За твоей спиной навстречу ветру и всему

Такое быть может, это же магия Энергия, что остается за гранью понимания На расстоянии люди друг друга чувствуют, Такая атмосфера не может быть искусственной Достали с напутствиями, мы не дети, Хоть в голове и ветер, можем поиграть мускулами, Но я не о грустном. Клуб уже полный, Дела задвинуты, учебники на полках, Девчонки-красавицы наряжены как елки Извините не могу без выражений колких. Настя Задорожная — Пусть будет шоу

Арсений только и может что хлопать глазами и пытаться спрятаться за рубашку Антона, хоть бы не смотреть никому в глаза. — Ну всё понятно, — бросает Журавль и плюет себе под ноги, пиная носком мягкую землю. Травы здесь не осталось совсем в сравнении с первым вечером — всё вытоптано. — Чего тебе понятно? — бычит на него низким голосом Антон, и Арс не знает, чего ему хочется больше: чтобы брат насовал Журавлю хуёв в панамку или замолчал и не палился сам. — Бля, а можно без подробностей? Не хочу знать эту информацию, — ворчит Стас, поправляя кепку. — Это ж болезнь. Слова про болезнь колют в район сердца, но больше щемит за Антона: Арс вспоминает, как тот сначала падал в отрицалово. — В смысле, мужики, в смысле? — Журавль прыгает на месте, крутится как волчок и глядит на всех по очереди, ища поддержки, но не находит: Макар смотрит в небо, на котором уже можно разглядеть первые звёзды, Димка снисходительно на всех вокруг, девочки перешёптываются, а Стас устало трёт глаза. В целом Арсения такая реакция даже устраивает: не бьют — и то хлеб. — В коромысле, — отрезает Антон. — Кто чё ща спизданёт про Арса, с тем больше общаться не буду. Захочет — сам расскажет. В этот момент от Антона пышет силой и авторитетом. Арс плывет: чувствует безграничную защиту, которая от Антона растягивается как невидимый барьер и укутывает коконом. Сейчас Арсений бы так засосал Антона, что добрался бы языком тому до гланд. — Один вопрос, — говорит елейным голоском Ира, и Арсу тут же хочется закатить глаза. — Если хочешь, то не отвечай. Тебя девушки совсем не привлекают? Стас закатывает глаза, кряхтит и сваливает в сторону леса со скоростью свиньи, в которую Икзибит вставил систему закиси азота. Арсению похуй. Тут или пан, или пропал, уже очевидно, что он не станет здесь для всех другом, начиная, блядь, с Ани. Он держит себя в рамках приличия только потому что думает, что к Антону изменится отношение, если он начнёт вести себя как говнюк. Арсений закрывает глаза и прочищает горло, прежде чем ответить. Ну, просидит он дома до конца каникул и просидит. Не очень-то и хотелось вообще ходить к ним. Сейчас бы тискался с Антоном где-нибудь на летней кухне… — Меня привлекают девушки. Но я не хочу об этом говорить, блядь, вот так, — говорит он и закипает уже из-за того, что ему нужно оправдываться. — Это не твоё дело. Ира совсем не меняется в лице, точно такое же не обременённое интеллектом выражение. — Но если девушки привлекают, то я здесь ещё как при чем, — кокетничает она. — Ты не в моем вкусе, — шипит он сквозь зубы. Бля, когда вообще весь разговор превратился в это? Арсений ненавидит хамить людям напрямую, но удержаться невозможно, когда те напрашиваются. Ира краснеет — на лице досада с капелькой стыда, до завершения образа обиженной принцессы той не хватает топнуть ножкой. Мда. Не складывается у Арсения с репецкими девушками. Может, он всё-таки гей? Где-то в траве поют сверчки, и Арсению хочется указать Антону на такую банальную сцену: двое не знают, что сказать, и на фоне звуки сверчков. — Арс, так это че, больше к тебе спиной не поворачиваться? — ржёт Журавль, подхватывает Макар и, не стесняясь, подхихикивают и все остальные. У Арсения щиплет в носу. Димка Журавлев — мерзкий, Арс убеждается в сотый раз: тот в смехе забрасывает голову так, что ноздри смотрят прям в душу, Арс кривится и не может из себя выдавить даже улыбку. Он чувствует себя голым, жалким и уязвимым. Только Антон молчит, не смеётся, и Арсу хорошо от этого факта так сильно, что хочется крепко прижать к себе его прямо здесь, на людях. Так странно: на мотоцикле можно обнимать, когда едешь. А сейчас всё ровно то же самое, даже желание обниматься сильнее. А нельзя. — Ладно, мужики, перестаньте. Ничё не поменялось. Это точно такой же Арс, что и раньше. Сегодня Арсений полюбил Антона чуточку сильнее. *** Просыпается Арсений часов в восемь; Антон сто пудово спит — тот даст фору всем совам в округе. Очень хочется поделиться с братом приснившимся этой ночью сном, правда, как-нибудь бы не словами… А как словами можно передать охуенный секс в тачке, который Арсений не только представил, но и даже немножко ощутил. Хотя он же девственник, как можно во сне ощутить то, чего никогда не испытывал?.. А девственник ли? У них же был оральный секс. Всё равно ведь слово «секс» фигурирует. Или считается только секс с проникновением? А кто в кого? — Джастин, что скажешь? — обращается Арс к плакату, но диалога не получается. Чтобы всё-таки выяснить, он встаёт, натягивает штаны, и, не чистив зубы, шлёпает в комнату к брату. В комнате тихо, слышно только мерное сопение Антона, тот спит как ангелочек во плоти: он расслабленный, блаженно улыбается, лежит звёздочкой, раскинув руки и ноги по сторонам, будто бы готов обнять весь мир. Рядом лежит вторая подушка, которую он наверняка обнимает во сне. У него кудри вьются очень мило — вспотел; волосы в целом растрёпанные, а Арсений думал, что он днём не шибко расчёсанный. Оказывается, расчёсанный, ещё как. Малиновое одеяло в цветочек лежит в стороне, потому Арсению хорошо виден кусочек плоского трогательного живота, кокетливо выглядывающий из-под футболки, по которому очень хочется провести дорожку поцелуев. Он бы и провёл, знает, что можно, ему можно что угодно, но он не хочет будить Антона так, тому будет просто щекотно. И практически полноценно стоящий член тоже не приласкаешь — скоро завтрак, мама может зайти в любую секунду. Арсений медленно наклоняется и нежно чмокает Антона в губы, касается так осторожно, будто бы на них чешуйки, как у бабочки на крылышках. Тот делает вид, что