Все, что осталось

      Какаши успокоился. Удивительно, но после того разговора с Наруто, он чувствовал в себе странные перемены, словно что-то холодное и твердое, обволакивающее его сердце изнутри, наконец-то, дало трещину. Это состояние уязвимости и открытости одновременно и пугало, и согревало его. То ощущение, когда у тебя есть семья, Какаши смутно помнил его, но все же помнил. Сейчас, сидя на дереве и издалека наблюдая за последним живым родственником, Какаши снова чувствовал себя глупым ребенком, ищущим защиты у родного человека, и как маленький ребенок никак не мог решиться подойти и заговорить. Он наблюдал, как его дядя суетится среди своих соклановцев, одновременно пытаясь отобрать какой-то предмет у огромного старого пса. Картина была настолько комичной, что Какаши не удержался от улыбки.       А потом дядя обернулся и пристально посмотрел на дерево, в листве которого прятался его племянник. Какаши инстинктивно пригнулся и затаил дыхание. Эти меры предосторожности были лишними, их разделяла по меньшей мере сотня метров, и увидеть его Кейске не мог, но он мог его почуять. Когда Какаши сообразил на сколько глупо его поведение, было уже поздно что-то менять. Кейске, не спеша, шел к нему. В голове Какаши мелькнула мысль, что не плохо было бы смыться, но потом он напомнил себе, что ему уже тридцать и такой вариант неприемлем.       Расстояние между ними быстро сокращалось. Какаши чувствовал, как в его груди поднимается волна страха, заставляя сердце биться быстрее. Он даже примерно не мог представить, что скажет своему родному дяде, когда тот подойдет и спросит, какого черта Какаши здесь забыл. С самого основания Коноха была разделена на части. Каждому клану был отведен свой кусочек земли и эта личная территория считалась неприкосновенной. Какаши не имел права находиться на территории клана без приглашения, такое поведение расценивалось как вторжение в частную собственность и каралось по усмотрению клана. И хотя сейчас Коноха больше походила на палаточный городок, границы кланов еще никто не отменил. Кейске ускорил шаг, до столкновения осталось всего несколько метров. Какаши крепче прижал к себе дневник отца, готовясь к тому, что сейчас его отчитают, как первоклассника. Он решительно нахмурился и выпрямился, чтобы не выглядеть совсем уж жалко. Он напомнил себе, что уже вырос и должен держаться достойно, но не агрессивно, что он должен вежливо извиниться за нарушение границ и удалиться, не поднимая личных тем и избегая конфликтов, как и полагается взрослому уравновешенному человеку. Но вот дыхание перехватило, сердце замерло. Его дядя прямо под той веткой, на которой устроился Какаши, но он не поднимает головы, он не собирается ничего спрашивать или утверждать, он просто проходит мимо.       Кейске совершенно точно знал, что Какаши сидит на том дереве. Все в Конохе знают Какаши, он один из лучших шиноби деревни и давно заслужил признание и уважение, узнать его по запаху не составит труда для любого представителя клана Инудзука. Так что дядя знал, что он здесь, но нет никаких гарантий, что он знал о том, что Какаши тоже узнал его, а, значит, причин для волнения у него не было. Какаши не враг, да и заборы, обозначающие границы кланов разбиты в щепки, так что с чего бы ему волноваться.       Какаши глубоко вздохнул, подавляя волну разочарования. Как бы страшно ему не было, он всем своим сердцем желал этой встречи. Но она не состоялась, и Какаши больше ничего не оставалось, кроме как продолжить чтение, надеясь, что сможет встретиться с дядей еще раз на страницах отцовского дневника. Так и случилось.       «Они уже два часа стоят и ссорятся, спорят, кричат друг на друга, обмениваются язвительными фразочками, совершенно не обращая внимания на мое присутствие. Касуми собирает вещи, сегодня ее наконец-то, выписывают, и я был бы безгранично счастлив, будь я единственным желающим забрать ее из больницы, но это оказалось не так. Кейске стоял рядом с ней и без разбора запихивал ее вещи в сумку.       - Ты идешь со мной и точка, — строго сказал он. — Я твой брат и я буду решать, где ты будешь жить.       - А Сакумо — мой будущий муж, — возразила Кики. — И я пойду к нему, нравится тебе это или нет.       - Ты не пойдешь к нему, — сказал он, — и замуж за него не выйдешь.       - Выйду.       - Не выйдешь, — Кейске уверенно покачал головой. — Для этого требуется разрешение главы клана, а он не даст его тебе, потому что я буду против.       - Тогда я уйду из клана, — сказала Касуми.       - Не уйдешь, — сказал Кейске. — Я тебя не отпущу. Ты еще несовершеннолетняя, а значит не можешь самостоятельно принимать решения. Радуйся, что я, вообще, разрешаю тебе вынашивать этого ребенка. По-хорошему тебе бы избавиться от него и от его отца, и вплотную заняться лечением. Делая такой выбор, ты лишаешь себя единственного шанса на выживание.       Эти слова взбесили меня, но я не стал встревать в их ссору. Я знал, что Касуми сама сможет дать ему отпор. И Касуми дала. Она не стала продолжать спор, а просто со всего размаха влепила ему пощечину. Кейске вздрогнул и удивленно взглянул на сестру.       - Ты чего, — обиженно сказал он. — Разве я не прав?       - Не прав, — ответила она.- Этот ребенок — мой единственный шанс продолжить жить.       - Как это? — удивился он. — Ты же умрешь, если родишь его.       - Я знала, что ты не поймешь, — сказала она, —, а Сакумо понимает, именно, поэтому я выбираю его.       Она забрала сумку у брата и бросила ее мне.       - Пойдем, — сказала она.       Я покорно поднялся со стула и направился к выходу, но Кейске остановил нас.       - Ты не можешь увести ее, — сказал он. — Она несовершеннолетняя, а, значит, это будет расцениваться, как кража ребенка у клана.       По правилам страны Огня человек достигает совершеннолетия только в двадцать лет. До этого момента каким бы умным, сильным и рассудительным он не был, все считают его за ребенка и предоставляют ему не больше прав, чем пятилетке. Однако, меня всегда удивлял один факт. Беспризорные дети считаются дееспособными уже в четыре года, если какому-то ребенку не посчастливилось остаться сиротой в столь юном возрасте и он не принадлежит ни к одному клану, который мог бы о нем позаботиться, его спокойно предоставляют самому себе. А что ребенок может уметь в четыре года? Да почти ничего. Однако ему приходится самому готовить себе обед, стирать свое белье и убирать комнаты. Ему выплачивают ежемесячное пособие и оставляют в полном одиночестве, забыв сказать на что он имеет право, но на что он права не имеет ему сообщить не забывают. Средний возраст окончания академии ниндзя двенадцать лет. В этот момент большинство детей, избравших профессию шиноби, получают звание генина и начинают самостоятельно себя обеспечивать. Они наравне со взрослыми влияют на экономическое состояние деревни, платят налог и имеют ту же нагрузку, что и взрослые. Это зависит только от звания, возраст не имеет никакого значения. Многие дети получают звание чунина задолго до того, как становятся совершеннолетними. Их нагрузка повышается, они получают задания, на которых им приходится рисковать своими жизнями, а в случае войны вместе со взрослыми идут на фронт. А о тех единицах, что умудряются стать джоунинами или АНБУ, так же не достигнув заветного совершеннолетия, и думать страшно. Большинство из них погибает, не успев и влюбиться, о семье и веселых пьяных посиделках не может идти и речи, они еще слишком малы для этого, а вот чтобы отдать жизнь за свою деревню - нет. Я не поощряю алкоголь, сам никогда не был любителем выпить, да и подростковая беременность не несет в себе ничего хорошего, и все же сам факт того, что им все запрещают, но при этом требуют с них сполна, как со взрослых, приводит меня в бешенство.       Касуми — не шиноби, она живет за счет своего клана и полагающегося ей ежемесячного пособия по инвалидности. Диапазон ее ответственности не больше, чем у трехлетки, и все же ее ситуация совершенно особенная. Она умирает. Ей никогда не стать совершеннолетней. Все, что она хотела бы достичь в жизни, она может сделать только сейчас. Я знаю все ее мечты: она хочет выйти замуж, родить детей, воспитать их вместе со мной, закончить академию ниндзя, покорить драконью гору, выращивать розы в саду, работать в ветеринарной клинике, читать нашим детям книжки перед сном, предварительно переписанные на новый лад, петь им колыбельные, обучать техникам, изобрести новое блюдо, которым бы травились все те, кто неуважительно относится к собакам, попробовать абсент, связать самый огромный в мире плед, которым можно укрыть всю Коноху. И это еще не все! Список настолько огромный, что на него не хватит и четырех жизней! А у нее всего одна и та подходит к концу. А свою самую большую и главную мечту она намерена исполнить, несмотря ни на что, но вот беда — возраст не тот. До двадцати лет нельзя выходить замуж, нельзя рожать детей, даже абсент попробовать нельзя, все на что она имеет право — это розы, но они самые последние в списке.       Я смотрел на ее бледное лицо, искаженное гримасой ярости, и мое сердце сжималось от обиды. Впервые в жизни я влюбился, но как назло объектом моей страсти стал умирающий ребенок. Я готов был отдать все за то, чтобы прожить с ней рядом десятки лет, но судьба дарит мне всего несколько месяцев. Касуми восемнадцать, что бы ни говорил закон, она уже успела превратиться во взрослую женщину. Заявление Кейске было абсурдным, но все же он имел право на то, о чем говорил. Законы, правила и прочая дребедень… они призваны ограждать детей от ошибок и, в принципе, это правильно. Но когда смерть дышит тебе в затылок, и ты знаешь, что не сможешь скрыться от нее, любые правила блекнут и теряют силу. Есть ли на земле еще хоть один человек, кроме меня и Касуми, способный понять это? Ответ пришел мне в голову сам собой. Это был, именно, тот вариант, который не учел Джирайя. Я не уверен, что он сработает, но не попробовать не мог.       - Кейске, — спокойно сказал я, крепко сжав руку своей невесты, — да пошел ты к черту.       Касуми посмотрела на меня и улыбнулась своей теплой любящей улыбкой. Это был момент, когда связь между нами стала еще крепче. Тогда она стала моей женой. Плевать, что говорят возраст и документы, именно, в тот момент мы стали настоящей семьей.»