***
Пролетел год. На втором курсе, с учетом их былых заслуг и достижений за прошедший период, их обоих заметил Сокджин — глава студенческого совета, и в итоге юноши стали президентами университетских клубов: Намджун — парламентского, с его тягой к науке, знаниям и аргументированным дебатам; Юнги — спортивного, ведь, несмотря на не слишком выдающийся рост, он был довольно сильным, ловким, юрким, и при этом отличным стратегом, благодаря чему баскетбольная команда университета, куда Мин вступил в первом же семестре, вышла на Чемпионат округа. С тех пор пересекаться они стали гораздо чаще. — Финансирование студенческих обществ урезается, эта проблема встаёт перед университетами почти каждый год, и все уже привыкли, но всё же вы должны быть в курсе, как председатели. Вам следует продумать планы деятельности своих клубов так, чтобы университет не влезал в долги, иначе встанет вопрос о закрытии какого-либо сообщества. — вздыхал Сокджин на очередном собрании. — А в чём, собственно, вопрос? — хмыкнул Юнги, складывая руки на груди и недовольно зыркая на Намджуна. — Закройте сразу Парламентский клуб. Всё равно от них толку нет. Сидят в кабинетиках, обсуждают книжки, периодически выезжают на дебаты с другими университетами, чтобы поспорить про политику и жизнь, как старые бабки. — А может, ты рот свой закроешь? — процедил сквозь зубы Намджун, закатывая рукава рубашки. — Парламентские сообщества, как и все остальные, отстаивают честь своих университетов. Выигрыш приносит уважение, новых абитуриентов, и правительство рассматривает такие университеты для того, чтобы обеспечить их дальнейшее развитие. — Ну, раз финансирование нам урезали, значит, вы не так уж хорошо справляетесь, книжные червячки. — хихикнул Юнги, отводя взгляд от Намджуна в сторону. Он любил выводить из себя этого придурка, но при этом в голове набатом стучало «Как же он горяч…»***
— Да какого чёрта он вообще себе позволяет? — негодовал Намджун, расхаживая по опустевшему после собрания кабинету. — Это наглость! Хамство! Ещё и эта его кошачья ухмылка… Сокджин — председатель Объединённого совета студентов — вальяжно сидел в кресле, покручивая в пальцах карандаш и с усмешкой глядя на Кима-младшего. — А что? Тебя это заводит? Намджун резко развернулся и, подойдя ближе, ткнул в Джина пальцем. — Не надо использовать против меня мои секреты! Я не посмотрю на разницу в возрасте и положении, я возьму и дам тебе по лицу за такое! — Ну, твои покрасневшие уши указывают на то, что я прав. — Сокджин откровенно забавлялся, наблюдая за метаниями Намджуна. — Посмотри на вас. Вы же как два цундере, грызётесь из-за мелочей, а потом кидаете друг на друга взгляды исподлобья, лишь бы второй не заметил… — Он тоже? — угрозы Джуна по поводу неприкосновенного лица старшего растаяли. — Он тоже смотрит? Ты видел? Ты с ним разговаривал? — Господи, ну и ребёнок же ты…***
На третьем курсе учебный год начался с недовольного крика Юнги на весь корпус Гуманитарного факультета: — Объединённая физкультура? Во-первых, посещать занятия физкультурой третьему курсу было, мягко говоря, лень. Половина студентов уже работала, вторая половина — наслаждалась юностью на полную катушку. И были такие личности, как Юнги, которые пропадали на тренировках до полусмерти, и после такого утром приходить на пробежку и сдачу нормативов ради того, чтобы не слететь со стипендии — это чистой воды издевательство. Ну, а во-вторых… Объединённые занятия означали, кроме присутствия около сотни студентов в одной точке, следующий факт: Юнги. Намджун. Рядом. Их пассивно-агрессивная вражда всё ещё продолжалась, но они пересекались лишь на собраниях Совета и редко — в коридоре кафедры. А занятия физкультурой — это десять минут в раздевалке, полтора часа на одном поле, и ещё десять минут в раздевалке после напряжённой пары. Не факт, что никто не пострадает. — Супер… — процедил Намджун сквозь зубы, глядя в телефон на новое расписание. — Потрясающе. Лучше и придумать не могли. Я же прям сплю и вижу еще больше встреч с этим засранцем. Юнги не был засранцем. По крайней мере, не специально. Он