За твоей спиной навстречу ветру и всему

Всё бесконечно ново В мире, где ты и я. Мария Чайковская — Красота

Как только мама выходит из комнаты, Арсений тут же садится в кровати. Ночью он плохо спал, часто просыпался и проверял, не пора ли вставать. Ему безумно нужно вырваться из дома — как коту, которому никак не усидеть на руках, — где он в любой момент может встретиться с Антоном: столкнуться у ведра с водой, возле туалета, в саду, а он пока не готов — нужно решить, как себя с ним вести, для начала. На улице морозно, будто бы на дворе осень, а не тополиный пух, жара, июль. Кончик носа сразу замерзает, как и руки. На огороде такой туман, что не видно забора с другого края, всё плавает в дымке, как в молоке. Арсений торгуется с собой: вернуться в дом и одеться потеплее или взять что-то совсем стрёмное с крючков у двери, на которых охапкой навешены стрёмные вещи родни, которые копились здесь десятилетиями. В любое другое время он бы пошёл в комнату, чтобы надеть что-то удобоваримое, в чём не стыдно было бы попасться живым людям на глаза, но сейчас нежелание видеться с домочадцами подстёгивает его, и он хватает ветхую курточку, которая садится практически идеально, совсем немного великовата. Антонова, получается. Арсений довольно кутается в неё, видится себе большой гусеничкой, обувает кроссовки и ноги сами несут его на брёвна. Для начала нужно вспомнить, что произошло вчера. Антон подглядывал за ним, позвал только его переплыть реку, предложил вернуться туда ночью, а потом дома подрочил ему! С каждым пунктом сердце бьется быстрее, Арсу становится так, будто он нашёл деньги в куртке, потом мама дала карманных, потом подобрал купюру на улице и по итогу дня ещё и выиграл в лотерею! Правда, потом пришлось практически всё отдавать в уплату какого-то долга… Глупый Антон. Почему он не понимает, что все эти надуманные причины «почему они не могут быть вместе» — ерунда? Почему он не может принять их положение, как это сделал сам Арсений? Ну да, ему нравится Антон. Ну да, он его троюродный брат. Ну, словно того, что они одного пола, не достаточно для осуждения обществом. Но разве не всё равно, если они будут вдвоём, вместе? Арсению бы этого хотелось больше всего на свете. Арс не идёт по ухабистой дороге — летит: он вчера впервые в жизни познал, что такое сексуальное удовольствие с другим человеком, как это — делить эти волшебные ощущения с кем-то, и отступать не намерен. Снова и снова в голове прокручивается, как диафильм, завершение вечера, его приятная часть, конечно. О расстроенном Антоне он предпочитает не думать, Арсений это как-нибудь исправит; хотя, безусловно, обидно, что тот бросил Арсения сразу после. Брат сам не знает, от чего отказывается. А не знает ли? Арсений понятия не имеет об этой сфере его жизни. Тайна, покрытая мраком, как и то, что они изучают на химии после восьмого класса — Арс заболел на валентности и с трудом пытался понять хоть что-нибудь; прежде всего, нахуя ему эта информация вообще по жизни. А встречался ли Антон когда-нибудь вообще? Ведь тот уже целовался. Он девственник? Как это вообще можно определить, не спросив? А что насчёт ориентации? Арсений замирает посреди дорожки, театрально разинув рот. Хорошо, что в этот момент его видит только беснующаяся лающая собака, просунувшая черно-коричневую морду в вырез в заборе, предназначенный для кур. Кроссовки уже влажные из-за росы, но Арсений практически не замечает этого. Его осеняет, что каждого парня из всей компании он видел флиртующим с кем-то из девушек. Журавль пошло шутит даже с Дариной, сыпет юморными заявлениями о том, что пора бы бросать носатого. У Димы бывают очень сальные подколки. Макар пошло свистит всякий раз, когда речь заходит о груди. А Антон — никогда и ничего. Все разы, что Арс обращает вообще на него внимание, когда шутит кто-то, тот очень по-джентельменски себя ведёт: либо не улыбается совсем, либо посмеивается по-доброму. Сам никогда не норовит ввернуть сомнительный комплимент. Это может быть аргументом в пользу того, что Антон гей? А хуй его знает. Арсений не много таких повидал, а если быть точнее — никого, в чьей ориентации он был бы уверен на сто процентов. Сам-то он бисексуал. С другой стороны, стопроцентные натуралы уж точно не дрочат другим парням. А если парень дрочит сам себе — это тоже первая ступень на пути к не-гетеро. Арсений ржёт вслух с тупости этого предположения, когда выходит к брёвнам. Туман растворяется в воздухе, как сахар в чае, но теплее не становится. Чтобы не превратиться в ледышку, Арсений решает не садиться, а идти по грунтовке дальше. Места вокруг незнакомые, но он просто направляется прямо, никуда не сворачивая, потому потеряться на такой дороге вряд ли получится. Под ногами бороздки от трактора, земля потрескавшаяся и луж нет совсем — давно не было дождя. Справа лесополоса с кронами деревьев до небес, в воздухе витает аромат хвои, и Арсений не может надышаться — набирает полную грудь воздуха, и хочется ещё, открыть двойное дно в