Все, что осталось

      «Сегодня я разорил библиотеку Конохи. Касуми поручила мне задание — отобрать для нашего малыша сказки, через которые мы будем знакомить его с миром. Она считала, что далеко не все сказки, на которых выросли многие поколения коноховцев, хороши. Не долго думая, я сгреб с полки все пятьдесят три сказочные книжки и перетащил их в палату моей возлюбленной. Теперь она сидела на своей кровати, окружив себя стопками книг, и сосредоточенно пересматривала их, помечая карандашом одобренные сказки.       - Знаешь, — задумчиво сказала она, — если бы у меня было время, я бы переписала половину из них. У современных людей серьезно искаженна система ценностей. Взять к примеру мой клан. У главы клана есть четкая задача: действовать в интересах клана. Думаешь задача верна?       - Конечно, верна, — отвечаю я, — как же иначе?       - На первый взгляд, все действительно верно, — подтвердила она. — Главарь каждого клана свято верит, что в интересах клана быть самым сильным, самым уважаемым и многочисленным. И вроде все правильно, но знаешь где ошибка?       - Разъясни, — говорю я.       - А ошибка в том, — отвечала она, — что если копнуть чуть глубже и задать главарю вопрос: зачем клану быть самым сильным, многочисленным и уважаемым? — он не найдет вразумительного ответа. Так просто должно быть и все. Потому что никто уже не помнит самого главного. Клан — это не просто большое скопление людей, объединенных внешним сходством и особым набором техник. Клан — это семья. А в семье не важно силен ты или слаб, уважают тебя люди или нет, да и какая разница сколько нас! Два человека, если они любят и поддерживают друг друга — это уже семья! И такая семья намного крепче, чем сотня людей, которые знают друг друга только в лицо и по именам, а все остальное… — она тяжело вздохнула. — Зачастую чужой человек вне клана намного ближе и родней, чем весь клан — это не возможно объяснить. А все эти сказки только и говорят о том, что ты должен доказать всем, что ты самый умный, самый сильный, самый красивый. Только тогда все будут любить тебя и уважать, и прекрасная принцесса для тебя найдется, и денег будет невпроворот. Только что это за любовь, ради которой приходится что-то доказывать? Разве нельзя просто быть таким какой есть? Это что же получается? Если ты ошибешься, оступишься, сделаешь неверный выбор или случайно очернишь свою бесценную репутацию, то любви как не бывало? Что же это за любовь такая, которая так просто исчезает? Быть идеальным не возможно, всегда есть кто-то сильнее, кто-то умнее. Да и не важно! Ведь, именно, из-за этой дурацкой силы, из-за желания сравнить и выяснить, кто круче и возникают все эти бессмысленные бесконечные войны. А на этих войнах страдают семьи. Дети теряют родителей, родители — детей, жены — мужей, братья — сестер и так далее. А учат этому с самого раннего детства, через сказки.       - Да уж… — только и смог сказать я.       Касуми придвинулась ближе ко мне, пристально посмотрела в глаза и, крепко сжав мою руку, сказала: — Пообещай, что не будешь на него давить, — ее голос звучал непривычно твердо и требовательно. Не надо насильно делать из него самого сильного и крутого шиноби. Если захочет морковку сажать или вышивать крестиком, пусть, это его жизнь. Не заставляй его думать, что он должен доказывать свое право на любовь.       Я уверенно кивнул, давая ей безмолвное обещание.       - Так это мальчик? — Спросил я. — Ты узнавала?       - Нет, — ответила она, — срок маловат, пока точно не скажешь. Но я чувствую, что мальчик.       - Думала, как назовешь? — Спросил я.- У меня на этот счет в голове не появилось ни одной мысли.       - Эту ответственность я возлагаю на тебя, — улыбнувшись, сказала она.       - Боюсь, у меня слишком скудная фантазия для этого, — говорю я.       - Не переживай, — успокоила она меня. — Имя само придет, когда ты его увидишь.       Я хотел было возразить, но Касуми уже нырнула с головой обратно в книги. Удивительно, но она совершенно не беспокоилась ни за меня, ни за малыша, ни за то, как будет протекать наша с ним совместная жизнь. Но это не признак безразличия. Причиной тому была ее непоколебимая вера в меня. Твердая вера, не омраченная никакими сомнениями.        Я вдруг представил ее своей женой. Представил так ясно, буквально перенесся в мир иллюзий. Я видел, как она прибирает дом, готовит ужин, ухаживает за нашим сыном и бесконечно верит в меня. Она буквально наполняет меня той верой, которой мне так недостает. Но это лишь фантазия, такого никогда не будет. Ее болезнь слишком сильна. Она сильнее ее, сильнее меня и даже сильнее Цунаде. Скорее всего она даже не увидит нашего сына.       