В нас не обязательно поровну Света и тьмы. Мы можем сиять как алмазы.
nilu – Are you with me
С каждым днём Мафия всё сильнее погружалась в пучину серости и безысходности. Над зданием высотой в семьдесят этажей разом сгустились тучи со всей Японии и никак не желали расходиться, чтобы дать хотя бы одному крохотному лучу солнца пробиться на короткий миг. Все казались отстранёнными, будто в тайне ненавидели друг друга и желали каждому из своих коллег скорейшей смерти – настолько мрачные лица были практически у каждого сотрудника самой могущественной организации страны. Организации, которая теперь ещё больше сливалась с ледяной тьмой, поглощая её саму без остатка из-за дикой ярости и горечи от того, что одно из главных её звеньев вышло из игры. Штаб погрузился в мёртвую тишину, нарушаемую лишь привычной беготнёй с этажа на этаж. У кабинета Мори также неприступно и неизменно стояла охрана, но сама дверь была заперта изнутри на ключ – уже несколько дней ни одна живая душа не видела босса в лицо, в том числе и члены исполнительного комитета. Всех обуздала подпитываемая проходимыми без изменений днями тревога, но никто не решался говорить об этом вслух – всё было написано на лицах. Но работа даже при таких условиях не стояла. Хигучи, увидев на часах девять утра, уже по привычке вытягивается по струнке и смотрит с немой надеждой на стеклянные двери центрального входа. По истечению пяти минут она опускает плечи и садится на своё место, подпирая голову кулаком – за целую неделю отсутствия Дазая она так и не отучилась от ожидания приветствия. Каждое утро она здоровалась и неизменно предлагала ему кофе – в редкие дни он соглашался, когда был действительно уставшим, в большинстве случаев отказывался, из вежливости желая ей удачного дня в обычные дни. Девушка хлопает себя по щекам и возвращается к работе, всё же изредка поглядывая в вестибюль и сразу же ругая себя за это. Единственным связывающим всех звеном оставался Ацуши – даже сейчас он не забывал улыбаться коллегам, разнося по офисам документы и информацию по Овцам – делом теперь занимались все члены исполкома, чувствуя разгорающееся желание мести не только за подорванную репутацию организации, но и за Дазая. Однако особых зацепок, кроме их старых местоположений, раздобыть не удалось. Тем не менее, связывая нити между участниками группы, якудза разыскали всех Овец, и теперь ещё теснее работали с полицией – количество патрулей ночью увеличилось в разы. Чуя завидовал внутренней силе Ацуши – сам он даже натянуть улыбку не мог, чувствуя, что таким образом просто предаст себя. В ту самую ночь, когда он впервые увидел Дазая в реанимации, Мори почти силой пришлось оттаскивать его оттуда. Огай ничего ему не говорил, лишь смиряя укоризненным взглядом, в котором чётко читалось «соберись». Чуя был бы рад ему подчиниться, но ноги против его воли желали остаться на том самом месте – напротив Дазая. Если бы не успокоительные, что остались небольшим запасом в его палате, он не спал бы всю эту неделю. На третий день после увиденного он перестал сопротивляться, когда Ацуши и Акутагава впихивали ему в рот еду – у него просто не оставалось физических сил уйти от них. Депрессивное состояние одолело его настолько, что приходилось заставлять себя идти в туалет, когда боль в мочевом пузыре становилась невыносимой. На четвёртый день он взял себя в руки, зайдя в кабинет Дазая, чтобы собрать документы по работе, оставленные исполнителем для него. Это был первый раз, когда Чую охватило смутное подозрение о том, будто Дазай был готов к такому исходу – он расписал уж слишком подробный план для него. Отмахнув эти мысли от себя куда подальше, он принялся за работу. И лишь когда стемнело, Чуя понял, что так время идёт незаметнее, нежели, когда он просто существовал в своих мыслях. Следующим утром он уже был на другом конце Йокогамы – разузнав от Хироцу детали, Чуя начал мониторить торговые пути между соседними городами. Занятый сдерживанием эмоций, он полностью отключился от волнения по поводу того, что всё ещё может налажать. Но когда ещё через пару дней удачной поимки наркоторговцев, раздобывших информацию о якобы потере одного из главных членов Мафии и решившихся на бунт, Чуя смог пресечь предательство сторонников организации, и ему был выделен личный отряд наёмников, он наконец решился переступить и второй ногой за грань, отделявшую свет от тьмы. В своей первой зачистке Чуя испытал страх всего раз прежде, чем перерезать горло врага. Людьми он не считал тех, кто осмелился по своей воле пойти против якудза – они сами подписали себе смертный приговор. Ему помогали слова, которые он услышал от Дазая на совместном сеансе у Сакуноске – не принимать смерти на себя. Это его работа. Это то, что кормит его, что позволяет ему держаться всё дальше от того дна, где он чуть не оказался. В ту ночь затянувшейся резни рядом с ним был Хироцу – Чую бы не отправили одного с отрядом в первый раз, и это подпитывало в нём растущее чувство уверенности своего тыла. Уверенности в тех, кто мог прикрыть его спину при возможной ошибке. Тех, кто был с ним с самого начала, когда он не понимал ни законов, ни устройства этого мира. Не доставало только одного человека, который не видел роста Чуи, и это то, что доводило его до панических атак каждую ночь. Во время второй стычки с бандитами, что решили покуситься на новый оружейный склад с военной техникой, Чуя понял, как якудза остаются в своём уме при таком количестве убийств – это помогает таким людям на том же уровне, как больному депрессией поговорить со своим психологом. Кроме того, всё больше приходило осознание истинного устройства по эту сторону тьмы – Мафия далеко не зло. Мафия не затрагивает мирных жителей по возможности, не грабит граждан, которые не могут дать отпор. Пусть якудза не делают этого не по доброте душевной, а лишь просто из-за отсутствия личной выгоды, это намного лучше тех же контрабандистов, продающих тринадцатилетним соплякам оружие, вербуя их в свои отряды, чтобы их руки разрастались ещё