лёгких. Так же бывает, когда он нюхает Антона с его хмелем. Остальные люди пахнут в основном луком, когда вспотеют, что действительно воняет препротивно. Но Антон кайфовый даже в этом, и как можно его не хотеть. Не хотеть выцеловать и вылизать, заобнимать и затискать, сделать ему так же хорошо, как сделал Арсению он сам. Божечки. Он же действительно это сделал. Подрочил ему. Действительно стал первым человеком, кто вообще трогал Арсов член. Сердце заходится от восторга, будто бы трепещущая крылышками птичка, а в животе Арсений впервые чувствует, что такое пресловутые бабочки. Даже ладонями накрывает сверху. Только вот Антон, как кажется Арсению, загнался по самые гланды, сбежал вообще, как вор с места преступления, лишь бы не смотреть в глаза, не объясняться. Не захотеть ещё? Сложно, очень сложно решать за другого человека и ещё сложнее представить, что Арсений сам подходит к нему и узнает всё, просто спросив. Сказать можно что угодно, особенно если Антон считает всё происходящее неправильным: чудак-человек, разве полностью взаимные чувства могут быть чем-то плохим, — но вот действия контролировать сложнее. Арсений готов на пупе вертеться, но он добьётся своего — или разрушит отношения с братом напрочь. Было бы что разрушать, как-то ж он жил эту жизнь без него вообще. На другой чаше весов счастливейшее наслаждение взаимностью, он тает от одной мысли, как забытое на солнце мороженое, насколько им было бы вдвоём хорошо. За это стоит побороться, тем более, если уверен, что Антон не натурал. Нужно попробовать в соблазнение. Придя к этой мысли, Арсений, кривляясь, разворачивается на месте, как солдат после команды «кругом!», и вприпрыжку спешит домой. *** Первым делом Арсений решает, что он начнёт игнорировать футболки и майки в целом как концепт. Позволяет же общество ходить парням без верха, пора бы уже этим и пользоваться. Тем более, он не в городе, а у себя дома, среди своих. То, что это может влиять в сексуальном смысле на Антона, — проблемы самого Антона и самые влажные мечты Арсения. Но влиять оно должно — по Арсу пробегает волна возбуждения всякий раз, когда он вспоминает мокрого Антона в одних плавках, выходящего из воды. В голове это видится ещё и в замедленной съёмке, и если Арсений не перестанет об этом думать, очень скоро у него полноценно будет стоять, и прикрыть-то нечем. Пока мама и бабушка возятся на летней кухне, Арс тоже не сидит без дела — поправляет веревки в саду для сушки белья, находит стиральный порошок, у которого от запаха моря одно название, греет воду и собирает свои грязные вещи по комнате. Больше всего времени уходит на поиски чёрных боксеров под кроватью, но те как в Лету канули. Хорошо, что уже потеплело и ходить голым терпимо. Ну, практически. Соски тут же съёживаются от холода в бусины. Арсений обнимает белую бочкообразную стиральную машинку, которую достает из пыльной каморки, и, чуть не полетев вместе с ней с порога, выносит во двор — намечается большая стирка, не маме же вручать трусы в сперме; заодно можно покрасоваться перед Антоном. На улице ещё холоднее. Арсений ставит машинку и бежит в дом, чтобы накинуть хотя бы рубашку на плечи. В зеркале этот вариант выглядит ещё соблазнительнее. Арс посылает отражению воздушный поцелуй и вздрагивает на месте: Антон мимо не прошёл — пролетел. Наверное, Арсений его разбудил стуком металла о цемент во дворе. Стирка в рубашке нараспашку по итогу приводит только к одному результату — чистым трусам с носками. Антон прошел мимо всего один раз, точнее, пробежал, прям по-настоящему: Арс и не припомнит бегающего по двору брата, — даже не смотря в сторону наполняющего водой машинку Арсения, что вызывает у последнего негодование. За завтраком у Антона такое напряжённое лицо, что у Арса нога не поднимается, чтобы снова подразнить его. После хмурого взгляда мамы на голый торс, Арс и вовсе застёгивается и сворачивает все действия. — Арсень, ты такой молодец, что затеял стирку. Может, вы с Антоном могли бы вместе постирать шторы? Арсений тут же загорается идеей стирать вместе. Можно невзначай касаться другого, передавая бельё, случайно потереться о бок или зад, развешивая. А как он будет смотреться, когда в расстёгнутой рубашке будет выкручивать с братом на пару шторы… — Тёть Тань, та там машинка стирает, моя помощь и не понадобится, — быстро тараторит Антон. — Лучше я на огороде что-нибудь помогу, загадывайте. Первой мыслью хочется возмутиться тому, что Антон бросил его стирать самого, но потом Арс вспоминает, что в каморке остались валяться валики, которыми можно выкручивать. Получается, пахать Антону на огороде. — Хорошо, давай огурцы порвёшь, — медленно говорит мама, явно удивлённая таким рвением. Арсений быстренько доедает и идёт греть ещё одну порцию воды, чтобы скорее освободиться и пойти на огород: побольше попадаться Антону на глаза. Может, постелить в его поле зрения покрывало и позагорать в одних трусах? *** Шорты на Арсе мокрые от расплёсканной воды, как и земля в радиусе