Метанойя

После долгого сна раскрыть глаза оказалось ещё какой сложной задачей. Вставать Чуя не хотел совершенно, а не слыша звука будильника и возни Йосано в своём кабинете, он собирался лежать до последнего. Одеяло этим утром казалось каким-то слишком уютным, и койка вдруг стала такой мягкой – кто вообще захочет подниматься в семь утра и куда-то идти, когда тут просто рай райский. Затёкшее плечо побуждает парня перевернуться на другой бок, и тут его лицо встречается с чем-то инородным. Глаза открывать также не хочется, поэтому он проводит рукой и обнаруживает, что это спинка дивана. Бархатная и мягкая. Подавив в себе крик от неожиданности, Чуя подскакивает и пятится назад, приземляясь пятой точкой на пол и мыча от не самых приятных ощущений в теле – мышцы затекли от глубокого сна в одном положении, голова раскалывалась, а как только парень вспомнил, что он выпил вечером почти целую бутылку бренди, его ещё и затошнило. Поднявшись вместе с пушистым пледом, под которым он спал, он осмотрелся и всё же вспомнил, где и при каких обстоятельствах уснул. А также вспомнил, что он точно ложился спать без подушки и этого пледа. Найдя свою измятую пачку сигарет на столике рядом, он едва подавил желание закурить прямо здесь – Дазай точно хранил дома оружие и не поленился бы пристрелить Чую за запах табака на месте, даже с учётом того, что пришлось бы избавляться от тела самому. Поморщившись от этой мысли, потому что она была не совсем уж нереалистичной, парень попытался пятернёй распутать волосы, но особого успеха не добился, как и в большинстве случаев. Плюнув на это и уповав на то, что Дазай не побрезгует и даст ему воспользоваться расчёской, он пошлёпал на кухню. Двумя пальцами левой руки, которая после встречи с капотом автомобиля уже перестала болеть, Чуя надавливал на висок, стремясь немного облегчить боль в голове. Надо всего лишь найти обезболивающее, а ещё желательно самого Дазая – добираться в такую рань до штаба самостоятельно с вагоном прелестей после тяжёлого дня и импровизированной попойки желания не было ни малейшего. Свободной рукой он толкает дверь на кухню от себя и встаёт в проходе. До слуха доносится тихое музыкальное сопровождение из радио, которого вчера он и не заметил, а глаза сразу цепляются за голый торс. – Э… Дазай? – Осаму стоял к нему боком у плиты, видимо, готовя завтрак. Лицо его было расслабленно, но, как только он услышал чужой голос, бросил на Чую взгляд. Скорее всего рыжий ещё не до конца проснулся, потому что он увидел в карих глазах что-то близкое к испугу. Чуя рефлекторно жмурится от громкого звука упавшей на пол вилки, скривившись от эха в ушах. Когда он поднял глаза вновь, Дазай уже стоял к нему спиной, одной рукой обняв себя за живот, а второй обхватив шею – Чуя видел лишь локти и кончики пальцев. На исполнителе из одежды было лишь полотенце на бёдрах, и Чуя подумал, что проснулся скорее всего из-за звуков душа, что был рядом с комнатой, в которой он спал. Дазай не говорил ничего, пригнув голову, а Чуя ловил дежавю со вчерашнего вечера – когда в дом неожиданно пришёл Ода, парень тоже не знал, что ему делать. – Ты чего? Стесняешься? – Парень усмехнулся, продолжая растирать висок. – Уйди нахер, – Дазай шипит на него, как озлобленный кот, не поворачивая головы. И тут до Чуи доходит. На нём нет бинтов. За дни совместной работы Накахара привык к виду обмотанных запястий, что часто бросались ему в глаза, поэтому он перестал обращать на них внимания. Бинты, что виднелись из-за ворота рубашек, также перестали быть чем-то удивительным уже на третий день. Что там под ними было, да и было ли вообще – может, это просто способ самовыражения такой, кто этого Дазая знает – Чую не трогало. Но сейчас он