дальше, нанося вред государству. После таких тяжёлых ночей Чуя пришёл к выводу, что он всё ещё слабое звено в ведущем комитете. Он практически фибрами души ощущал, как остро чувствуется нехватка сил и мозгов Дазая. Чуя знал, что и Мори тоже не без дела сидит – делами государственной и межнациональной важности занимался именно он. Но Огай был не всесилен – именно поэтому у него была необходимость в человеке, который по малейшему мановению его пальцев выполнит приказ любой сложности. Сейчас место Дазая делили между собой Озаки и Хироцу, работая как единый механизм. Но это всё равно было далеко от привычного симбиоза сотрудников – они не могли заменить Дазая даже при условии, что передали остальные дела своим подопечным. В перерывах между работой, сном и изучением всей подноготной, Чуя заваливал себя учёбой – он за три дня проштудировал ту самую книгу на английском, которую забросил ещё в начале своего вступления в Мафию. Тогда ему было противно даже от одной мысли, что он должен делать это по приказу Дазая. Сейчас же он жалел о том, что ему неоткуда было получить дополнительного пинка. Как только в голове каким-то образом возникало ещё одно напоминание о состоянии человека, в которого он влюблён, Чуя занимал себя поочерёдно то умственной, то физической деятельностью. Дни стали нестись совсем немного быстрее. Но лишь немного. На второй неделе Чуя ненароком заметил, как прибавил в весе – мышечная масса начала увеличиваться из-за нагрузок, выросших в геометрической прогрессии. Получив предупреждение от Йосано о том, что ещё пару недель такого ритма жизни приведёт его к истощению, Чуя лишь покивал ей для вида и сразу же забыл. В спину он услышал гневное «только приди ко мне с разорванной связкой», ускоряя шаг. Он забыл о будильнике, просыпаясь лишь от первых красок рассвета через окно в палате – тяжело было принять факт, что надежда увидеть с утра в телефоне сообщение о том, что Дазай очнулся, таяла с каждым днём. Читать перед сном статьи о последствиях продолжительной комы он устал, поставив в голове на это блок.***
Посещать палату Дазая разрешалось раз в два дня – за ним было установлено круглосуточное наблюдение лучших специалистов, и это не удивляло – Мори позаботился об этом в первую очередь. Сам он просидел у Дазая в первый такой день пять минут – либо был чрезмерно занят, либо не видел в этом смысла. Далее негласно была очередь Ацуши – послав всю свою неприязнь к Огаю, он лично выпросил у него этот день и просидел весь положенный час. Что именно он там делал, пытался ли говорить с бессознательным пациентом, Чуя не спрашивал. Он не хотел слышать ничего, кроме новости о выздоровлении. Смотреть на такого Дазая у него тоже желания не было – он не верил в то, что в коме люди что-то ощущают, как это часто показывают в мелодрамах. Сказать ему что-то вслух было бы невыносимо больно – Дазай ведь всё равно не услышит его слов. Чуя останавливается у проезжей части, оглядываясь по сторонам. Он не понимает, как пришёл сюда – он стоял напротив входа центральной больницы. Десять минут он прожигал взглядом огромные часы, висящие на вытянутом фасаде – стрелка издевалась и ползла так медленно, что по ощущениям прошло лет двадцать. Чуя резко развернулся, придержав шляпу на голове рукой, и вперился взглядом в стоящего рядом Сакуноске. – Я уж думал, ты никогда не придёшь, – на лице его не было привычной в начале их разговора немного насмешливой улыбки, а говорил он чрезмерно спокойно. – Я и не собирался. Мимо проходил, – Чуя не помнит, когда последний раз его лицо было расслабленным – брови постоянно были сведены, отчего у него появилась между ними морщинка. – Так иди, – Ода посмотрел на него со странным выражением, будто вопросительно. Чуя кивнул и пошёл мимо больницы. Вторая неделя близилась к концу, посчитав в своей голове дни, он понял, что Ода, скорее всего, пришёл проверить состояние Дазая. С медицинским образованием и пониманием того, что происходит на данной стадии с телом в коматозном состоянии, это было достаточно разумно. Но Чуя интересоваться у него не хотел. Поправив чёрные перчатки из тонкой кожи, он сел на лавку в тени дерева рядом с детской площадкой. Жара была ещё сносной, но через каких-то пару недель грозилась стать уже убийственной. Однако Чуе и сейчас было душно – в рубашке, застёгнутой на все пуговицы, жилетке, что обтягивала грудь, и укороченном пиджаке. Он с тоской вспомнил день, когда Дазай подбирал ему вещи – он делал это далеко не наплевательски, ведь мог просто отдать Чуе карту и сказать накупить, чего тот пожелает. Дазай сделал так, что Чуя перестал чувствовать себя мешающимся в Мафии нищебродом с улицы. Многие их совместные воспоминания Чуя только со временем начал переосмыслять. – Блять… – Чуя закрывает глаза руками, – что же я делаю? У двери, разделяющей взрослое отделение от коридора в реанимационное, дежурил медбрат. Как только Чуя приблизился, он поднялся со скамьи и спустил очки со лба на переносицу, смотря в свой планшет. – Вы к кому? – Голос его звучал совершенно безэмоционально и в какой-то мере раздражал этим. – Осаму Дазай, – Чуя держит руки в карманах, смотря перед собой на закрытую дверь. – У него сегодня уже есть посетитель. Приходите через два дня, – сотрудник опускается на место, доставая телефон и что-то в нём высматривая. Чуя жуёт изнутри щёки от накатывающей злобы. Почему-то сейчас ему дико захотелось позвонить Дазаю и наорать на него – какого чёрта он не может его увидеть из-за какого-то барана в врачебной форме? Сжав мобильный в кармане, он сделал два коротких шага к работнику больницы, прочитав его фамилию на бейдже. – Хасимото, вы дорожите своей работой? – Спросил Чуя в лоб. Реакция оказалась незамедлительной: мужчина оторвался от экрана телефона, растерянно поморгав, а затем неуверенно заговорил вновь. – Простите? – Вы, вероятно, меня не знаете, – Чуя покачал головой из стороны в сторону, – но вот Огая Мори знаете наверняка. – Что вы?.. – Вы не умеете слушать, – Чуя нагнулся к его лицу, зашипев от ярости, которая копилась