За твоей спиной навстречу ветру и всему

Я поля влюблённым постелю Пусть поют во сне и наяву. Баллада о любви — Владимир Высоцкий

С утра пасмурно, и Арс остаётся дома. Мама не отпускает его пасти коров из-за болезненности — он всегда легко ловил насморки, перетекающие в ангину. Арсению дома скучно и одиноко, он то и дело мыслями возвращается к Антону, к воспоминаниям о вчерашнем; интересно, а Антон думает о нём? Скучает? Наверняка да, чем там ещё в поле заниматься. Ближе к обеду тучи подрасходятся, и Арсений продумывает план побега. Они с мамой сидят в зале, оба читают, когда Арсений начинает его воплощать: отходит будто бы попить, а сам молниеносно, подстёгиваемый страхом, пробегается по содержимому холодильника — нужно сварганить Антону парочку бутербродов. В следующий раз он задерживается дольше — пишет маме записку, где честно выкладывает свои намерения. Не бросится же она за ним на велике. Когда Арсений выходит в последний раз уже одетый в кофту с шортами и с едой для Антона на веранду, чтобы отправиться в поле, заходит бабушка. Арсений замирает в ужасе. Та мгновенно всё понимает. Арсений боится, что она начнёт задавать неудобные вопросы, но та удивляет: понимающе хмыкает и говорит: — Сбегаешь? Правильно. Только, если что, я тебя не видела. Сердце ухает с высоты девяти этажей прямо на мягчайшую перину. В порыве Арсений обнимает бабушку и чмокает её в щеку. — Сапоги только резиновые обуй! Оболтус. Интересно, что сказала бы бабушка, если бы знала, что он без трусов? *** На подходе к месту выпаса снова накрапывает дождь, совсем летний, бабушка такой зовёт грибным. Арсений шлепает по лужам нахохлившимся воробьем в капюшоне, засунув ладони под мышки, и пыхтит — в голенище то и дело затекает, и от этого прохладненько. Особенно добавляет к дискомфорту обдуваемая филейная часть, Арсений уже триста раз пожалел о том, что оставил трусы дома. Видите ли, так ему показалось сексуальнее. Когда Антон замечает Арсения, то сначала будто бы не верит своим глазам. Он сидит под брезентом, натянутым на палки, — не зря эта штука называется плащ-палаткой, — задумчиво смотрит вдаль и трёт шею. Губы у него растягиваются в улыбке, и глаза распахиваются так, будто бы он не Антон, увидевший просто своего троюродного брата, а Тоша, ему четыре годика, и он впервые видит, как на небе рассыпается люстрами салют. — Ты как здесь оказался? — спрашивает он, будто бы улетел пасти коров на самолёте в соседнюю страну. — Пешком пришёл. — Арсений если и был недоволен лужами по дороге сюда, то теперь всё с лихвой компенсируется: Антон счастлив. — Где дед Коля? — На том краю. Не знаю, зачем мы с ним расходимся — коровы в дождь никуда не ходят, стоят как вкопанные и обтекают. Так жалко их… Сидеть на очке в ожидании, что хоп — и из-за угла появится второй пастух, не хочется совсем, потому Арс шлепает искать деда. Тот находится совсем не сложно, и оказывается, сидит рядом, а не на той стороне — хорошо, Арсений подумал об этом. Он выпровождается домой под предлогом того, что Арсений всё равно никуда не уйдёт, а тот будет торчать просто так. Когда чужая макушка перестаёт мелькать на горизонте, Антон будто бы с цепи срывается — таких страстных поцелуев у них ещё не было. Арсений беспомощно стонет и обмякает в чужих руках — сдаётся полностью под шквалом чмоков. Антон усаживает его на брезент и теперь просто шкодливо лижется, пока Арсений смеётся и отбрыкивается, отклоняясь всё ниже, на локти. Дождь уже закончился, и в кофте теперь жарко, потому Арсений стягивает её и остаётся в майке. Лежать на холодном, наверное, не стоит, но ему всё равно. Антон нежно ведёт от голени выше к колену — у Арсения касания отзываются в паху, — и таращится на ногу. — Ты что, брил ноги? — Угу, давно, но ты только сейчас заметил, — говорит Арс недовольно. — Ну прости, ты же был в штанах! У Антона вид, как у охотничьей собаки, ждущей команды и вслушивающейся в происходящее. Если бы у него были уши, как у пса, они бы стояли по стойке «Смирно». Он ведёт осторожно пальцами выше по ноге, поглаживающими движениями. Шорты короткие, до середины бедра, и свободные — легко собираются гармошкой выше. Антон опускает голову к бедру и лижет, носом толкая край выше и выше. Арсению уже так хорошо, что член стоит и никуда не впивается. Ему нужно бы пересмотреть своё отношение к трусам — без них так кайфово, свободно и ничего не давит. Доступ к члену моментальный. Одни плюсы. Антон чувственно целует, до мурашек и довольных, смелых стонов, — кому они здесь нужны на отшибе мира, — а рукой шарит по бедру всё активнее и начинает откровенно лапать в паху в поиске ещё одного слоя ткани. Он разрывает поцелуй и смотрит Арсению в глаза, взгляд снова горит, будто Арс какая-то гирлянда или яркая лампочка: что ещё может так отражаться? Когда Антон просовывает руку под шорты и нашаривает член, он взбудоражен так сильно, что Арсений мигом забывает про все неудобства в виде холодной земли и горбов под задницей. Антон выглядит как кот, унюхавший валерьянку. Его ведёт и мажет, он в наслаждении закрывает глаза, и Арсений может поклясться, что такого возбужденного Антона он ещё никогда не видел. Пора ковать железо, пока горячо. — Антон. — М-м-м, — мурчит Антон и в упоении гладит Арсов лобок и яички, будто бы счастливый хозяин своё домашнее животное. — А хочешь посмотреть, как я это делаю? Антон распахивает самые заинтересованные глаза на свете. — Ты про… дрочку? — спрашивает Антон в благоговейном шёпоте. — Да. — Арсений берётся по бокам шорт за резинку. — Только у меня есть одно условие. — Какое? — В глазах Антона читается «да» даже на шаг с моста. — Мы это сделаем одновременно. Смотря друг на друга, не закрывая глаза и не отворачиваясь. — Бля-я-я, Арсений, — разочарованно стонет он и прячет лицо в ладонях. Брат не говорит твёрдое «нет», и Арс чувствует, что его можно дожать. — Антон, ну пожалуйста, мне это нужно. — Он нежно гладит брата по