во сне постанывает — очевидно театр: дыхание изменилось, мерное сопение ушло. Антон хреново играет, только проснувшись. — Просыпайся, Антон Андреевич. — Ещё, — просит Антон сонно. — Что ещё? Назвать тебя на вы? — Нет, дурак. Целуй. Арсений куксится — они же не чистили ещё зубы, и с утра во рту отнюдь не розы. Хотя не то чтобы Арсений их жрал. С другой стороны, если Антон просит… Противно только в первые секунды. Потом мозг понимает, что там на вкус всё равно то же самое, что и в собственном рту, целоваться становится приятно, как и всегда. Ленивый поцелуй длится минуту, когда Арс отстраняется — возможный приход мамы висит дамокловым мечом, — но из личного пространства не исчезает; между их губами расстояние сантиметров тридцать. — Ну у тебя и губы. Вареники… — те правда припухли, Арсений вытягивает руку, чтобы нежно прикоснуться. — Сам ты вареник! — нежно шепчет Антон, совсем не возмущено. Но внезапно тот резко дергает рукой, и в следующий момент Арсению прилетает по голове подушкой. — Эй! — Сразу вскакивает Арсений, хватает ещё одну подушку прямо из-под головы Антона и бьет по нему же сверху. Антон успевает выставить руки, и Арс попадает только по ладоням. Арсений замахивается ещё раз, схватив подушку крепко двумя руками и бьет ниже: по животу и бёдрам. Антон картинно стонет как умирающий и даёт сдачи — совсем не больно, больше весело. Они начинают хихикать оба, как дурачки; обмениваются ударами снова и снова. Арсений видел такое только в кино и всё ждал, когда начнут сыпаться перья, но Антон хватает его за талию, и пытается затянуть на кровать, стараясь ещё и пощекотать. Арсений визжит на весь дом, брыкается, но уже почти сдаётся. — Арсений! Антон! Что вы делаете? — как сквозь вату звучит голос мамы. — Перестаньте! Ладони исчезают с талии, будто бы их там никогда не было. Сам Арс отскакивает в сторону как кегля от столкновения с шаром. — Ничего не делаем. — Арсению очень хочется поправить штаны, но он не шевелится, чтобы не привлечь случайно внимание к проблеме. Арсений чувствует себя маленькой мышкой, забившейся в угол перед большим и жирным котом. Сейчас мама на секунду допустит мысль, что обнимающий брата со стояком Антон это не случайность и настанет… пиздец! Какой именно и почему, придумать он не успевает. В голове пульсирует паника и летает кричащий попугайчик. Арсений не смотрит никуда по сторонам, только краем глаза замечает, что Антон тоже не шевелится. — Ну вы же уже взрослые! — с укоризной говорит мама и Арсений чуточку расслабляется. — Хватит баловаться, как дети малые. Чтоб через пять минут сидели за столом. И выходит. Невидимая удавка на шее расслабляется, а Арсений и не знал, что та вообще есть. Он тихо выдыхает через нос, смотрит на такого же испуганного Антона и тихо, совсем не весело говорит: — Пойду оденусь. *** После завтрака привозят доски. Много досок. Арсений и не представлял, что их нужен целый грузовик для крохотного заборчика, который ограждает культурную половину двора от царства, где царит безымянный гордый петух с красивыми переливающимися чёрными перьями на хвосте. В детстве Арсений всегда давал имена животным, но потом понял, что есть петуха спокойнее, чем Петю. Несколько раз Антон украдкой урывает поцелуй во время разгрузки, от чего сердечко стучит, как в песне у Сердючки. Тот подтягивается на руках повыше к Арсению, подающему рейки сверху из грузовика — за высокими бортами их никому не видно, и им радостно от каждой такой возможности. Арсений чувствует себя цветком, который нужно часто поливать, чтобы не завял — вот настолько ему необходимы эти прикосновения, это чувство одно на двоих. Их, общее. Прямо перед обедом приезжает Стас на своей тачке; магнитола орёт Фактор-2 на всю улицу. Арсений так удивлён его видеть не вечером на брёвнах, а у себя дома, при свете дня, что даже хамит, выпаливает без приветствия: — А ты что здесь делаешь? Стас теряется, беспомощно глядит по сторонам, стоя с протянутой рукой, и на помощь приходит мама, укоризненно глядящая на сына. — Арсений! Тот уже и сам понимает свой проёб, извиняясь, улыбается, здоровается и приглашает того остаться на обед. Сегодня суп из крапивы. Арсений помнит, как пробовал его впервые: боялся ложку взять в рот, чтобы не обжечься, он хорошо знает, как крапива круто жалит. Когда им с Антоном было лет по шесть, они ходили на войну в сад и к малине регулярно — пиздить палкой крапиву, чтоб той неповадно было. Та не сдавалась, всё равно росла, но и парни не спешили вывешивать белый флаг. Когда в ход пошли спички, этой самой крапивой их двоих дед отхлестал так, что обедали оба стоя под смешки старших. Арсению жаль их шестилетних до сих пор. Стас от еды не отказывается и рассказывает, что он пришёл позвать ребят завтра в клуб — из города приезжает Дрон. Арс к своему стыду и не замечал до этого самого момента, что тот давно исчез и не появлялся на брёвнах триста лет. Андрей приедет с аппаратурой и каким-то Крапом, потому дискотека должна быть легендарной. И местные пацаны не будут возмущаться — без этого всего никаких танцев не предвиделось бы. Эта культура сперва не даёт Арсению покоя: ну какая разница, приезжие они или нет, можно же просто общаться. Но потом он вспоминает ворчание коренных москвичей на понаехавших и в целом смиряется, как с неизбежным злом. Арсений загорается будущей тусовкой и смотрит на Стаса новыми глазами — а тот, оказывается, не такое унылое говно и в целом хороший человек какой, так бы и поцеловал его в лобик. Арсений любит дискотеки очень сильно. И дело не в шансе познакомиться с понравившейся девушкой или ещё в чем. Арсений искренне любит танцевать. Отдаваться музыке, отпускать своё тело, соблазнять… и умеет это делать. В памяти всплывает Кристина. Лучше бы он ходил подпирать стены на медляках и дальше, честное слово. После вкусного обеда Арсений остаётся в приподнятом настроении. Никто не отдыхает, сразу идут за работу — нужно успеть за сегодня сделать всё, чтобы можно было спокойно загнать животных в сарай на ночь. Арсений работает с дедом — держит штакетины, пока тот прибивает. Арс