чувствует себя некомфортно. Возможно даже больше некомфортно, чем сам Дазай. Руки и пресс Чуя увидеть не успел, но вот спина для него сейчас открылась полностью. Поясница ничем не выделялась – ровная светлая кожа, две ямочки у края полотенца, хорошо заметные мышцы, тянущиеся вверх по линии позвоночника. А дальше… Чуя не знает, осталось ли там хоть одно нетронутое место размером хотя бы с ладонь. Начиная от края нижнего ребра и заканчивая основанием шеи – всё было в шрамах, рубцах, отметинах странной формы, словно кожу чем-то прижигали. Поборов в себе желание выругаться, Чуя не мог отвести взгляд – эти линии, слишком чёткие и вытянутые, напоминали удары кнутом. Где-то они имели другую форму – цепь. Такие увечья просто физически невозможно нанести самому себе – это делали другие люди. С какой силой и на протяжении какого времени нужно было так истязать кожу, чтобы остались незаживающие шрамы? – Хватит смотреть на это. Пожалуйста, – по голосу Дазая было понятно, что он выдавливает эти слова через силу. Чуя мысленно дал себе пощёчину и мотнул головой, смотря чётко на свои ноги. – Бинты в ванной? Накахара не мог увидеть, но Дазай на секунду дёрнул от удивления бровями, принимая затем бесстрастное выражение лица и поборов собственный голос, говоря спокойно. – В спальне. Нижний ящик слева в гардеробной. – Я сейчас. В прострации Чуя даже не понимает, как поднимается на второй этаж, чудом не споткнувшись и не приложившись лицом о ступени. Не видя перед глазами почти ничего, кроме чужой спины, он находит ящик, забитый бинтами, взяв несколько упаковок на всякий случай. От нервов он несколько раз коротко сглатывает, чувствуя, как дёргается кадык. Дазай Осаму очень красив, это глупо отрицать – при всей их взаимной ненависти Чуя был не слепой. Но то, что он только что увидел, вызывало шок, отторжение и непонимание. За что это с ним делали? В каком возрасте? А главный вопрос – живы ли те люди до сих пор? Чуя не мог поверить в то, что Дазай оставил своих мучителей в этом мире. Парень также берёт приготовленный костюм вместе с вешалкой. Он признаётся себе в том, что чувствует вину и хочет это замять. Достигнув кухни и теперь уже постучавшись несколько раз прежде, чем зайти, он достигает стола, повесив одежду на спинку стула, затем поворачивается к Дазаю. Тот молча вытягивает руку в сторону, и Чуя подходит так неуверенно и неспешно, что сам себе поражается. Но ему позволяют подойти близко, впуская в личное пространство, и он также без слов останавливается, положив в раскрытую руку бинты. Не может сдержаться и бросает взгляд на предплечье – количество белых полос его почти не удивляет. Пугает ещё сильнее наличие более свежих, где кожа была красная и бугристая. – Налюбовался? – Дазай поворачивает голову к нему, смотря с той улыбкой, которую так любил натягивать, но взгляд голубых глаз направлен только на его руку. – Извини. Я же не… – Мне плевать, – улыбка с лица исчезает. – Выйди. Чуя дёрнул плечом и послушно удалился. Как только он закрыл за собой дверь, он приложил руку к прикрытым глазам, шепча под нос ругательства. Ощущение было, что он облажался по всем фронтам. Когда Чуя вернулся из ванной комнаты, Дазай был уже одет – только пиджак оставил на вешалке, на столе стоял завтрак для двоих, а также стакан воды и спасительная чудо-таблетка для Накахары. Тот почувствовал себя ещё более некомфортно – хотя, казалось бы, куда больше – но ничего не стал говорить, так как Дазаю и не нужно было от него никаких слов. Кивнув исполнителю в знак благодарности, парень осушил воду залпом. Как бы Чуя не был голоден, сейчас ему не лез в горло ни один кусок тамагояки. Выглядел завтрак просто прекрасно и на вкус был такой же, парень не сомневался – один запах