с надписью «Я гомосексуал». — А какая в жопу разница? — говорит в ответ Димка. Через пару секунд тишины все разражаются смехом: шутка скабрёзная, но всё равно смешно — настроение хорошее. — Арс. Если хочешь, у меня вот, лимонад, — протягивает Антон бутылку. К ней Арс присасывается, не задумываясь. — А давайте завтра на речку сходим. Нужно не забыть фотоаппарат. Там наверняка будет грязно, пиявки и комары, но упустить шанс попялиться на Антона в плавках, он не может. *** Арсений не пьяный, но голова хмельная. Может, так действует хвойный воздух, ясная ночь или присутствие Антона рядом, который отвернулся от него, разгоняет шутки с Макаром и смеётся теперь только в его плечо. Им бы в КВН, все «зрители» в восторге с их импровизации. Только Арс куксится без внимания, он ищет глазами взгляд Антона, но не находит и расстраивается ещё больше. Общее веселье надоедает. Устав чувствовать себя изгоем на празднике жизни и юмора, он поворачивается налево. — Аня, тебя проводить? — предлагает он от досады и чтоб заставить Антона ревновать. — Я думала, ты никогда не попросишь, — закатывает глаза влезающая Шпрота, которой хочется резко ответить. Арсений про себя обещает, что та ещё попляшет. Обида выкручивается на максимум, и вот уже Арс думает, что стоит ему уйти с Аней и попытаться свою бисексуальность развернуть другой, удобной стороной. Авось влечение к брату забудется как кошмар, пока Арсений в нём не по уши. Очень хочется надеяться, что ещё не. — Чего не попросишь, хорошкинс? — включается Дарина. — Что? — отвлекается Стас от спора с прибухнувшим Позом о том, с какой стороны правильно есть банан. Выпивший Димка становится доёбистым и непробиваемым вообще, как у Стаса хватает терпения до сих пор не пустить в ход кулаки — загадка похлеще исчезновения Кыштымского карлика. — Бежим, — пищит Аня, резко встаёт и хватает Арсения за руку. Он еле успевает перебросить ногу через бревно, всё равно немного спотыкается и срывается за ней. Ему стыдно, что он такой неуклюжий при всех, потому секунд десять он молча бежит и корит сам себя, мол, можно было и поизящнее, Антон же смотрел. Наверное. Вскоре Арс тормозит запыхавшуюся девушку и разворачивает её к себе. Они останавливаются возле покосившегося забора, дом явно заброшен, вокруг тихо-тихо, светит Луна, и романтичнее момента хоть с кем-то он не припомнит. Ну, с Антоном не считается, тогда между ними не было ничего такого, Арсений вздыхал по Захарьину, а Антон от того, что запыхался. Аня стоит лицом к свету, кожа светится синим, глаза блестят, как её нарядная кофта с пайетками, в декольте которой вздымается от глубокого дыхания грудь. С кофтой совсем не сочетается мужская, Арсеньевская, которую та неизменно таскает с собой. Аня такая красивая, хрупкая, как кукла, а Арсений внутри чувствует… ничего, и хочется стонать от отчаяния; не хватает ему досады на Антона, чтобы сделать больно Ане. Арсений будто бы на картину смотрит. Идеальную, он таких много видел в Третьяковке, чтобы смотреть на неё и восхищаться талантом художника, но, как не удивительно, у него там не стояло. Вот что с ним не так? Зачем всё мерить дурацким возбуждением? Это просто физиология. Арсений смотрит и смотрит, замечает, как блестят серёжки, будто бы роса на траве, как уложены волосы, которые и трогать не хочется, но не потому, что противно, а потому что она старалась, укладывала. Арс так про снеговиков думает и всегда расстраивается, когда видит разваленных… — Луна сегодня красивая, — подаёт она голос и хрипит как-то совсем не по-девчачьи, Арсений даже легонько смеётся от удивления. К чему эти слова? Но нужно же что-то ответить. — Ага. И Аня его целует. Прижимается губами и замирает, как натянутая струна. В голове набатом звучит: «Ну и нахуя?», а за спиной слышится топот бегущего. Шаги тяжёлые, Арсений разворачивается, чтобы прикрыть девушку собой и даже руки в стороны разводит, стараясь защитить. Почему-то в голову не приходит, что это кто-то свой, ночью Арсению чуется опасность, жизнь в Москве этому научила. Но это Антон. Злой как чёрт подбегает, но в этот раз руки держит при себе. — Домой пошли. — Посылаю, — вырывается у Арсения на автомате, и он прикусывает язык. На чужие указки внутри поднимается протест. — Арсений, давай проведём Аню вместе и пойдём домой, — тон у Антона, будто бы он с умалишённым