чувствует, как залипает, смотря в трещину в доске, но это чувство такое кайфовое, что прекращать плыть не хочется. Он мысленно перебирает имеющуюся одежду, чтобы определиться, что же надеть. Однозначно узкие джинсы, кеды, но наверх… Толстовка отпадает — Арс так отплясывает, что будет жарко. Вот у Антона есть черная футболка приличная… Можно ведь даже попробовать составить парный образ! Когда эта идея приходит в голову, Арсений аж подпрыгивает на месте и рейка в руке дергается. — Арсений, стой смирно, — ворчит непонимающий душевных подъёмов дед. Арсений мечтательно вздыхает. *** Вечером остаются дома — до последнего доделывают забор. Счастливая Рита весь день бегала вокруг видавшей виды будки — без забора она оказалась аккурат посреди двора в центре, а потому заглядывала во все щели, куда смогла просунуть свой мокрый чёрный нос. Антон пообещал завтра ей сколотить новую будку, и Арсений в тысячный раз им восхитился: они одного возраста, а Антон умеет просто массу вещей. Сегодня по телеку Такси. Все уже разошлись спать, и они наконец наедине. Антон смотрит восхищенно, не отрывает взгляд от экрана, приобнимая лежащего на груди Арсения. Арсений фильм уже видел, поэтому ему быстро становится скучно. Он поглаживает голую грудь Шаста, спасибо, что полы расстёгнутой рубашки разъехались сами. Арсений замечает и как твердеют соски, и как кожа покрывается мурашками, но Антон мягко накрывает чужую ладонь своей и не даёт шаловливым ручкам ползти дальше. Вот ещё новости. Арсений чувствует себя стоящим у аттракциона, на который его не пустили, потому что он не прошёл по росту. А восторг от катания был вот, близко! Арсений поднимается и перемещается меж Антоновых острых коленок. Шаст переводит вопросительный взгляд с экрана на него. В ответ Арсений потупившись улыбается и разводит чужие ноги шире. — Я тихонько. У Антона на лице ни один мускул не дрогнул. Он разворачивает кажущееся равнодушным лицо снова к телеку, но Арсений уже замечает несовершенство игры, выдающие Антона признаки: пожевал губы, выдыхает дольше обычного. Явно заинтересован в том, что придумал Арсений. Он будет импровизировать. На Антоне шорты, в которых обычно играют в футбол, синего цвета, на них значок Найка и герб с другой стороны, но Арсений понятия не имеет, что это за клуб. Главное, что в этих шортах нет никаких верёвок, ширинок и ремней, они гладкие на ощупь и хорошо скользят. Антон укладывается будто бы невзначай поудобнее, разводит ноги чуть шире и закидывает руки за голову. Почему-то не хочется стянуть с Антона шорты и заставить его реагировать, скулить в закушенную ладонь и извиваться. Хочется довести его, чтоб сам оторвался от экрана и вжал в постель. Арсений опускается к паху и трется щекой о член, который тут же оживает — не так уж Антон и смотрит свой фильм. Арсений пускает в ход ладонь: накрывает член и легонько водит, не надавливая, гладит с целью поиграть, изучить, вроде и спешить уже не хочется. Но чем больше он трёт, тем больше начинает елозить Антон, и Арсений ползёт выше, чтобы потереться самому. Он вспоминает, как впервые позволил себе что-нибудь выходящее за рамки — как тёрся о покрывало рядом со спящим Антоном. Теперь он может потереться о его член, и это подстёгивает карабкаться быстрее. Арсений поддерживает игру в «здесь не происходит ничего необычного»: опирается на руку рядом с головой так, чтобы не закрывать обзор, и целует в ухо этого игрока в похуй. Щека сразу алеет, и Арсений довольно улыбается, чмокает аккуратно ещё раз и медленно проезжается своим членом о чужой. В собственном паху всё моментально оживает, отзывается и закручивается. Арсений двигает бёдрами ещё и ещё, хочется сорваться, чтобы тереться непрерывно, но как только он набирает приличную амплитуду, кровать начинает ритмично скрипеть и становится страшновато, что их застукают. В целом, привычная приправа к их ночному времяпрепровождению. Только Антон — олицетворение похуизма — продолжает искусно делать вид, что внимательно следит за фильмом. Там как раз горит кухня, как и запястье Арсения от всего его веса. Боль терпеть становится невозможно, и Арсений плюет на игру: кладёт локти по обе стороны от Шастовой головы и целует в щеку, но поцелуй приходится по губам — Антон резко поворачивает голову. Он отвечает так страстно, будто только этого и ждал все время, пока на экране белый Пежо развозит людей, вскидывает бёдра навстречу и сжимает в ладонях задницу Арсения так, что он еле уловимо стонет в поцелуй. Арсений от этой бегущей через край страсти улетает и сам: перестаёт существовать всё вокруг, кроме их взаимного удовольствия, от которого поджимаются пальцы. Вдруг Антон начинает подниматься, подтягивая Арсения за бёдра ближе к себе и в один момент Арс оказывается сидящим верхом на Антоне. Стимуляция прекращается — членом не о что потереться, — и Арс дёргается в поиске приятных прикосновений. — Т-ш-ш. Антон помогает снять шорты, свои тоже и берет оба члена в руку. От сухости неприятно, они синхронно морщатся, и Антон плюет на свою ладонь, а потом подставляет, чтобы плюнул и Арс. А ему крышу рвёт от интимности момента: другой человек подставляет ладонь, чтобы Арс накапал туда своей слюны, ждёт, ему не противно, и это всё какой-то изврат. На Арса накатывает такой мандраж, что он чувствует, как трясутся его руки и закладывает уши. Он вываливает язык как пёс и ждёт, что слюна сама потянется ниточкой. Арсений поднимает глаза на Антона, и тот смотрит на него взглядом, какой Арс до этого видел только в порно. Хотя он наверняка сам со стороны выглядит точно так же. Наконец слюна повисшей тяжёлой каплей льётся на чужую ладонь, и Антон подносит её выше, легонько цапнув Арсов язык, от чего слюны становится только больше. Арсений тихонько всхлипывает. От такого доверия между ними у него случается приступ нежности, и он тесно прижимается к Антону с объятием, чувствуя, как у него на груди мокреет — Шаст вывернул ладонь, чтоб можно было прижаться поближе — но ему абсолютно всё равно. Никогда Арсению не было так тяжело сдержать стон, как когда Антон наконец