Стих о моих шагах к тебе

      На самом деле, сколько бы Осаму ни убеждал себя, что всё поймёт, он не имел ни малейшего понятия о том, что чувствовал к нему Ацуши. То есть, он мог понять чужие эмоции, но отношение — нет. Нельзя так просто понять, кем его считают, насколько близким его считают, единственное, что можно увидеть — кучу знаков вопроса над головой Накаджимы.       В свою комнату Дазай почти ввалился. Он сел за компьютерный стол, не переодеваясь из школьной одежды, и открыл файл с черновиками писем. Зачем вообще пробегаться по ним глазами? Из-за этого только сложнее их удалить, какими бы бездарными они ни были. Осаму вздохнул тяжело, нещадно отправив всё в корзину. А затем и удалил окончательно.       Это только первый этап его работы, верно? Чтобы подопечный смог здесь переночевать, нужно немного подготовить место, даже если Ацуши и сказал, что хочет помочь с уборкой. Осаму поднял глаза к потолку, улыбнувшись. Они впервые провели вместе неучебное время! И завтра всё пройдёт гладко. Они приготовят попкорн, или что ещё делают на ночёвках…       У Дазая были в его тёмной комнате не только электронные письма; бумажные он тоже все собрал и выбросил (нужно будет сходить во двор, избавиться от улик, когда он найдёт всё, что может его как-то скомпрометировать). В целом, больше ничто не указывало на влюблённость Осаму в Ацуши. Взгляд Дазая, внимательно осматривающего комнату, упал на один из углов. Поднялся вверх и заметил что-то мутное и странное у самого потолка. Определённо, стоило включить свет.       Паутина. Он вздохнул и стащил с себя школьный пиджак. Надо бы разыскать в шкафу что-то домашнее, в чём можно было бы немного убраться.       Редко хотелось включать в этой комнате свет — Осаму спустился с небес на землю, оглядывая пространство. Большую часть времени он был способен не замечать завалы из бумаг, канцтоваров и, как ни грустно это признавать, даже посуды. Или, например, старая коробка из-под пиццы могла лежать в его комнате где-то в углу, рядом с…       Осаму отодвинул старые учебники, нахмурив брови. Ацуши ведь собирался помочь убраться на кухне после кулинарных приключений, а не разгребать завалы в спальне. Ну ничего — у суицидника есть целый вечер на уборку, а если этого не хватит, то и ночь впереди.       Для начала стоило хоть выкинуть все бутылки — только это уже сделает всё куда лучше. Не хотелось бы, чтобы Ацуши хоть когда-то увидел это всё.       «Интересно, какого цвета тут пол?», — попытка рассмешить себя вдруг оказалась удачной, и Дазай скинул школьную рубашку куда-то на футон, засев у шкафа в поисках домашней одежды.       Всё будет чистым настолько, насколько возможно, убеждал себя Осаму. Ацуши не увидит всего этого мусора. И всё же, то, что здесь не было старой еды (иначе бы она давно заполонила тошнотворным запахом всю комнату), уже можно считать маленькой победой.       Не хотелось бы оказаться недостойным чужого сердца из-за… Всего, что вокруг. Не хотелось бы и раскрыть свою привязанность, предстать кем-то правдиво отвратительным.       Осаму ударил себя ладонями по щекам и ушёл в кухню за пакетом для мусора.