в нём всё прошедшее время, – если ты, очкастая мразь, меня сейчас же не пустишь – вылетишь отсюда нахер на улицу по одному моему звонку Мори. – Я… Не положено, – Хасимото невольно прижался к стене, опустив взгляд на портупею Чуи, откуда теперь выглядывали не только ножи, но и пистолет, которым он не пользовался, но носил на всякий случай. – Я не могу. – Что ж, вероятно, ты сможешь прокормить свою семью, работая уборщиком в местной забегаловке, – Чуя показательно достаёт телефон, открывая телефонную книгу, – я сделаю так, что тебя даже в гардеробную ни одной клиники страны не возьмут. – Стойте! Ладно, – мужчина нервно достаёт ключ-карту, вставая и отпирая дверь, не забыв оглянуться по сторонам. Чуя и не думал звонить Мори в такой ситуации – это было бы глупо, и в лучшем случае Огай бы просто его послал. Но он очень хорошо помнил момент, когда Дазай сказал, что фамилия их босса говорит сама за себя – в очень редких случаях можно было пользоваться его статусом в отношении людей, которые мало что понимают. В этот раз в отделении реанимации было куда больше народа – в основном врачи и обслуживающий персонал, чья задача была ухаживать за пациентами. С каждым пройденным шагом Чуя хотел развернуться и сбежать отсюда и одновременно с этим пойти быстрее вперёд. Его всё ещё пугало то, что он может увидеть, и вместе с этим гложило чувство вины – он должен был прийти сюда намного раньше. Остановившись перед нужной застеклённой дверью, Чуя пару раз тихо стукнул по её поверхности пальцем – Сакуноске обернулся и улыбнулся ему уголком рта, будто был уверен в таком исходе. Чуя нервно поджал губы и зашёл, смотря только на Одасаку. – Надеюсь, дежурный медбрат у входа остался в живых? – Спросил Ода, сидя на высоком табурете с округлой спинкой. – Не говори мне ничего, – Чуя вздёрнул подбородок вверх, смотря куда угодно, только не на койку. Ода в ответ лишь пожал плечами и прикрыл глаза, словно наслаждался сложенной атмосферой. Чуя не понимал смысла происходящего – какой толк сидеть рядом с отключённым от мира человеком, смотреть на одинаково покрашенные везде светлые стены и слушать мерный писк аппаратуры? Голубые глаза резко расширились, когда Чуя прислушался снова. В прошлый раз, находясь по ту сторону стекла, он не слышал этого звука. В мыслях стало настолько чисто и спокойно от этого непрекращающегося писка, вторящего ударам сердца Дазая, что парень даже не заметил, на какой именно промежуток времени он завис. Чуя оторвал взгляд от потолка и вперился в кардиомонитор – на тёмном экране бежала зелёная строчка линии ритма сердца. Его резко накрыло полное ощущение собственной глупости – в какой-то момент он почти признался себе в том, что Дазай больше не вернётся. Но смотря на этот маленький экран, Чуя начал ощущать возрождающуюся внутри себя надежду, которая теплом скатывалась к кончикам пальцев. – Что у него на голове? – Чуе стало не по себе от того, что он нарушил эту идиллию своим голосом. Ода раскрыл глаза и глянул на Дазая – голова того была по-прежнему перемотана, только никакого пятна крови из-под бинтов больше не виднелось. На его висках красовались два электрода, от которых спадали вниз тонкие провода, заканчивающие свой путь у непонятного Чуе устройства с похожим тёмным монитором, только на нём ничего не было. – Измерение мозговой активности, – Ода встал рядом с Чуей, смотря туда же, куда и он, – видишь ли, в таком состоянии мозг человека может быть всё ещё работоспособен. Учёными зафиксированы случаи, когда на первых стадиях комы была замечена реакция на простые команды извне. – И что… что у него? – Чуя чувствовал себя полностью потерянным, оттого даже задать правильный вопрос давалось ему с трудом. Сакуноске, видимо, это уже понял, потому подтолкнул его в спину ближе к Дазаю. – Насколько мне известно, пока по нулям, – он внимательно следил за Чуей, который сделал пару шагов и снова замер, – но не всё так плохо, как у тебя в голове. – Со мной всё нормально, – Чуя насупился и гневно оглянулся на Оду. – Да, конечно, извини, – Сакуноске доброжелательно улыбнулся и присел на своё место. Когда Чуя немного пришёл в себя, он огляделся внимательнее, расхаживая из стороны в сторону – ему всё ещё было странно здесь находится. – Как он питается? – Осмелившись, он снова заговорил. – Через катетер вводят необходимые вещества в виде смесей, – Ода зевнул и потёр глаза, смотря на дверь палаты, – когда человек находится в коме четвёртой степени, вставляют зонд непосредственно в желудок. Чуя ненароком посмотрел на живот Дазая – тот был скрыт тонким одеялом, но никаких намёков на то, что там торчит трубка или что-то подобное, не было. – А как он… – Чуя сконфузился, хрустнув пальцами. Ода в ответ на это выразительно изогнул бровь. – Для этого есть медсёстры, которые непрерывно за ним наблюдают. Проводят гигиенические процедуры, увлажняют полость рта, – мужчина протяжно вздохнул, будто что-то его долгое время тяготило, – слушай, перестань говорить о Дазае так, будто он умер. Называй его хотя бы по фамилии. Чуя опустил взгляд себе под ноги, не находясь, что сказать в ответ. Разговоры с Сакуноске обычно ни к чему хорошему не приводили – Чую только раздражали его наставления и советы, но, с другой стороны, его слова не были беспочвенными. С некоей боязнью Чуя приблизился к койке, встав у аппарата ИВЛ так близко к Дазаю, как он только мог себе позволить в таком положении. Лицо того было расслабленным, спокойным. Разглядывая хорошо изученные черты, которые были полностью открыты из-за убранных под повязки волос, Чуя ненароком улыбнулся. Он слишком долго его не видел, когда ранее они столько дней подряд сталкивались друг с другом. – Он… Дазай… Дазай что-то может слышать? Чисто теоретически, – Чуя не осмелился оторваться от созерцания чужого лица. – Трудно сказать. Вряд ли он слышит – две недели комы не два дня. Скорее всего, у него перед глазами просто тьма, в ушах – ничего. Многие пациенты, пережившие это состояние, сравнивали себя с пространственной материей. Много зафиксировано