заставлял его желудок жалобно сокращаться, однако упавшее ниже плинтуса настроение мешало насладиться едой. Переборов себя и убрав кислую мину с лица, Чуя поднёс палочки ко рту и попробовал омлет. Домашнюю пищу он ел редко, но даже так мог понять, что готовил Дазай очень неплохо. Опустив голову с влажными после душа волосами, он старался есть не слишком быстро – говорить им обоим было не о чем, поэтому, сидя друг напротив друга за кухонным столом, они молча уминали утреннюю порцию. В задумчивости Чуя не заметил, как доел всё – палочки стукнули о пустую тарелку. Потупив в неё взгляд, он остался сидеть неподвижно и слушал ненавязчивую песню из радио. Почувствовав на себе взгляд, он поднял глаза и встретился с чужими – Дазай подпёр рукой лицо и скучающе его разглядывал. Затем протяжно вздохнул и заговорил. – Что с твоим лицом? – Дазаю не то чтобы было жутко интересно, но ему уже надоело чувствовать чужую неловкость, которая вообще была непривычна её обладателю. – А? – Чуя выгнул бровь, не понимая. Дазай дёрнул уголком губ, подавляя смешок, и указал пальцем на свою скулу, намекая на отметину на накахаровской. – А, это. Да так, подрался той ночью, когда уходил проветриться. – Гин передала мне твоё послание. Очень мило, что ты сразу подумал обо мне, – Дазай фыркнул, облокотившись о спинку стула. – Кто бы ещё стал заниматься такой дичью помимо тебя? – Чуя закатывает глаза, также откидываясь назад и чувствуя некое облегчение от того, что они начали разговаривать. – Я обязан был проверить тебя. Не считаешь, что это глупо – доверять лишь той информации, что мне передал босс? – В ответ Чуя лишь пожимает плечами, молча соглашаясь. – Так с кем ты там дрался? – Просто с очередными придурками. Ничего серьёзного, – Чуя ненароком засмотрелся на луч солнца, что скользил между двумя шторами и ложился на тёмную макушку Дазая. – Я встретил старого друга тогда. – Друга? – Дазай почувствовал, будто его что-то кольнуло в затылок – его всегда преследовало это ощущение, когда интуиция подсказывала ему быть внимательнее. – Да. Тачихара Мичизу, – Чуя усмехается, однобоко улыбаясь. – Мы давно не виделись, и он помог мне. Странное совпадение, конечно, но почему-то я надеюсь, что мы больше не пересечёмся, – немой вопрос застыл в глазах Дазая, и парень продолжил. – Не люблю, когда прошлое наступает мне на пятки. – Я надеюсь, тебе хватило ума не распространяться о своей работе? – Дазай на всякий случай откладывает услышанное имя в памяти. – Я не такой тупой, как ты думаешь. – Я не о твоём интеллекте, – Дазай махнул рукой и щёлкнул пальцами в воздухе, словно подбирал слова. – Не знаю, говорили ли тебе, но ты доверчивый, как младенец. У тебя на лице буквально твои мысли написаны. Мне хватило первых десяти минут знакомства с тобой, чтобы это понять. Чуя нахмурился, вспоминая, что почти то же самое говорил ему и Мори. Он смотрел на Дазая и не понимал, почему они так похожи – хоть поведение и манера общения у них совершенно разные, но говорят они порой одними и теми же словами, что вводило в ступор. – Мне это никак не мешает. Лучше быть открытой книгой, чем клоуном, – Накахара сощурился, ясно давая понять, что он имеет в виду. – Считаешь меня клоуном? – Дазай сладко улыбнулся и наклонил голову набок. – Ты не первый, кто так думает. И мне абсолютно всё равно на мнение человека, который лишь каким-то чудом не застрял в трущобах на всю жизнь. – Смешно слышать это от лицемера, обиженного жизнью. – Смешно слышать это от брошенного ребёнка, обиженного матерью. – Спасибо за завтрак, – Чуя встал так резко, что чуть не сбил стол, а после рвано взял тарелку и отнёс её в раковину, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться на Дазая и не начать его душить.

