Все, что осталось

      „Прошло уже почти восемь часов. Я хожу из одного конца больничного коридора в другой, поглощенный нервным ожиданием. Четыре часа назад из реанимационной палаты, в которой лежала вся моя семья, вышла медсестра и быстро пробежала мимо меня. Я хотел задать ей вопрос, хотел узнать, жива ли моя невеста и мой сын. Но я не успел этого сделать. Она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, и бросив в мою сторону встревоженный взгляд, мгновенно растворилась в конце коридора. Мне захотелось плакать. Она не сказала мне ни единого слова. Надежда, что все еще обойдется горела ясным пламенем внутри меня, но этот взгляд походил на стакан ледяной воды. Внутри все перевернулось. Волна отчаяния захлестнула меня. Но это был еще не самый ужасный момент за последние восемь часов. Спустя некоторое время, после явления злополучной медсестры, ко мне присоединился старший брат моей любимой.       Эту встречу трудно было назвать приятной. Кейске присел на скамью рядом с дверью, ведущей в реанимацию, и пристально уставился на меня. Он не собирался ни здороваться, ни спрашивать, как дела, ни набрасываться на меня с обвинениями. Он просто сидел и смотрел на меня в упор. Меня передернуло. Я попытался унять дрожь, но его переполненный ненавистью взгляд еще сильнее заставлял мое тело содрогаться.       - Перестань пялиться, — умоляюще проговорил я.       Мне не хотелось начинать с ним разговор, более того, я был уверен, что избежать его надо было любой ценой, но сил терпеть больше не осталось. Кейске буквально прожигал во мне дыру своими вытянутыми черными зрачками.       - Ненавижу тебя, — сказал мне в ответ Кейске, — хочу стать свидетелем твоей внезапной мучительной смерти, а еще лучше ее причиной.       Я не нашел, что ответить. А что тут скажешь? Его эмоции вполне понятны. То, что происходит сейчас за дверью, сводит нас с ума. Мучение неизвестностью одна из самых жестоких пыток. Она и подкрепляла ту старую неприязнь, что всегда питал ко мне Кейске. Я его понимаю, я и сам себя ненавижу. Моя маленькая хрупкая девочка сейчас ужасно страдает. Она, возможно, скоро умрет. И наш сын тоже. И я ничем не могу им помочь. Ненавижу себя, ненавижу, ненавижу.       Образы моей погибшей невесты упрямо всплывали перед глазами. Я видел, как она неподвижно лежит на спине, ее выпирающий живот неподвижен. Наш малыш по-прежнему внутри, он не двигается, потому что мертв. Он никогда не увидит внешний мир. Кто-то подходит к ним и накрывает их простыней. Я моргаю, чтобы прогнать это кошмарное видение. И вроде, все на какое-то время возвращается на круги своя. Передо мной пустой больничный коридор, справа от меня дверь в реанимационную палату, а рядом пылающий ненавистью Кейске. Но снова все расплывается вокруг, и я вижу ее исхудавшее бледное лицо, ее пересохшие пухлые губы, которые мне уже никогда не поцеловать. Этот замкнутый круг сокращает окружившее меня пространство, давит на грудь, и мне нечем дышать. Вот бы сейчас открыть окно. Но в этом коридоре нет окон, только бесконечная вереница дверей, за одной из которых сейчас страдает моя любимая.       - Если она сейчас умрет, — говорит мне Кейске, — я убью тебя. Я возьму огромную дубину и вышибу тебе мозги.       Он спокоен, его голос - тих, а взгляд — совершенно пуст. Кажется, что сил на ненависть у него больше не осталось. Теперь он смотрит сквозь меня. Точнее, его взгляд растворяется в пространстве, так меня и не достигнув. Может быть, сейчас он видит те же жуткие образы, что и я. Кейске крепко зажмуривается и трясет головой. Он закрывает лицо руками, глубоко вздыхает и открывает глаза.       - Я не шучу, — говорит он.       Сознание снова вернулось к нему, кошмар на время отступил.       Я киваю ему в ответ. Я слабо соображаю, что творю. Тело вдруг задвигалось само собой. Я подошел к Кейске и сел рядом с ним, а потом я обнял его и ободряюще похлопал по плечу. Не знаю, кого я стремился в этот момент поддержать его или себя, но я сказал:       - Она справится. Все будет хорошо.       Кейске ошарашенно смотрел на меня, а я выдавливал из себя улыбку. Выходило не очень, но я старался изо всех сил. Я улыбался, как кретин, все ожидая, когда же Кейске врежет мне. Но этого не произошло. Вопреки всем моим ожиданиям, Кейске неожиданно заплакал.