случаев потери памяти после этого. Реже встречаются люди, видящие сны или видения – чаще всего это неглубокая кома. На них влиял свет от ламп, который ошибочно путают с туннелем во сне, махинации медперсонала и прикосновения родственников. Но в любом случае врачи неизменно советуют говорить с больным. Включать его любимую музыку. То, что может быть ему приятно. Чуя задумался. Музыка? Он неоднократно слышал в машине Дазая радио, даже в своём кабинете тот что-то включал. Но Чуя никогда не придавал этому значения – он был уверен в том, что Дазай просто не хотел с ним разговаривать, и таким образом ему намекал, чтобы Чуя молчал. Сейчас же он думал о том, что даже не знает, нравится ли Дазаю музыка на самом деле. Что ему вообще нравится. От всего этого снова накатило осознание, что Дазай для него до сих пор тайна, покрытая мраком. – Что говорят врачи? Сколько он ещё может так лежать? – Чуя отошёл от койки, разглядывая свои оксфорды. – Состояние стабильно тяжёлое. При этом резких ухудшений не наблюдается, – Сакуноске посмотрел на наручные часы и поднялся, поправляя брюки, – через две недели будет плановое ЭЭГ, – мужчина поправил слегка отросшие волосы, и посмотрел на Чую, – если показатели не улучшатся, это может затянуться на более долгое время. Чуя поджал губы, борясь с осознанием. Как долго он будет держаться в случае такого развития происходящего? Нет, он не назначал Дазая своим смыслом жизни, не ставил его на первое место в своей голове. Но что на самом деле имеет Чуя? Если задуматься, у него совсем мало в жизни людей, которыми он дорожит. И все они появились у него всего два месяца назад. После той самой встречи с капотом автомобиля Дазая. Дазаю взбрело в голову посмеяться и привести его в штаб Мафии. И кто мог подумать, что через два месяца Чуя окажется здесь? Он дорожит Дазаем вовсе не из-за чувства долга. Стоя здесь, у раскрытой двери палаты, куда уже направляется лечащий врач, Чуя тихо прошептал «я вернусь через два дня».***
Акутагава никогда не думал, что его может вывести из себя простой перелом лучевой кости. С каждым днём он чувствовал себя ещё бесполезнее, а желание раскрошить к чертям гипс на своей левой руке увеличивалось одновременно со злобой на собственное тело. Уже две недели он занимался сидячей работой в организации, ловя на себе редкие взволнованные взгляды – это доводило его ещё сильнее. С какой-то непонятной самому себе завистью он наблюдал за Чуей, который резво мечется по штабу и кабинетам сотрудников, разъезжает по городу и окрестностям, выполняя поручения Хироцу и успешно продвигаясь по личному плану, а душащее ощущение собственного нерабочего состояния только усиливало эту зависть. Хотелось встать и закричать на всё здание Мафии о том, что он может участвовать в боевых операциях – у него повреждена всего лишь одна рука из двух. Но никто и не думал возвращать его к прежней работе раньше положенного срока восстановления. Он всё не переставал думать об Ацуши, который, на удивление, словно и не переживал о случившемся. На его лице, как и прежде, сияла милая улыбка, в глазах был весёлый блеск. Но Рюноске во всём искал подвох – как он может быть таким в то время, когда Дазай чуть не погиб? Прознавший от самого Ацуши об их близкой связи, Акутагава старался быть предельно чуток, но никаких следов обмана Ацуши так и не заметил. Или тот слишком умело их прятал. Подходя к его дому с перевешенным пакетом через гипс – хоть какая-то польза от этого перелома – Акутагава застопорился перед входной дверью и посмотрел в сторону маленького сада, который в сумерках казался ещё меньше. Тропинка, сложенная из круглых камней прямо по песку, вела к нескольким подстриженным кустарникам, один из которых сильно разросся и уже отцветал, но всё ещё дарил сильный сладкий аромат от белых соцветий, который улетал по ветру и медленно растворялся в воздухе. Ацуши сидел на широких качелях, укутавшись в одеяло и закрыв глаза. Может, Рюноске становится параноиком, но в такие моменты в нём вспыхивала забота вперемешку со злостью. – Ты сдурел, шкет? – Встав напротив еле разлепившего глаза парня, осведомился он. – А? – Ацуши потирает красные глаза, а его волосы при этом действии ерошатся ещё сильнее. – Тебе рекомендовали сидеть на свежем воздухе, – Акутагава дёргано посмотрел на время на экране мобильного, – но не в одиннадцать вечера. – Прости, мам, – Ацуши подавил зевок, виновато улыбаясь, – я, видимо, уснул, – он протягивает руку к чужому лицу, оглаживая левую его сторону – от попавших осколков стекла остались уже затянувшиеся шрамы, пару из них всё ещё скрыты пластырем. – Не болит? – Уже нет. Живо в дом, – Рюноске здоровой рукой ущипнул его за ухо, вызывая обиженный скулёж, и проследовал за ним в помещение. Вывалив из пакета на низкий стол в гостиной лекарства и корм для аквариумных рыбок, Акутагава с придирчивостью разглядывал Ацуши – тот слёг с высокой температурой несколько дней назад, и Йосано строго-настрого запретила ему перегружать себя, заставив как следует отлежаться дома. Но заметив сразу два раскрытых разрядившихся ноутбука на этом же столике, Рюноске понял, что парень пренебрёг указанием врача – это качество было почти у всех мафиози, слишком они любили убиваться в прямом смысле на своей работе. Пересёкши гостиную по мягкому тростниковому покрытию, Акутагава присел на одно колено перед мини-холодильником и открыл его. Хозяином он был конечно таким себе, но не надо хорошо разбираться в домохозяйстве, чтобы с первого взгляда понять, что Ацуши сегодня точно нихрена не ел – на верхней полке валялись пару злаковых батончиков, на нижней стояла чашка с остатками риса не первой свежести, рядом такой же кусок рыбы. Поморщившись от сильного запаха и завернув несчастную форель в мусорный пакет, он обернулся к горе-болеющему. – Не мог сказать, чтобы я принёс тебе что-то поесть? – Не успев до конца договорить, он рывком достиг стола и захлопнул перед лицом Ацуши оба ноутбука, за которые тот уже успел усесться, – Накаджима, твою мать. – Я половину дня проспал