голове. — Мне очень хочется посмотреть, пожалуйста, я не буду смеяться, меня это заводит пиздец. Наверное, он попадает в цель, потому что Антон поднимает на него грустные глаза: — Ты прям так сильно хочешь? Арсений кивает часто-часто, выглядит, наверное, как щенок, выпрашивающий прогулку. — Хорошо, я попробую. Как же Арсений ему благодарен. Для начала он снова Антона целует, пытаясь вложить в поцелуй все свои чувства, чтобы брат всё понял без слов; одной рукой гладит волосы, а вторую кладёт на чужой член. У Антона уже крепкий стояк. Арсений стягивает свои шорты и шепчет в губы: — Смотри на меня. Арсений попадает в какой-то будто бы транс. Он водит по своему лицу и телу ладонями, призвав всю свою природную грацию, чтобы соблазнить Антона. Арсений начинает дрочить нарочито медленно, с оттяжкой, показывая себя Антону во всей красе. Тот с зачарованным взглядом перемещает руки на свой пах и начинает себя мять прямо через шорты. После дождя снова выходит солнце. К летней жаре прибавляется огонь от происходящего между ними, Арса ведёт от горячести, от того, что Антон ему ещё больше доверяет, и сам не замечает, как ускоряется, трахает кулак, постанывая, и с упоением наблюдает, как в чужих глазах плещется вожделение. Антон будто бы смотрит самое горячее порно во Вселенной. Либо будто бы он его не смотрел вообще никогда… Такое громадной величины желание, словно Антон — умирающий от жажды в пустыне, — и восхищение в чужих глазах очень быстро приводят к грани. Арсений смотрит во все глаза, как Антон дрочит не кулаком в обхват, а кольцом «ОК», оттопырив длинные пальцы — это завораживает, на ум приходит сравнение с пианистом, а у Арсения всегда на них метафорически стояло. Когда Антон начинает, не сдерживаясь, постанывать, неуверенно, будто бы на пробу, у Арсения член так и сочится смазкой. Столько никогда не текло, тот словно мыльная мочалка, которую выжимают. Через пару движений Арсений кончает себе на живот, и когда уже отголоски тают, он удивляется выдержке брата — тот ещё не всё. Арсу становится даже немножечко стыдно — получается, он заставил Антона дрочить перед ним, и теперь брат не может кончить… Арс начинает бездумно втирать сперму себе в живот, а затем с изяществом балерины тянет измазанные пальцы себе рот, прикрывая глаза от удовольствия. У него мелькает мысль «а не подсобить ли брату минетом?». Но наконец Антон всё громче и слаще стонет по нарастающей. Это песня для ушей, у Арсения всё выкручивает внизу живота от этого, а потом Антон со всхлипом кончает. Брови взлетают куда-то высоко на середину лба, рот складывается в идеальную «о», а глаза краснеют от слез, которые рисуют влажные дорожки по щекам. Арсений бросается ему на шею без раздумий, слизывает соль, шепчет благодарности и приговаривает, что Антон молодец и что это нормально и ему нечего стесняться. Антон переживает катарсис; наверное, дело не только в том, что он кончил, это бывало и раньше, а в принятии этой его особенности. Если так, то Арс готов на любые подвиги, только бы его Антону было хорошо. *** Утром Арсений просыпается размазанным червяком и готов выть от ситуации — у него заложен нос, отекла носоглотка… Температуры вроде нет, но это до тех пор, пока он не встанет на ноги — обычно она резко поднималась от этого. Сейчас главное, чтобы нашёлся хлоргексидин, и тогда будет надежда, что это всё не затянется. Ему совсем не хочется болеть. Он бы крикнул, как обычно делает дома, самым жалким голосом, на какой только способен, чтобы мама его оставила дома. Но здесь кричать нельзя — Антон, как обычно, ещё наверняка дрыхнет. Но может и нет; Арсений не знает, который час, глаза не фокусируются на циферблате. Потому Арсений встаёт на ноги — те трясутся как у оленёнка, — и, держась за попадающиеся на пути предметы, идёт на кухню. Из общей кружки пить нельзя, потому он трясущейся рукой тянется к серванту — от злости на самого себя хочется топнуть ногой, но нет сил, — и сбивает чашку на пол. На кухню тут же влетает мама, недовольная и готовая ругаться, но когда видит Арсения, то несётся к нему. Мама у него слабая женщина невысокого роста, но сейчас он такой немощный, что не может не положиться на неё. — Арсень, что с тобой? — Она тут же ведёт его назад, в комнату. — Не надо было вчера никуда идти, ну я же говорила… — Мам, — тихим уставшим голосом прерывает Арсений, и это на удивление работает. Мама хлопочет: открывает окно, приносит чашку воды, ещё одну ставит на тумбочку и наказывает пить всегда, когда тот вспоминает, даже если не хочется. — Сегодня приезжает автолавка, я пойду, куплю чего-нибудь вкусного. Милый мой, — мама нежно гладит его по лбу прохладной ладонью, и это уже лечит. — А где Антон? — Я скажу, чтоб зашёл. Становится тихо. Глаза болят, свет давит на виски, но штор нет. Арс сквозь дрёму слышит тихое: — Арсюш… — Арса обдаёт ветерочком, наверное, Антон подбежал. Он тут же берёт бережно руку и, судя по поднявшемуся матрасу, садится на край кровати. Арс с трудом разлепляет веки и видит, как в зелёных глазах напротив плещется забота и между бровями появляется морщинка. Такая бывает, когда Антон говорит о своей семье. — Ты такой красивый. Антон хмыкает недоверчиво: — Что, красивее, чем эти твои? — кивает на плакаты на стенах. Арсений слабо смеётся: — Конечно, всех вместе взятых. Он ловит непонятное ощущение в груди, хочется назвать это «чувствует чувства», но ляпнуть это сейчас — как начать похороны с тоста. Вчера они легли спать сразу после ужина — за два дня устали. Сегодня Антон собирался весь день чинить мотоцикл, и Арсений подмечает, что тот уже приступил — на нем рабочие штаны с пятном машинного масла на бедре. Арс его хорошо помнит, потому что оно в виде сердечка. — Антош, я, наверное, сейчас посплю. Но ты приходи ко мне, пожалуйста. — Хорошо. Я посижу здесь, пока ты не уснёшь. На согласное «угу» нет сил. Арсений просыпается снова, когда его лба касается что-то холодное настолько, что