разговаривает. Хочется сказать брату, что это он дурак, чтобы отвалил и не мешал. Объяснить, что Арсений придумал, как решить свою глупую проблему, от которой Антон сбегал и вчера вечером, и сегодня утром. — Антон, иди домой, пожалуйста. Я проведу Аню сам, — на последнем слове Арс делает акцент. — Ты ж не знаешь села, куда ты пойдёшь, как домой дойдёшь? — Да здесь полторы улицы! — начинает заводиться Арс и повышать голос. — Я вообще-то из Москвы и как-то там никогда не терялся! — Враньё. — И сейчас не потеряюсь, иди уже, куда шёл! От досады хочется даже ногой притопнуть, но он сдерживает себя. Нашаривает руку Ани и сжимает, будто старается пришвартовать свой корабль возмущения. Она-то уж точно ни в чём не виновата, работала в целом по Арсовому плану. — Хорошо, — бурчит под нос Антон. — Хорошо, бля!!! Брат пинает ком грязи куда-то в кусты и, нахохлившись, срывается с места. Когда проходит мимо, то норовит задеть плечом, но Арс отклоняется. Ноги у Антона длиннющие — исчезает в темноте он очень быстро. Слышно только сверчков, шаги брата затихают. Настроение испорчено, поцелуи не хочется продолжать даже в качестве эксперимента. Хочется догнать Антона и отвесить ему подзатыльник, колотить его по груди и рассказать, что он всё испортил. — Арсень, мы ко мне уже почти пришли. Я объясню тебе, как дойти до магазина, а там ты дорогу точно найдёшь, да? Он вздыхает поглубже и соглашается. Милая, нежная девочка Аня не вызывает в Арсении ничего, кроме сочувствия, и на этом от Антона не уедешь. Может, и стоило сейчас согласиться с ним и закончить этот неудавшийся эксперимент, но назад дороги нет. *** Дома вокруг кажутся новыми. Не в смысле недавно построенными, а в смысле для Арсения — он готов поклясться, что видит их впервые. С Аней они попрощались странно: она снова потянулась за поцелуем, а Арсений не захотел, просто обнял, малодушно надеясь, что та всё поймёт без слов и не станет выяснять отношений. Сцен за вечер в жизни Арсения было достаточно. Аня подмену поцелуя объятиями принимает на свой счёт, конечно. Гордо задирает нос и не прощается, как и не объясняет путь домой. Арс бредёт по наитию, не может же он заблудиться здесь, в трёх соснах. Но, получается, может. Он идёт, не останавливаясь, вопреки правилам, которые советуют ждать на месте. В голове он прощает брата и хочет его увидеть больше всего на свете. Ему холодно, хочется писать, но он боится залезть в крапиву какую или напороться в темноте на ржавую проволоку, которой обматывают столбы. Когда становится страшно, он прибавляет ходу и срывается на бег. Чужие норки по ощущениям одинаковые, заборы тоже — старые и дряхлые. Хорошо, что полнолуние — совсем в темноте Арс бы ёбнулся от страха. Только не тихо — то и дело собаки начинают лаять, как бешеные, стоит пройти мимо забора. Арсений на них злится, но не сильно — у тех незавидная собачья жизнь. Круглосуточная работа на цепи за еду. Приятного мало. Арс выходит на перекрёсток и наконец-то узнаёт местность, с облегчением понимает, что ему отсюда до дома метров триста. Радость этого осознания прибавляет ему скорости, как и переполненный мочевой пузырь. На лавочке он замечает Антона, тот сидит с широко расставленными ногами и опущенной головой. Значит, тот не обиделся? Или волновался, почему же Арсения так долго нет. — Антон, ты меня ждёшь. — Сердце наполняет нежность до краев, Арс чувствует, как та разливается до кончиков зудящих пальцев; хочется брата обнять, он так рад его видеть. Он даже протягивает руки, но Антон холодный, как айсберг из песни Пугачёвой. — Жду. Арс так и замирает как дурак, может только хлопать глазами и смотреть на Антона, сложившего губы писей. — А чего? Мог бы пойти спать. — Я жду, потому что мне здесь всё нужно закрыть, ты бы как потом в дом попал, — говорит Антон отстранённо, напоминая робота. — Чё так долго? — Я заблудился. — Понятно. Пошли. — Мне в туалет надо. Антон на это тяжело вздыхает и уходит во двор. Арсению хочется добавить драмы к своим злоключениям, может, даже обидеться на Антона, что он не пошёл его искать. Но сейчас, уже дома, он не может представить, что бы плохого с ним могло в селе случиться. Да ничего. Здесь каждая собака знает его, в самом худшем случае, он бы мог постучать в один из домов, где горел свет, и ему бы помогли. Сделав свои вечерние дела, он идёт к крыльцу. Антон