рос в ядовитой атмосфере — либо ты являешься полноправным членом среднестатистического общества, получаешь хорошие отметки, идёшь в медицинский по стопам отца и не имеешь в своем характере никаких отклонений от заданной родителями «нормы», либо ты считаешься куском дерьма. В детстве Юнги был пай-мальчиком, боящимся наказаний и свято верившим в любое слово родителей. В подростковом возрасте он начал понимать, что не все слова и установки, сложившиеся под напором семьи, являются истиной в последней инстанции. В старшей школе он выяснил, что всё-таки является тем самым куском дерьма, которому не место в родном доме: у него сложилось собственное мнение о многих вещах, и оно противоречило тому, что в его голову вкладывали на протяжении всей жизни; он начал отстаивать личные границы, оскорбляя этим своих близких и каждый раз натыкаясь на рукоприкладство и на заученную фразу от матери: «я своё единственное говно не смогла нормально воспитать!» А потом — прямо как в сопливом фильме: по окончании школы Юнги собрал свои вещи, взял деньги, отложенные с подработок, и уехал в столицу — подальше от места, отравленного плохими воспоминаниями, в новую жизнь. Только вот характер парня уже был похож на игольчатую броню: не подпускай людей близко, и они не сделают тебе больно. Хочешь чего-то добиться — не обращай внимания на мнение окружающих. Если захотят ударить — бей первым. Юнги с головой ушел в психологию и спорт — это было его отдушиной, смыслом его жизни. А потом вдруг осознание влюбленности в заносчивого зубрилу с литературного направления ударило его под дых, лишая кислорода. Подобные чувства можно считать слабостью? Отклонением? Семья уже давно считает его ненормальным, возможно, родители были правы на этот счёт? Влюбленность будет мешать обучению? Слишком много вопросов, которые выводили Юнги из себя, и единственная подходящая тактика, которую он видел на горизонте обозримого будущего — стать кактусом. Не давать волю своим чувствам, больно колоться своими иголками, лишь бы не наделать ошибок.***
— Надеюсь, Сокджин знает человека, который составлял расписание. Я найду его и заставлю самого бегать десять кругов в девять утра. — недовольно ворчал Намджун, едва не задыхаясь из-за пробежки. Пятница. Первая пара. Совместная физкультура. Абсолютный ад. Зато чёртов Мин Юнги, судя по всему, был на седьмом небе от счастья — он и ещё пара ребят попросили преподавателя занять баскетбольную площадку посреди стадиона, и теперь резво прыгали, обходили друг друга, подшучивали, и никто не умирал так, как Намджун. Ким сошел с беговой дорожки и присел на корточки, пытаясь восстановить дыхание и исподтишка наблюдая за Юнги. Сентябрь баловал хорошей погодой, поэтому Мин был в серых шортах и какой-то полурастянутой майке, благодаря чему парень выглядел как школьник. Вечно растрёпанные волосы были влажными и спадали на лисьи глаза, а майка обнажала худощавый, но подтянутый торс, каждый раз, когда Юнги прыгал, чтобы закинуть мяч в сетку. Голос Сокджина в голове Джуна усмехнулся: «Слюни вытри и челюсть подбери, а?» Намджун повзрослел. Если на первом курсе в нем еще плескался юношеский максимализм и остатки школьных установок, то сейчас в голове все было более стройно, строго. Он с детства привык к правилам — взаимное уважение, справедливость, знания всегда стояли у него на первом месте, превыше всего остального. А теперь, с течением времени, это все встало на свои места. Намджун научился регулировать свое поведение, научился понимать, как сопоставлять необходимости и собственные желания, как анализировать различные ситуации. И та вражда между ним и Юнги, которая была раньше, подвергалась анализу чаще всего. Что это было на самом деле? Ким перечитал десятки статей про типы привязанности, про влияние детских травм на поведение человека в будущем, про то, как читать язык тела. И открывшаяся правда била, словно кувалдой. Он был влюблен в Юнги. Судя по всему, взаимно. Это начиналось как соревнование, взаимные подколы и отсутствие желания понять чужую точку зрения. Но со временем их взаимодействия