Все, что осталось

      «Добиться разрешения клана Инудзука на свадьбу я так и не смог. Я ходил к главе клана, сто раз умолял Кейске, и даже разговаривал с Хокаге, но все мои старания пропали даром. Все оказалось бесполезным. Даже последнее средство не помогло. Касуми не могла добровольно уйти из клана, потому что не была совершеннолетней. Чтобы мы не предприняли и какой бы шаг не совершили, наш сын будет носить фамилию Инудзука и, скорее всего, он не будет знать о том, кто его отец. Это обстоятельство убивало нас обоих. Касуми хотела, чтоб я воспитал нашего мальчика, а я всей душой желал, чтобы наш малыш остался со мной, но похоже этому желанию не суждено было сбыться.       Кейске несколько раз заявлялся к нам домой и пытался забрать Касуми обратно в клан. Но он не мог применить к ней силу, она — женщина и к тому же больна, это единственное, что останавливало его. Каждая их встреча оканчивалась одинаково, Касуми выталкивала его за дверь и запиралась на замок, а потом садилась на кухне и горько плакала. Я успокаивал ее, как мог, но как бы я не старался, она не могла смириться с непониманием родного брата. Она хотела, чтобы Кейске поддержал ее, чтобы был рядом в такой трудный момент. Но он упрямо продолжал гнуть свое, даже не задумываясь о чувствах сестры. Он думал, что лучше знает, как она должна жить и как должна умереть, и даже не пытался взглянуть на ситуацию ее глазами.       Эти эмоциональные взрывы сильно подкосили ее здоровье. Бывало я не спал всю ночь, просиживая долгие часы в приемном покое, ожидая, когда Цунаде выйдет и скажет мне, что делать — готовиться к ее приезду домой или к похоронам. К счастью, до сих пор все заканчивалось хорошо.       Такие жесткие нервные встряски дали сбой и в моем организме, я потерял способность к концентрации и провалил несколько заданий подряд. Слава богу, обошлось без жертв, но меня временно отстранили. Хокаге сказал, что это до тех пор, пока все не утрясется. А я услышал: вот сейчас твоя жена умрет и ты снова вернешься в строй. Мне захотелось ударить его, но я прозевал подходящий момент, заплутав в собственных мыслях.       Сейчас Касуми дома, ей снова лучше. Но в последнее время это магическое слово „лучше“ все больше и больше теряет свое значение. Я совсем не узнаю в ней ту девушку, которую встретил пол года назад. Ее взгляд потускнел, роговица словно выцвела и спряталась за тончайшей белесой пленкой. Ее тело исхудало настолько, что можно было пересчитать каждую косточку, ощупав ее одним только взглядом. Она дышала глубоко и размеренно, словно контролируя каждый вдох. Она жила через силу, и я каждый день говорил ей:       - Держись, любимая, продержись еще совсем немного! Еще хотя бы месяц, еще хоть несколько дней…       Она кивала в ответ и улыбалась, но взгляд говорил о неуверенности. Ноша, которую она взвалила на себя оказалась непосильной, и с каждым днем она все больше осознавала это. Страх заполнил ее сердце и она всеми силами боролась за то, чтобы он не добрался до ее разума. Борьба была не на жизнь, а на смерть. Но однажды, темной глубокой ночью страх все-таки победил.»       „Какаши уже несколько дней не разговаривал со мной. Отстранение от экзамена на чуунина было для него страшнее смерти. Ему казалось, что жизнь кончена и цели впереди нет. Поразительно, насколько остро дети реагируют на мелкие проблемы и препятствия. Им кажется, что если они не сделают что-то, именно, сейчас, другого шанса не будет. Они не понимают, что вся жизнь у них еще впереди, что сейчас, в столь нежном и юном возрасте, единственное, что должно их волновать — это детство, волшебное время, которое необходимо использовать на полную катушку. Но малолетние генины стремятся поскорее стать чуунинами, попасть на войну и там умереть. Это нерациональное стремление не дает им полностью прочувствовать жизнь, узнать, что значит быть человеком. Не воином, не наемным убийцей, а простым человеком из плоти и крови. Многие из этих детей даже не задумываются о том, хотят ли они, вообще, быть шиноби. Их родители были шиноби, их деды и прадеды были шиноби, и они, как заколдованные, идут в академию ниндзя, не имея ни малейшего предствления о том, что на земле существует море других профессий.       