на улице, мне надо закончить отчёт, – после своих слов он несколько раз подряд громко чихнул, а затем поднял округлённые и слезящиеся от насморка глаза на Рюноске, – пожалуйста?.. – Хуялуста. Я не собираюсь принимать участие в твоём саморазрушении. Сам до кровати дойдёшь, или мне помочь? – Ну уж нет, ты не сделаешь этого. – Серьёзно? – Акутагава склонил голову набок, говоря без тени улыбки. – У тебя сломана рука, – Ацуши невольно съёжился от такого решительного взгляда. – Благо, ты весишь не сто килограмм, – Акутагава обошёл стол и нагнулся к сидящему на подушке парню. – Стой… Не надо, Рюноске! – Ацуши оказался висящем на чужом плече вниз головой, успев ухватить своё одеяло, которое теперь катилось следом за идущим Акутагавой по матам. – Ты сам напросился, – ухмыльнувшись и шлёпнув Ацуши по ягодице, Акутагава скинул его на футон в спальне и уселся сверху сразу же, потому что парень начал брыкаться и показывать своё возмущение и негодование от такой легко провёрнутой аферы. – А ну слезь! – Ацуши пыхтит, но Акутагава легко замечает, как тот усердно старается скрыть улыбку и подавить смех от этой возни. – Столкни меня. Ах да, ты ведь не сможешь, – он легко ловит одной рукой оба запястья Ацуши и прижимает их к мягкому матрасу над его головой, склоняясь к лицу. – Если бы не твой перелом, я бы… – Окончание слов тонет в поцелуе, и Ацуши тихо стонет, сразу же забывая о своих угрозах. Акутагава уже давно раскусил эту любимую привычку своего парня – доводить его до пика гнева, чтобы потом ему же поддаваться в такие моменты. И Акутагава был совсем не против – долгие поцелуи с Ацуши его успокаивали и помогали чувствовать ту самую опору под ногами, которую порой выбивала его же собственная ярость. Он сам не знал, что этот миленький парниша может так влиять на него, одним лишь взглядом и успокаивая, и побуждая внутри целые штормы эмоций. Внешне всегда собранный и холодный исполнитель с Ацуши превращался в накал желания и тёплых чувств, которые хранились глубоко в нём и с нетерпением ждали таких совместных минут. Ацуши выдавливает из себя смешок, перетекающий в протяжный стон, когда язык Рюноске с его шеи переходит на ключицы, выглядывающие из-под ворота кофты. Его руки наконец освобождают, и парень зарывается пальцами в чёрные волосы, путаясь в них и выгибаясь при этом навстречу. Ловит ещё один поцелуй и сам кусает Акутагаву за нижнюю губу, когда его холодные по сравнению с телом Ацуши пальцы правой руки проскальзывают под одежду и стремятся вверх. Закинув одну ногу парню на поясницу, Ацуши непроизвольно дёргается, когда чувствует что-то инородное у себя подмышкой. Разорвав поцелуй и послав Рюноске далеко не возбуждённый взгляд, он прошипел. – Градусник? Издеваешься?! – Каюсь, это было очень низко с моей стороны, – Акутагава сполз с чужих бёдер и лёг рядом, отвечая на злобный взгляд своим спокойным, – но ты болеешь. – И что? – А у меня гипс. – Когда простуда и гипс мешали кому-то заняться сексом? – Ацуши свёл брови и повернулся к нему спиной, накрывшись одеялом с головой. Акутагава закатил глаза и сел, поджав к себе одну ногу. В задумчивости он обвёл комнату взглядом, думая о том, что с Ацуши всё же что-то не так – его поведение всё чаще менялось слишком уж резко, а ему это было несвойственно. Серые глаза невольно остановились на книге, раскрытыми страницами положенной на поверхность низкой тумбочки. – «Маленький принц»? – Рюноске положил книгу себе на колени, бегло просматривая строчки. – Ещё и в оригинале? – Мне Осаму в детстве читал, – голос Ацуши прозвучал настолько убито, что Акутагава от книги сразу же отвлёкся. Он придвинулся ближе к парню и уткнулся носом в кокон, из которого наружу высунулось бледное лицо. – Скучаешь? – До смерти, – Ацуши вдруг зажмурился и прижал голову к груди, как будто ему стало не хватать воздуха, – я старался держаться всё время, но… Я не Дазай и не могу запереть эмоции на замок, – Рюноске протянул руку и стёр пальцем горячую слезу с чужой щеки. – Без него вообще всё померкло, – эту фразу он сказал на грани слышимости. – Чуя без него исчезает. – Прости меня, – Акутагава отвёл взгляд, не в силах смотреть на такого Ацуши. – За что? – Я знаю, что Дазай для тебя важнее меня. На его месте должен был оказаться я. В следующие секунды комнату накрыла тишина, словно уши заложило вакуумом. Акутагава так и смотрел на стену справа от себя, не замечая мечущихся при свете включённой лампы жёлтых глаз. – Что ты только что сказал? Такой интонации у Ацуши Акутагава не слышал никогда. Это был не испуг, не удивление и даже не злость. Это была самая настоящая угроза, предостерегающая, неясная, но угроза. Серые глаза встретились с потяжелевшим в секунду взглядом Ацуши, и Рюноске сразу провёл аналогию с Дазаем, который мог смотреть также, а в его словах даже при приятной улыбке на губах читалось предупреждение. Но Ацуши смотрел по-своему, не с целью запугать лишением жизни, а услышать правду. – Я не слепой и вижу, какая между вами связь, – Акутагава качает головой, – тебе больно. Рюноске чувствует резкую хватку на своих щеках – Ацуши в секунду сел перед ним на колени и схватил за лицо пальцами, требовательно смотря ему в глаза. – Не смей принижать себя, – он чуть сильнее надавил, показывая важность своих слов. – Да, я люблю Осаму, я привязан к нему и считаю его своим родным братом. И мне действительно больно. Не знаю, как бы я пережил более серьёзный исход той ночи, если бы он… – Ацуши зажмурился и опустил руку, сразу же обняв Рюноске за шею и уткнувшись ему в щёку, – но я бы ни за что, слышишь? Ни за что не пожелал бы видеть тебя в таком состоянии. У меня и мысли не было, что ты можешь сказать такое, – Ацуши всхлипнул, содрогаясь, когда Акутагава прижал его к себе здоровой рукой и до боли прикусил изнутри щёку, чувствуя стыд. – Прекрати сравнивать себя с другими… Дазай… Дазай давно признал тебя пусть не равным, но одним из самых сильных союзников… А ты до сих пор гонишься за ним и убиваешься. В который раз Рюноске удивлялся тому, сколько правильных