стоит на пороге, задрав голову вверх; у него приоткрыт рот, и язык обводит губы — красиво. Антон красивый, не как Аня, а какой-то правильной красотой, понятной. Злость вся уходит на второй план, а на первый — давно не виделись — возвращается всепоглощающая нежность. Арсению становится так уютно, будто бы рядом зажигают камин, его усаживают в кресло-качалку и дают плед. Он молча стоит и любуется со стороны, стараясь дышать как можно тише, чтобы не выдать себя ничем и не нарушить такой трогательный момент. Голова Антона медленно поворачивается лицом, и Арс понимает, что он спалился. Если бы они были в романтической комедии типа Красотки, они были бы обязаны сейчас поцеловаться, момент идеальный — Арсений уверен. Но он сцыт даже сделать шаг в сторону брата, ноги примёрзли к земле, пусть на дворе середина лета и плюсовая температура. — Как с Аней погуляли? — Нормально. Весь их диалог максимально тупой и нелепый, Антон держится отстранённо, хочется потрясти его и вывести на эмоции. Но Арс не дурак: причин у брата себя так вести, кроме ревности, а потом и злости, у него нет. Если бы ему было насрать, он бы не побежал их с Аней ловить, а просто злой бы караулил дома и орал, а не обижался. Неужели он бы не понял, как мужик мужика? Да понял бы, как пить дать. Придя к такому выводу, Арс веселеет. — Ясно. Идём спать? — Голос брата отвлекает от радостных мыслей и Арс отмирает, подходя ближе. Он тихонько хмыкает, слово «пошли» брат не употребляет. — Идём. Неожиданно Антон сжимает на секунду Арсения в объятиях, и пусть это одно мгновение, по телу протекает волна возбуждения. Внутри всё трепещет, Арсений уверен в том, что у них взаимно на девяносто девять процентов. В их семье принято не говорить, а делать, потому Арс шелестит на прощание: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Арсюш. Он уходит в дом чуть виляя бёдрами, зная, что Антон смотрит. От шастуновского «Арсюша» вырастают крылья. *** Арсений так торопится выбраться из джинс, что, конечно, ничего не выходит: ноги заплетаются в штанинах, руки дрожат, пуговка не расстёгивается, а молния зажевала кусок ткани. Член стоит так сильно, что больно. Он отчаянно дёргает собачку и хочет выть от досады. — Ммм, Арс, давай я, — говорит Антон с придыханием и аккуратно убирает ему руки за спину, фиксируя их в своей большой ладони. Свободной рукой брат трёт Арсов член через одежду — это восхитительно и больно одновременно, от чего хочется шипеть сквозь стиснутые зубы. Арсений вскидывает бёдра навстречу и умоляет стянуть с него лишние сейчас куски ткани. — Какой ты торопыга, — дразнится Антон, и его хочется треснуть, но руки в замке за спиной держат надёжно. Антон опускается на колени, водит носом по паху, а потом резко стягивает всё в одно движение. Член шлепается о живот, пачкая белую футболку смазкой. Пошло раскрыв губы и вывалив язык, Антон вкладывает себе пальцы в рот и немного посасывает. Он картинно медленно их достаёт, они блестят слюной, её настолько много, что за ними тянется прозрачная ниточка, и это так пошло, так возбуждает, что член дёргается снова. Антон завороженно смотрит прямо в глаза, и это невыносимо, но отвернуться невозможно, взгляд приклеен намертво, как наклейки-вкладыши из жвачек к холодильнику на кухне. Антон медленно накрывает только саму головку, трёт пальцами и куполом из ладошки. От этого долгожданного касания Арсений ощущает волну резко накрывшего пульсирующего удовольствия, позорно кончает и просыпается. Первым делом он смело запускает руку в трусы, будто бы в тарелку с ключами перед выходом — не ожидая подвоха, — и скукоживается: он кончил не только во сне. Сперма на ощупь склизкая, но Арсу не противно, выражение его сморщенного лица продиктовано необходимостью теперь всё делать одной рукой, боясь замазать какую-либо поверхность, пока он доберётся до умывальника. Он поднимает голову — в маминой кровати пусто, видимо, уже точно больше шести, та встаёт рано, чтобы не сломать себе рабочий режим. Отбросив одеяло, он осторожно стягивает боксеры, ими же обтирается как может, скручивает спермобомбу и прячет между коробками, каких море под кроватью, поближе к вчерашним носкам. Улыбка сама расцветает на губах, он откидывается на подушки и рассматривает паутину в углу, на которой висят хлопья штукатурки, вспоминая детали сна. Они были в комнате