***

В главное здание они вошли вдвоём. За всю поездку Чуя не обронил и слова, а на лице Дазая только росла улыбка – он и не думал, что рыжий способен так близко к сердцу принять простую перепалку, да ещё и затаить обиду. Исполнителя это только веселило и ни в коем разе не трогало – он уже думал о работе и о том, что предстоит очередной разговор с Мори о его состоянии. Самым бесполезным в своей жизни он считал именно такие их встречи – Огай ведь всё прекрасно знает о его моральном состоянии, но продолжает каждый раз разыгрывать эту сцену волнения и заинтересованности, только больше отбивая желание с ним видеться. Как только Хигучи заприметила вошедших, она вышла из-за своего рабочего места за ресепшеном и чуть ли не бегом устремилась к ним. Чуя остановился, думая, что девушка едва сможет затормозить вовремя, но та встала прямо перед Дазаем, а по её лицу пробежало волнение. – Дазай-сан! Там, в общем… – Хигучи, успокойся. Если никого не убили, смысла так нагревать воздух нет. – Извините. Там собрание, Хироцу очень настойчиво ожидал, когда вы прибудете, – Ичиё сцепила пальцы рук и нервно глянула на Чую. – По какой причине собрание? – Дазай не придавал значение эмоциям сотрудницы, одним своим тоном излучая спокойствие и уверенность. – Хидеки Ито объявился. И там… Всё не очень гладко. – Понятно, – Дазай обернулся к Чуе и махнул ему ладонью. – Переоденься и иди в переговорную на десятом этаже, – после этих слов исполнитель удалился на верхний этаж, а Чуя только сейчас поздоровался с Хигучи. Он и хотел бы её расспросить, что там за Хидеки такой нашёлся, и что с ним случилось, да вот уже давно понял, что по каким-то причинам девушка его не особо жаловала. Как только Дазай зашёл в нужный кабинет, на него устремились три пары глаз – видимо, беседа была оживлённая, скорее всего, сидящие за вытянутым столом даже спорили, но они резко затихли, как только услышали хлопок двери. Дазай прошёл к своему месту, скинув плащ на стол и поднял вытянутую руку в сторону Акутагавы, который уже раскрыл рот, чтобы что-то сказать. – Опережая вопросы, я в порядке, так что давайте без этого, – он морщится, словно над его ухом кружила надоедливая муха, не дающая ему покоя. – Озаки, как всегда прекрасно выглядите. – Спасибо, Осаму, – женщина с рыжими волосами, собранными в идеально ровный пучок, кивнула ему и одарила тёплой улыбкой. Коё Озаки являлась членом исполнительного комитета ещё до того, как Дазай попал в его ряды. Её чаще всего можно было увидеть в традиционном японском кимоно, а в жару она носила с собой зонт, чтобы светлая кожа не сгорала под знойными лучами. В последние годы она не участвовала в операциях лично, оставаясь при этом близким советником Огая и наставляя подопечных. Дазай был наслышан о ней ещё до личного знакомства – обладая завораживающе красивой внешностью, Озаки также легко расправлялась с врагами Мафии своим клинком, как каждое утро делала на голове пучок. Говорят, что глаза – зеркало души. Если всмотреться в глаза Озаки Коё, за их радужкой можно увидеть горы трупов и литры пролитой крови всех, кто когда-то имел смелость перейти ей дорогу. – Как твой подопечный? – Озаки чуть приподняла брови, показывая явный интерес. Дазай ответно ей улыбнулся, качая головой из стороны в сторону. – Сестрица, даже не думайте сделать из него личную прислугу. У вас не выйдет – там всё очень запущено. – Какое разочарование, Осаму, – женщина шутливо надула губы, опустив взгляд на свой идеальный маникюр. – Ближе к делу, – Хироцу, что сидел сейчас на