даже больно; этим нечто оказывается тряпка. Арс не рад, что его разбудили, но прохлада настолько приятна, что он улыбается. Мама сидит рядом. — Я купила пирожных. Ты будешь чай? Я всё принесу сюда. Арсений кивает неуловимо даже для самого себя, но мама всё понимает и сразу встаёт. — Ма? — Что, сыночек? — Позови Антона. Пусть он попьёт тут тоже, со мной. — Хорошо, дорогой. Наверное, Арс сейчас выглядит не краше, чем слизняк на палке, но ему жизненно необходимо видеть Антона, будто без него в радиусе полутора метров разряжается батарейка. Тот сегодня особенно спокойный и хороший. Комфортный. Мама купила им четыре корзинки с варёной сгущёнкой. Арсений замечает, как быстро и с удовольствием Антон поглощает свои и предлагает ему полторы свои. Арсений думает, что если бы не болезнь, он бы всё равно их отдал — Антон разве только хвостом не виляет от удовольствия. — Тебе нужно уходить, да? — спрашивает Арсений, когда они всё допивают. — Нет, родной. — Антон трёт ему щеку, наслюнявив палец, наверное, Арс умудрился испачкаться. В ответ на обращение «родной» внутри растекается мёд — очень приятно. — Чем бы ты хотел заняться? В голову лезут пошлые мысли, но нет сил даже шутить. — Почитай мне вслух. Мне совсем немного осталось дочитать. Антон выглядит так, будто бы узнал, что должен на завтра подготовить рефераты по каждому предмету. Но скоро он смиряется и уходит притараканить книгу. Дочитать действительно остаётся немного. Арсений даже жалеет, что так много прочёл за вчера: ласкающий слух голос Антона хочется слушать бесконечно. До этого Арсений не замечал охуенных басовых ноток внизу, когда тот спокойно говорит. — Классно им. Вроде как хэппи энд, да? Я бы хотел такой домик для нас двоих. Чтобы никто не осуждал — никого и нет. Чтобы не прятаться по углам… У Арсения нет сил объяснять, что это плохая концовка и почему; ему на самом деле хочется того же для них двоих, хотя бы на один день, так зачем Антону эта печаль. — Я посплю, родной. — Хорошо, Арсень. Антон целует свой указательный палец и прислоняет к чужим губам. Арс ловит руку, кладёт себе под щеку и засыпает так. *** Пока все остальные дерутся за то, какой канал удостоится сегодня получить зрителей в лице их семьи, Антон неизменно торчит у Арсения — больному немножко лучше. Они задают друг другу пространные вопросы о жизни, кому что больше нравится: кошечки или собачки, и прочие важные вещи типа любимого цвета. Арс мысленно делает пометку, что чёрный, чтобы обязательно нарисовать ему граффити в этих тонах. — А тебе больше нравится работать в команде или самому? — Еле ворочая языком, спрашивает Арсений. — Уф. Это с чего такой вопрос? — В ответ Арс пожимает плечами — он и сам не объяснит, как это родилось. — Я сейчас анализирую себя и понимаю, что чаще я работаю в одиночку. Но хотел бы в команде. Ты знаешь, я люблю попиздеть, люблю компанию, люблю делать одно дело вместе, ну, тип для КВНа разгонять миниатюры. Ну ты понял, а то я чёт стал говорить об одном и том же, но разными словами. А ты? — А я не самый компанейский парень. Типа друзья — это прикольно. Театр, труппа. Но если взять какую-то задачу, ту же починку мотоцикла, например, то я предпочту это делать сам. — Чтобы никто не увидел, если ты проебешься? — в десятку. — Может быть. Наверное, об этом же и прикол с маршруткой, когда для себя постесняешься попросить остановиться, а для кого-то готов заорать на всю мощь. Антон посмеивается: — О да, только это, наверное, всё же немного разное, потому что я пару раз проезжал остановочку лишнюю. Но уже это прошло — слишком ценю время. И так заёбанный прихожу домой, а ещё пиздохать лишнюю остановку. Пошло оно на хуй. — А почему ты заёбанный приходишь? Арсений даже предположить не может, куда Антон может тратить свободное время. Неужели подработка? — Да я учусь, блин, постоянно. Хожу на курсы продвинутые при универе. Но я хочу их наебать и поехать поступать в Москву. Каким образом Антон оказывается таким не-идиотом? — В Москву? — Арс бы сел на месте, если бы были силы, но он многозначительно поворачивает глаза. Те болят, и от резкого движения давит на виски. Арсений боится даже думать о том, что это может значить, чтобы не сглазить. — Да. Или в Питер. — Правильно говорить Петербург, петербуржцы не любят, когда говорят «Питер». — Ты и на смертном одре будешь меня исправлять? Арсений надеется, что да. *** Спустя несколько дней Арсений поправляется — любовь и забота делают своё дело. Все эти дни Антон отходит от него только к мотоциклу, к которому Арс уже ревнует, но молчит, чтобы Антон не посчитал его долбоёбом. Арсений адекватный, честно. Ява практически готова, только нужна одна деталь, которую дед должен будет привезти из Оскола, когда поедет. Арсений мотает кассету на карандаше, чтобы не садить перемоткой аккумулятор лишний раз, а Антон пытается отодвинуть сиденье дальше, чем это возможно, и злится — не может вытянуть ноги. — Когда я вырасту и стану богатым, у меня будет здоровенная тачка. И не на пятерых, а чтоб человек восемь-девять туда могли сесть. — Ты что, хочешь себе маршрутку? — смеётся Арсений. — Какая маршрутка, не-е-ет. Спринтер высокий, а я хочу, чтобы под неё не нужно было специальный навес делать. Арсений слабо представляет, как это возможно, но верит Антону на слово. — Чтобы мы там могли сидеть не скрючившись, а по-человечески. — Антон явно имеет в виду рост, а не планы на совместное будущее, но Арсовому растаявшему сердечку всё равно. — Чтобы спина не болела, и на ямках в потолок башкой не биться. — Антон поднимает руку и давит в крышу, будто бы надеясь так сделать её выше. — А какого цвета? — Черного, конечно, я ж не пидор. С этого ржут вместе. — Знаешь, что можно было бы ещё делать в той машине? — вкрадчиво спрашивает Арсений. — Что? — Антон как радиоприёмник ловит волну «настроение Арсения» и отвечает в том же тоне. — Можно было бы потрахаться. Никто бы нас не увидел, у тебя же