трёх метров. Благо сейчас разгар дня — потому иногда Арсений совсем не старается сохранить прохладную воду в тазу, а наоборот. Разок достаётся и идущему мимо Антону, у которого лицо тяпкой, но он так смотрит в ответ, что веселье будто бы корова слизывает. Когда машинка начинает полоскать, Арсений стоит в стороне и выглядывает Антона на огороде. Арс так увлечен разглядыванием, что, когда что-то касается его задницы, он делает шаг в сторону и только спустя секунду понимает, что происходит какая-то хуйня. Чудом удаётся не перевернуть машинку, которую он пихал на место. — Арсень, раз ты начал день чистоты, давай завершим его банькой? — предлагает дед Коля, проходя мимо. — А ты чего на машинке повис? — Давай! — тут же выпаливает Арсений, боясь, что тот передумает. — Она скачет как бешеный баран! Дед понимающе хмыкает. В голове один образ ярче другого. Уж в бане-то он сможет преуспеть в операции «заставь потрясающий член Антона Шастуна встать»! В том, что у него потрясающий член, сомнений нет. — Понял. — Улыбка такая редкость на этом суровом лице — дед баню любит. — Позови Антона, будь добр, пусть дровишек наколет. Машинка заканчивает цикл, и Арсений срывается с места, будто бы его десятилетнего позвали мультики смотреть. В огороде гипнотизирующее зрелище: Антон стоит в огурцах, оттопырив тощую задницу к верху. Почему, если Арсению сейчас хочется потереться о него больше всего на свете, этого нельзя сделать? Он идёт по протоптанной дорожке смотря на Антона, как на маяк, практически не замечает даже любимых пионов, улавливает красоту только краем глаза. Дожил — на цветы не хочется смотреть, обтянутая шортами жопа брата выглядит привлекательнее. Конечная, Арсений. — Антон, — зовёт Арс несмело. Брат молча разворачивается, не разгибая спину, и смеряет Арсения оценочным взглядом снизу вверх. Связно строить предложения и не пялиться так открыто становится сложнее. — Дед попросил тебе передать, чтобы ты сделал дров… В смысле, нарубил дров для бани. Наколол дров. Чтобы растопить печь, вечером будет баня. Антон выпрямляется, подхватывает полные корзинки с огурцами и бросает холодное: — Понял. Арсений закатывает глаза и злобненько думает, что уж в бане-то Антон не отвертится. *** Одного Арсений не учёл. Антон не пошёл мыться совсем, сославшись на головную боль. Настроения, чтобы идти к друзьям одному, не было, телевизор никто не включал, потому что не хотел беспокоить Антона. Арсений бы предложил ему лечь у них с мамой в комнате, пока бы все посмотрели хотя бы несколько часов, но он даже заикаться не будет. Очевидно, что Антон врёт и ничего у него не болит, но и подставлять его перед старшими не хочется совсем. Пора бы взяться за литературу на лето, здравствуй, «Мастер и Маргарита». Когда Мастер сидит в своём подвале и больше всего на свете хочет, чтобы Маргарита пришла, и она приходит, у Арсения щиплет в глазах. На улице уже темно, и он промаргивается, глядя на висящую на проводе лампочку. Хорошо, мамы в комнате нет — вечерние хлопоты, — она бы вряд ли оставила происходящее без едких комментариев типа «ну и нюня». Вытерев слёзы и шмыгнув пару раз носом, Арсений решает быть не ждущим Мастером, а самому пойти к Антону. Вдруг он тоже сейчас безмолвно ждёт и хочет всё-таки видеть Арсения. Собрав яйца в кулак, он решительно направляется к Антону, хотя коленки всё равно подкашиваются. В комнате Антона темно и душно — нужно проветрить. Арсений раскрывает форточку и поворачивается к кровати брата. Антон следит за ним из-под полуприкрытых век, глаза блестят в свете уличной лампочки. Он помятый и разморенный, наверное, со сна, мокрые прядки прилипли ко лбу, но Арсений не решается их поправить, как тогда у кувшинок. Он осторожно подходит к кровати, и Антон забивается от него подальше к стенке. Больно. Он решает проигнорировать жест и нарочито бодро спрашивает: — Ну как ты тут? Может, тебе что-то нужно? Антон смотрит нечитаемым взглядом, проходит несколько секунд, прежде чем он хрипло выдыхает: — Принеси воды, пожалуйста. Арсению так хочется поухаживать, что он находит в серванте на полке самую красивую чашку — чёрная, со Львом на боку, бабушкин знак зодиака, — вытирает её от пыли, черпает воду из ведра и обтирает бок от воды, чтобы Антон не намок. Если бы мог, он бы вместо воды выплеснул туда свои чувства — как щемит у него сердце по Антону, да тесно им будет там. Ими бы наполнить реку. Всё-таки есть шанс, что Антону действительно плохо, потому в этот вечер у Арсения не возникает никаких пошлых мыслей — брат переходит из статуса «привлекательный» в статус «болеющий», несмотря на прохладный лоб. Арсений потягивается, пока ждёт чашку. С губ непроизвольно срывается сладкий стон, и ему стоит некоторых усилий не сбежать, а вести себя, будто ничего не произошло. Антон недовольно цыкает, вздыхает и протягивает чашку с недопитой водой — ставит точку в этом нелепом вечернем визите, отвернувшись к стене. *** На утро Антон выглядит дружелюбнее, чем вчера, и это кажется Арсу добрым