Почти все свободное от тренировок и заданий время Какаши проводил в своей комнате. К холодильнику он выбирался только по ночам, чтобы не встречаться со мной. А когда я начал караулить его там, он и вовсе перестал питаться дома. Но зато у него появились друзья. Я несколько раз видел, как Какаши обедает вместе со своими товарищами по команде в Ичираку Рамен. Возможно, они еще не знали, что от экзамена отстранят не только Какаши, Обито и Рин тоже придется наблюдать за сражениями со зрительских трибун. Я не знал, хорошо я поступил или плохо, ведь, когда всех их троих оставят за бортом, неизвестно, пошатнутся ли взаимоотношения в их команде, которые и так держатся на одном только честном слове. До экзамена осталась всего пара дней, но они все продолжают усердно тренироваться. Даже страшно представить, насколько серьезный удар приготовила им судьба. И виноват в этом я.       Я отмечал в календаре каждый день до экзамена. Мне казалось, что когда экзамен останется позади, ярость Какаши тоже останется позади. Я надеялся на это, я почти в это поверил, и мне стало немного легче. Не на долго. Мысль о том, что Какаши мог бы пойти на экзамен и, что еще хуже, сдать его на пороге третьей великой войны шиноби в шестилетнем возрасте, сводила меня с ума. Сейчас я получил отсрочку, но в следующем году будет еще один экзамен. Какаши будет семь лет и нет никаких гарантий, что я доживу до этого дня и смогу защитить его от этой ошибки. А если доживу, то не факт, что смогу уговорить его не сдавать экзамен и в этот раз. Все, что я могу сделать — это усердно тренировать его, чтобы подготовить его к той ответственности, которую он так жаждет взвалить на свои плечи.       Сегодня Какаши вернулся домой поздно, но откладывать разговор на потом я не собирался. Я перехватил его в коридоре до того, как он успел спрятаться от меня в своей комнате. В ответ на неожиданное препятствие Какаши резко ощетинился и хмуро взглянул на меня. В его глазах читался вопрос, но озвучивать он его явно не собирался. Впрочем, это не обязательно, я сам решил поговорить с ним, а значит и начать разговор должен первым.       - Я хочу сам заняться твоими тренировками, — прямо сказал я.       Какаши удивленно вскинул брови.       - С чего это вдруг? — Недоверчиво спросил он.       - Мне будет намного легче отпустить тебя на экзамен в следующем году, если я точно буду знать уровень твоей подготовки, — прямо ответил я.       Услышав эти слова, Какаши фыркнул и попытался обойти меня, чтобы снова спрятаться в своей комнате, но я не позволил ему сбежать.       - Я не буду сдавать экзамен в следующем году, — сказал он.       - Почему? — Удивился я.       - Я сдам его в этом, — уверенно ответил он, — Ты должен знать, что если учитель уже зарекомендовал своих учеников, то отозвать заявку невозможно, после этого только я сам могу отказаться от участия в экзамене.       - Получается, моя воля для тебя уже ничего не значит? — Только и смог спросить я. Между мной и сыном всегда было некое пространство, которое ничем нельзя было заполнить, и сейчас оно превращалось в пропасть. Раньше я не понимал что это, но в последнее время мне все больше кажется, что это место Касуми. Какаши похож на свою маму, будь она рядом, все было бы куда проще.       - Значит, — спокойно ответил Какаши, —, но я не могу оставить Обито и Рин.       Такого я от Какаши никак не ожидал. Я стоял посреди коридора с раскрытым ртом и чувствовал, как в груди разливается волна гордости за сына. Подумать только, он так изменился, а я и не заметил этого. Я подумал, может он и правда готов. Может Минато не зря зарекомендовал его на экзамен.       - Обито и Рин, — снова начал Какаши, — они ведь полные неудачники. Им без меня ни за что не справиться.       Какаши самоуверенно мотал головой, подтверждая свои слова. Вот это точно Какаши, вот теперь я его узнаю.“