будут тонированные окна?.. Глаза у Антона горят дико, он облизывает губы и смотрит оценивающе, будто бы пытается считать Арсовы мысли — Ты бы меня трахнул? — спрашивает Арс и откладывает кассету Высоцкого в перчаточный ящик — «то есть правильное название бардачка ты знаешь, а «копейку» от «пятерки» отличить не можешь?». Арсению на удивление легко говорить об этом, потому что он знает, что человек рядом полностью готов принять его. И тот принимает: — Конечно, Арсюш. Я бы отодвинул кресло назад, посадил тебя к себе на колени, а потом и на член, чтобы вырывать у тебя самые громкие звуки. — Такие? А-а-ах, — сладко стонет Арс, пытаясь выдать что-то попошлее, и кладёт руку себе на пах. У него дыхание уже сбилось, он дышит ртом и сползает в кресле. — Да, так, только ещё громче и чаще. — Антон выглядит как кот, следящий за добычей, того гляди и набросится. — Я бы насаживал тебя, подбрасывал бы на бёдрах, а ты бы метался и просил ещё. — Антон пару раз двигает тазом, чтобы показать, как именно. — Ещё, — вторит Арсений с придыханием и жадно пожирает глазами Антона. Кресло под братом ритмично поскрипывает, и это добавляет ситуации эротизма. — М-м-м, — стонет и Антон, достав свой член. В руке видно только головку и слышно, как яйца бьются в кулак. Арсений рад как на первом утреннике: это он довёл Антона, что тот не смог терпеть и первым полез в штаны. Этот пошлый звук совсем заводит Арсения, и он уже стонет, не стесняясь, забыв, что они вообще-то не одни на белом свете. Свой член он достаёт дрожащей рукой, присоединяется к Антону, который выглядит сейчас как самое лучшее порно в категории «Соло»: раскрепощённый, краснощёкий, волосы на голове будто дыбом стоят, но вместе с тем Антон похож на Давида — снова гоняет в расстёгнутой рубашке и светит прессом. Арсению хорошо, так хорошо, что он отпускает себя: дрочит, как хочется — быстро и с нажимом — и кончает очень скоро. Антон, обещающий трахнуть в тачке, просто шикарен и горяч. Арс бездумно водит рукой по опадающему члену, пытаясь прийти в себя, лениво следит за попавшей на торпеду каплей спермы, которая медленно стекает. Но тут он с досадой подмечает, что снова кончил первым. Пришедшую в голову мысль Арсений сначала отметает, но потом думает: «А почему нет». Если их застукают, это будет пиздец, но с этим разберётся будущий Арсений. Арсению же в настоящем так сильно хочется помочь Антону. Он стягивает свои шорты с трусами ниже и переворачивается на месте — садится лицом к спинке кресла и утыкается в него. Он выгибается, стараясь как можно выгоднее оттопырить задницу, и гладит себя медленно по бёдрам. Антон стонет сильнее и начинает шумно дышать через рот. Арс краснеет, он таким развратным ещё никогда себя не чувствовал, но вместе с тем — и таким желанным. Если бы он не кончил вот только что, у него бы уже встал. Щеки горят, когда он плавно проводит по расселине и кружит пальцем вокруг дырки. — Пиздец, Арсений, пизде-е-ец, — выдыхает сбоку Антон, и Арс поворачивает на него голову. Тот судорожно кончает, сперма изливается порциями синхронно с сокращающимися мышцами пресса. Из глаз Антона льются уже привычные слёзы, и Арсений спешит натянуть обратно белье, чтобы сбежать к нему на коленки. — Арс, ты чудо. Это было просто охереть, блядь. Арсений доволен невероятно, он бы замурчал, если бы умел. И пусть им сейчас придётся полностью переодеться и сходить в ещё ледяной душ — это стоило того. *** Мама ловит их, вырядившихся на «гульки». Арсова кофта навсегда осела у Ани, потому тот уютно кутается в великоватую толстовку брата, а Антон надевает олимпийку. — Стоп! Я обязана вас сфотографировать! Сейчас принесу фотик… У них будет законная совместная фотка! Арсений готов оторваться от земли и полететь высоко-высоко, куда-то в район седьмого неба. — Блин, а я себе тоже хочу твою фотку. И нашу. — Я обязательно тебе пришлю, не переживай! Мама тащит их на улицу, чтобы фото было на фоне дома — «так точно понятно, где вы». Ну, будто бы Арсений сможет забыть, где это он фоткался с Антоном. В груди начинает щемить: он представляет себя тридцатипятилетним дядькой, который не видел Антона много лет и действительно уж позабыл, что это за дом за ним и как Антон пах. Сейчас немного не верится, — как не верится зимой, что однажды на улицу можно будет выйти без тяжёлой неудобной куртки, — что лето закончится и придётся уехать, что начнётся совсем другая жизнь, в которой не будет места Антону. Вернее, место-то будет. Но пустующее. Мама тянет: «Сы-ы-ыр». Арсению жизненно необходимо посмотреть, как улыбается Антон, чтобы убедиться, что сейчас-то всё хорошо, и мама ворчит, что Арс испортил кадр, а их и так осталось немного. — Ну станьте поближе, чего вы как не родные. Ещё одна фотка, и идите уже. Арс неуверенно кладёт руку на плечо и чувствует, как Антон обнимает его за талию. Вот теперь Арсений доволен — улыбается так, что от глаз останутся одни щёлочки. *** По пути Арсений отвечает односложно — думает о будущем. Ему так хочется вписать туда Антона. Вот бы им в одном университете учиться, но Антон явно не пойдёт в театральный. Дилемма. — Арс, что происходит? Ты какой-то грустный. Ему очень хочется ответить в рифму. — Думаю о том, что лето не бесконечное. — Когда приходится об этом заговорить вслух, это становится всё правдивее, и в носу щиплет. — И мы разъедемся. Арсению становится страшно услышать в ответ «И чё», но Антон не разочаровывает. — Арс, не думай об этом. Мы будем созваниваться. Писать письма. Хочешь, я буду писать тебе каждую неделю? Приеду на Новый год? — Хочу! — Ну, вот и договорились! А сейчас улыбнись, — Антон нежно касается его подбородка, и Арс плывёт. — Мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо. У нас в детстве была музыкальная калитка, одна на двоих, помнишь? — Помню. Они забирались вместе на ржавую калитку, которая скрипела по-разному, смотря как нависнуть и в какую сторону ехать. Они торчали там