слов говорит ему Ацуши. Ему достаточно было обнять Акутагаву за шею, прижаться к нему со всей силы и разом произнести всё, что вертелось в его светлой макушке, чтобы Рюноске чувствовал себя нужным. Любимым. Тем, к кому Ацуши обратится с самой глупой просьбой, и тем, с кем этот временами наивный, но такой мудрый не по годам парень может без остановки разговаривать по ночам о тайнах Вселенной, слушая также внимательно в ответ каждое произнесённое слово. С ним Акутагава забывал о счёте, который он вёл остановленным своей рукой человеческим жизням. – Я никогда не думал обижать тебя этим, – Рюноске целует его поочерёдно в закрытые веки, утыкаясь носом в пепельные волосы, – ты единственное светлое в этой жизни. Спасибо тебе. Ацуши сжал пальцами чёрные волосы на чужом затылке, слабо улыбнувшись. А затем привстал, внимательно разглядывая черты лица Рюноске, и сказал уже не так смело. – Я должен кое в чём признаться. – В чём же? – Акутагава улавливает нотки вины в голосе Ацуши. – Шива… Шива не умирала. Я сказал это тебе тогда, чтобы проверить… Чувствуешь ли ты что-то ко мне. Акутагава смотрел на Ацуши, медленно моргая и не понимая, как реагировать. С минуту они просто молчали – Ацуши в нетерпеливом ожидании, Акутагава в раздумьях. Вдруг исполнитель отвернул от него лицо и прикрыл ладонью рот, еле сдерживая смех – его плечи затряслись, а затем он не выдержал и хрипло засмеялся вслух. – Что смешного? – Ещё когда я к тебе первый раз пришёл… Я это понял, когда увидел её, – Акутагава схватился за живот, который от смеха начал болеть. – Как? Как ты её узнал вообще?! – Ацуши раскрыл рот и ударил по подушке ладонью. – Я отыскал её фотку, которую ты кидал несколько месяцев назад, когда купил её. Я хотел подарить тебе такую же, – парень протяжно выдохнул, успокаиваясь, – а потом заметил Шиву, спокойно плавающую в своём личном аквариуме. – Почему ты не сказал ничего? – А зачем? В своей голове ты, видимо, считал себя великим стратегом. Мне не хотелось тебя расстраивать. Ацуши потупил взгляд, а затем свалился рядом и тоже тихо засмеялся.***
Середина следующей недели выдалась безумно жаркой – казалось, ещё немного, и асфальт на улицах, не скрытый тенями от зданий, начнёт плавиться прямо под ногами. Начало лета обещало быть с редкими грозами и духотой, перестающей нещадно мучать японцев только к ночи. Жителям Йокогамы и похожих прибрежных городов повезло немногим больше – близость океана дарила свежий воздух, но при этом повышенная влажность раздражала ещё больше отметки температуры выше тридцати градусов. В свой первый самостоятельный визит к Дазаю Чуя так и не осмелился что-то сказать – он сидел тихо и временами поднимался, когда затекали ноги, расхаживал пару минут вокруг него и садился обратно. Все слова вставали комом в горле, давили на него, но вырваться так и не могли. Даже притронуться к Дазаю Чуя себе не позволил, больше из уважения к нелюбви прикосновений больного, нежели из-за страха почувствовать лёд от кожи того. По истечению отведённого часа Чуя поспешно вернулся в штаб, направляясь к Мори. В тот день он увидел его первый раз после случившегося – Накахаре стало вдруг стыдно от воспоминаний о том, как босс оттаскивал его из реанимации. Но и сло́ва о произошедшем Огай не проронил – он оставался таким же сдержанным, позволяя себе короткие улыбки при разговоре. Чую всё это совсем немного успокоило – если не придавать значение той или иной ситуации, она ненароком становится и не такой значимой. Проговорив с Огаем около получаса, Чуя узнал о том, что Овцы залегли на дно – самого его отстранили от этого дела, как только он признался в том, что знал этих ребят лично. Тогда он больше удивился тому, что его знания не стали использовать в деле, а наоборот попросили не соваться – личная заинтересованность может быть опасна как лично для него, так и для Мафии в целом. Мори был скуп на похвалу, но даже так Накахара уловил в его словах некое уважение – он действительно чересчур активно за прошедшее время участвовал в операциях, внеся большой вклад в их успешное завершение. Когда босс передал ему новое личное дело о розыске и перехвате иностранных мафиози, которые нарушили чётко поставленные границы якудза и вопреки установленным в преступном мире законам решили поиметь выгоду с этого, Чуя пообещал расправиться с этим в кратчайшие сроки. Чуе не нужно было слышать от Мори, чтобы догадаться – раньше такими делами занимался в большинстве случаев Дазай. Чуя особо не интересовался целями его выезда из префектуры, но всё же от его слуха не ускользали приказы, которые исполнитель отдавал отрядам якудза. Мори поступил очень разумно, думалось Чуе – за такое время, проведённое бок о бок с лучшим сотрудником, Чуя не мог не запомнить порядок действий. Зная о том, что Ацуши всё ещё отлёживался дома, и не желая просить кого-то из других информаторов о помощи, Чуя впервые за время решил воспользоваться личным компьютером Дазая, где вся необходимая информация содержалась в базе Мафии. Сразу же с крахом провалившись из-за незнания пароля для входа в систему, Чуя цокнул себе под нос и облокотился на спинку кресла. Он мог бы вернуться к Мори и попросить лично выделить ему место, потому что сложившийся статус Чуи это позволял, но его отчего-то не отпускало желание работать именно в этом кабинете. Здесь было слишком привычно, даже запах помещения по-своему стал родным. Устыдившись своих мыслей, Чуя без особых надежд на что-то начал выдвигать ящики стола. Когда на глаза попался один из личных пистолетов Дазая, Чуя замер, разглядывая редкие, едва заметные царапины на его стволе. Потянувшись и несмело взяв его в руку, он представлял, сколько раз сам Дазай выходил сухим из воды благодаря этой вещи. Намереваясь уже вернуть оружие на место, Чуя остановился взглядом на обратной стороне пистолетной рукояти, где лежали его пальцы. К шершавой поверхности стали был приклеен белый стикер, который заметить, пока пистолет лежал на своём месте, было невозможно.«Я уверен, что ты везде сунешь свой красивый нос.»