явно повлекли за собой что-то большее. — Берегись! — послышалось откуда-то сзади, и через долю мгновения прямиком в макушку Намджуна прилетело что-то тяжелое. Парень пошатнулся и упал на траву, жмурясь от нарастающей боли и чувствуя легкую тошноту. — Я же говорил играть осторожнее, раз тут низкие ограждения, черт! — кажется, это голос Юнги. Он с еще несколькими ребятами, запыхавшись, подбежал к валяющемуся Намджуну, устраиваясь перед ним на корточки и осторожно переводя его обратно в сидячее положение. — Ты как? Сильно шарахнуло? — Ага… — Ким медленно моргал, пытаясь ровно дышать и сфокусировать зрение. Лицо Мина маячило и двоилось. — Кажется, у меня сотрясение. — Жаль, что не я запульнул в тебя этот мяч. — съязвил Юнги, скрывая свою обеспокоенность и поднимаясь на ноги, утягивая Намджуна вверх. Тот встал, пошатываясь и хватаясь за подставленное баскетболистом предплечье. — Ходить можешь? — Мне попали в голову, а не сломали ноги. — заплетающимся языком пробурчал Намджун, сильнее цепляясь за руку Мина. — Могу. Наверное. — Оторвать бы твой язык, … — парень недовольно зыркнул и повернулся к одногруппникам, столпившимся виноватой кучкой поодаль. — Я отведу его в медпункт. А потом в очередной раз поговорим о правилах игры. Лестницы в кампус, а потом и на второй этаж, оказались тем еще испытанием. Намджун старательно передвигал ноги, стараясь не шататься и не слишком наваливаться на Мина, опирался на перила, но Юнги так крепко держал его за талию, что в конце концов пришлось сдаться. В кабинете никого не оказалось. Спасибо, что хотя бы было открыто. Юнги усадил Намджуна на кушетку и принялся самостоятельно рыскать по шкафчикам в поисках чего-то, что могло бы помочь. Нашатырь? Анальгин? И почему Мин не пошел учиться на доктора? — Спасибо. — пробормотал Намджун заплетающимся языком, наблюдая за парнем и неловко усаживаясь ближе к стенке и опираясь на нее спиной. Голова уже кружилась так, словно он прокатился на центрифуге для космонавтов. — Ты заботливый… — Заткнись, если не хочешь, чтобы я плеснул в тебя зеленкой. — буркнул в ответ Юнги, продолжая копаться в медикаментах — почти бездумно, лишь бы не поворачиваться к Киму. — Нет, серьезно. Ты строишь из себя долбанного ежика, материшься, подкалываешь постоянно, но ты вообще видел себя? Юнги не выдержал и развернулся, подходя вплотную к Намджуну и нависая над ним. — Ты сейчас меня оскорбить пытаешься? — Дурак. Я пытаюсь сказать, что вижу тебя за всеми твоими колючками. Ты другой. Ты милый, целеустремленный, милый, крутой, очень классно играешь, и я видел твои отметки в ведомостях. Ты классный, в самом-то деле. — М-да, сильно же тебя шарахнуло мячом. — попытался отшутиться Юнги, старательно игнорируя тянущее чувство в груди. Он все это сказал только из-за сотрясения, верно? И смысл во всей этой путаной речи наверняка был не тем, который почудился Мину, так ведь? — Да иди ты к черту, Мин Юнги! — с этими словами Намджун собрал все свои силы и, сделав рывок вперед, схватил парня за ворот майки и притянул к себе, не давая на раздумья ни секунды им обоим и просто целуя. Так, как давно хотел. Так, как было правильно. Голова закружилась сильнее. К горлу подступил комок. Дверь в кабинет заскрипела, и Намджун тут же резко отпрянул, чувствуя, как внутренности пытаются выбраться наружу. — Что вы тут?.. — вопрос медсестры утонул в звуках несдерживаемого приступа тошноты. После этой ситуации они не общались около двух месяцев. Юнги старательно избегал Намджуна — даже на совместной физкультуре он либо тренировался в бросках со своими ребятами, либо отсиживался на скамейке, сразу исчезая, стоило Киму подойти к нему ближе, чем на десяток метров. На университетских собраниях, когда Юнги все-таки соизволил приходить, они не пересекались даже взглядами. Сокджин недоумевал воцарившемуся спокойствию, но лишних вопросов не задавал. А сам Намджун не настаивал на встрече с Мином — он понимал, что, возможно, совершил ошибку, поддался эмоциям и чувствам, не задумываясь о том, в каком положении окажутся они оба. Можно было списать тот поцелуй на сотрясение