берёт оба их члена в плотное кольцо своей ладони, и их головки встречаются. Это вдруг так интимно, что сносит крышу шквалом эмоций — от них бы лечь на спину и повыгибаться котиком, закрыть глаза и насладиться, но Арсений таращится во все глаза — Антон в своём удовольствии Аполлон, рот приоткрыт и голова запрокинута, обнажая шею, которую Арсений тут же лижет, вырывая полный удовольствия стон. Проклятая кровать скрипит, реклама орёт, и у них все шансы сейчас попасться, но страсть портьерой застилает глаза, даже в ушах шумит. Хочется кусаться, засосать кожу жестко, и чтобы Антон двигался быстрее, чтоб на грани возгорания. Стоны рвутся наружу, и Арсений замечает, что закусил губу до крови, и неизвестно, как давно это произошло. В животе каждая волна становится будто бы выше и выше, мышцы в паху скручивает в пружину всё сильнее, и через каких-то секунд десять Арсений кончает, и этот оргазм бьет его как хорошая плюха. Антон не прекращает двигаться, и скоро Арсению становится даже неприятно, но он сжимает покрывало и терпит эту игру на оголенных нервах для чужого удовольствия. У Арсения дрожат бёдра, дёргается нога, и он на пороге того, чтобы завыть и сбежать, но Антон наконец тоже кончает, подставив ладонь так, чтобы сперма попала туда, а не к ним на футболки. У Арсения дыхание загнанное, хотя он не сдвинулся с места практически. Он неуклюже валится мешком с картошкой рядом с уже отдыхающим Антоном на спину. — Знаешь, в фильмах здесь обычно закуривают. — Ага, — глубоко выдыхает Антон. — Только нам придётся максимум разойтись по разным койкам. Арсений беззвучно стонет и бодает Антона в плечо. — Я бы больше всего на свете хотел бы сейчас уснуть рядом с тобой и проснуться наутро оплетённым тобой со всех сторон. — Я знаю. Я тоже. Но пока только так. Пойдём ты мне откроешь двери, у меня руки в сперме. *** — Отчим научил меня дрова колоть у нас на даче в четырнадцать. Вообще, он шарит в дереве и меня научил с ним работать, когда мы строили дом там. Арсений держит доску с другого края, пока Антон, высунув язык, делает на ней отметки, где нужно будет распилить. Арсений думает, что брат бы справился и без него, но ему приятно, что он вроде как нужен. — И ты из дерева прям всё можешь сделать? — И с каких пор Антон начал восприниматься старше? Арс уверен, что восхищение в его взгляде можно заметить с другого края села. — Ну, мобильник не получится… — Смешно. — …А так в целом, практически всё. — Чё, и дом сможешь? Прям здесь, на участке, — смотрит Арсений с возникшей ниоткуда глупой надеждой на личное пространство. — В одиночку прям дом нет, наверное. Будку бы вот сколотить. Да и не разрешит нам никто дом здесь строить. Негде. Но есть у меня ещё идея. Антон подмигивает и смотрит с такой нежностью, что Арсений знает — ему обязательно понравится. *** Сумерки сдают полномочия ночи, когда Арсений подъезжает с Антоном к местному клубу и в ушах перестает гудеть от мотора, который орёт, Арс готов поклясться, как у реактивного самолета. Он не верит своим ушам — играет вполне попсовая, но приличная Mattafix — Big City Life. Он хихикает от ироничности, но вместе с тем и приятно возбуждён, получается, будут и нормальные песни? Дрон уже видится какой-то крестной феей как минимум, но следующим треком ставят «Руки вверх», и Арс кислеет, уже не так спешит в зал, пока Антон чешет репу и пытается пристроить мотик. В глаза сразу бросается светомузыка, — а Арсений думал, что всем присутствующим по очереди придётся щёлкать выключателем. В зале толпа полуголых девиц в блестящих шмотках отплясывает так, что стоит пыль — плохо видно сцену и Дрона с другом, одни только очертания. Арсений чихает от того, что в носу крутит, и осматривается. Стены обшарпанные, на одной абсолютно ужасные фото-обои с изображением пальм, на другой старые выцветшие советские плакаты. То, что в начале в силу плохого освещения он принял за стулья под стенками, оказывается парнями разного возраста и разной степени трезвости. Арсений надеется, что к ним не приколебаются, хотя в итоге они и не шибко вырядились. Антон, правда, всё равно красивый настолько, что хочется выть: ноги в штанах километровые, и ему очень к лицу нарядная белая рубашка, от которой сейчас бликует светомузыка. Бабушка оценила ёмким «Жених». Дома Антон сверху нацепил потёртую кожанку, и Арс умер на месте, пусть у неё и были короткие рукава. Но Антон этого стеснялся, он зачем-то всегда старался скрыть запястья, стягивая рукава, и оставил её на мотоцикле — на Арсово счастье. Арсений настороженно плетётся за братом, который становится под стенку рядом с Макаром. Они не разговаривают, и Арсению сразу становится не по себе — вроде как, в этом его вина. Несколько треков ни один из парней не выходит на середину — все просто пялятся на танцующих девчонок, что злит Арсения, ему хочется причитать как бабке и за ухо затянуть танцевать каждого. Он зовёт Антона, но даже на нём не срабатывает умоляющий взгляд, чего говорить об остальных. Когда начинается Daddy Yankee — Gasolina, Арсений плюет и выходит в круг к Ире и Ане — Дарины сегодня нет. Арсений закрывает глаза, и ему становится просто похуй на всё происходящее и на весь окружающий мир: на обшарпанные плакаты о пятилетке за четыре года, пол с облупившейся краской, бесючую пыль, что можно топор вешать, и то, что он в целом в селе, где отродясь не видели трезвого танцующего парня. Остаётся важной только музыка, её ритм и желание покрасоваться перед Антоном. Арсений вспоминает, как крутил перед ним задницей, пока тот красил дом, и широко улыбается сам себе. Прошло не так много времени, а Антон за такой короткий срок стал настолько важен. Ему хочется говорить «Я тебя люблю» каждую минуту, обниматься, не отлипая, и целовать так, будто бы завтра он уедет. Первые движения Арс делает словно на пробу — входит в холодную воду, привыкая, но потом «расходится» и будто бы отпускает тело идти на поводу не собственных мыслей, а музыки, которая льётся, отражаясь от стен ревущими басами. На плохих колонках это кажется кашлем, но он знает песню достаточно хорошо, чтобы