Сердце защемило. Я с трудом заставил себя вдохнуть и отогнал подступившие к глазам слезы.       - Давай поженимся, — предложил я, в надежде отхватить хотя бы кусочек той жизни, о которой я так страстно мечтал.       - Давай, — легко и беззаботно ответила она и улыбнулась.       Похоже мой вопрос ни чуть не удивил ее. Она, наверное, знала, что я спрошу. Она верила в это.»       «В последнее время Какаши очень изменился. Он стал мало спать, плохо ел, на тренировках был рассеянным и у него все валилось из рук, он путал печати, но главное, он опять замолчал. Я смотрел на этого худого бледного мальчика с отрешенным сонным взглядом и не узнавал в нем собственного сына. От былой решительности и требовательности не осталось и следа. Но самое страшное в том, что я не понимал, от чего это происходит.       - У тебя что-то болит? — Обеспокоенно спрашивал я, крепко держа сына за плечи двумя руками и пытаясь заглянуть ему в глаза, чтобы увидеть хоть намек на причину его перемены.       Но Какаши только отрицательно мотал головой и, старательно пряча взгляд, пытался вывернуться из моей хватки. Я отпускал его и он поспешно удалялся в свою комнату.       - Поговори со мной, Какаши! — Кричал я ему в след. — Я же твой отец, я все пойму, не буду ругать!       Но в ответ я услышал только звук захлопнувшейся двери.       За обедом все повторялось. Он долго ковырялся палочками в тарелке, потом подцеплял несколько кусочков овощей, клал их в рот и, чуть поморщившись, отодвигал тарелку и шел в свою комнату.       - Если тебе не нравится, я могу приготовить что-то другое, — кричал я, — что ты хочешь?       Но ответила мне снова дверь своим глухим не громким хлопком.       Какаши больше не засыпал где попало, он вообще плохо спал. Иногда я слышал, как он бродит ночью по дому. Я вставал и спрашивал, от чего ему не спится, но он только, молча, наливал стакан воды и возвращался в комнату. Он больше не тренировался с утра до ночи. Любая, даже самая незначительная ошибка заставляла его все бросить и вернуться в комнату. Мой сын стал пленником своей собственной комнаты. Даже описать не могу, на сколько мучительно для меня было наблюдать за этими внезапными переменами в Какаши. После не долгих размышлений я принял решение отвести его к врачу.       Цунаде, как всегда, усадила его на стол, послушала, осмотрела, взяла анализы и, окончательно отчаявшись найти причину его загадочного недуга, предприняла попытку его разговорить.       - Что тебя беспокоит? — Спросила она. — Скажи мне, я обещаю, что никому не расскажу об этом.       Но Какаши молчал. Он сидел на столе, разглядывая свои сандалии, и периодически кидал в мою сторону короткие нервные взгляды. Заметив это, Цунаде строго указала мне на дверь.       - Выйди, — сказала она, — ты нам мешаешь.       Я подчинился. Тот ужасный факт, что мой сын не может говорить в моем присутствии, ранил меня в самое сердце. Я начал лихорадочно соображать, где я допустил ошибку. Что такого страшного я сделал, что мой мальчик так резко переменился? Словно отвечая на мой вопрос, в моем сознании возник образ рыдающего Какаши. Он стоит по среди комнаты и горько плачет. Одной рукой он вытирает льющиеся из глаз слезы, а другую — протягивает вперед, а напротив него - я. Он тянется ко мне, просит утешения, но я разворачиваюсь и выхожу из комнаты, оставляя его в одиночестве.       В этот момент, словно в подтверждение моей догадки, из-за закрытой двери доносится звонкий голос Какаши, окрашенный плаксивыми нотками.       - Мой папа меня больше не любит! — Рыдает он. — Мой папа меня больше не любит!       Мое сердце болезненно сжимается, и я с трудом подавляю желание распахнуть дверь и всеми возможными способами объяснить ему, что он ошибается, что я очень его люблю, что я просто трус и дурак, который не смог понять в тот момент на сколько сильно был ему нужен. Поразительно, как легко можно ранить ребенка и даже не заметить этого! Я так привык к тому, что мой сын никогда не плачет, что совсем забыл на сколько открыта и чувствительна детская душа. Не так-то просто быть родителем, но быть ребенком в тысячу раз сложнее. Я дал себе обещание никогда об этом не забывать и, собравшись с духом, уверенно направился в кабинет, чтобы забрать сына домой. Теперь я уж точно буду пристально следить за тем, что делаю и что говорю ему, ведь от этого зависит его дальнейшая жизнь.»