Антона, днём, почему-то не боялись, что их могут увидеть. Брат его хотел, по-настоящему, и этого было достаточно, чтобы его похотливый внутренний монстр был доволен — он был поглажен, пусть и только во сне. Арсений пребывает в послеоргазменной неге, будто бы всё произошло по-настоящему. Можно прикрыть глаза и представить, что он в кровати не один, как он частенько делает дома. Наёбка от мозга, но никто и не против, даже Тимберлейк не выглядит осуждающим. Всё бы было совсем хорошо, если бы нестерпимо не хотелось ещё, но уже наяву. *** Сегодня у Антона персональное задание: ему доверяют красить дом, аргументируя это тем, что тот уже будет это делать не впервые — снова попрекают Арсения за долгое отсутствие. А ему хочется тоже попробовать, не зря же Том Сойер сколотил себе целое мальчишье состояние, разрешая красить другим, пока сам ничего не делал. Арсу всегда казались те ребята глупыми, а сейчас он оказывается на их месте и приходит к выводу, что в романе им удалось заключить взаимовыгодное сотрудничество. Только Арсений заикается, чтобы попробовать тоже, ему поручают уборку в доме, и это явно лучше, чем торчать на огороде, потому он смиренно берёт в руки веник и приступает. Начинает он из зала — самой большой комнаты и её точно нужно убрать: здесь семья бывает чаще всего. Арсений больше не собирается сидеть на полу, потому ковёр подметается не со всей тщательностью, на которую он способен. Скоро ему становится жарко — кофта летит на кровать Антону. Арс останавливается и укладывает её правильно, на бок, будто бы Арс в ней обнимает невидимое тело Антона. Рукав, конечно не висит в воздухе, и он кладёт её на спину. А так Антон будто бы лежит у него на груди. Периферическим зрением Арсений замечает, как мелькает тень. Он чувствует себя в фильме про шпионов — смотрит совсем в другую сторону, пытаясь не выдавать себя и убедиться, что это Антон — все остальные на подвязке помидоров. Происходящее кажется забавной детской игрой, просыпается азарт, и у него вырывается смешок. Когда он ловит брата в отражении в телевизоре и убеждается, что это именно Антон, Арс не разворачивается с криком «ага» и тыча пальцами — это по крайней мере тупо, Антон ничего не услышит, хотя ему и хочется. Здесь нужно действовать хитрее. Ничего лучше, чем попробовать смутить Антона, в голову не приходит. Интересно, до каких пор тому хватит наглости подглядывать? Арсений убеждается, что братово ухо не исчезает с радаров, и начинает покачивать бёдрами, воображая медленную музыку. Он же собрался воплотить сон в жизнь, почему бы сейчас не начать соблазнение? Сжав полы футболки двумя пальцами, Арс дразнящими движениями тянет ткань вверх. Он чувствует себя пиздецки нелепо, как в первом классе, когда его одели на новогодний утренник в покупной костюм ковбоя, а одноклассники пришли в том, что смогла слепить мама из подручных средств. Надеясь, что Антон смотрит, он танцует всё плавнее, виляет бёдрами и всем телом, наверное, выглядит как пламя свечи; то оголяет, то прячет поясницу: Арсений знает про козырь в своём рукаве — милейшие ямочки, любимая часть его тела. Судя по всему, Антон сильно старается ничего не пропустить — настолько, что стукается лбом о стекло, у Арса вырывается смешок, но шоу продолжается — футболка отправляется на пол. На улице раздаётся звук удара жестянки о бетон и много мата, заглушенного закрытыми окнами — наверное, краска разлилась. Голова брата исчезает из отражения, будто бы и не было её там никогда, а Арсений приходит в себя, будто бы выходит из транса. Шалость удалась. Антон сражён наповал во всех смыслах. *** Смотреть в глаза Антону легко. Арс осознает: он ведь делал вид, что медленное раздевание — это то, чем он обычно занят наедине с собой. Антон может только догадываться, что это шоу было только для него, что Арсений всё знал, но на то Арс и актёр. Потому, когда на пляже брат стаскивает футболку и штаны, Арсу с трудом, но удаётся сдержать смех, когда смотрит, как краснеет раздевающийся Антон и ищет взглядом, куда бы уткнуться. Здесь уже все их ребята. Стас машет картонкой над углями, Макар и Дима вытачивают палочки из лозы, чтобы на них надеть что-то, что сунут в жар, Журавль лежит с русалочьим хвостом из песка и занят закапыванием себя дальше с параллельными просьбами к остальным, чтобы ему принесли ракушек, а девочки