часами, изводя всё семейство, пока в один прекрасный момент та загадочным образом не исчезла. — Я тебе обещаю, у нас всё будет одно на двоих. Одежда, скрипучий диван в общей квартире и работа. Если ты захочешь. Ничего так сильно Арсений ещё не хотел. Они стоят прямо на улице, недалеко от бабулек на лавке, поглядывающих в их сторону и перешёптывающихся, — только это удерживает Арсения от того, чтобы разрыдаться от облегчения. Он шмыгает носом и шепчет: — Я тебе верю. — Если сильно захотеть, можно в космос полететь. — Ага. — Арсений вытирает всё-таки сбежавшие слёзы и улыбается. — Здрасьте, — бросает он в сторону старушек. Он обнимает себя руками за плечи и стремительно идёт вперёд — хочется поскорее исчезнуть из поля зрения местных сплетниц. *** Арсений залипает на Стаса, тушащего спички, кладя их в рот, когда раздаётся зычный голос Макара. — Кого ты любишь? — обращается он к Антону. Это что ещё за хуйня? Арсению одновременно хочется и провалиться сквозь землю, и остаться — а вдруг Антон возьми да и ляпни: «Арсения». — Чего? — У того улыбка глупая-глупая и глаза бегают по сторонам, будто бы он ищет, куда бы спрятаться, или ждёт помощи, но никто не обращает на происходящее никакого внимания. — Ну, просто скажи: кого ты любишь. У Арсения сжимается всё внутри, затылок горит, и он не смотрит по сторонам, только на Антона. По тому легко читается «ну не-е-ет, ты же не серьезно». — Маму. — Ответ звучит вопросительно. — Не-е-е. Ну маму-то все любят. Тох, мы здесь все свои. Чё ты мнёшься. Скажи: кого ты любишь? Бля, почему все к ним так приебались? Даже если они всё поняли, зачем вынуждают их признаться? Антон вообще-то сам ни разу этого ещё не говорил ему, лично. Антон краснеет, сразу и не скажешь — от злости или от смущения. — Бля, шо за приколы? Нахуя тебе это знать? Гул вокруг затихает, слышны только чужие смешки да шепотки, и Димка включается в игру: — Шаст. Да просто скажи. Три слова. Кого. Ты. Любишь. Антон тяжело вздыхает и долго смотрит на Арсения. Видно решается, взглядом будто бы говоря «прости». — Я. Люблю. Арсения. — Антон вроде и чеканит голосом каждое слово, но тот всё равно дрожит. Все смеются. Это странно, больно и, если честно, неожиданно. Арсений злится. Над ними насмехаются?! — Нет, ну это понятно, Тох. Арсений больше ничего не понимает. Тогда зачем к ним прицепились? — Антон, — смеётся Ира. — Скажи: костёр. — Костёр, — послушно повторяет Антон. — Лампочка. — Лампочка. — Я люблю музыку. Антон запинается, но всё равно повторяет: — Я люблю музыку. — А теперь скажи. Это вопрос-просьба. Кого ты любишь. Арсений всё понимает: нужно было просто повторить «кого ты любишь», а не распинаться. — Дурацкая у вас игра. — Ну, Арсения люблю, я же уже сказал. Все снова взрываются хохотом, пока у Арса трясутся поджилки и вместе с этим внутри разливается тепло. Он себя чувствует как сытая мышь в пасти у кота. Пусть признание не обращено лично к нему, они не наедине и случай не самый подходящий и романтичный — плевать. Впервые в жизни он слышит заветные три слова в свою сторону, и он уже готов пищать. — Антон, — Арсений говорит спокойно и улыбается мягко. — Просто повтори это. «Кого ты любишь». — Тьфу, блядь. «Кого ты любишь». Что это за хуйня вообще? Макар ржёт, как и все остальные. — Ну, вышла и правда хуйня. Ты ж так и не прокололся! Мама! Арсений! — передразнивает Макар. — Скучный ты, Антон. Сказал бы: «Иру»! Арсений не удерживается и фыркает. «Дурниру, блядь». — Пойду отлить. Что там отвечает на это Антон, он не слышит. *** — Это что на тебе, дай посмотреть… — просит Антон, как только видит идущего на грядки к нему Арсения. Сегодня на огороде собирается вся семья — нужно очень срочно полоть лук и морковь. Арс сразу понимает, что вопрос вызывает не привычная рубашка да шорты, а ярко-красная панамка. — Панамка, — гордо выпятив губу заявляет Арсений. — Между прочим, очень удобно! И модно, слышал такое? Предъявлять за моду, стоя в резиновых сапогах, старых шортах и дедовой рубашке на огороде, как минимум странно, но Арса ничего не смущает. — Пана-а-амка? — тянет Антон, хватает её прямо с головы и… даёт дёру. Бегать в резиновых сапогах неудобно и немного больно, когда голенище заламывается, но возможно. Антон забегает в пространство между забором и домом, где куча битого стекла, ржавых жестяных банок и ничего не растёт, кроме куста малины рядом со старым разваливающимся крыльцом. Арсений сначала недоумевает зачем. — Я думал, ты не догадаешься побежать за мной, — снисходительно заявляет Антон. — Спасибо за тупого, братан. На это Антон улыбается и щёлкает его по носу. Арс доволен: тот больше не куксится на упоминание родства. — У нас есть секунд десять, а мы тратим время на болтовню. Антон нежно улыбается и раскрывает руки в приглашающем жесте. Арсений шагает в них и доверчиво первый жмётся к губам. Поцелуй сладкий-сладкий: Антон ел блины с клубничным вареньем, — и Арсений не хочет от него отрываться, но приходится. — У тебя так ресницы дрожат во время поцелуя, — шепчет Антон ему в губы. — Ты не закрываешь глаза, когда целуешься? — Арсово возмущение сожгло бы Репец, если бы можно было его преобразить в искру. — Когда как. Попробуй и ты. Они целуются снова, но Арсений теперь смотрит. На него накатывает ощущение один в один как после самых экстремальных аттракционов в парке Горького, даже ноги подкашиваются, но Антон держит крепко. — Теперь понял, — тихо признается Арсений. — Пойдём, чтобы нас не хватились. *** На летней кухне пахнет мукой, а точнее комбикормом — вот стоят мешки в ряд на лавке, чтобы их не грызли мыши. Мешки все в латках. Их отправили за корзинами и граблями, чтобы собрать вырванные сорняки и унести на кучу — сжечь. Они снова долго целуются, пока их никто не видит, взъерошивая друг другу волосы, а потом долго стараются привести себя в порядок и возвращаются. — Антон, почему у тебя губы опухли? Ты не ел рис случайно? Может, надышался