месте Мори, передал Дазаю документ о сотруднике, по которому исполнитель бегло пробежался лишь для вида – он и так знал, к чему всё идёт. – Ито, как и предполагалось, был пойман на тайной связи с группой государственных преступников, – мужчина поправил монокль и посмотрел на Акутагаву, который кашлянул в кулак и дождался, пока Дазай обратит на него внимание. – Я взял его вчера в ваше отсутствие на точке у южной границы порта. Его сдали наркоторговцы. – Чем он там занимался? – Дазай задавал уточняющие вопросы, примерно зная на них ответы наперёд. Но подтвердить свои догадки было необходимо. – Хотел бежать из страны. Видимо, его заподозрили в связях с Мафией и хотели обвинить в шпионаже. – Видимо? – Дазай ухмыльнулся. – Скорее всего, он этого даже не понял. Просто испугался за свою шкуру. Мы бы его в любом случае нашли, если бы это было так важно. А как быстро его новые сообщники поняли бы, что он бывший якудза – вопрос времени. – Он работал в информационном отделе, Дазай, – Хироцу облокотился руками на стол. – Ага. Тут написано, – Дазай помахал документом перед лицом мужчины, весело улыбаясь, а затем бросил бумагу себе за спину, и она приземлилась на пол. – Понимаешь, к чему я? – Рюро устало вздохнул. – Да-да, конечно. Не зря же вы меня ждали, – Дазай поднимается и снимает пиджак, бросив его поверх своего пальто. – Если ты не в настроении, этим может заняться Рюноске. – Я как раз в отвратительном настроении, – парень пошёл к двери, но открыть её не успел – за секунду до того, как он взялся за ручку, дверь распахнулась, и в Дазая влетел Чуя, шикнув куда-то ему в грудь и поднимая к нему недовольное лицо. Дазай фыркнул и обернулся, обращаясь к Озаки. – Видите, Коё, я говорил – никаких манер. Чуя отошёл от него на шаг, обведя всех взглядом и задержавшись на Озаки. Голубые глаза на секунду настороженно замерли, а после парень закусил губу и посмотрел в сторону. Дазай заметил эту смену на его лице и взглянул на женщину, улыбаясь. – Он у меня неразговорчивый, как видите. – Чуя, – Хироцу кивнул ему в знак приветствия, привлекая внимание. – Сходи с Дазаем. Для ознакомления. – Вы уверены, что ему нужно там присутствовать? – Акутагава недоверчиво покосился на мужчину. – Присутствовать где? – Чуя подал голос и слегка прохрипел. – На пытках. Пошли, – Дазай развернул его за плечо и вышел вместе с ним, закрыв дверь и направляясь к лифту. – Ты будешь пытать этого Хидеки? – Накахаре стало легче, когда удалось наконец скрыться от взгляда Озаки, которым она его сверлила всё это время. – Он предатель. Его ожидает казнь. Но перед этим стоит узнать, растрепал ли он что-то лишнее, – лифт Дазай вызывает на минусовой этаж, где по представлению Чуи находилось место, скрытое от лишних глаз. – Тебе некомфортно в присутствии женщин старше тебя? – Дазай не смотрел на парня, остановив взгляд на панели с кнопками лифта. Чуя сжал кулаки, нервно сглотнув и ничего не ответив. Он лишь надеялся, что его смятение заметил один Дазай – тот всё равно видел всё, проскальзывающее перед его глазами. – У Озаки красивые волосы, не правда ли? – Дазай повернулся к Чуе, сложив руки на груди. – Рыжие. – Хватит. – Волосы тебе от матери передались? – Да. Да, Дазай, я боюсь женщин, похожих на мою мать. Ты это хотел услышать? – Накахара поворачивается к нему с застывшей влагой у нижних век. Исполнитель заметил, каких усилий стоило парню не пролить ни одной слезы и отвернулся к двери, убирая руки в карманы. – Один – один. – Что? – Ты видел мои раны. Я увидел твои. Мы в расчёте.