знаком. Брат так нахваливает простенький завтрак, что взбредает в голову мысль приготовить ему что-то особенное. Ну как «особенное» — жареную картошку. Арс знает наверняка, что брат её любит, и это просто приготовить, а он слишком боится облажаться. Да и в целом Антон, наверное, и не поймет, что это было для него, потому Арс сгоняет за его любимой Колой в магазин, придётся растрясти карманные. Пока Арс чистит, моет и режет картошку, в его голове творится что-то непривычное, по всему организму странное разморенное ощущение: он ещё никогда ни о ком так не заботился. Каждая очистка срезается с нежностью, будто бы он чистит своё собственное наивное сердце. Насыпав сырых брусочков на разогретую сковородку, он даже перекрещивает её в воздухе, только запинается на том, как правильно: слева направо или справа налево. На всякий случай делает и так, и так. Жарит он, тоже находясь в прострации. Он представляет, как откуда-то изнутри него течёт как пар бесконечное желание заботиться об Антоне и оседает на золотистых бочка́х картохи, которую он переворачивает. Шкварчащее масло обжигает, но ради Антона он вытерпел бы и тысячу таких уколов. За обедом Арсений не начинает есть, пока Антон не кладёт первую порцию себе в рот. Брат воодушевлен ещё с того момента, когда ступает на порог кухни и с горящими глазами несётся к столу. — Жареная картошечка! Антон доволен до тех пор, пока не узнает, что виновник «банкета» — Арсений. Поток нахваливаний завершается тут же, брат смущён, а Арсений смотрит на него, не отрываясь, пытается взглядом сказать: «Вот так хочу о тебе заботиться». — Спасибо, Арс. — Голос даёт петуха. — Пожалуйста. Хочется начать разглагольствовать, что он это сделал для себя, чтобы брат не зазнавался, но это совсем по-детски и неправда. Арсению хочется не врать Антону никогда. Когда с огородом, хозяйством и ужином покончено, все собираются у телика. Дед с Антоном отвоевали у мамы с бабушкой право смотреть футбол, Арсений придерживался нейтралитета. Сегодня какой-то четвертьфинал, плей-офф, Германия-Аргентина. Арсений даже не понимает кто где. Спрашивает только у Антона, за кого болеет тот, и молча смотрит на экран, сидя на стуле ближе всех к чужой кровати. Мысленно он, конечно, на ней. Арсений всё никак не подберёт удобной позы. Стул под задницей хлипкий, как халабуда, построенная ими, когда им было по десять, он боится, что тот развалится, но неудобство сильнее, чем страх. А как же хорошо и мягко было на кровати. Сидеть, случайно коснувшись ногой чужой лодыжки, и не мочь расслабиться, потому что напряжён всем телом… — Арс, перестань скрипеть, умоляю. С-с-садись ко мне. Пара секунд на осмысление и промедление, а потом Арсений встаёт так резко, что стул под ним опрокидывается на пол. Хорошо, в темноте не видно, как он краснеет и чересчур довольно улыбается. Арсений не понимает, это он прощён или как, но Антон хотя бы с ним заговаривает прям первый, сам! Арс старается не наглеть, чтобы не спугнуть — такое чувство, что он на охоте, потому сворачивается максимально так, чтобы не касаться Шаста ни в каком месте. А тот как будто специально вытягивает свои палки, поэтому становится невозможным избежать контакта. Арсений ловит каждое такое касание, в голове смелые картинки продолжения, как можно ласково потереться, желательно голой кожей. Он глубоко втягивает воздух, чтобы успокоиться — ну почему у него встаёт по факту от одного прикосновения, дурацкий организм! Задница немеет от сидения в одной позе, но Арсений не станет менять её, чтобы не разрывать хоть какие-то крохи прикосновений, что ему достаются. Чем больше он думает о том, как же ему дискомфортно, тем сильнее становится невмоготу, от неприятных ощущений даже член опадает. Арсений сдаётся и пересаживается поудобнее. Антон будто бы специально меняет положение через несколько секунд. Конечно, снова касаясь. Арсений уходит спать сразу за мамой, постоянное возбуждение выматывает его, а тот факт, что он не может ничего с этим поделать — злит до скрежета зубов. Засыпает в эту ночь Арсений с довольной улыбкой на губах. Антон перестаёт хотя бы дуться. *** Утром Антон снова удивляет: когда он показывается на кухне — разморенный после сна, со следом от подушки на щеке, — то улыбается и искренне желает доброго утра. Выглядит вполне дружелюбно. Арсения в этот момент укутывает невидимым пушистым пледиком, хочется довольно жмуриться и мурчать котом. Антон быстро отходит, но наступление в виде соблазнений заканчивать нельзя. Сегодня им поручают мыть машину, и Арсений намерен это делать настолько сексуально, насколько он сумеет. Для такого ответственного дела находятся самые короткие шорты в гардеробе; смотрясь в зеркало, Арсений не смеет себе отказывать в удовольствии и проводит по своим бёдрам раскрытой ладонью. Красиво. Антону обязательно понравится. Арсений специально выбирает белую футболку, чтобы «случайно» намочить. Хорошо, что Арсений, кажется, всё-таки нравится Антону, а то он бы выглядел совсем нелепо. Машина уже