на берегу строят замок из песка. Аня, увидев пришедших, отворачивается к воде, их смешки сменяются на шепотки так резко, будто кто-то выкручивает звук на минимум. Они здороваются вслух со всеми и обходят парней, чтобы пожать руки. Арс не любит эту традицию, но делает, как и многое другое в жизни из-за мифического «надо». «Надо, Арсень, в Высшую Школу Экономики поступать» «Надо, Арсень, бабушку проведать» «Надо, Арсень, убирать в своей комнате» И ещё хреналлион «надо». Но сейчас очередное «надо» — это перестать загоняться по хуйне и отдыхать. Только от одного «надо» не отделаться — поговорить с Аней. Погода отличная — солнце светит, но облачно, потому лучи то и дело сменяются на тенёк. Пляж какой-то волшебный: от берега пара метров песка, а дальше зелёное поле низких цветочков, выглядит, как газон, нужно только под ноги смотреть — здесь пасут гусей люди из ближайших дворов. Пахнет тоже замечательно, Арсению нравится запах костра, не нравится только как на утро воняет вчерашняя одежда и приходится выделить для гуляний отдельные вещи. Река с виду узкая, но Арс знает, что это обман зрения. Другой берег — это резкий обрыв, усеянный ласточкиными гнёздами. Арсений понимает, что никогда не был на таких берегах, чтоб стоять наверху — и пропасть. Наверное, люди исторически селились на пологой стороне, чтобы проще было добираться к воде. Пока все едят жареное на костре сало с хлебом, Арс подзывает Аню; они оба съели по маленькой краюшке чёрного и теперь грустно смотрят на угольки. Она сначала теряется, но не найдя поддержки рядом, вздыхает и отходит в сторону. Журавль свистит им вслед. Песок здесь мокрый, и на нём хорошо видны бороздки, которые за собой оставляют моллюски. Сложно не замечать зелёный ил, стрёмные водоросли, валяющиеся комьями и мошек, и это портит идиллию. Им попадается целая горка раковин, они красиво блестят перламутром на солнце, и если бы Арс был один, он бы обязательно остановился, чтобы рассмотреть. Арсений собирается с мыслями и начинает говорить — будто бы шагает после бани в снег. Он рассказывает свою старую песню о главном, о том, что в Москве у него есть «человек», и Аня очень хорошая, но он не хочет давать ложных надежд и предавать чужие ожидания, и что он надеется, что Аня всё поймёт. Она понимает. Назад они идут молча, но оба уже в хорошем настроении, даже улыбаются друг другу, когда та отходит прямиком к Ире. Арс пристально смотрит за братом, тот ничего не говорит, но смотрит насупившись вдаль, а потом будто кто-то щёлкает тумблер, и Антон снова «включается» — на лицо приклеивается неизменная улыбка, он вскакивает на ноги и зовет всех в воду. Его руки раскрываются, он подталкивает всех как стайку уточек. Арс идёт ближе всех к нему и его плечу достаётся даже мимолётное касание. В этом месте становится сразу жарко, Арс улыбается украдкой, закусив губу. В воде они играют в салочки. Арсений боится наступить на ракушку, а потому подгибает ноги и частенько водит, чаще только Димка, который не умеет плавать. Меньше всего достаётся Антону и Макару — они ходят там, где другие вынуждены плавать. За Макаром гнаться не интересно, а вот Антона словить — самое то. Вода сопротивляется этому, но Арсений хорошо плавает, ему повезло ходить в школу с бассейном (как утопленнику), и наконец-то это пригождается. Арсений нагоняет брата, когда они переплывают три четверти реки, и цапает выскальзывающую чужую икру. — Всё-всё-всё, сдаюсь! — хохочет Антон. — Поплыли чуть дальше, там кувшинки! Арсений раньше видел их только на картинках, потому соглашается. А потом понимает, что попёрся бы за Антоном даже если бы тот предложил посмотреть на плывущее по течению говно. Кувшинки представляются белыми роскошными цветками, а на деле оказываются желтыми скромными цветочками. Арсу хочется хотя бы сорвать и забрать цветок с собой, но стебель жёсткий и толстый, у него ничего не получается. Антон говорит, что здесь нужен нож. Загнанные, они оба еле держатся в воде, то и дело натыкаются на руки-ноги друг друга. У Антона мокрые волосы колечками прилипли ко лбу, и это так мило, Арсению хочется их потрогать, и он не сдерживается, с улыбкой треплет их, чтобы скрыть вырывающуюся нежность. Антон в который раз за день смущается и предлагает возвращаться. Перед их уходом, когда они, обсохнув, уже одеваются, Антон наклоняется