***

Холод нижнего этажа пускал по коже мурашки, а тусклое освещение только больше охлаждало разум. Коридор от лифта привёл их к лестнице – Чуя не мог знать, как глубоко они были под землёй, потому что не смотрел, на какой этаж они опустились. Сердце отчего-то тревожно отстукивало неспокойный ритм в рёбрах, и юноша сжал ткань чёрной рубашки на груди. Дазай вывел его на самую гнилую тему в его жизни, но допрашивать больше не стал, и на том спасибо. Может быть, он сжалился над Чуей, видя реакцию, а может, ему просто было всё равно, как и всегда. Достигнув нижней ступеньки, Дазай толкает тяжёлую дверь – жёлто-оранжевый свет кидает отблески на его белоснежную рубашку, пока парни входят в помещение. Чуе остаётся только гадать, сколько лет было всем этим подземным лабиринтам Мафии, насколько далеко они тянутся под городом, и что здесь ещё есть. С левой стороны от них находилась стена, от которой веяло холодом и сыростью, с правой – решётки и камеры, где, видимо, содержались узники и предатели. Сейчас они были пусты. Чуя поравнялся с Дазаем, поднимая к нему голову. – Почему именно ты отвечаешь за пытки? У тебя ведь высокая должность, смысл тебе этим заниматься? Дазай остановился у закрытой решётчатой двери, притрагиваясь пальцами к металлическим прутьям. На его лице появилась улыбка, но не та дежурная, как обычно. Она была зловещая и напоминала оскал монстра, что являлся детям в самых страшных кошмарах. Его глаза лихорадочно сверкнули в плохо освещённом коридоре, а голос полился, как мёд. – Потому что мне это нравится. Чуя сморщился и решил больше ничего не спрашивать у такого Дазая. Эта его часть ему не нравилась совершенно – одно неверное слово, и он запросто оторвёт Чуе голову, одаривая своей сумасшедшей улыбкой перед смертью. В камере было тесно. Под низким потолком висела одна лампа, а в центре находился предатель, прикованный наручниками по рукам и ногам к металлическому стулу. Он поднял глаза, как только мафиози зашли – и на его лице отразилась гримаса ужаса при виде Дазая. Тот лишь приветливо улыбнулся, словно пришёл поболтать о бытовых проблемах. На глаза Чуе бросается маленький стол с инструментами. Инструментами для пыток. – Вот так встреча, Хидеки, – Дазай хлопнул мужчину по плечу, отчего тот вздрогнул и отвёл взгляд. Исполнитель нагнулся к его лицу. – Ты правда думал, что сможешь сбежать? Идиот. Чуя остаётся стоять у стены – он здесь лишь наблюдатель. Он правда надеется на то, что увидит это всего раз в жизни и повторять подобное сам не будет никогда. Он готов убить, но не пытать. Для этого нужно совсем ничего не чувствовать к людям. Дазай, видимо, как раз и любил это. – Ты и так уже, считай, мёртв. Поэтому, если не хочешь долго мучиться – а ты наверняка слышал, как я это делаю – лучше сразу скажи всё, что ты слил, – Дазай выпрямляется и отходит к столу, беря в руку нож. – Дазай-сан! Я ничего не говорил о Мафии, клянусь! – На этих словах Ито дёргается в сторону, затем с полной беспомощностью смотрит на Чую. – Поверьте мне! Неужели я бы столько торчал в Йокогаме, желай я рассказать тайны!? – Не смотри даже в его сторону, – Дазай покачал головой, – он тебе ничем не поможет. – Пожалуйста! – Мужчина чуть ли не плачет, пока Дазай неторопливо идёт к нему, а Чуя кусает губу, опуская взгляд в пол. Он пропускает момент, когда Дазай вгоняет в бедро предателя нож – лезвие заходит почти на всю длину, до рукояти остаётся пару сантиметров. Чуе приходится закрыть уши, потому что отчаянный крик разносится по всему этажу, эхом отскакивая от холодных стен. Дазай присаживается на корточки, спокойно дожидаясь, когда Ито умолкнет. Сразу после этого он медленно тянет нож наверх, вызывая жалостливые стоны боли. Оставляет лезвие наполовину высунутым и дёргает его в одну сторону – рана открывается сильнее, и из неё по ноге стекает струйка крови, оставляя следы у ступни – затем в другую, начиная расковыривать разрез до такой степени, пока нож нельзя было двигать в нём по кругу. – А теперь ещё раз, – стальной голос заставляет Чую сглотнуть подступившую рвоту и слушать так, будто обращаются к нему. – Тринадцать дней назад ты оставил Мафию, – Дазай говорил