на улице, чтобы мыльная вода не стояла во дворе и не «травила землю». Выезжал явно Антон: дед Коля уехал на велосипеде с утра пораньше к какой-то бабе Кате, у которой умерла мать. Арсений не вникает, но понимает, что скоро похоронная рубашка снова пригодится. — Арсений… — Антон осекается, окинув его раздевающим взглядом. Раньше Антон так никогда не смотрел. Если он и кидал неоднозначные взгляды, то смущенные или нежные. На Арсения впервые глядят вот так — пожирая глазами, снимая и эти крохи одежды. Ой, мамочки. В паху становится жарко, в груди всё трепещет сушащимся пластиковым пакетом на ветру. Неужели это происходит наяву? Арсений дышать боится, чтобы не спугнуть. — Ты чего в трусах вышел? — спрашивает Антон низким голосом, закусив губу. Антон, его Антон, его младший недалёкий брат может быть вот таким?! Арсений делает над собой усилие, чтобы прийти в себя и усмирить подкашивающиеся ноги. Он наверняка расплылся, как капля бензина по луже — таким же радужным пятном. — Это шорты такие, — удерживать голос ровным стоит огромного труда, но он справляется. А может, он спит? Пошёл переодеваться, прилёг на кровать, и его разморило — сегодня жарко как в парилке. — Как раз по погоде, — добавляет Арсений после паузы. — Да, жарко, пиздец, — соглашается Антон и… стягивает свою футболку с нелепым граффити, Арсений рисует красивее. Из головы вылетают все на свете опасения в стиле «А если мне кажется, и я не нравлюсь Антону». Ну, потому что Арсению хоть и шестнадцать, но, честное слово, он не дурак. Самую малость наивный, потому что романтичный, странный, забавный, временами грубый, злопамятный, но не глупый. Кстати, о злопамятности. Воспоминания о том, как Антон всегда куда-то сбегает, выдёргивает Арсения как из-под гипноза. Секунду назад он не мог оторваться от широких плеч, крошек-родинок, каждую из которых хотелось лизнуть хоть разочек, очертаний пресса, а теперь смело смотрит в глаза. Антон тоже захотел поиграть в соблазнение? Не его территория, зря он сюда суётся. — Давай начинать уже. В одном тазу Антон уже развёл пену. В нем же находятся мочалки и щетки для резиновых ковриков. Арсений уходит на противоположную сторону. Выжав воду на стекло задней двери, он как бы невзначай прижимается грудью к стеклу, намыливая крышу. Когда пора обновить мочалку, он отстраняется, довольно рассматривая мокрую футболку сквозь которую очень сексуально просвечивают соски. Антон как назло на мокрого Арсения не смотрит. Арс пытается быстро придумать, как бы без палева привлечь его внимание, но ничего не приходит в голову и он решает импровизировать. — Антон! У Арсения зрение как счёт во вчерашнем матче до серии пенальти, один-один, потому он хорошо видит, как у Антона темнеют зрачки. Он приоткрывает рот, облизывает губы и зачарованно спрашивает: — Чё? — Сегодня пойдем на брёвна? — Пойдём, у Дарины День рождения, — отвечает Антон, и Арсению становится даже неуютно, он возвращается к работе, уйдя с чужого поля зрения. — А сколько ей? — Арсению не очень интересно, но разговор продолжить всё-таки стоит. Чтобы, как в Симс, развивать полосочку отношений. — Девятнадцать. В прошлом году они такую попойку устроили, а я всех развозил на Стасовой колымаге. Удобно устроились, — хмыкает Антон. — И ты всё равно хочешь идти? — А почему бы не пойти — они прикольные, когда пьяные. — Я тоже не буду пить тогда, чтобы тебе не было одиноко. — Мило с твоей стороны, — вдруг голос Антона звучит совсем рядом, а в следующую секунду Арсений стоит мокрый с ног до головы и орёт — вода в ведре ледяная. — Ты труп, Антон, молись. *** На брёвна они добираются, когда уже темнеет. Журавль почему-то ходит в одних трусах вокруг костра, но не сказать, что это пришедших слишком удивляет. Дарина улыбается, виснет на них по очереди, вручает Арсению пластиковый стаканчик с резко пахнущей жижей, которую он клятвенно обещает выпить, как только найдёт закуску. Пусть Антон и вероломно окатил Арса из ведра, но он был отмщён серией щекотки и шлепком мокрого полотенца по тощей заднице, потому содержимое стаканчика выплёскивается на травку в темноте. — А давайте в «Я никогда не…», — предлагает Стас. Все шумно и радостно соглашаются. Антон находит Арсения и, ухватывая чужое предплечье, тянет вниз, сажает рядом с собой. Касание кожа к коже мурашит всю руку до кончиков пальцев, она будто бы млеет, и Арсений плывет от удовольствия — Антон задерживает ладонь на секунду дольше положенного в рамках «ничего такого». Арсений привстаёт на месте и садится снова, таким образом прижимаясь поближе к брату, как липкий макарошек. Открывает игру Журавль, так в одних трусах и усевшийся. Арсений обязательно убедит всех при первом же желании загадать ему побольше одежды на тело. — Я никогда не… занимался сексом. Арсений тихонько фыркает, за что получает тычок в бок от брата. Тот факт, что он палец не загибает, делает сердечку ебоньк. Даже мысль о том, что Шастун мог с кем-то трахаться, злит до сжатых кулаков, хотя Арсений на это не имеет никаких