близко-близко и тихо предлагает прийти сюда как-нибудь ночью. — Зачем? Вдвоём? — Ну да, — говорит Антон, будто бы это само собой разумеющееся, что им больше никто не нужен. — А чё, прикольно же, когда ты ещё поплаваешь ночью? Арсению хочется думать о том, что это свидание, — Арсений думает. — Ну ок. — Эмоции получается сдерживать с трудом, отличная актёрская летняя практика у него получается. *** Уходить спать совсем не хочется. Арсений смирно сидит в ногах у Антона, сжавшись в комочек и выжидает, пока уйдёт бабушка. Сегодня мама ушла первой, не стала смотреть Мисс Конгениальность. Дед ушёл следом, когда понял, что фильм — по его же собственному выражению — «бабский». Стойким оловянным солдатиком держится только бабушка, Арс очень надеется, что та уйдёт, досмотрев. Финал уже на экране — и фильма, и по сюжету: Харт показывает приёмчики самообороны на своём напарнике. Не хотел бы Арсений оказаться на его месте. Когда начинается реклама перед следующим фильмом, бабушка желает спокойной ночи и уходит, Антон идёт вслед за ней, скорее всего, или в туалет, или попить, а значит, скоро вернётся. Арсений молниеносно укладывается к стеночке, пытаясь тщетно слиться с ковром; так он надеется избежать возмущений брата — ему же теперь не придётся перелезать. Антон бросает мимолётный взгляд на Арса, поджимает на мгновение губы, выключает свет и ложится, как ни в чем не бывало. По телевизору начался следующий фильм, «Замена», но Арсений и не собирается его смотреть, от Антона его не отвлёк бы и третий «Форсаж», который скоро будут показывать в кинотеатрах. Не в Репце, конечно. Репец может похвастаться только клубом с наверняка посредственными дискотеками. Антон выглядит увлечённым сюжетом. Он поворачивается на бок, спиной к Арсению, и тому приходится привставать, чтобы наблюдать за чужим профилем и поглядывать на экран для конспирации. Антон красивый до одури — разморенный, губы пухлые и раскрасневшиеся, потому что пожёванные самим Антоном, на щеках щетина, которую Арс считает секси, а в волосы хочется зарыться и ладонью, и носом. Арсений часто видит такое в кино, но самому так делать не доводилось, и это зудит упущением. После речки они оба переоделись в свежее — дымом постоянно несёт от всего, в чём они гуляют. Сейчас от Антона пахнет как всегда, свежим хлебом, но подкопченным. Чтобы хорошенько вдохнуть чужой запах, Арс аккуратно двигается всё ближе, со скоростью один сантиметр в минуту, маскируя это под постоянные смены поз. Антон непривычно тихий, обычно он тоже крутится как юла, а сейчас замер. Арсений смелеет, склоняется немного ближе и слышит размеренное дыхание: брат уснул, глаза прикрыты. Фантазии тут же сносят крышу, как грядущий восточный ветер. Арсений вспоминает прочитанный однажды эротический рассказ — на самом деле порнографический, — где к спящей женщине притирался парень, с которым они вынужденно спали в одной кровати. Она проснулась от того, как дрожала кровать, пока он дрочил, но виду не подала. Потом тот тёрся о задницу, а следом и вообще трахнул, никто не был против; конец был предсказуем — это же эрорассказ. Арсений чувствует, как вязкое возбуждение наливает член. Он фантазирует дальше, но неизменно возвращается к образу брата, вспоминает сон. Пока он лежит, проходит время от одного блока рекламы к другому. Антон не шевелится, его дыхание не меняется, он сопит сладенько, как младенец, пока Арсений горит и никуда с места не уходит. Какой уж тут сон. Всё это время он воображает разные развития событий для текущей ситуации и всегда положительные, конечно. Вот он представляет, как мягко и нежно поглаживает тело Антона, которое хочется заласкать до зудящих кончиков пальцев, тот просыпается и сразу целует, всё понимая, сажает его сверху на себя, плавно покачивает на бёдрах, чтоб скрипела ритмично кровать, смотрит томно в глаза, шарит руками по всему телу, забирается под одежду и с нажимом проводит по груди, рёбрам, животу… Или вот так: они лежат, как сейчас, Арс достает член, начинает дрочить и ощущает, как ему неожиданно помогает Антон, накрывает своим телом, обнимает и сладко доводит до разрядки, взяв всё в свои руки, а затем Арс дрочит и ему, чтоб без слов было понятно, сколько он хочет отдавать себя, чтобы только Антону было хорошо. Или вот: Арсений сразу аккуратно разворачивает брата на себя, достаёт