громко и чётко, чтобы заглушить мычание Ито, – и спустя пару дней товар, что мы переправляли в Токио, перехватывают гражданские преступники. Совпадение? Возможно. Было бы возможно, если бы это не были те самые люди, которым мы сели на хвост и которые сдали тебя, – Дазай рычит и вытаскивает нож, откидывая его в стену с такой силой, что он отскакивает к ногам Чуи. Накахара смотрит на исполнителя с полной уверенностью в том, что он ему соврал – ему не нравятся пытки. В его глазах огонь, но не удовольствия, а дикой боли, что нахлынула волной и не давала ему вырваться. – Я… Они сами начали спрашивать… У них были почти все наводки… – Хидеки задрал голову к потолку, тяжело дыша, пока по его шее лились слёзы, а лужа крови у стопы становилась всё больше. – Что ты им сказал? – Почти ничего… – Мне воткнуть нож в твой член? – Я… Сказал о торговых путях, – мужчина икает от нарастающей истерики, а Чуя вспоминает, что ездил с Акутагавой на встречу с новыми клиентами наркоторговцев. По его спине пробежал холод при следующих словах. – Они лично видели Рюноске и поставщиков. Около минуты Дазай созерцал стену напротив, словно пересчитывал в ней каждый кирпич. Затем поднялся, доставая что-то из кармана брюк и разворачивая упаковку – когда он поднял руку, Чуя увидел блеснувшее в свете лампы лезвие. Мысль о том, что исполнитель всегда носит их при себе, застыла где-то в мозгу парня и сковала его тело. – Ты не заслуживаешь той лёгкой смерти предателя, – Дазай издаёт приглушённый смешок. Одной рукой он хватает Хидеки за щёки, заставляя открыть рот, а второй вставляет туда лезвие. – Тебе очень не повезло, что я оказался до сих пор жив, – исполнитель сжимает чужой подбородок до того момента, пока не добивается яростного визга. Чуя уши больше не закрывает – он не в силах даже моргнуть, не то, что шевелить руками. Оглушающий крик отходит на второе место, когда он слышит смех – Дазай откинул голову назад и смеялся так ненормально, что Чуя начал бояться по-настоящему. Его смех настолько казался искренним, что можно было в это поверить – в уголках глаз застыли слёзы, плечи рвано сотрясались, пока по подбородку и шее мученика хлестала тёмная густая кровь, а сам он дрожал от боли и бессилия, смотря на Чую, будто тот был его последней надеждой. Парень не мог выдерживать больше этого взгляда и осел на пол, сжимая руками свои щиколотки, чтобы не сойти с ума. – Да хватит на него смотреть, – Дазай рычит и дёргает мужчину за волосы на себя. – С тобой разговариваю я, а не он, – парень дёргает чужой подбородок вниз и достаёт окровавленное лезвие. Заложник сплёвывает на пол сгусток крови, а когда Чуя замечает в луже кусок языка, ему приходится зажать себе рот, чтобы не сблевать. – Глаза тебе больше не нужны. Как думаешь? – Дазай продолжает давить из себя улыбку, рассматривая результаты своих стараний – Ито открывал рот в судорогах, уже не в силах сказать хотя бы одно слово. Когда Чуя посмотрел вновь на заложника, ему стало физически больно. Лезвие Дазай вогнал прямо в глазное яблоко, точно посередине – снова раздался сумасшедший визг, который уже не был похож на человеческий. По щекам Чуи полились слёзы, пока он продолжал зажимать рот уже обеими руками – он не знал, почему именно он плакал: из-за боли, что испытывал в дичайших муках незнакомый ему человек, или из-за страха. Страха за себя и за Дазая. Потому что тот вообще не подавал признаки хоть какой-то человечности. Его лицо изменилось в глазах Чуи до неузнаваемости, а глаза почти горели алым цветом. Тут парень вспомнил его записи – красные глаза, что он описывал. Неужели это и правда были его глаза? Когда глазное яблоко вместе с лезвием упало на пол, Чуя не выдержал. Увидев в глазнице кровавое месиво и брызги, что пачкали собой грудь и руки пленника, парень встал на колени и зажмурился. – Дазай, пожалуйста, прекрати, – он хотел бы сказать громко, но выходило слишком тихо, чтобы Дазай оторвался от пытки. Он лишь посмотрел на сидящего на полу Чую и вернул своё внимание обратно. – Дазай… Осаму! – Чуя потянулся к его руке, когда тот нагнулся за лезвием, перехватывая его запястье. – Осаму, – Чуя цепляется за его имя, как за что-то