Оторвав стикер и положив пистолет на место, Чуя перевернул записку и усмехнулся под нос, когда увидел там непосредственно то, что искал – пароль. Пробежавшись глазами по остальному тексту несколько раз, он так и застыл в положении с занесённой над клавиатурой рукой.«Ключи от дома и машины в сейфе.»
Сердце пропустило один удар, когда Чуя сжал записку сильнее, едва удержавшись от желания разорвать её в клочья. После секундной радости от такого прямого приглашения нагрянуло резкое осознание. Дазай знал. Догадывался ли или был уверен, но он не оставил бы такое послание Чуе, не будь в его голове картины именно такого развития действий. Сглотнув от нервов и накрывшей его истины, он подумал о том, что Дазай мог предугадать свою смерть. Смерть их обоих. Но ничего никому не сказал. И это настолько сильно подкосило Чую, что он резко поднялся, так и не воспользовавшись паролем от компьютера. – Вот же урод суицидальный, – гневно топая по коридору и еле сдерживаясь от того, чтобы не впечатать кулак в любую подходящую дверь, Чуя продолжает ворчать себе под нос, не замечая удивлённого взгляда со стороны, – ошмёток бинтованный… Только очнись, я закопаю тебя… – Что-то случилось? – Голос Хироцу заставил Чую обернуться, но раздражение с его лица никуда не делось. – Добрый день, Хироцу-сан, – Чуя сжал кулаки, в одном из которых так и покоилась записка на белом стикере. – Кто-то немного заработался, – Хироцу покачал головой и раскрыл дверь кабинета сильнее, – не зайдёшь? – Я по делам… Тороплюсь, – Чуя дёрнул плечом, желая остаться наедине со своими мыслями. Но компания Хироцу ему не так уж сильно претила – этот человек был ему весьма приятен. – Никуда твои дела от тебя не убегут. Чуя не стал спрашивать, почему Хироцу заварил ему ромашку – наверное, по его лицу было достаточно предельно понятно, что он на взводе. Старший исполнитель не начинал разговор первым, оттого Чуя и не пытался говорить – он всё думал и думал о Дазае. Неужели Чуя для него до сих пор пустое место? Зачем тогда было оставлять ему ключи от дома и машины? Или он так завуалировано просил его цветы полить? Вспомнив, что ни одного комнатного растения у Дазая в доме и не было, Чуя ещё больше путался в догадках. Он пришёл к выводу, что Дазай и вправду подозревал о покушении на свою жизнь. Иначе оставлять все эти вещи Чуе было бы бредом. – Поделишься, о чём ты так задумался? – Хироцу сидел напротив за своим столом, всё это время разглядывая Чую, который ходил хмурым всё время, что Дазай отсутствовал. – Да так, – парень махнул рукой, позже вытерев со лба пот тыльной стороной ладони – от горячего напитка стало в разы жарче. – Об Осаму думаешь? Чуя метнул на него удивлённый взгляд – неужели даже Хироцу способен так легко его читать? Пожав плечами, Накахара поставил наполовину опустошённую кружку, глядя на него исподлобья. – Вы хорошо знаете Дазая? – Не уверен, – мужчина слабо улыбнулся, отчего его и так узкие глаза почти полностью скрылись под веками, – смотря, что тебя интересует. – Как вы думаете, Хироцу. Он мог… Поехать на то задание, заранее зная, что его убьют? Хироцу задумчиво сцепил пальцы в замок, смотря на Чую более серьёзно – размышлял. Зависнув в такой позе на две минуты, он покачнулся вперёд и отпил чай из своей чашки, позже проведя пальцем по её краю. – Никто не может влезть в голову другому человеку. Если, конечно, ты не мафиози, – Хироцу посмотрел в сторону, – ведь именно мафиози каждый день подвергаются опасности. Любая из миссий, будь то выбивание долга из затаившихся в трущобах неуплатчиков или слежка за предателями может привести к летальному исходу. Я работаю здесь дольше Дазая, и для меня смерть как само собой разумеющееся. Как к этому относится Дазай, который повзрослел намного раньше положенного срока, могу лишь догадываться. Думаю, его представление о смерти… Искажённое по сравнению с твоим или моим. – Понятно, – Чуя только больше помрачнел, вспоминая, как легко Дазай говорил о собственной смерти. О том, сколько раз пытался покончить с собой, чувствуя при этом ответственность за Ацуши. – Не пытайся смотреть на мир через чужую призму, – Хироцу помахал рукой перед голубыми глазами, которые немного затуманились, – правда в том, что единой правды нет. У всех она своя, и винить человека за то, как он видит этот мир – совершенно бессмысленно. Не зря у каждого из нас свой цвет глаз. По дороге из кабинета Хироцу Чуя не то, чтобы успокоился – понять Дазая он был просто не способен, но его немного грела мысль о том, что Дазаю никто не объяснял прежде, как можно по-другому поступить в такой ситуации. Уже более спокойно он переступил порог его кабинета, набрав на сейфе код из записки и взяв ключи себе. В кармане брюк они теперь казались тяжёлым грузом, который при этом одновременно и облегчал. Разузнав направление, в котором ему придётся завтра двигаться по делу, Чуя спустился в лазарет и собрал свои вещи. В старую спортивную сумку они теперь полностью не помещались даже при том, что он избавился от совсем поношенной одежды. Выбросить старые вансы ему так и не удалось – слишком много хорошего было с ними связано. Ниссан Дазая стоял на том самом месте, где он всегда его оставлял – на последнем месте парковки перед офисом. Чуя почему-то усмехнулся от мысли, что Дазай стыдился такого своего имения при не очень хорошем навыке вождения, оставляя машину как можно дальше от входа. Закинув на заднее сидение своё барахло, Чуя уселся на водительское место, сжав ключи в ладони чуть сильнее. Когда ярость отступила, на её место вернулось то самое мимолётное счастье – Дазай подпустил его ещё ближе к себе. Он доверил ему своё имущество, без раздумий пустив в дом. Пусть Чуя там уже два раза был, оба эти случая происходили не по инициативе Дазая. Непривычно было заходить в дом, который ещё непонятно сколько будет в его распоряжении. От этого было грустно и тоскливо, но Чуя старался не обращать на это внимания, занявшись раскладыванием своих вещей в гостевой спальне. Отыскав на втором этаже сменное постельное бельё, он постелил его на всякий случай, затем занял себя небольшой уборкой – вытер пыль и прошёлся мокрой тряпкой по