его член и начинает самозабвенный минет, чтоб с пошлыми причмокиваниями, слюнями и гортанными стонами, а тот просыпается и включается в процесс, сжимает волосы на затылке, поощряет, рассказывая, какой Арс охуенный, красивый, возбуждающий… Сердце бьется, по ощущениям, примерно в горле, и тело обдаёт волна жара — Арсений решается, зажмурив глаза и досчитав до пяти. Он сделает всё тихо-тихо, сил терпеть уже нет — от фантазий стоит так крепко, что, кажется, ещё немного — и на нём треснут трусы, ткань неприятно впивается в самые нежные места. Не скрипит ни одна пружинка под задницей, сами кроватные боги благоволят ему, и всё пока идёт как по маслу. Он расстёгивает ширинку — только от этого хочется вздохнуть с облегчением — и поправляет удобно себе член в трусах, оголить его стрёмно. Антон рядом по-прежнему не шевелится — Арсений смотрит в чужой затылок перед собой; уши-локаторы близко, потому он героически сдерживается от стонов, сцепив зубы. Он никак не касается брата. На ум снова приходит утренний сон, рот наполняется слюной, но дрочить точно нельзя — будет хлюпать. От возбуждения Арсу жарко так, что потеет каждый сантиметр его кожи, на лбу выступает испарина. Приходится терпеть, потому что, чёрт возьми, ему не хочется, чтобы происходящее прекращалось. Ему так хорошо, бесконечно хорошо лежать рядом с Антоном, слушать его размеренное дыхание, прислониться носом близко-близко и запоминать, как же тот замечательно пахнет. Это кроет больше всего, так, что аж уши закладывает и хочется скулить побитым щенком, совершенно по-нищенски. Но может стать ещё лучше. Так хочется кончить. В паху сводит всё так, что бёдра сами выгибаются. Воздух Арсений ещё не трахал. Вдруг предательница-пружина скрипит от неосторожного движения, и он замирает испуганным кроликом перед удавом, не дышит даже, прислушивается, вжавший голову в плечи. Боится, но неизвестно чего — Антон не увидит ничего предосудительного, даже если не спит, а пока он повернётся, Арс успеет застегнуться и прикрыться. Вроде, никаких изменений в чужом размеренном сопении нет, и Арсений медленно выдыхает сквозь зубы, расслабляясь. Он разрешает себе один раз поскрипеть и переваливается больше на живот, подобрав под себя руки, и еле сдерживает стон от того, как член проезжается по покрывалу. Наглость помогает ему двигаться дальше, но очень медленно, потому что старается не шуметь. Штаны стягиваются на бёдра, чтобы не мешались. Если Антон проснётся сейчас, то будет пиздец, но Арсению уже по хуй. Он чувствует себя каким-то наркоманом, ему так сильно надо, что он смог бы сейчас остановиться, только если бы кто-то зашёл в комнату. От происходящего хочется скулить, удовольствие такое, что на ногах поджимаются пальцы и глаза прикрываются сами, чтобы не пялить в затылок. Он представляет, как покрывал бы мокрыми поцелуями чужую шею, щекотал языком, слизывая пот, и это было бы совсем не противно. Антон накрыл бы своей широкой ладонью Арсовы трусы, а потом и запустил руку, взял ствол своими длинными пальцами, которые хочется сексуально облизать все, прикусить косточки. Всё скользило бы как по маслу, смазки у Арса натекло за троих. Второй рукой Антон гладил бы спину, обнимал бы тесно, с силой сжал бы ягодицу, чтоб следы остались. Как же хочется вот такого Антона. Он продолжает двигать бёдрами, нестерпимо хочется помочь рукой, кажется, что одно касание кожа к коже — и он кончит, как во сне. Не прекращая ритмичное трение о покрывало, он постепенно достаёт из-под себя руку, торгуясь каждую секунду с собой, насколько это стрёмно, когда чувствует чужое прикосновение к паху. Он замирает и в ужасе понимает, что пропустил чужое пробуждение. Антон хоть и повёрнут спиной, уже явно не спит — он сопит часто и глубоко, ухо горит красным, настолько, что это становится возможно рассмотреть в свете голубого экрана. Брат завёл руку за спину и теперь легонько прикасается к члену, не шевеля пальцами, а Арсений горит. Чужое прикосновение кажется восхитительно-особенным, совсем не то, что его собственное. — А-а-антон? — его голос такой робкий, словно он виноват в смерти любимого хомячка Антона. Брат молчит — и каждую секунду Арс умирает. А потом Антон сам начинает двигать рукой. И это фейерверк. Желание кончить вышибает пробки, последние предохранители слетают, и Арс решается, возобновляет движения