прав. — Арс, нужно один палец загибать, а не по количеству партнёров, — язвит Антон. — Ой, — выдыхает Арсений. — Это не поэтому, — и встряхивает руками, будто бы сбрасывает с них невидимые нитки. — Я никогда не была на море, — Ира. Арсений по-прежнему не загибает. — Я никогда не была в Москве, — говорит тихенько Аня, и это явно выпад для Арсения, хотя многие тоже засчитывают балл. Следующий в очереди Арсений. Можно было бы отомстить Ане чем-то целенаправленно для неё, но ему куда интереснее выяснять подробности личной жизни Антона. — Я никогда не целовался с человеком своего пола, — выпаливает Арсений и смотрит на руки Антона во все глаза, пока все отпускают комментарии в сторону загнувшего палец Журавля. За ним загибает кто-то из девчонок, но Арсу всё равно — он внимает брату. Антон палец не загибает и говорит: — Я никогда не был пьяным. — Прямо в зюзю или просто «навеселе», потому что это разные понятия, — занудно уточняет Димка. — Ну, пусть будет прям в зюзю. — Арсению нравится думать, что Антон его специально выгораживает, потому что знает наверняка, что тот не напивался, но пробовал. Димка явно засчитывает себе балл, потому что Антон начинает заливаться смехом: — А зачем уточнил, если и так, и так загнул бы? — Да я для науки. Так, письки, я никогда не носил юбок. Ой, простите, девочки… Антон не загибает палец на игре в Симс, но загибает на «не спать всю ночь». Дарина подставляет персонально Стаса, говоря: — Я никогда не праздновала двадцатилетие. Ход возвращается к Журавлю и с лёгкой подачи именинницы начинается разводняк Шеминова на желание. — Я никогда не ездил на метро. — Я никогда не водила машину. — Я никогда коротко не стриглась. — Я никогда не учился в универе. — Ну вы и суки! — смешно возмущается Стас. — Тоха, хоть ты не топи. — Постараюсь. Меня никогда не палили за дрочкой. Пиздец, Антон. Арсения бросает в жар, будто бы все сразу понимают, что между ними произошло. Арсений думает, как бы загнуть палец как можно незаметнее, как слышит обречённое: — Блядь, десять! — стонет Стас. — Правда или действие? — Ну пусть будет правда! — И кто тебя спалил за дрочкой? — смеётся Дарина, аккуратно вытирая слёзы, чтобы не размазать косметику. — Ох. Сука. Да мамка, кто ещё мог спалить. Это было ещё в прошлом тысячелетии, я был мелким пиздюком. — И всё? — допытывается именинница. — Это уже другой вопрос, спросишь в следующий раз! Я и так временные рамки обозначил. — А Стас хитрый жук. — Я никогда не выгуливал собак. После нескольких вопросов Антон неожиданно загибает сразу два, и Арс поначалу недоумевает, а потом понимает, что какой-то из предыдущих пунктов был правдивым и брата здесь тихонько жрёт совесть. Узнать бы какой… Юбка? Секс? Поцелуй с человеком своего пола? Арсений не может усидеть на месте, так ему любопытно. Он усиленно соображает, как бы без палева это выведать, но ничего не приходит в голову. Между ними целый день витает какое-то напряжение, лёгкий флирт, неслучайные касания, но такие вопросы уж явно будут перегибом. Или нет? Арсений так устал во всем сомневаться. — Я никогда не носила мужские трусы, — обводит довольным взглядом всех Ира. Вопросы постепенно превращаются в баталии «девочки против мальчиков». — У меня десять, — Антон. — У-у-у. Правда или действие? Антон вздыхает, и выбирает действие. — Раздевайся до трусов. — Да бля, холодно, — начинает торговаться Антон, но обречённо стягивает кофту через голову. Брат мерзляк, каких ещё поискать, Арсений чувствует физический дискомфорт, когда Антон ёжится. А это он ещё в штанах. — Давай, Тох, я вообще просто так разделся, — подначивает Журавль. Антон закатывает глаза и поддаётся. Кладёт снятое рядом и обнимает себя руками, растирает плечи, пытаясь согреться, постоянно привстает, вероятно, кора впивается в задницу. Плюнув на всё, Арсений садится так близко, как только может, разве не обнимает, на что глаза у Антона блестят, но он, поджав губы, качает головой и шепчет: — Не надо. — Почему не надо, — Арсений пытается возмущаться шёпотом. — Я бы вообще встал сзади тебя, а что, ты технически останешься без одежды… — Арсений, не тупи, — тихо говорит Антон, что в их разговорах шёпотом звучит как крик. Арсений в жизни так сильно не краснел и не улыбался при этом несмело. Антон намекает на то, что у него встанет, ведь так? — Я никогда не была на Красной площади, — говорит Аня невинным голоском. По десять пальцев у Арсения и Макара. Макар выбирает действие, и Аня, сжалившись, загадывает тому одеть обратно ворчащего Антона. Арс жалеет, что не вызвался раньше, но потом вспоминает слова Антона и снова краснеет. — Правда. — Я так и думала. — Аня, вероятно, тоже выпила, столько слов от неё не было слышно за все вечера. — Ты бы переспал с парнем? Ёб твою мать. Арсений мешкает и понимает, что будет поздно уже кричать «фу, нет», пауза слишком затянулась, и уже и так всем всё очевидно. Он сглатывает, пытаясь хоть как-то успокоиться и сгладить углы. Мозг работает так быстро, что мысли будто бы