крупой? — взволновано спрашивает мама. Так быстро Арсений не разворачивался вокруг своей оси даже в школе на команде «кругом!». — Да нет вроде, всё нормально. — Антон показательно шумно дышит носом. — Я себя хорошо чувствую. — Ну ладно… очень странно. Когда они остаются наедине в следующий раз, то синхронно договариваются больше днём не целоваться. *** Сегодня на Первом «Что? Где? Когда», а потому спать никто долго не расходится. Дед отвоёвывает криминальные новости, и в один момент Арс с Антоном уходят в туалет. Арсений умиляется даже этой объективной ерунде: их мочевые пузыри синхронизировались. Арс писает вторым и, выходя, видит Антона, уставившегося на небо. Он такой красивый, расслабленный, спокойный, у Арсения при взгляде на него мурчат на груди котята. Арсению очень хочется сейчас признаться ему в любви. Косвенно Антон же это сделал тогда, на брёвнах, а Арс проигнорировал этот факт. А вдруг Антону важно, и он этого ждёт?.. — Иди сюда. В объятиях становится совсем хорошо. Арс расслабляется и тоже смотрит на звёзды. Он ничего о них не знает и только и может, что выдохнуть: — Красиво. — Да… смотри, вот Млечный Путь. Да ты, наверное, знаешь, — машет рукой Антон. — Нет! Мне стыдно признаться, но я даже не знаю, где Полярная Звезда. Я не уверен, что я её не выдумал. Это же одна из звёзд Большой Медведицы? — Нет, Малой… Арсений, я люблю тебя, — признается Антон тихим голосом прямо на ухо. У Арсения бегут мурашки от щекочущего чужого дыхания, он млеет от чувств, от объятий и от ощущения полного безграничного счастья. Вот оно, прям только для него одного целиком и полностью, разве что подслушивают свиньи за стеной сарая, но они не станут это обсуждать, а если и станут, то Арс никогда не узнает. Ему хочется одновременно и скакать от счастья, и орать признания в ответ, и просто зарыться в Антона полностью, залезть под его шкуру и прирасти намертво, каким бы больным это кому-нибудь ни казалось. Но он выбирает шутоньки: — Э-э-э, потому что я не шарю в астрономии? — Нет, — мягко смеётся Антон. — Потому что ты не боишься мне в этом признаться, а ты ненавидишь чувствовать себя дураком, показывать слабости. А мне показываешь. Внутри Арс чувствует себя на седьмом небе: будто он на мягких пушистых облачках синтепона, ему тепло-тепло, а особенно в груди — там плещется растопленный шоколад. Хорошо. Он дома. В объятиях любимого человека. Пусть им придётся разлепиться, но это ведь не надолго, у них будет время наедине. Другие вот вообще живут в отношениях на расстоянии. Да и им предстоит. Но сейчас они рядом, и Арс хочет брать от жизни всё. — М-м-м, понятно, — тянет Антон, похоже, в ответ на тишину. — Смотри, вот Полярная звезда, — Антон говорит точно о том же, но голос поникший, и Арсений не выдерживает дразниловки и разворачивается в руках Антона. Хочется сначала положить руки ему на лицо, но он вовремя вспоминает, что он вообще-то после туалета, потому просто кладёт их на плечи. — И я люблю тебя, Антон. Признаваться в чувствах, зная, что это взаимно — совсем не страшно, а наоборот кайфово. Слова вылетают как птички, рвущиеся на свободу. А Арсений и не думал, что ему это так нужно было. Настолько счастливую улыбку Арс видел у Антона только раз — когда в село приехал дядя Андрей, его папа, шесть лет назад. — А это — Большая Медведица… Арс, смотри сюда. Арсений послушно переводит взгляд от звёзд в глазах Антона на скучное небо. *** После игры им наказывают долго не сидеть и ложиться уже спать, но всё-таки уходят. Арсений считает до одного, прежде чем улечься рядом и крепко-крепко прижаться. Он так устал за день скрываться, что сейчас ему наконец-то легче дышится. — Арс, снимай штаны. — А, мы уже на этом уровне отношений? — говорит он, опешив. — Давай. Хочу тебя трогать, а не ткань. Антон проворно пробирается к ширинке и, повозившись, тянет штаны вниз. Он садится и забрасывает одну ногу Арса к себе на плечо. Тот дёргает ею и краснеет. — Не трогай… — В смысле? Что случилось? В глазах Антона плещется столько нежности и заботы, что Арсений, вздохнув, признаётся: — У меня волосы… Отросли. — И что? — А тебе так понравилось без них… Я готов брить, если хочешь… — Тшш, Арс. — Антон тянется к губам поцеловать, и растяжка Арсения это легко позволяет. — Ммм. Интересная поза, — Антон толкается на пробу, и Арс готов расплавиться под ним. — Но не об этом. Я не чувствую волос, у меня огрубевшие пальцы, не переживай. И внешне тоже… Ты ж мужик, волосы лишний раз указывают на это. Мне нравится. Антон начинает недвусмысленно толкаться снова и снова, кровать поскрипывает, а Арс с готовностью выгибается навстречу. Он пытается расстегнуть чужую рубашку, но ничего не получается, он рычит и тянет так сильно, что пуговка не выдерживает давления и рвётся. В соседней комнате открывается дверь. Оба вскакивают, будто бы под ними перина превращается в лаву. Щёлкает входная дверь, но Арсу всё равно страшно. — Антош. Я пойду спать. Вместо ответа тот крепко обнимает, положив руки на задницу и сжимает до боли. — Хочу тебя. — И я тебя, — с придыханием говорит Арс. — До завтра. Больше всего на свете ему хотелось бы лечь спать рядом с Антоном и проснуться на утро вместе. *** На следующий день после завтрака Арсений и Антон сидят на покрывале так, чтобы их не было видно со двора, но всё равно не целуются. Только трутся друг о друга носами — страшно снова получить от кого-нибудь вопрос: «А почему у тебя такие губы? Ты что, пылесосил рот?». — Арс, — говорит Антон разнеженным тоном. — М-м-м. — Хочу дышать твоим дыханием… Антон подносит своё лицо близко-близко, его нос на уровне рта и происходящее чувствуется даже интимнее, чем взаимная дрочка. Арсений трепещет, медленно выдыхает и прижимает Антона ближе. Кровь стучит в висках, ему хочется взобраться на брата, как на пальму, но нельзя, и от этого все чувства выкручиваются на максимум. — Поехали кататься. *** Дедов мотоцикл забавный: заводится с педали. Арсений