петь её у себя в голове и так попадать в мелодию. Когда он распахивает глаза, то понимает, что девочки рядом чуть разошлись, уступая ему место. Сначала он думает, что это из-за отвращения, но потом замечает приоткрытые в восхищении рты и снова улыбается сам себе, расслабляясь полностью. Главное, чтобы Антон смотрел. А он смотрит, ещё как, Арсений подмечает это, когда специально прокручивается, чтобы проверить. Арсению становится совсем хорошо: радостно и легко, будто бы гравитация совсем не мешает ему летать и в жизни, не только во снах, которые ему частенько снились до эротических с братом в главной роли. Арсений обожает танцевать. Это свобода говорить своим телом о том, что можно только увидеть, и о чем нельзя сказать по-другому так же ёмко. Жаль, что следующей играют снова Руки Вверх, и Арс уходит к месту своего караула почётных подпирателей стен. — Арсений, ты пиздец, — всё, что говорит ему восхищённый Антон, и Арсений счастливо улыбается — внутри мурчат нестройным хором котята. Рядом Стас и остальные собрались в кружок, будто бы сговариваясь, и Арсений суёт туда свой любопытный нос. Оказывается, что те по очереди пьют нечто выглядящее как самогон из «Деревни дураков» из одного пластикового стакана, который раскладывается как телескоп. Арсений морщится и поворачивается к Антону обратно. Как можно быть таким красивым? Антон с закрытыми глазами подпевает песне, старается, как рокер на концерте: кивает головой в такт, так, что чёлка задорно прыгает, и стучит ногой, в любую секунду готовой сорваться в пляс. Светомузыка бликует у Антона на лице и на самых любимых ушах на свете, что умиляет похлеще маленьких щеночков. — Ты очень красивый, — томно признается Арсений на ушко. Антон смущается так сильно, что даже ничего не говорит в ответ. Ставят Медляк от Мистер Кредо, и Арсений совсем оседает — с единственным человеком, с которым он бы хотел танцевать, ему никак нельзя. Рядом покачивается Стас, но девушка не похожа на Дарину, и Арс немного напрягается. Это… Аня! В своей блестящей кофте с пайетками, в которой она была, когда пыталась его поцеловать. Внутри ничего не шевелится, никакой ревности, только недоумение — а Дарина? Он кивает Антону на неожиданную парочку и не может прекратить думать о том, как странно и неправильно это выглядит, будто бы Арсений смотрит Титаник, в котором Джек внезапно решает подкатить к капитану корабля. — Арсений, — мерзкое хихиканье, — а можно вас пригласить на бал? Журавль протягивает ладонь, другую руку закладывает за спину и чуть кланяется. — Идиот, — цедит Арс без надежды быть услышанным и выходит бочком на улицу. Журавлю хочется врезать, заодно и Стасу, чтоб не вели себя как дураки, не портили Арсению настроение. На крыльце курит Поз, и Арс проходит по разбитому крыльцу ближе к нему. Дроблёные красные кирпичики так и норовят раскрошиться под носками кед, и Арсений идет балансируя, расставив руки. Он так и не понял, как относится к нему Димка и готовый быть посланым на хер спрашивает: — Дашь закурить? Позов пару секунд молчит, и сердце ухает куда-то под крыльцо, пробивая плиты — это оно такое тяжелое, потому что там живет Шастун. — А ты куришь? — Димка наконец заговаривает и поворачивается всем корпусом — добрый знак. — Никогда не пробовал, — признается Арс и обезоруживающе улыбается. Позов плюёт себе под ноги и поправляет очки той же рукой, в которой и сигарета — смотрится эстетично. — Ну и нехуй начинать. Как будущий врач тебе говорю. — Позов перекатыватся с пятки на носок. — Что случилось? Какой-то мужик с тобой не захотел танцевать? — смеется он и снова затягивается. «К сожалению, наоборот». — А ты будущий врач — психолог или кто? — нащетинивается Арс. — Больше похоже на шуточки из Кривого зеркала, может, тебе туда податься? — Я им по возрасту не подхожу, — хмыкает Поз. — Стоматолог я. Прости, если обидел. Но тебе бы научиться не обижаться на гейские шутки, так тебя хочется подкалывать только сильнее, сказать по правде. — Я об этом подумаю. Арсений рад, что Димка не шлёт его в пизду, даёт, хочется верить, искренние советы. Мысленно Димке летят очки в его личный зачёт, и тот выходит в топ — где-то между Дроном и Дариной. В следующей песне Арсений в первые же секунды узнает Бритни — Gimme more, и нога сама постукивает по стеночке в такт басам. — Пассивным курильщиком побыл, а теперь пойдём активным танцовщиком. — Димка выбрасывает бычок куда-то в кусты. — Пора бы и нам потрясти костями. — Он хлопает Арса по плечу и разворачивается к входу. И действительно, Поз, как и обещал, тянет всех в кружок. Сам он переминается с ноги на ногу, как и остальные. Арсений старается показать пару движений, чтобы повторяли за ним, но его будто бы не видят, так что он плюет и сам выходит в центр. Ребята двигаются скованно и немного нелепо; больше всех старается повторять Журавль, сильно виляет бёдрами, хлеще Иры и Ани, и Арсений отворачивается от него, чтобы не смотреть за кривляньями, и закрывает глаза, отдаваясь музыке. А потом играет медляк, объявляют белый танец, и Антона утягивает Ира. Арсений скрипит зубами так, что скоро те сотрутся в порох, который можно будет поджечь, чтобы получше разглядеть мелькающую в цветных лампах пару. Антон не обнимает Иру как-то сверхинтимно, не улыбается ей, но одного факта, что Антон трогает так не по-дружески другого человека, хватает, чтобы чайничком вскипеть от ревности. Красная пелена перед глазами мешает рассмотреть с первого раза человека перед собой и понять, что вообще-то его приглашают на танец, и даже не Аня, а какая-то смешная девушка с косичками и мягкой талией — первое, что подмечает Арсений, Антон костлявее, конечно. Арсений соглашается, только чтобы отвлечься от танцующей рядом парочки голубков: у Арсения сердце не на месте. Дальше всё развивается стремительно. Вот Антон замечает рядом Арсения с девушкой, кривится, что ему противно танцевать с Ирой, сам он не отрывает взгляда от Арсения, которому будто огня ревности на плите любви убавили, и та становится потише, пена не хлещет через край; а потом Арсений видит, как возбуждаются