пульсируют, бьются пчёлами в черепной коробке. Вот здесь-то и может закончиться его дружба с этими людьми, но это полбеды. А если придётся драться? — С кем-то конкретным? — Арсений чувствует себя на тонком льду. — Да хоть с кем угодно, какая разница. Переспал бы? — Ну, в теории, наверное, но не могу сказать наверняка, как и не могу утверждать, что точно нет… В воздухе повисает тишина и слышно сверчков. На самом деле, как в дурацком мультике. — Мда, Москва-а-а, — тянет Димка. На Арсения никто не бросается, и он понемногу расслабляется, по ощущениям, будто пружина внутри медленно разжимается. А он даже и не заметил, как превратился в перетянутую струну. — Ну и мерзота, — морщится Журавль, сплёвывает на землю и начинает демонстративно одеваться. Арсению становится с этого смешно, видимо, так мозг справляется со стрессом. — Журавль, ты не в моем вкусе, расслабься. Тем более, он ведь целовался с парнем, так к чему этот цирк? Не Арсению осуждать чужую ориентацию, но лицемеров он не терпит. — А кто в твоём? — допытывается Аня. — А это уже следующий вопрос. Давайте дальше. Я никогда не был за границей. Когда круг доходит до Дарины, все выпивают ещё. Пока Антон отмахивается от нескольких стаканчиков разом, Арсений украдкой выплёвывает очевидно самогон в травку и ищет, чем бы запить, потому что во рту по ощущениям отвратно пахнущий пожар. Арсений не следит за чужими ответами, он вспоминает о них только когда слышит «у меня десять». Не сказать, чтобы до этого они играли в классики, но теперь околосексуальная тема не уходит вообще. Дарина выбирает действие и целуется под улюлюканье парней с Ирой. Стас радуется громче всех — наверное, не смотрел Друзей. Загадавший Димка следующим желанием демонстративно ест свои козявки, и Арсений себе обещает, что дальше будет выбирать строго только правду. — Десять, — Антон. — Действие. — Давай рюмочку за Даришу, Тох. И без разговоров. Наверное, за вечер Антон устал сопротивляться и сдаётся. Ему наперебой рассказывают о том, что нужно задерживать дыхание, опрокидывать быстро и залпом выпивать, в какой момент запить, занюхать или закусить. Все так возбуждены, будто Антон не самогон пьёт, а пришёл всем по пачке денег раздать, Арсению это невдомёк; Макар хлопает Антона по плечу, пока тот морщится, прокашливается и вслух удивляется: «Как вы эту гадость пьёте?». Через несколько минут он становится тихим-тихим. Арсений совсем выпадает из игры и, приобняв брата за плечо, склоняется над ним. — Антон, всё в порядке? Он молча мотает головой. Арсений чувствует, что пора его уводить, пока тот совсем не раскис. — Домой? *** — Арсюшенька, мне так стыдно. Ты не представляешь… — Та-а-ак, давай присядем. Он усаживает брата на чужую лавочку по пути домой. Хорошо, что не разрывается собака — уже поздно, не хочется будить чужих людей, чья лавочка оказалась так кстати. Антона развезло с одной рюмки как с тройки литров пива, наверное, он и правда совсем не пил никогда — организм очень восприимчив к алкоголю. — Арсень, я же предал себя, свои принципы. Как теперь я вообще могу уважать себя. А если я не уважаю себя, то как ты можешь уважать меня. И не сбежать мне никуда от тебя, я пробовал… — Антон, всё хорошо, никто не умер, не переживай. — Нет, умер. Моя честь. Моё слово ничего не весит. Я предал себя. Если ты захочешь со мной больше не разговаривать, я всё пойму. У Арсения щемит сердце. Да почему всем так хотелось напоить Антона, чтобы что? Арсений этой культуры понять не может. Ну не пьёт человек. А Арсений, выходит, тоже не настоял и тоже виноват. Он чувствует, что обязан что-то сделать, ему хочется поддержать брата, и в порыве он просто обнимает Антона. — Арсений. Ты такой хороший. — Ты тоже хороший, Антон, самый лучший. Просто больше ты так не будешь делать, а если к тебе пристанут снова с выпивкой, я буду отбиваться вместе с тобой. Пойдём домой, Антош, попьёшь водички и ляжешь спать. — И пописить надо. — И пописить, обязательно, пойдём. *** Жара к обеду невыносимая. Мама, сжалившись, отправляет ребят в прохладный дом, пока сама готовит на летней кухне. Дед с бабушкой на похоронах, в этот раз ребят не тащат с собой на кладбище. Арсению немножко стыдно бездельничать, но не настолько, чтоб отказываться от мороженого и просмотра телевизора. В компании брата. Он ещё не решил, плюс это или минус. Между ними так и тянется что-то неоднозначное, даже сейчас, сидя на полу и поедая мороженое, Арс не может отделаться от ощущения наэлектризованности воздуха. Как бывает перед грозой. Они ничего не обсуждают и однозначных действий не предпринимают, но после проведённого утра в Осколе Антон бросает такие раздевающие взгляды, которые можно интерпретировать только однозначно. Возбуждение Антона, как и аксиома, не требует доказательств. Съев свою порцию, Арсений откидывается на прямые руки и задирает голову, проветривая шею. Хотя откуда в закрытом помещении взяться потокам воздуха? Не важно. Он позволяет себе млеть от приятных ощущений, когда вдруг понимает, что это