подходит с намерением сесть сзади к Антону, но тот качает головой и мягко отстраняет его руки, которые повисают как сосиски вдоль тела. — Нет, сначала я сам проверю, Арс. Хотелось бы обидеться, но забота обезоруживает. Смиренно кивнув, он садится на лавочку и теперь волнуется сам. Не зря же Антон отказался его брать, значит, не до конца уверен в том, что всё безопасно. Но уже через минуту, проверив тормоза и сцепление, он возвращается и эффектно тормозит у лавки. Арсений засматривается на длинные ноги, которые облачены в короткие шорты. Хорошо, что тот высокий — все шорты превращаются в сексуальные. У Антона соблазнительно голый торс, на нём любимая красно-чёрная рубашка в клетку, которая, конечно, расстегнута: никто недостающих пуговиц так и не пришил. — Карета подана, сударь. Арс задирает нос, входит в образ и степенно садится. Такое отношение ему по душе. — Кучер, трогай! *** Мотоцикл ревёт, оповещая каждую собаку: Шастуны-Поповы едут. Ветер поёт в ушах, в волосах и в голове — от восторга; глаза слезятся, и нужно проморгаться, чтобы привыкнуть. И хорошо, что нет пассажирской ручки, за которую пришлось бы держаться. Теперь можно безнаказанно обхватить Антона поперёк груди и, когда захочется, проверить его пульс, заодно «нечаянно» задевая сосок. И никто ничего не подумает. Никто не скажет в сплетне, что они в глазах общественности два «больных» человека. Геи встречаются, мягко говоря, нечасто, а уж родственники. Эта комбинация служит им отличным прикрытием: мозг сам оправдает такую нетипичную пару. Они хотят друг друга? Не может быть, они же братья. Они слишком близки? Не может быть, они ж не геи! Арсений вжимается в Антона, как может. Он зарывается носом в волосы прямо над воротником чужой рубашки. Вдыхает полной грудью, прикрыв глаза уже от наслаждения, а не страха. От брата пахнет им самим: вкусным домашним хлебом, потом и бензином. Или соляркой; Арсений не очень хорошо разбирается во всех этих штуках и не знает, что именно Антон заливал по воронке из пластмассовой бутылки. Скоро страх перестаёт сковывать всё тело. Адреналин бежит по венам, сердце разгоняет кровь, и голова немножко кружится. Улыбка расцветает сама по себе, когда Арс осторожно выглядывает из-за плеча. Они едут не очень быстро, деревенская дорога вся в ямках, и всё-таки Антону нужно время, чтобы пообвыкнуть и приноровиться. Мелькают соседские огороды, люди, стоящие жопой к солнцу и старенькие дома. Скоро они выезжают в центр, и это место, где асфальт положили не в прошлом веке: дорога ровненькая, взлетная полоса по сравнению со всем селом. Антон поддаёт газа, и — хоп — они почти летят. Арсений ощущает раскрывшиеся крылья за своей спиной. Антон тоже умеет летать, полы распахнутой рубашки трепещут на ветру, как супергеройский плащ. Кажется, ещё чуть-чуть — и они оторвутся от земли и улетят в свой персональный Лимб. Где будут только они одни во всем целом мире. Где можно целоваться, не скрываясь, когда захочется. Где можно не думать о расставании и о том, что же будет дальше. Где такая же свобода, только лучше, настоящая-настоящая, не временная. Не сядет батарейка и не кончится топливо. Арсений верит, что их чувства — это на всю жизнь. Только бы Антон чувствовал то же самое. — Я люблю тебя! — в чувствах орёт Арсений пытаясь перекричать рёв мотора и проверяет ладошкой, услышал ли его Антон. Его сердце даёт знать, что да. Хороший асфальт заканчивается, и Антон сбрасывает скорость. Они выезжают за Репец. Теперь трава хлещет по коленкам, а раскалённая выхлопная труба обжигает голень, но это совсем не важно. Важно сказать ещё кое-что, но пока бесполезно — шумно, и Арсений бережёт слова для остановки в поле. А она явно будет, Антон едет ещё медленнее. Арсений ёрзает в предвкушении. Конечно, Арсений уже попривык к постоянной красоте природы вокруг, но именно сейчас голову приходит песня из Бременских музыкантов. Наш ковёр — цветочная поляна… Антон привёз его на маковое поле, но тоже ничего: тут и там попадаются васильки, а они Арсению нравятся, потому что подходят под цвет глаз. Наши стены — сосны-великаны… Здесь лесопосадки берёзы, но кому какое дело, правда? Наша крыша — небо голубое… А вот здесь всё как в песне — на небе ни тучки. Наше счастье жить такой судьбою. Когда мотоцикл останавливается, Арсений не двигается с места, а только крепче обхватывает Антона, давая понять, что слезать рано. Арс дышит глубоко, старается вдохнуть все запахи разом, но не выходит — воняют только выхлопные газы. Ну и ладно. Сейчас он надышится и полем, и жареной на солнце ароматной травой, и своим солнечным Антоном. — Ты всегда делаешь мне так хорошо. Всегда-всегда. Спасибо, — тихо говорит Арсений, прижимаясь щекой к родной спине. Он пытается вложить в слова всю щемящую внутри нежность, благодарность и любовь. Антон нежно накрывает Арсову ладонь и сплетает их пальцы. — Тебе спасибо. Пойдём, будет ещё лучше, — вибрирует под щекой обещание. Арсению только слышна улыбка в голосе, но он может легко представить изогнувшиеся губы. — Пойдём. *** Антон не соврал. Когда он опускается на колени, предварительно расстелив под ними свои вывернутые шорты, Арс понимает, что сейчас будет, и кусает губы от предвкушения. Антон стягивает с него одежду, смотря ему в глаза особенно развратно, и целует в выступающую тазовую кость. Ему Антон ещё не отсасывал. Арсений хочет взять от жизни всё, потому искренне планирует не кончать так долго, как он только сможет, но жопой чует, что провалится — у него стоит уже так, что крайняя плоть практически не закрывает головку. У Антона рот горячий и тесный, он не мешкает, сразу сосёт, втянув щеки, и старательно прячет зубы. Член ложится на горячий язык, которым тот не забывает шевелить, быстро водя по уздечке, и от этого Арс шипит и выдыхает уже в голос. Руку он кладёт на затылок, чтобы зарыться в пшеничные волосы. У Антона взгляд распалённый, он явно наслаждается происходящим, причмокивает, прерывается