бёдрами, уже толкаясь в ладонь. Сердце стучит как бешеное, кажется, что на его звук сбегутся все. До сих пор поднятую вверх руку хочется уложить на чужое плечо или обнять Антона поперёк груди, но Арс себе не позволяет, иррационально боясь, что это движение сделает происходящее совсем уж интимным, что после этого Антон-то точно возмутится. Что они делают, что Антон делает? У Арсения вырывается всхлип — эмоции он старается держать на привязи, не позволяет им разбежаться, пока дело не доведено до конца; сосредотачивается на своём удовольствии. Чужие пальцы ощущаются волшебно-правильно, Антон подстраивается и сжимает ладонь сильнее, когда Арс подаётся бёдрами вперёд. Он не выдерживает: шёпотом сказанное «да» само выливается, его невозможно удержать, словно в ладонях воду, — и всё-таки сжимает чужое плечо, находя в нём опору. Хочется растянуть происходящее как жвачку, зажатую в зубах с одного края, а с другого — растянуть натянутую рукой. Становится плевать на то, что будет потом, лишь бы происходящее подольше не прекращалось. Осознание, что это первая его интимная близость, разъёбывает ещё сильнее на тысячи счастливых Арсениев. Он здесь и сейчас с парнем, не с «каким пришлось», а с тем, которого хочется больше всех на свете. Арсению так хорошо, будто он расчёсывает место укуса комара, и от этого становится не больнее от повреждения тканей, а наоборот — ещё приятнее и приятнее. Хочется, чтобы эти ощущения нарастали бесконечно, он дышит всё мельче и чаще, но у всего есть предел — скоро настаёт сладкая разрядка. Он, наверное, сжимает плечо Антона так, что останется синяк, тот шипит сквозь зубы от боли, но руку с члена не убирает, продлевая чужое удовольствие. Часто и глубоко дыша, Арсений утыкается носом в лопатку; ему сейчас так всё равно на мокрые трусы. Ладонь сама начинает растирать чужое плечо, будто бы в извинение, когда Антон резко садится и не оборачивается. — Антон… — Арсений пытается встать вслед за ним, но путается в штанинах и только падает, хихикает от своей неуклюжести и протягивает руку к чужому плечу, чтобы убедиться, что всё в порядке. Всё же в порядке? Брат оборачивается, и хорошее настроение после оргазма улетучивается. Насколько Арсений может рассмотреть, на его лице что-то, пугающе похожее на боль, на которую резонирует и сердце Арсения, но почему тот так реагирует? Он же помог Арсению, потрогал, а мог и дальше притворяться спящим, значит, ему тоже хотелось? А может, и хочется? Брат встаёт и снова уходит, как делает раз за разом, оставляя Арсения наедине с его мокрыми трусами и сидящего в нелепой позе на кровати в растерянности и с чувством дежавю. Арсений быстро смывается к себе, чтобы не пришлось обсуждать произошедшее и снова смотреть на полные боли глаза. С трудом в послеоргазменной неге надевает чистые трусы; таких уже почти не осталось, скоро придётся стирать. Он укладывается и пялит в потолок широко раскрытыми глазами. Стыд обжигает внутренности изнутри — или это возбуждение, — он до сих пор до конца не верит в произошедшее. А может, ему показалось, и Антон ушёл не из-за плохого, а наоборот? Но нет, это глупости, не приходит в голову ни одна позитивная причина, почему бы он мог уйти. Да и выражение его лица говорит само за себя, Арсений же видел. Если бы это был идеальный мир и Арс имел стальные яйца, он бы пошёл к уже наверняка вернувшемуся брату и спросил бы прямо, но духу не хватает. Как будто бы он едет в маршрутке, в которой остановка только по запросу, и он всё никак не решается сказать вслух. Пусть он заедет в ебеня. Ну и что, что придётся идти пешком долго, лучше так, чем говорить словами через рот. А ещё лучше было бы, если бы Антон просто сделал вид, что «проснулся». Никакие толковые варианты того, что сказать Антону, в голову не приходят, потому Арсений воспроизводит по секундам в голове произошедшее, чтобы лучше запомнилось. А вдруг, это всё, что у него останется, вдруг Антон и не посмотрит больше на него? Внутри всё противится этому, щемит и крутит, не давая уснуть. По крайней мере этих воспоминаний у него уже никто не отнимет, разве что лоботомия. Усталость берёт своё, когда Арсений решает, что утро вечера мудренее. Надежда есть, Арсений нравится Антону, и будь что будет, но он не успокоится, пока не добьётся своего. Антон ведь помог, сам накрыл рукой, слышишь, вселенная?