***

      «Я не сказал ему какой-нибудь глупости? Наверное, не сказал», — Ацуши всем сердцем хотел бы догнать Осаму, пока тот не ушёл, пригласить домой на чай или даже посмотреть вместе фильм, но… Они и правда гуляли долго. Дазай ничего такого не планировал, а Накаджима не сторонник таких спонтанных действий.       Ацуши взглянул на себя в зеркало, встроенное в шкаф, оказавшись дома. С лица не сходила улыбка. Да и пусть не сходит. Ацуши снова себя счастливым чувствовал, расслабленным и слегка рассеянным — не было даже никакого желания делать домашнее задание, а ведь оно требовалось срочно-срочно-срочно.       Давно так хорошо… То есть, он ведь раньше просто поглядывал на Осаму, изредка, когда тот на глаза попадался. Может, у других людей и не так, но Ацуши, когда начинал общаться с кем-то из старших классов, всегда ощущал некую робость. Словно бы у них совсем разное положение, а Накаджима слишком незначительный (потому что не равный).       Осаму был умён, красив, общителен, и… естественно, он также был немного странным. Даже не «немного». Ацуши привлекала в нём и его странность, и общительность — будто затянули в чувства нещадно, когда Дазай с ним впервые заговорил. Словно бы и сопротивляться внезапной любви было невозможно.       Но вот сама причина этой любви пугала… Ацуши мотнул головой, подумав об этом, и глубоко вдохнул. В конце концов, не так важна причина, по сравнению с тем, во что она вылилась. И такое частое общение с Дазаем, приближение к тому, кто казался недостижимым для Ацуши, оно окрыляло.       «Я скажу, однажды я обязательно скажу. И будь, что будет», — всё же, Ацуши не был готов водить старшеклассника за нос. До того, как они станут слишком уж близкими друзьями, необходимо сказать правду. Потом будет поздно. Осаму обязательно должен узнать, что Ацуши влюблён.       Накаджима и сам об этом молчать не сможет — без чужого совета он бы либо стал Дазая избегать, чтобы не раскрыть себя случайно, либо сам бы всё выдал под этой чёртовой сакурой признаний.       Как в бреду Ацуши делал домашнее задание, морально готовясь к тому, что завтрашний день станет для него одновременно и самым счастливым, и самым грустным на свете. На другое и надеяться не стоит (он надеялся).       Его сердце разобьётся, но перед этим Ацуши проведёт с Дазаем замечательную ночёвку. Может, сказать о своих чувствах не у старшего дома, а в школе, уже когда всё пройдёт? Или же утром, невзначай, и сбежать, пока Дазай не успеет опомниться…       — Я люблю тебя, — шёпот Ацуши потревожил тишину. Он почувствовал эти слова на губах, но звучали они слишком серьёзно. Нет, так он не скажет, слишком… Слишком. Лучше «ты мне нравишься». И проблем гораздо меньше, чем если сказать о чём-то глубоком, что насквозь пронизывает.       Возможно, они даже смогут остаться хорошими знакомыми, и, когда Ацуши переживёт и отпустит чувства, станут друзьями. Что бы ни случилось, Ацуши всё равно хочет остаться рядом. Странно даже нечто такое чувствовать.       Домашнее задание было наконец закончено. Ацуши вздохнул. Он готов, он будет готов. Но пока ему не нужно ни на что решаться, ему нужно лишь повеселиться завтра.       Что же насчёт всех прочих проблем… С Шибусавой Ацуши уже справился, хоть и не так вежливо, как изначально хотелось. А вот учёба… Ох, при одной мысли о ней плечи опускались, а губы Ацуши обнаруживал поджатыми. Надо будет со всем разобраться — такими темпами Ацуши не оправдает надежды своей семьи. Он бесконечно обязан опекуну, и будет наглостью просто смириться с ухудшением оценок.       В голове всплыли слова сенпая о том, что отдыхать нужно больше. Легко ему говорить… Накаджима отдохнёт, но только тогда, когда сможет себе это позволить.       