сидящий рядом Антон. — Фу, не дуй! — Голову приходится опустить и сыграть праведный гнев. Арсений пытается продемонстрировать всё недовольство мира и выглядеть строгим, но играть эту эмоцию ему ещё учиться и учиться. Напугал ежа голой жопой. Когда надвигается гроза, темно-синие тучи опускаются ниже, будто бы стараясь поглотить. Сейчас ясная погода, но у Арсения ощущение, что вот-вот громыхнет в небе и пойдёт дождь. Антон только смеётся и дует снова. Брызги тёплой слюны попадают Арсению на лицо, а это противно. Должно быть, но не есть. — Антон, перестань! — «Хоть бы не встал. Хоть бы не встал!» Как потом возможно смотреть в глаза брату, от близости которого он возбудился настолько, что свободные летние шорты стали тесными? Та ночь не считается — Антон спал. Брат, конечно, не слушает. Дразнит снова и снова, двигает лицо ближе и дует прямо в нос так, что перехватывает дыхание. — Ну сейчас я тебе!.. — не выдерживает Арсений и пытается ответить тем же. Они обмениваются несколько раз короткими и быстрыми плевками воздуха, при этом смеясь и отворачиваясь. Набрав побольше воздуха, Арс стреляет серией. Антон прячет лицо в ладонях и ржёт так, будто бы его щекочут, хотя его и пальцем никто не трогает. Он весь красный, Арсений это замечает, когда силой отнимает большие ладошки от горящего лица. К своему удивлению, он не ощущает особого сопротивления, хотя брат никогда не казался слабым парнем. Арсений и подумать не мог, что окажется сильнее. Он победно прижимает чужие руки к полу, чтоб тот не брыкался и подносит лицо так близко, что может рассмотреть каждую отдельную ресницу весело следящих за ним глаз. Когда пауза становится заметной, Арсений набирает воздуха побольше, чтобы снова атаковать уже беззащитного соперника. Нет, конечно, громыхнет не в небе. В глазах Антона, которые неумолимо приближаются. Арсений не пытается увернуться — разве от молнии увернёшься? Арсений не сразу понимает, что Антон его целует. Мысли все отключаются на несколько секунд, а когда Арс выныривает как из-под воды, понимает, что давно не дышит. Голова кружится то ли от избыточного насыщения кислородом от глубокого и частого дыхания, то ли от долгожданного первого поцелуя с парнем, с Антоном, который вот сейчас происходит, и это… Вау! Антон на вкус как пломбир. Он целуется идеально, как Арсений себе и представлял: не спешит совать язык, накрывает своим огромным ртом Арсовы губы и легонько втягивает их в себя, страстно сминая при этом. Кристина в лагере обычно лежала пластом, её губы были мягче, и она не кололась щетиной, но сейчас Арсений не променяет этот поцелуй ни за что на свете. Волна жара проходит по телу, и это не от температуры за окном. Арсений уже не может без воздуха. Быстро выдыхает в сторону с жалким всхлипом и жадно возвращается обратно. О, он возьмёт от этого поцелуя всё. Не разрывая губ, Арс опускает чужие ладони и скрещивает свои за шеей Антона. Арсений забирается на него, как на дерево, обхватывает ещё и ногами. Он до боли хочет прижаться крепче, пятками впиться в тощую задницу, притянуть себя выше по длинным ногам и вжаться в чужой пах. Но так Антон точно обнаружит стояк, и тогда… А тому, вероятно, похуй. Бесстыжие пальцы впиваются в крепкие ягодицы, подтягивают так близко, что между ними не остаётся и сантиметра, только пара слоев шуршащей ткани. Язык Антона на контрасте несмелый: он на пробу проводит между губ и, не встречая ничего на пути, робко проникает в рот. Арсений стонет в поцелуй от переполняющих его ощущений: от желанной ласки в паху пожар разгорается такой, что горячо уже и на кончиках пальцев ног. Они разрывают поцелуй, чтобы подышать, и снова соединяются. От страсти Арсений совсем не контролирует себя, делает то, что кажется необходимым: запустить руку в чужие волосы, легко согнуть пальцы, чтобы кончиками ноготков почёсывать линию роста волос и прижимать чужое тело сильнее, чтобы Антону и в голову не пришло отстраниться. Тот в его руках по-настоящему трепещет. Мелко бьется и часто дышит, от чего хочется возиться на месте и подаваться бёдрами вверх. Наслаждение такое, что ещё чуть-чуть — и Арсений наверняка кончит. — Стоп-стоп-стоп. — Антон машет головой и резко отстраняет Арсения. Он пунцовый и часто дышит. Это колет самолюбие, потому Арсений отскакивает в сторону, будто бы их полярность сменилась с разной на одинаковую. Конечно, на минус. Минус совесть, минус мораль. Минус мозг. Смотреть на Антона не хочется. Стыдно. Тот, не сказав больше ни слова, быстро выходит из комнаты, а затем и из дома — лязгает замок. Как и всегда. Разочарование поглощает как сизая акварель, расплывается по мокрому альбомному листу. Возбуждение всё равно никуда не уходит, кровь не отливает от члена, потому Арсений находит носок, берет истёкший смазкой член в руку и в несколько касаний спускает. Ему стыдно и так хорошо, что он наверняка повторил бы. В окно стучит мама и зовёт кушать окрошку, а по телевизору Зена орёт свой боевой клич. Хорошо, что в «Я никогда не…» сыграли вчера.