местные парни у стенки, собираясь в кучу. Арсений там знает только одного: Артур, живущий на соседней улице, то ли Бабич, то ли Бабин, разминает шею, почему-то смотря на Арсения. А потом те выдвигаются прямо на него, «включив раму», как говорит Антон о таких позах, борзо оттесняют и настойчиво предлагают «выйти поговорить». Новоиспеченная партнёрша растворяется в воздухе. Широкоплечий и низкорослый тип (Арс награждает его кличкой Шкаф) хватает за локоть, тянет к выходу, а Арсений ничего не понимает, кроме того, что дело пахнет керосином. Ему становится не по себе — внутри всё холодеет, и он идёт как овечка на заклание, хотя толком и не понимает, в чем его вина, девушка пригласила его сама! Он не нарушал никаких дурацких правил. Оказавшись на улице перед несколькими не дружелюбно настроенными товарищами, Арсений понимает, что в целом сопротивляться бессмысленно, но первому он сможет уебать. Главное, чтоб это поняли и они и зассали начать — это ж надо храбрости иметь, чтобы полезть на амбразуру, а не один только этиловый спирт в крови. Антона нигде нет, и Арсения, если честно, это беспокоит больше всего — не влюбился ли он в Иру. Вот такой Арс долбоёб. Он понимает, что это херота, но где-то там в глубине души всё равно ревнует и предполагает дерьмовый исход. — Какого. Хуя. Ты полез. К Катьке. — Шкаф разговаривает с тормозами, чем выдаёт полное отсутствие мозгов, а как следствие — способности мыслить связно. Арсения бы это развеселило, будь они у доски, но сейчас ему не до смеха. — Что. За. Катька. — Перед смертью не надышишься, но очень хочется. Хотя фонит алкогольным угаром так, что в горле противно, а на языке мерзко. Где же Антон, неужели ему совсем по хуй, куда повели Арсения? Но с другой стороны, чего он сделает против шести парней, даже если с Арсением вдвоём, а остальные вряд ли впрягутся. Не после того, как Арсения узнали как «пидорка». — Да девка наша. Ты охуел на наших тёлок зариться, а? — Слово «зариться» звучит орущей песней Первого класса в православном храме. — Мужики… ну, х… — В голове уже просто раздается визгливым писком: «Антон, помоги» — и мигают сирены красным. — Она меня сама пригласила, честное слово. Я не знал… — Индюк тож знал! — заявляет Бабич и плюет прямо в ноги Арсению, попадая на кед. Они молчат, переглядываясь, местные так и не начинают никаких активных действий; Арсений старается максимально не провоцировать, не потому, что он гений решений конфликтов, а потому что страшно так, что поджилки трясутся — не каждый день отпираешься от бухих, имеющих к тебе предъявы. — Ты клеился к Катюхе, пушто нас за лохов считаешь? — это должно быть вопросом, но звучит как утверждение. — Нет, конечно, нет, мужики… — Вы, городские, — Бабич гэкает по-украински, с фрикативным звуком, — ни хуя не понимаете в уважении, — отрыжка, — и ща мы тебя научим… Когда у клуба раздаётся шум заводящегося мотоцикла, у Арсения сердце ухает и приходит воодушевление — это точно их, он узнаёт звук именно их «Явы» среди десяти других, как узнаёт сходу именно свою куртку в школьной раздевалке. Но Антон что, решил уехать и бросить его? Перспектива быть избитым уже не настолько противна… Пока на фоне Бабич заплетающимся языком распинается об уважении, Арсений тонет в болоте жалости к себе. Звук не отдаляется, и Арсений с облегчением понимает, что это Антон не валит, а только готовится к побегу и ждёт его, дурачка. Пусть эти мысли не вырвались наружу, всё равно становится немного стыдно — Антон ведь не давал повода. Только как бы теперь свалить? Арсений физически ощущает, как крутятся шестерёнки в его мозгу, как он пытается вспомнить сказки, где злодеев обводят вокруг пальца. Подобные планы всегда казались наивными: отвлечением можно разводить младенцев или горных троллей, но сейчас перед ним отнюдь не гении. Товарищи пьяные и останавливаться явно не планируют, даже в этот конкретный момент бутылка без этикетки мелькает в руках. План зреет молниеносно. — Мужики, я со всем полностью согласен, — для убедительности Арсений даже кладёт руку на сердце и включает актёрочку. — Я готов извиниться и в знак этого подкину вам денег. Пятьсот рублей, а, как вам? Арсений чувствует себя сапёром, но перед ним не красный и синий проводки, а шесть, и каждый может рвануть, если хоть один из них не поверит. Капля пота стекает по виску, но Арсений не вытирается, хотя щекотно пиздецки, чтоб не привлекать лишнее внимание. Нетвердо стоящие на земле оболтусы обмениваются взглядами; на лицах написаны все эмоции и мыслительные процессы, которые в пьяном угаре выглядят карикатурно. Они переговариваются так тихо, что Арс слышит каждое их слово. Стремный высокий блондин предлагает его просто отпиздить и обшарить карманы, но Бабич настаивает на том, что «грех на душу не надо брать». — Ты давай, доставай бабки! — бросает ему через плечо Шкаф. Арсений картинно ищет у себя по карманам хоть что-то шуршащее, и, естественно, не находит. Но он и не должен был — план в другом. — Я ща отойду к другу, возьму. Только вы стойте здесь, я буду в долг просить, а как он отдаст, видя, что вы тут будете меня бить, — Арс говорит это и мысленно, скрестив пальцы, кривится сам, потому что понимает, что любой здравомыслящий чел унюхает наёб, удивится кривым формулировкам, но не эти пацаны. Местные не замечают ничего. Орут: «Давай-давай, быстрее», расступаются и свистят вслед. К Антону Арсений подбегает и ничего не объясняет — просто шлепает того по плечу, говорить бессмысленно, мотор ревет так, что не слышно своих мыслей в голове, — и вскакивает на пассажирское, сразу тесно прижимаясь и обвивая самую любимую талию. Даже если их сейчас догонят, он не отпустит Антона. Сердце стучит как зубы на холоде, адреналина в крови столько, что кажется, Арсений сейчас побежит впереди мотоцикла, если спрыгнет на дорогу. Антон быстро выруливает из кустов — спасибо, что «Ява» не подводит, — и только тогда Арсений открывает глаза. С недавних пор это пассажирское место на мотоцикле за спиной Антона становится уютнее домашней кровати с чистой постелькой. Арсению одновременно