Мысли пришли к тому, что лучше всего сейчас будет собрать сумку, с которой он к Дазаю пойдёт — положить в неё нужные вещи. Подушка, естественно, туда не влезет, даже несмотря на то, что сенпай говорил об отсутствии второй подушки… Ацуши уложил домашнюю и сменную одежду, довольно самому себе кивнув. Он и не подозревал, что в этот самый момент Дазай Осаму уже выбрасывал мешки с мусором, лишь бы привести комнату, в которой обитал, в порядок. Она стала пустоватой, но куда чище.       Четыре пакета мусора. Честно говоря, Осаму был очень удивлён, каким образом в его квартире не завелись насекомые. Обошлось. Руки покалывало после тяжёлых пакетов, но на комнату Осаму теперь глядел удовлетворённо. Осталось лишь помыть в ней полы, да собрать остатки паутины с потолка… К кухне со следами гари (боевых действий) Осаму не притрагивался, вероломно надеясь, что Ацуши поможет ему с этим.       Убираться ради самого себя смысла не имело, но, всё же, нужно было признать, что отвращение к себе у Дазая немного снизилось, когда комната стала нормальной.       Хотелось бы приготовить что-нибудь для Ацуши… Правда, если что-то вновь пойдёт не так, объемы уборки завтра превысят всё остальное, а Осаму вовсе этого не хотелось.       «Ты будешь спать на этом футоне, а я на том…», — мысленно сказал он, приложив ладонь к подбородку. Осаму будет мечтать сократить между ними расстояние, но не посмеет. Хотел бы он знать, понравилось бы Ацуши, если бы его обнимали во время сна или гладили макушку… Хотя, при таком раскладе мысли уходили совсем не в ту степь, извращённую, пошлую и чрезвычайно живучую. Осаму выдохнул, стараясь не думать о мелькающих под веками картинках.       На следующий день всё шло так же, как обычно. Даже странно! Такой знаменательный день, когда любовь Осаму впервые перешагнёт порог его квартиры, а вселенной плевать. Осаму улыбнулся коротко выздоровевшему Фёдору по пути в школу, а тот кивнул в ответ и пошёл мимо. Скоро точно так же его миновал Шибусава, кинув беглый взгляд. Неприязненный. Дазай только улыбнулся непонимающе и радостно ему помахал. Может, Ацуши воспользовался советом Осаму, вот Тацухико и сам не свой? С ним, в любом случае, нужно быть настороже. Действует на нервы.       Даже если сам Дазай с Ацуши встречаться не сможет, то от всяких психопатов оградить его сто́ит. Надоедливое препятствие… Ох, он едва не сказал это вслух.       Ещё несколько тревожных минут ожидания, и Ацуши стал виден вдалеке, шёл к школьному забору… Осаму приподнялся на носках и поднял вверх руку, чтобы его заметили. Ацуши забавно округлил глаза и улыбнулся.       Вот бы как-нибудь забрать его с уроков и провести весь день просто вдвоём. Да уж, собственническая сторона стала говорить внутри слишком часто…       — Доброе утро, — Ацуши едва подошёл, улыбаясь широко и ярко. — Я постараюсь закончить с дополнительными поскорее, и тогда зайдём ко мне домой, чтобы я быстро взял сумку с вещами! Как мы и договаривались, — голос Ацуши спешил и воодушевлением грел душу. Осаму хмыкнул, шагая в школу вслед за младшеклассником. — Вы ведь не передумали?       — Передумал? Всю ночь готовился к твоему приходу, ещё бы я мог передумать!       — Вот как, — у Ацуши уши вспыхнули. Он глянул на тени под глазами Осаму, но в следующую же секунду уже не мог сказать, синева это или игра света. Накаджима чуть тише спросил, стараясь скрыть своё беспокойство, — Вы сегодня завтракали?       Осаму сразу как будто жестикулировать стал активнее. С одной стороны, приятно, что Ацуши за него волнуется, но… Само по себе волнение всё ещё будоражило в плохом смысле, запуская под кожей что-то, похожее на страх. После борьбы этих двух чувств, очень короткой, победило первое.       — Нет, а что?       — Тогда возьмите! — глаза Ацуши неожиданно сверкнули невероятно ярко, мальчишка засунул руку в портфель и достал бумажный пакетик. Как выяснилось, с булочкой. Стоило Осаму достать булку, как Ацуши ему помахал и хотел уйти в свой класс. — Встретимся на большой перемене?       