“       «Напряжение вокруг моей персоны достигло просто небывалых высот. Уже и не помню, когда мне в последний раз удавалось пройти по улице незамеченным. Теперь меня узнавали даже те люди, с которыми прежде я был не знаком, по крайней мере лично. Они шептались за моей спиной и показывали пальцем, словно я притащил за собой в деревню какую-то заразу. Друзья меня успокаивали, говоря, что моя ошибка скоро забудется. Война вот-вот закончится, и тогда все успокоятся. В конце концов я не совершил ничего по-настоящему страшного. Просто я всех очень удивил, вот и все. Как бы и мне хотелось в это верить.       Сегодня я вел приготовления к новому заданию. Я рад, что Хокаге-сама не потерял ко мне доверия. Но еще больше меня радует, что сложившаяся вокруг меня ситуация нисколечко не повлияла на Какаши. Он был на столько занят собственными заданиями, что, казалось, и вовсе забыл про меня. Мой маленький сын работал раз в пять больше меня и, соответственно, в пять раз больше уставал. Он приходил домой поздно вечером, ел и сразу заползал в свою кровать, а я суетился вокруг него, подобно домохозяйке. Я ждал своей очереди на серьезные задания, а их было куда меньше, чем заданий ранга Д, категории принеси-подай, которые брал на себя Какаши и его ровесники. Пару раз мой сын приходил домой на столько вымотанным, что засыпал прямо за столом. Тогда я брал его на руки и относил в постель. Я долго стоял возле его кровати и смотрел, как он спит. Его сон был беспокойным, он часто ворочался, а временами даже просыпался и метался по комнате, уверенный, что его задание еще не выполнено, что он отрубился прямо во время работы. А иногда, по ночам его мучили кошмары. И я думал, как бы поскорее закончить эту войну, чтобы мой мальчик смог спокойно выспаться. Поэтому, когда ко мне пришла весть о предстоящем задании, я был вне себя от счастья.       Этим вечером я в сотый раз перепроверял, все ли готово к миссии. Мне хотелось все сделать в самом лучшем виде. Я был уверен, что выполню это задание, и что жители деревни сразу забудут о моем промахе, но я ошибался. За пару часов до отправления до меня дошла еще одна весть, на этот раз не добрая. Ее принес мне шиноби из АНБУ. Он предстал передо мной так внезапно, словно материализовался из воздуха. Привыкший к подобным визитам, я не удивился, однако неприятное чувство тревоги защекотало мне нервы.       - Ваше задание отменяется, Хатаке Сакумо-сан, — холодно проговорил он, — приказ Хокаге.       Внутри все перевернулось. Мои планы рухнули. Конечно, удивляться тут было нечему. Ситуация в мире менялась каждый день, а вместе с ней менялась и стратегия деревни. И все же так внезапно задания не отменяли, в основном просто корректировали план действия. Может быть, его просто решили перенести? В моей душе затеплилась слабая надежда, а потом в голову вдруг закралась до абсурдности замечательная мысль: может это закончилась война? Но я сразу ее отмел.       Это было бы слишком хорошо, даже невозможно.       - Новая информация? — спросил я. — И какой теперь план?       „Никакого плана, — сказал воображаемый голос в моей голове, — война закончилась, теперь ждите заказы.“ Но реальный голос АНБУ-ниндзя сказал совсем другое. Он усмехнулся и произнес:       - План прежний, но вы в нем не участвуете.       - То есть как? — не понял я. — Что значит я не участвую?       - Не нашлось команды, которая согласилась бы выступить под вашим началом, — проговорил он, делая акцент на каждом слове.       В его голосе слышалось столько высокомерия и презрения, что я почти потерялся в его словах. Никто не хочет идти в бой под моим началом. Это значит что… Я не совсем понял, как такое может быть. То есть меня как бы больше нет? Внутри завертелось столько смешанных между собой чувств. Как во время сна, когда происходят одни вещи, а чувствуешь себя в этот миг совсем по-другому, не так как надо. Например, ты болен и умираешь, но вместо боли и страха испытываешь гнетущее чувство отвращения, или рыдаешь на собственном празднике, или обнимаешь смертельного врага. Вот так и сейчас, я исчезаю из этого мира, а на лицо наползает предательская улыбка.       - Я не совсем понял, — говорю я, мотая головой из стороны в сторону — я понял, но не совсем…       - Вы потеряли доверие деревни, — повторил АНБУ, смакуя на языке каждое слово, — для деревни вас больше нет.       Вот и все. Исчез…»