и спокойно, и стрёмно, но уже с каким-то задором и азартом. Арсений просто едет, не пытается ничего выяснять, зная, доверяя Антону полностью. Он осознаёт, что сейчас прыгнул бы за Антоном в пропасть, шагнув с отвесной скалы. Его даже не пугает внезапный вывод, он просто понимает, что это так и есть. Арсений ещё никогда не испытывал ничего подобного и, кажется, вряд ли испытает, у него не настолько большое сердце, чтобы там хватило места кому-то ещё. Захарьин. Как Арсений мог думать, что на том свет клином сошёлся. Да, тот Антон был милым, взрослым, но Арсений никогда его не любил по-настоящему, как сейчас, чтоб прям до трясучки и обнять так крепко, чтоб и раздавить, и укусить, и съесть. В себя приводит внезапное касание к горячей выхлопной трубе: хорошо, что Арсений в штанах, а то запахло б жареным. Под щекой уже нагретая кожаная куртка, руки на рубашке, пах близко к заднице и Арсению не хочется, чтобы это прекращалось. Как мало ему нужно для счастья. Сейчас мало. А что он скажет в сентябре? Арсений понимает, что они едут на речку, когда остаётся буквально один поворот, и улыбается — Антон обещал, и Антон сделал. Значит, ему можно верить и в будущем, да? Снова накрывает привычное чувство, будто бы они уехали далеко-далеко и до ближайшего человека километров сто. Когда глохнет мотор, Арсений спрашивает то, что беспокоит его больше всего: — А нас не найдут? — Та не думаю, Арс, они бухать будут до блёва, как с таким плотным расписанием кого-то искать. — Антон быстро слезает с мотоцикла, помогает Арсению и обнимает. — Я так зассал, прости, думал, как бы тебя на ходу выхватить у них, сидел на мотоцикле и торговался с собой: ехать или ждать. Хорошо, что я ждал и ты свалил. Кстати, как? — Напиздел, что ушёл за бабками. — Бля… — Антон задумывается и отводит взгляд в сторону. — Хрен знает, Арс. Может и сегодня не найдут, но могут и пристать среди белого дня в магазине, например. Короче, ты дома пока сиди на всякий. Наверное, у Арсения на лице написан ужас встречи с настоящим Цербером, потому что Антон его целует в лоб и прижимает к себе: — Всё нормально будет. Сюда они сейчас точно не припрутся, расслабься. Легко сказать. Но Антон успокаивает не только словами: поглаживающие движения, легкие поцелуи в лоб и виски, и Арсений чувствует себя только снятой с плиты карамелью — расплавленный и податливый, можно наливать в любую форму. — Давай раздевайся, поплаваем. В любую другую ночь и с любым другим предложившим Арсений бы покрутил пальцем у виска, но сегодня очень тепло, и это, ну, Антон. Арсений украдкой смотрит по сторонам и залипает на звёзды над головой, вспоминает их первые признания — сердце трепещет ласточкой, — и страх сменяется романтически-похуистическим настроением. В темноте квакают лягушки; Арсений старается думать о том, что это просто звуки, и лягушки совсем не живут в воде, куда он сейчас по своей воле полезет. Арсений покорно разувается, снимает носки и суёт их в кеды — песок прохладный и сразу становится зябко, — стягивает с себя рубашку, джинсы и внимательно смотрит за тем, снимет ли трусы Антон. Дует мелкий ветерок, и Арсений обнимает себя руками, пытаясь согреться. Когда Антоновы боксеры падают рядом со штанами, Арс следует его примеру и, ёжась, идёт за ним в реку. Быть голым не в тесном помещении душа очень непривычно и волнующе, Арсений весь покрывается мурашками. Антон бодро погружается в воду, не стоит на месте, привыкая, как делает обычно, что удивительно. Арсений ожидает, что вода будет холодная, как мокрый берег, но та по ощущениям как парное молоко, потому тот буквально прячется в ней от ветерка в летней ночи. Ну и голая жопа под водой не так пугает. — Только не брызгаться — не хочу мочить голову, — просит Арс, и в ту же секунду Антон из вредности окатывает его водой и хохочет. Арсений делает вид, что всё в порядке, что он не в обиде и, смеясь, подходит ближе — хорошо, что на дворе ночь, днём Антон бы наверняка заподозрил неладное, заметил бы горящий Арсов взгляд, а сейчас стоит и хохочет. Антон чувствует неладное в последнюю секундочку, разворачивается спиной и вжимает голову в плечи — Арсений, к сожалению, попадает водой только на неё, а не довольную моську. Спина у Антона широкая и какая-то трогательная, пусть и вместе с тем ещё мальчишья, Арсения завораживает это зрелище, и он не прыскается дальше, а подходит ближе и рассматривает его впервые в лунном свете. Кожа отливает голубым, и это мрачно и красиво — Арсений любит готическую эстетику. Шастун затих, будто бы чувствует, что Арс здесь как кобра перед заклинателем змей. Арсений целует прохладную кожу, покрытую мурашками — для влажной кожи летний ветерок превращается в суровый настоящий ветер. Антон дергается как от щекотки, разворачивается и целует, подходя всё теснее и теснее; берет за бёдра, и Арс повисает на нём, как обезьянка, продолжая выцеловывать мягкий рот. Из-за того, что оба мокрые, причмокивающих звуков так много, что Арсений смущается, лицо пышет жаром, и он чувствует себя таким же развратным, как когда стоял задницей к Антону в тачке. Что-то горячее касается ягодиц, и когда Арсений понимает, что это, собственный член тоже наливается кровью и возбуждение завязывается в щемящий узел где-то под прессом. Ягодицы сами сжимаются, чтобы Антон ни в коем случае не проскользнул — к этому Арсений совсем не готов. А Антон оглаживает задницу, постепенно касаясь кожи всё ближе и ближе к расселине, и, когда впервые проводит пальцами между, Арсения подбрасывает. Он размыкает ноги, выбирается с Антоновых ладоней и пытается скрыть то, что ему стеснительно и не хочется. Он разворачивается к берегу и выходит из мягкого плена воды. Теперь сильно прохладнее. Ветер обдувает мокрую кожу, и Арс ёжится, особенно всё скукоживается в паху, и он стыдливо прикрывается ладонями, хотя Антон вообще-то всё видел, и тащится сзади. Шаст подходит за спину ближе, шумя водой, и настороженно спрашивает, не касаясь, но всё равно всем телом подаваясь к Арсению: — Всё в порядке? «Не всё в порядке. Просто я гей, который не хочет в жопу без