Осаму усмехнулся. Его взгляд остановился на выпечке, как на чём-то диковинном.       — Нет, извини, у меня дела. Но едва твои занятия закончатся, я тебя заберу, идёт? — он подмигнул и откусил кусочек булки, и Ацуши, кивнув, зашёл в свой класс.       Совсем неплохо, когда за тебя волнуются. Главное, не привыкнуть. Дазай улыбался, догадываясь, что на него красными глазами смотрит кто-то, кому Ацуши отдавал такие же булки, чтобы от себя отвадить. Странно, что от Шибусавы исходит так много недовольства сегодня — уж точно, у них с Ацуши произошло что-то.       Осаму планировал занять своего «друга» более полезными вещами — как раз то, что он собирался провернуть на переменах. Разрекламировать Шибусаву школьному комитету учеников, чтобы его привлекли к добровольно-принудительной организации ближайшей школьной ярмарки. Из-за этого у Тацухико явно останется меньше времени, чтобы шпионить. Сидел бы он дальше в своей библиотеке…       Хотелось бы, конечно, перехватить Ацуши на перемене (хоть какой-то!). Поблагодарить за завтрак… Но тогда бы у Осаму не хватило времени убедить членов комитета, а поставить палки в колёса Тацухико очень даже хотелось. Дазай ограничился тем, что запустил в сторону Ацуши бумажный самолётик на обеде, и тут же из столовой скрылся, не увидев, как Ацуши разворачивает листок и рассматривает смешной рисунок на нём.       Ждать было невыносимо. Сердце ухало при мысли, что скоро они будут наедине в комнате Осаму. Ацуши выдохнул — время до обеда пролетело быстро, но остальное словно тянулось. Ещё и отвлекался он часто из-за мыслей о старшекласснике. Вчера, до прогулки и игры на автоматах, состояние было примерно такое же, но ночёвку Ацуши ждал куда больше. Его донимал вопрос «что вообще делают на ночёвках?!», а если вернее, то «что делают на ночёвке у объекта обожания?». При последней трактовке мысли сворачивали не туда.       После последнего звонка Ацуши сразу же сорвался в кабинет, где у него предполагались дополнительные занятия — учитель слегка удивлённо посмотрел на запыхавшегося мальчишку в дверях класса.       — Простите, что так резко, я должен был постучать, — вдох-выдох. — Можем сегодня начать пораньше, чтобы я и ушёл чуть раньше?       — Если тебе так нужно, я могу просто дать тебе ещё задания на дом, — чуть уставший учитель физики вздохнул и пожал плечами, начиная искать распечатки.       — Нет, дома я их сделать не смогу. Можете дать мне их сейчас, чтобы я быстро сделал тут, в классе? Простите, если это приносит вам неудобства, сенсей! — Ацуши поклонился запоздало, подходя к учительскому столу за распечатками. Всё внутри горело-горело-горело. Учителю оставалось только смириться и дать ему задания (из-за которых Ацуши слишком себя накручивал). Мальчишке вернуться мысленно к физике оказалось очень непросто.       И только минут через тридцать он вышел из класса, сдав работу.       — А-цу-ши-кун, — слева ухо обожгло протяжным и мелодичным. Дазай!       — Я со всем закончил! Осталось только ко мне домой зайти! Правда, у нас из-за этого совсем мало времени на развлечения… — Ацуши захотелось прикусить язык, но он вспыхнул вместо этого, замечая, что эмоционально поймал Осаму за рукав, — …останется.       — Всё отлично, нам ведь необязательно ложиться в десять, — суицидник усмехнулся. Как обычно, все планы, даже не очень приемлемые для Ацуши, слетали с его губ легко и естественно, почти спорить не хотелось.       — Может, и не в десять, но если вы включите музыку и не будете давать мне спать до самого утра, я буду очень разочарован, — отметил он и фыркнул. Как ни странно, нечто подобное Ацуши мог сказать совсем без смущения — ведь ехидные высказывания не могут раскрыть его чувства.       — Как страшно. Ацуши-кун, наверное, уйдёт из моего дома и больше не вернётся… А я не могу это допустить. Ты связал мне руки, — Осаму театрально взмолился и вызвал лёгкий смех. И как рядом с ним небезопасно себя чувствовать, если он такой… Такой. И Ацуши постепенно успокаивался, оставалось лишь неясное волнение влюблённого.       — Вы так и не сказали, где живёте! От моего дома далеко? — возможно, теперь Ацуши сможет его проведывать, если сенпай разрешит. Просить о помощи, а взамен, например, готовить и с уборкой помогать, и Дазай тем временем поможет ему с учёбой, и…       Ох, нет. Ацуши ведь собирается признаться сегодня-завтра. А значит — разрыв дружбы. Это первый и последний раз, когда он идёт к Осаму домой. Учитывая, что Ацуши говорил о влюблённости в «кого-то», вряд ли старшеклассник вообще задумывался о возможности любви со стороны Ацуши. Это было бы слишком глупо, это и есть слишком глупо.       — Не волнуйся, вполне быстро можно дойти пешком от твоего дома. Ах, не терпится увидеть, как же ты выглядишь без наряда отличника. Снимешь ли свою счастливую толстовку? Увижу ли я когда-нибудь очертания твоей фигуры? Ответа нет, — дурачился Осаму, ожидая, что Ацуши дома во что-то переоденется — его слова заставили Накаджиму закатить глаза. Хотя, младшеклассника явно одолели тяжёлые мысли, и это нужно было исправить. — И, раз уж мы настолько близки, что идём ко мне домой, тебе пора уже обращаться ко мне на «ты».       — Что?! Нет!       — Но почему? Я хочу! И разве тебе не неудобно постоянно употреблять это уважительное «вы»? Я чувствую себя так, будто разменял третий десяток и заманил к себе домой мальчика, дрожь берёт.       И не поспоришь ведь! Ацуши сделал вид, что напряжённо думает.       — Тогда… Не Дазай-сан, а просто Дазай? — неуверенный голос Ацуши грел душу. Уведёт Осаму его ото всех, уведёт и даже корить себя не будет, слишком уж Ацуши хорош.       — Именно так. Я купил домой попкорн. Ты ведь любишь попкорн? В любом случае, уже поздно, потому что у меня есть куча фильмов на примете, и хоть один мы должны будем посмотреть.       Дазай не шутил, говоря, что готовился всю ночь (правда, это был вечер, скорее). Уборка была лишь частью всей подготовки, хоть и бо́льшей частью. Это окупится. Это окупается уже тем, что Ацуши согласился изменить обращение.       Но вот ожидания увидеть Ацуши без толстовки не оправдались — младшеклассник просто надел другую, более огромную. Теперь-то не нужно было надевать сверху школьный пиджак. Ацуши улыбнулся, закинув на плечо спортивную сумку со своими вещами. Взгляд Дазая был до ужаса смешным.       — Пижама у меня не состоит из толстовки, честно.       — Жду не дождусь увидеть.       — Звучит…звучишь как маньяк, — что было неправдой, но Ацуши рассмеялся на чужое недовольство. И почему ему приспичило признаться именно тогда, когда барьеры стеснения между ним и Дазаем стирались?..       Осаму торжественно открыл дверь к себе в дом (и, возможно, стоило бы бояться чего-то вроде виселиц, но было…обычно).       — Я предлагаю сначала разобраться с твоей трагедией на кухне, а потом мы можем заняться чем хотим, — опекун же не умрёт, если один раз не прислать ему домашку? Ацуши даже думать о ней не хотел. Один раз, всего один день — а дальше делайте с ним, что хочется, неважно уже будет. Дазай у себя дома присмирел словно (или лишь ненадолго стал очень тихим). — Волосы смешно наэлектризовались, — заметил он распушившиеся пряди в чужих волосах, на что Дазай только растрепал их. В квартире кроме них двоих ни души не было.       — Ты точно хочешь увидеть кухню? У тебя есть шанс передумать, — Дазай смеялся, загораживая проход, пришлось легонько его толкнуть. Отступил тут же, деланно оскорбившись.       Кухня и вправду оставляла желать лучшего — пригарь и горы какого-то странного теста, заляпавшего всё кругом. И как можно было такое сотворить?! Но Осаму невинно пожал плечами и вздохнул печально. К готовке сенпая подпускать не стоило. Ему это противопоказано.       — Ладно, давайте для начала уберём всё это… тесто, или что это. Всё будет нормально с ва… твоей кухней, ох, забываю всё время.       Корень чувств Ацуши происходил из желания о Дазае заботиться. Точно так же глупо, как и все его чувства в целом. Осаму — далеко не тот человек, который просил о заботе или чём-то похожем, но сейчас он был рад помощи и присутствию Ацуши. Только это успокаивало.       «Наверное, это самая скучная ночёвка в твоей жизни?» — предположил Осаму, ведь большая часть времени уйдёт на очищение кухни. Конечно, они перебрасывались шутками, а Дазай рассказывал Накаджиме безумные истории (например, про почти каменный тофу), но этого будто было мало. Ацуши всё старательно оттирал въевшиеся пятна, на которые Осаму внимания бы не обратил.       — Какой чистоплотный, — шепнув на чужое ухо в шутку, Дазай не ожидал, что оно покраснеет, но результат, определённо, был интересный. Этого мало, чтобы вновь предположить чувства Ацуши, но вместе со всем тем, что Дазай видел и слышал…       «Я понимаю, каково это, бояться, что чувства отвергнут и делать всё, чтобы быть к человеку ближе», — что-то такое ведь говорил Ацуши всего пару дней назад? Тогда всё складывается до ужаса подозрительно, до страшного хорошо. Складывается всё так, будто та самая жуткая безответная любовь Ацуши — Дазай Осаму.       Ацуши чувствовал на себе внимание — и во время уборки, когда Дазай не умолкал ни на секунду, и когда сенпай отошёл переодеться в домашнее, каким-то образом. Всё больше хотелось склониться к мысли, что старшеклассник не недостижимый, а очаровательный — Ацуши впервые видел, чтобы Дазай так улыбался. И потому Ацуши чувствовал, что слаб. Что не сможет всё разрушить своим признанием, они только начали, всё только стало хорошо!       Хотел бы Накаджима себя убедить, что его любовь — только восхищение, что он просто запутался, что сможет быть хорошим другом… Но когда Осаму касался его, сердце билось слишком сильно, тело кидало в жар.       — Обещай не готовить больше никогда, — пунцовый отчего-то и уставший Ацуши смотрел глазами недовольными и блестящими. — Или можешь звать меня, — чуть тише, заправляя себе за ухо волосы, продолжил Ацуши. Весь такой смущённый, что хотелось сделать нечто «из ряда вон» и расшевелить его. — Приготовим что-то вместе. Не хочется, чтобы ты умер от голода.       Осаму что-то довольно мурлыкнул — всё было прекрасно, подозрения о чувствах мальчишки подтверждались, Накаджима ничего не заподозрил в его чистой квартире.       — О, а вот и моя комната. Тут немного пустовато, так что располагайся, где хочешь. И у меня есть огромный список фильмов, так что выбирай, под какой мы будем есть попкорн.       Смотреть фильм в темноте, сидя близко-близко, поедая попкорн и иногда сталкиваясь руками… Ацуши умер почти. Ему огромных усилий стоило не вскочить и не убежать на край света — вот, как это было. Дазая, синеватого из-за света с экрана, будто бы заворожил фильм, и Накаджима иногда останавливал взгляд на старшекласснике. На том, как иногда падал на чужое лицо свет и создавал отражения в глазах.       — Ацуши-кун, — Осаму растянулся на своём футоне, повернув на гостя голову. Улыбался он как-то очень игриво, сверкая на Ацуши глазами. Мальчишка затаил дыхание. — Знаешь, я ведь не жил до встречи с тобой.       Знакомое что-то. Начало пробиваться из памяти — такое Ацуши видел и в стихотворении, посланном неизвестным. А что, если?..       — Был обузой для окружающих и пытался из-за этого окончить свою жизнь. Смотрел на всех счастливых и завидовал, — тон был доверительным и спокойным, но даже если бы Осаму шептал, Ацуши слышал бы сейчас его, а не телевизор. И стук своего сердца. — А потом ты меня снял с сакуры, и пытаться окончить свою жизнь стало сложнее.       — В каком плане?.. — ведь если в том, в котором Накаджима подумал, то он задохнётся. Отличный день для смерти от волнения.       — Один упрямец, который любит жить больше всего на свете, заставляет думать о других возможностях, — улыбка Осаму вновь стала яркой-яркой.       Ацуши сглотнул. Тема суицида Осаму всегда была для него болезненной. И всё же, Дазай сейчас говорил, что вовсе не так уж хочет умереть… Ацуши будто попал в сон.       — Ты мне очень нравишься, Ацуши. Настолько, что жить приятно. Не знаешь, как я этим заболел? — раздался мягкий смех, и Накаджима поднял свои напуганные глаза.       — Я не понимаю… Если это правда, то… — он бормотал что-то одними губами, взирая на Осаму запуганным котёнком, и фильм надоедливо перекрывал его слова. Ацуши бегал взглядом по чужим движениям осторожным, по тому, как Дазай приближался и говорил что-то, кажется, успокаивающее.       — Это правда, Ацуши, — всё происходило совсем не так, как Ацуши думал и боялся. Осаму любил его в ответ, приблизился сейчас, едва не положил руку ему на щёку, чем-то останавливаемый. — Что ты об этом думаешь?       — Что вы… ты демон, каким-то образом узнавший о том, что нравишься мне, — выдохнул Ацуши. Уши заложило, он на миг перестал слышать мир, а видел только ржавчину чужих глаз. Перестав бояться (или наоборот, испугавшись очень сильно), Ацуши уткнулся своими губами в чужие и поймал Дазая за руки, думая что наконец-наконец-наконец…       — А это… — Ацуши разорвал вдруг поцелуй. Он не осознал даже, ответил старший или нет. Как в бреду оставался, рассеянно и напуганно. — Ничего, что ты только-только признался, а я уже — целоваться?..       — Если не хочешь, то ничего страшного. Это ведь не пункт из какого-то списка, хоть мне и понравилось, — первый их поцелуй, но значил он куда меньше, чем попытка донести свои чувства правильно. Дазай Ацуши по руке погладил.       — Я не это имел в виду, просто… Это не будет значить, что я какой-то… — Ацуши покраснел. Неправильный, слишком быстрый. Ему в чувствах даже не успели объясниться, он в ответ-то ничего не сказал, лишь к себе притянул, будто бы так отвечая. — Вы мне тоже нравитесь, очень, — руки сжались сами собой.       — Ничего это не значит, — Осаму имел в виду поцелуй сразу после признания. И что за повод? Всего лишь поцелуй, в котором едва ли было что-то порочное. Сердце ухало, пазл сложился, Накаджима Ацуши был влюблён в Дазая Осаму. — Хотя нет! Это значит, что ты хочешь поцеловать того, кого любишь. Очень милое желание.       И тогда Ацуши сокращает расстояние между их губами. Час ночи, Накаджима в это время всегда уже спит, и уж точно не целуется с Дазаем. Все фантазии, в которых Ацуши вёл себя раскрепощённо, растаяли. Даже стыдно за себя… В мыслях развязный и отзывчивый, он старался ответить на поцелуй, когда Осаму приоткрыл своими губами чужие, но тут же отстранился. Это всё-таки произошло, Ацуши всё испортил.       — Прости я… Я не умею, — сказал он совсем тихо.       Ацуши закрыл лицо руками, слыша сдавленное хихиканье и намёк на «я уже понял». Позор, какой позор. Только хотел уйти на свой футон, как Осаму притянул его к себе. Уложил руки на чужую талию — тёплые, вызывающие мурашки. Пугающе, неожиданно, пьяняще. Правда, пришлось приподняться, чтобы правую руку Дазай смог устроить под боком Ацуши. Свои собственные руки деть было некуда, оставалось лишь шею Осаму обвить, но Ацуши не спешил этого делать.       — Я хочу научить тебя. Можно? — и Дазай улыбнулся так, что ему невозможно было отказать. Ацуши робко обнял Осаму в ответ. Сердце громко билось и встречалось со стуком другого.       Пока они не уснули, Осаму учил Ацуши поцелуям, и сам успел выучить на ощупь губы подопечного; выучить, как тот вздрагивает от нежностей, и, конечно, его мягкий голос во время тихих стонов в губы. Волшебный.       Второй футон так и остался холодным.