светлое, что-то, что ещё может его остановить. – Что ты хочешь? – Дазай смотрит прямо ему в глаза, но в карих омутах Чуя видит только безумие. – Убей его. Он уже не… Не скажет тебе ничего, – Чуя не в силах смотреть на тело, что дёргалось в безостановочных конвульсиях, а изо рта с безобразными звуками продолжала выплёскиваться кровь. – Он уже даже не человек, – Чуя умоляет его, не отпуская руку. – Хорошо. Тогда убей его сам. – Что? Я не… – Или я буду продолжать это, пока мне не надоест. Рыжий роняет руки на пол, упираясь ладонями в него, стараясь встать и удержаться в вертикальном положении. Как только он выпрямляется, в его руку кладут пистолет – холод и тяжесть оружия отрезвляют всего на секунду. Дрожащей правой рукой Чуя поднимает пистолет на уровень головы пленника, что одним глазом всё также смотрел на него – и Чуя видит эту мольбу в части оставшегося сознания. Но это совсем не облегчает его задачу. Пальцы окоченели то ли от холода, то ли от дикого страха. Он тратит неимоверные усилия, чтобы взвести курок – в голове нарастает туман, а время останавливается. Вот так это произойдёт? Так он убьёт человека впервые? Убьёт, чтобы спасти? Или это не считается убийством, если этот человек считался мертвым ещё с того момента, как решил стать предателем? – Сделай уже это, – голос Дазая возвращает в реальность, но Чуя не хочет быть в ней. – Я не могу, – челюсть сводит судорогой от напряжения, и Чуя закрывает глаза. На грани сознания он чувствует, как чужая рука поддерживает его за талию, а со спины ощущается тепло другого тела. Над ухом раздаётся дыхание, убаюкивающее и успокаивающее – или это так кажется. Правую руку Чуи, что уже оцепенела, держа пистолет, накрывает рука Дазая – указательный палец надавливает на его собственный, что лежит на спусковом крючке. – Открой глаза, – шёпот опаляет ухо, и Чуя выполняет приказ, смотря на свою цель. От выстрела по руке проходит отдача – не держи его сзади Дазай, Чуя бы точно упал от неожиданности, а его плечо бы пронзила тупая боль. Уши оглушило, но не так сильно, как оглушали их крики на протяжении последних двадцати минут. Тело Хидеки Ито обмякает, а изо рта вырывается последнее издыхание – протяжный стихающий стон, что останется в памяти у Чуи до конца жизни. В прострации Чуя едва способен двигать ногами – он позволяет держать себя дальше и вести на выход из этого места. Места, где он больше никогда не хочет оказаться – он скорее умрёт, чем ещё раз пройдёт через этот ужас. Он не чувствует ничего – ни рук Дазая, что буквально несли его по лестнице наверх, ни света, бьющего в глаза в лифте, ни единого слова не слышит, если их исполнитель ему вообще говорил. Он приходит в себя только на своей койке в палате – он не помнил, как они сюда дошли, как он лёг, как выключили свет. Чуя оказался один. И сейчас он позволил себе рыдать так сильно, что пришлось закрыть лицо подушкой, чтобы Йосано не слышала его в кабинете. Он кричал, срывал голос и не останавливал свою истерику, желая захлебнуться слезами и отключиться, чтобы только не думать об этом и не проходить снова и снова. Его разрывало на кусочки от злобы, ненависти и обиды за то, что он это видел. Он ведь не заслужил того, чтобы видеть такое. И ещё сильнее он начинал плакать, когда понимал, что Дазай делал это не один раз. Не десять, и, может, даже не сто. И не только делал. Чуе больно от осознания, что те шрамы, побои на его теле - результаты похожих пыток. Что же сделали с его сознанием, что спустя годы он поступает так же с другими людьми? Целый час Дазай сидел на полу у закрытой двери палаты и слушал его приглушённые рыдания. Целый час Дазай пытался понять, что случилось в этот момент. Что-то надломилось в нём. Он смотрел на свои окровавленные ладони, осознавая, что что-то не так. Не так, как обычно после пыток, когда он издевался над людьми в разы хуже и намного дольше. Целый час Дазай ждал, пока Чуя утихнет. И только когда тот окончательно смолк, Дазай понял, что успокоился. Только тогда он понял, что весь прошедший час он чувствовал. Чувствовал переживания за Чую. И это было первый раз за долгие годы его жизни, когда он чувствовал по-настоящему.