презервативов и смазки, и вообще, там говно!» — думает Арсений, но вслух говорит: — Да. Антон явно не верит, но позволяет Арсу пиздеть. Он совсем не стесняется Арсения: ходит, не прикрываясь, расстилает куртку изнанкой вниз немного в кустах, чтоб их не было видно с дороги, и садится на чёрную кожу. — Иди ко мне. Арс приближается недоверчивым зверьком, но всё равно подходит, как и любое животное ведётся на лакомство. Антон хлопает по своим коленям, и Арс опускается лицом к нему, седлая. Кожа к коже на суше ещё интимнее. Было бы спокойнее, если бы Арс каждую секунду не переживал за сохранность жопы. Он думает сказать прямо, но вдруг Антон ничего такого не имеет в виду — будет неприятность, подумает еще, что Арс форсирует. Как только Арсений усаживается, Антон сминает его губы с таким напором, что Арс тут же объявляет о капитуляции и плавится. Антон целует долго, и это расслабляет. Он нежно и бережно оглаживает своими большими шершавыми ладонями плечи, шею, зарывается рукой в волосы, поглаживает успокаивающе затылок и совсем не опускается ниже пояса, и Арсений всё больше и больше расслабляется, выгибается навстречу и сам ласкает в ответ. Становится жарче. Из головы вылетают все условности и неудобства, когда Антон ползёт вниз по спине, трёт большими пальцами ямочки на пояснице, а потом стискивает ягодицы до боли, вжимая Арсов таз в своё тело и притирается членом. Арсу здесь похвастать нечем — от волнения у него не стоит полноценно, и это приносит ещё больше стресса. Неужели он перестал быть геем? Вдруг такое бывает? Антон снова постепенно поглаживает, приближаясь к той самой зоне, от страха сердце замерло совсем и не качает кровь, — наверное, поэтому и не стоит. Когда он в конце концов проводит пальцем по сжавшемуся сфинктеру, Арсений дёргается и лопочет: — Щекотно. Вместо того, чтобы признаться. Антон слюнявит палец, по-блядски пошло смотря на Арсения — его лицо так близко, что можно лизнуть родинку на носу. Он приставляет палец прямо туда и снова начинает «танец оглаживания», когда Арсений не выдерживает: — Нет, Антон, я не могу, пожалуйста! — всхлипывает Арсений. — Что такое, Арс? — Антон бережно берет Арсения за лицо, наслюнявленный палец кладя на щеку. Он выглядит неподдельно заботливым, всматривается в глаза и гладит по щеке успокаивающими движениями. Арсений вздыхает, собирается с мыслями, смотря по сторонам, и когда видит, что Антон уже открывает рот, чтобы что-то сказать, говорит сам: — Я… я очень хочу. — И Арсений понимает, что не врёт, что это правда. — Но я боюсь, что будут проблемы. Нужна подготовка, я знаю! И вообще я… стесняюсь. Щеки горят как раскалённые угли в печке, Арсений никогда не чувствовал себя таким уязвимым перед Антоном. — Арс, мне не страшно, я как бы знаю, что нужно делать… — Антон, не заставляй меня, пожалуйста. Если бы ты был хотя бы в презервативе… Только где мы их здесь достанем? — Всё, хорошо, родной, я понял. Молча сидят, снова обнявшись, с минуту. Арсений слушает сверчков и жаб, которые вот как близко, а пойдешь искать, где конкретно, и в жизни не найдёшь. Одна мысль не даёт ему покоя, и он осторожно нарушает словесную тишину: — Ты сказал, что уже знаешь, что нужно делать… — Бля, ты обратил внимание, я так и знал. — Антон вздыхает, будто бы перед прыжком в воду и признаётся: — Да, у меня уже было. — Так вот, где ты палец согнул! Антон закатывает глаза: — Ага. Давай об этом как-нибудь потом, я не хочу сейчас. Сейчас ты, — произносит он с придыханием и целует в шею так, что Арсения сразу мандражит. Это Антон уже кого-то так целовал, да? Девушку или парня? А он любил? Или, может, любит до сих пор? — Что такое? — Антон очень чуткий. — Это был парень или девушка? — Бля, Арс, я же просил. — Он отстраняется и морщится, у Арсения такое выражение лица, когда ему предлагают попробовать «вкусную рыбку», от которой несёт за версту. — Парень или девушка? — цедит Арсений. — Девушка. Арсений думал, что услышать «девушка» будет легче, чем если бы это был парень, но нихуя. Он злится, и у него крутит в животе: там возникает поглощающая и тянущая в себя внутренности воронка. Он убирает свои руки с чужих плеч и обнимает себя, чтобы как-то скрыться от залезшего под кожу Антона, о котором Арс, к своему ужасу, ничего не знает. — Ну и почему ты заявляешь, что шаришь как надо? Я не припомню, чтобы девушкам нужна была какая-то особенная подготовка в этом. — Если бы у Арса был яд, Антон был бы уже мертв. Так странно ругаться, сидя голым верхом. Резко чувствуется и твердость земли под коленками, и угловатость Антона, с впивающимися костями во все нежные места, что раньше не беспокоило. — Да потому что я трахал её в жопу, — выпаливает Антон, — Всё, Арс, вставай, поедем домой. Это что там за мать Тереза была с Антоном и как он от неё ушёл вообще? — В смысле? — В коромысле, вставай давай. — Антон пытается встать, но Арс вцепляется в него, обнимая и проглаживая по голове. Арсений сам себя понять не может, куда уж объяснить всё Антону. Ему просто становится за него щемяще обидно. И девушку жаль еще больше: встречаться с геем, идти на что-то подобное, подозревая… или она знала наверняка и всё равно мирилась, старалась удержать? Ужасно. — Ну и кто она? — От внезапной догадки холодеет внутри и он, покорившись судьбе, произносит: — Я её знаю, да? Антон воздевает лицо к небу, накрывает его ладонями и злющий выпаливает: — Это Ира. — Охуенно. Арс знал правильный ответ, но его всё равно переёбывает. Он молниеносно поднимается на ноги, хватает первые попавшиеся трусы — они оказываются Антона, — поспешно натягивает на себя, потому что хочет прикрыться больше, чем надеть непременно свои. — И когда ты собирался мне сказать? — голос звенит и Арсений жалеет, что не может налить еще больше злобы, чтобы уколоть Антона в равной степени. — Арс, я же просил: не сейчас. Антон хочет не разговаривать? Пожалуйста. Арсений насупившись одевается дальше. — Да уж. Не при этих обстоятельствах я хотел в кустах под Луной обменяться трусами. Улыбка почти растягивает губы, но Арсений держится стойким солдатиком — обиделся.