мозга — мол, извилина за извилину зацепилась, соображалка отключилась, он не понимал, что делает. Но он прекрасно понимал, он хотел этого. А теперь разгребает последствия. Болван. Спустя эти два месяца, тыкая вилкой в несчастный салат, он анализировал это снова и снова весь обеденный перерыв, пока не заметил, как рядом на скамейку кто-то плюхнулся. — У этих засранцев руки не из того места растут? Моя прабабушка и то лучше приготовила бы, а она, между прочим, давно умерла. — пробурчал Юнги, усаживаясь поудобнее за один стол с Намджуном. Ким на всякий случай незаметно себя ущипнул. У него глюки? Он спит? Он в раю? — И не пялься так на меня. Остальные столики просто заняты. — фыркнул Юнги, невозмутимо пытаясь открыть упаковку карамельного коктейля. Намджун огляделся. В столовой было довольно много людей, однако, помимо его пустующего стола, свободных мест было много. — Ладно… — Шоколадно, блять. Какие извращенцы придумывают так запаковывать напитки? — Юнги недовольно отпихнул свой коктейль, который открыть так и не получилось, и стащил Намджуновский, уже начатый, нагло отпивая несколько глотков через трубочку. — Поменяемся, не умрешь. Ты вообще мой должник. Они начали общаться. Осторожно, прощупывая почву, чтобы не наделать ошибок, постепенно наращивая обороты. Юнги всегда недовольно пыхтел, когда Намджун ждал его после занятий на парковке, но послушно садился в машину, бурча что-то про погоду. Сначала Ким просто подвозил его домой, они беседовали, обсуждали университет и музыку. Потом шаги стали чуть смелее — букеты цветов, принимаемые с благодарным «я тебе что, девчонка какая-то?», конфеты «хочешь, чтобы я растолстел, меня выгнали из команды, и все финансирование отдадут тебе?», маленькие плюшевые игрушки (тут, кстати, Юнги не возникал). А в какой-то вечер, через пару месяцев, — абсолютно банально — Юнги остался у Намджуна на чай. Оказалось, что «чай» подразумевает под собой также токпокки и мороженое, первые неловкие поцелуи на диване и хриплый шепот Намджуна: — Надеюсь, я смог завоевать твое сердце, потому что мое занято тобой целиком и полностью. Они начали встречаться. Первое время поцелуи все еще были неловкими, прикосновения — робкими, и все это только дома у Намджуна. В университете они продолжали общаться как обычно, но только Намджун каждый раз прятал нежную улыбку, а Юнги строил из себя еще бо́льшую цундере, фыркая и прячась в капюшон. Они не боялись чужого мнения. Оба придерживались позиции «сердцу не прикажешь». Намджун принял свою влюбленность, Юнги разобрался в себе. Но то, что было между ними, казалось таким хрупким, интимным, личным на подсознательном уровне. Зачем другим знать, что они тонут друг в друге? Впервые они зашли дальше в конце третьего курса, в июле. В последние пару месяцев оба были на нервах — зачеты, сессия, соревнования и сборы, дебаты и собрания, и это давление убивало настолько, что у парней хватало сил только завалиться в квартиру Намджуна и вырубиться, чтобы утром снова вскочить и двигаться дальше к наилучшим результатам. Юнги периодически жил у Намджуна, объясняя это тем, что у него дома слишком жарко, слишком холодно, слишком тесно или отключили воду. Ким, не вникая в суть всех новых выдуманных проблем, просто кивал головой — он никогда не был против. Так вот, июль, первое утро заслуженных каникул. Они оба проснулись ближе к обеду, лениво целуясь. Юнги что-то бурчал про нечищенные зубы, но по его глазам было видно, насколько он доволен. — Ты прекрасен, знаешь? — хрипло пробормотал Намджун, мягко оглаживая бархатную щеку парня и любуясь на то, как солнечные зайчики скачут по взъерошенным волосам и ресницам Мина. Джун всегда был нежным в своих поцелуях и касаниях, но сейчас едва ли мог себя сдерживать, входя в податливое тело извивающегося и стонущего под ним Юнги. «Так вот, что такое эйфория?» — Маленький хен… Такой хрупкий, когда вот так… прогибаешься подо мной… — Ч-черт, ах, заткнись, иначе я тебе в еба-ах-льник пропишу… — Конечно, малыш, если дотянешься. Они тонут друг в друге каждый раз все сильнее. Это их собственный мирок.