на поцелуи и облизывание яиц; Арсений чуть не падает на задницу. Он пытался хоть как-то держаться, но теперь отключается и оргазм наступает через пару мгновений. Именно в этот момент Антон решает передохнуть и выпускает член из рта — сперма брызгает ему на лицо и чудом не попадает в глаз. — Шаст-Шаст-Шаст, — шепчет в неге Арс, опускается и вылизывает любимое лицо, нежно взяв его в ладони. Это нисколечко не противно, у них на двоих всё общее. Целуются. Ладонью нашаривает вздыбленные трусы, что вызывает несдержанный стон у Антона. В поле классно — можно не стесняться выражать искренне удовольствие вслух. Арсений мнёт пару раз горячий член сквозь ткань, на что Антон отвечает лёгкими стонами и толчками бёдер. Арсений нетерпеливо оголяет чужой член, аккуратно взяв его в ладонь. Под губами Арса гладкая налившаяся головка подрагивает, кажется, от нетерпения — Арсений принимается за дело так же без промедлений, не ведёт дорожку по торсу ниже и ниже, не дразнит языком соски. Чем выше любовь, тем ниже поцелуи. Об этом просто обязаны написать песню. Ему хочется подарить ласку в ответ. Внезапная идея кажется гениальной — он попробует пропустить дальше по горлу, вобрать его всего в себя, пустить в своё тело максимально, хотя бы так, если они пока не заходят дальше. — Я хочу кое-что попробовать. Антон кончиками пальцев ласкает за ухом, заправляет непослушную прядку и улыбается. — У тебя всё получается, Арсений. — Это придаёт уверенности. — Но если вдруг нет, я не обижусь. — Хорошо. Арсений не спешит брать в рот полностью, обхватывает губами только головку и языком быстро-быстро щекочет уздечку. Антон тут же отзывается сладким вздохом, громко глотает воздух и мягко кладёт ладонь на затылок. Просыпается азарт. Он насаживается головой снова и снова, пропуская член дальше и дальше, время от времени возвращается наверх к трению уздечки. Арсений расслаблен и замечает, что уже берет глубже, чем обычно — сейчас он убрал ладонь с основания. Получается, весь секрет в этом? Он медленно вдыхает глубже и сосредотачивается на том, чтобы держать горло расслабленным. Антон над ним громко и часто дышит, иногда срываясь на скулёж. Но рвотный рефлекс так просто не обманешь. Стоит только на секунду отвлечься, как Арс закашливается и отстраняется. Слёзы брызгают из глаз, в носу щемит, он вытирает рот от подтёкшей слюны и смазки и пытается восстановить дыхание. В носу кисло. — Арс, не надо. — Хорошо, — горло саднит, и он снова кашляет. Он решает брать скоростью и ставит свой кулак как ограничитель. Сверху Антон тихо поскуливает, от чего Арсению хочется вторить. Пот стекает по позвоночнику, ему жарко от их близости, и палящего летнего солнца. Быстро насаживается снова и снова, пока не начинает болеть челюсть. Каждое движение сопровождается Антоновыми нарастающими вздохами. Он забылся в наслаждении, и его свободное «Ах» разливается над всем полем. Арсу от этого так хорошо, он чувствует себя всемогущим от того, что может довести Антона до беспамятства. Он бы выдавал ему минеты по триста раз на дню, если бы была возможность. Ощущения, мягко говоря, не очень приятные, челюсть сводит от боли, спасает только то, что под ним разнеженный Антон. Слюны почему-то так много, что его рот пошло причмокивает, а она стекает ниже на мошонку. Арсений проверяет пальцем, натекло ли и между ягодиц. Натекло. Арс понимает, что Антон кончил, только по тому, как сжимается рука на затылке, как тот мелко дрожит, и по особенно тонкому и длинному «а-а-а». Вкус спермы он не чувствует совсем, как и того, как она попадает, наверное, в мягкое нёбо. Кажется, у Арсения снова стоит. — Охуенно, — выдыхает Антон. Антон дрожит; дышит так, будто бы пробежал кросс, чёлка от влаги вьётся, как шерсть у барашка. Арсений протягивает руку, чтобы отлепить прядки от лба и улыбается. Брат ловит ладонь и нежно целует костяшки, а потом тянет за эту же руку на себя. Арс падает сверху на тощую грудь тряпичной куклой. Горло саднит от неудачной попытки, хорошо, что его не вырвало, но это вообще не важно всё. Важно то, как Антону было хорошо, его чистое наслаждение и то, что Арсений доносит так свою любовь. И получает в ответ. — Люблю тебя, пиздец, — шепчет Антон и коротко чмокает в лоб. — Спасибо. *** — Нарви мне букет васильков, — просит Арсений. — Хочу сплести венок. — А ты умеешь? — лениво отвечает Антон. — Антон, не задавай вопросов, а то мне кажется, что ты просто отлыниваешь от просьбы и не хочешь шевелиться. Брат улыбается и обречённо стонет. — Ты меня раскусил. Арс, я не хочу, давай просто полежим. — А так? — Арсений целует щеку. — Мнэх… — А так? — Родинку на кончике носа. Только после того, как всему лицу достаётся ласка, а ушку даже маленький лизь, Антон поднимается на ноги. — Так, васильки — это эти синие колючки? — Антон! — шлепает его по бедру у колена Арсений. К сожалению, лёжа он не может дотянуться до тощей задницы. *** Конечно, Антон хочет завалиться к ребятам на брёвна на мотоцикле. Когда они подъезжают, все даже хлопают, Макар таращится больше всего, то и дело бьёт его по плечу и даже пожимает руку — уважает. Остальные выстраиваются в кружок вокруг, кто-то смотрит с вежливым интересом, а кто-то — с искренним. Дарина выглядит так, будто бы её давеча поцеловал дементор, но когда замечает васильки, то меняется в лице и оживает. — О, венок! — указывает она пальцем на ручку мотоцикла. — Шаст, это ты Иришкинсу? — говорит Дарина с игривыми нотками в голосе. Антон молниеносно краснеет и уже с низко опущенной головой тянет руку к цветам, как Арсений не выдерживает: — Моё! — заявляет он и нахлобучивает венок себе на голову. Будут ещё всякие пёзды носить его цветы! — Та тише ты. Я просто спросила. — Арс, ты что, из этих? — спрашивает Журавль. — Из любящих цветы? Да! — Арсений себя чувствует нащетинившейся собакой — готовым отбрехиваться, но всё равно жмётся за спину Антону. — Скажи прямо. Ты по мальчикам?