полу первого и второго этажей. Дом у Дазая был действительно огромным даже по меркам многодетной семьи – как его тут не угнетало жить в одиночку, Чуя и думать не хотел. С особым трепетом он поставил бутылку вина, купленную в тот далёкий выходной, которую так и не открыл – он надеялся, что через пару лет у него будет своя личная полка с особо редкими дорогими винами. Пока что она стояла в ряду алкогольной коллекции Дазая и выглядела по истине несчастной. Чуя разобрал холодильник и даже сходил в круглосуточный магазин за продуктами – раз уж ему позволили жить в таком доме, грех не начать питаться чем-то помимо столовой еды в штабе. Время для ужина было уже позднее, но Чуя не решился отказать себе в удовольствии что-то сварганить на кухне, интерьер и обустройство которой так и манили начать готовить. Чуя был очень далёк от того, что зовётся кулинарными навыками, но паста с морепродуктами получилась у него вполне себе неплохо. Он даже не заметил, что приготовил порцию на двух человек, отчего вмиг сконфузился и быстро поглотил еду, половину убрав в холодильник. При виде ванной комнаты у него перед глазами пронеслись обрывки воспоминаний ночи, когда Дазай вскрыл вены. Постояв в проходе ещё несколько минут, Чуя захлопнул дверь и решил помыться утром, надеясь на то, что сонный он забудет об этих видениях. Сон так и не пришёл к нему ни через час, ни через два. То ли кровать была с непривычки слишком удобной, то ли на него всё ещё давило, что он в этом доме не просто так. Не случись с Дазаем того, что случилось, позвал ли он Накахару сюда хоть на одну ночь? Кусая губы в кровь, Чуя снова начал чувствовать, как его разъедает изнутри тревога и жалкие мысли о том, чего они не успели. Чертыхнувшись и послав подушку в долгий полёт до стены напротив, Чуя сел на кровати и в задумчивости смотрел на связку ключей. Один из них от входной двери, второй – от ещё одной, находящейся за ней. От чего был третий ключ? Никакого гаража у Дазая не было, для машины имелась навесная крыша с восточного фасада дома. Чуя схватил ключи и рывком побежал на второй этаж, когда его внезапно осенило. При первом осмотре дома на втором этаже он обнаружил дверь, запертую на ключ. Тогда Мори отдал ему дубликаты, где подходящего ключа не имелось. Чуя тогда подумал, что это что-то наподобие домашнего кабинета, но, проработав с Дазаем два месяца, сейчас он ясно осознавал, что дома он едва успевал поспать и поесть, не то, что работать. С небольшим тремором Чуя проворачивает ключ, который оказывается подходящим. Его разбушевавшееся сознание кричало о том, чтобы он остановился – это что-то слишком личное, куда он не должен заглядывать. Но с другой стороны, оставил ли ему Дазай этот ключ, если бы не хотел, чтобы он увидел то, что находится в этой комнате? На удивление, комната оказывается маленькой, в ней даже сейчас было душно. Оно и понятно – когда сюда последний раз кто-то заглядывал, чтобы проветрить помещение? Чуя включает свет, найдя кнопку наощупь далеко не с первой попытки. Долгое время он разглядывает обстановку, понимая, что увиденное – совсем не то, что он ожидал обнаружить. Эта комната разительно отличалась от всего дома в целом как интерьером, так и обстановкой. Минимализмом тут и не пахло – стены по периметру были заставлены не пойми чем. Большинство пространства занимали стеллажи, шкафы и полки, висящие на стене, с книгами. В самой спальне Дазая их было немало, а тут так целая библиотека, причём даже мельком Чуя понял, что здесь есть как коллекционные издания, так и совсем старые, с потёртыми обложками экземпляры. Какие-то встречались по несколько раз, многие были на иностранных языках. Чуя с каким-то шоком взял одну из книг, язык которой он вообще не смог разобрать, если бы не телефон под рукой. Та оказалась на русском. Сколько языков знал Дазай – было даже страшно представлять. Стены в комнате были со светлыми обоями, на каждой стене – свой узор, но не бросающийся в глаза. Несколько стульев, одно кресло, явно очень старые, никак не сочетались между собой, но вкупе со всем имеющимся здесь создавали свой особенный уют. Между шкафом и ободранной мягкой тумбой Чуя нашёл большой пакет, в который были свалены стопкой картины без рам – где их достал Дазай, на базаре или украл, Накахара оценить был не в состоянии, так как в искусстве не разбирался. Может, многие из них стоили целое состояние, или вовсе достались бесплатно, но Чуя улыбнулся от того, что они были таким образом заброшены – Дазай не такой перфекционист, каким казался ему поначалу. На светлом столе у узкого окна без штор никакой техники не оказалось, что только укрепило догадку Чуи о том, что это никакой не кабинет. Чем именно Дазай здесь занимался, Чуя понял только тогда, когда присел на табурет с подушкой рядом с этим столом. На поверхности светлого дерева стоял проигрыватель для пластинок, а сами они огромной кучей тоже достаточно небрежно лежали на полу под столом. У проигрывателя рядом лежали разбросанные ручки, но Чуя смотрел вовсе не на них, а на рукописи, которых было возможно даже больше количества книг на полках. Без труда узнав почерк, Чуя даже боялся притронуться к исписанным листам. Многие из них были соединены скрепками, чуть меньше – сшиты нитью. Это были законченные произведения, понял Чуя. Остальные же бумаги были сложены вразнобой – определить следующую по порядку прочтения страницу было достаточно сложно, если не читать от начала. И Чуя начал читать. Большинство из написанного его пугало, заставляло покрываться спину мурашками, а руки в какие-то моменты леденели. Чуя не успевал обдумать, что из написанного было реально, а что нет – слова до того были красиво и складно переплетены между собой, что заполняли собой всю голову моментально. Рвано начиная искать продолжение и находя его, Чуя прикладывал палец к губам, иногда кусал его от нервов и переживаний, которые были вызваны прочитанным. Ему попался на глаза рассказ о девушке, мучающейся видениями и экстрасенсорными способностями – до Накахары происходящее дошло не сразу, так как начала рассказа он в стопке не отыскал. Но каждый абзац уносил с головой, и когда страх отступал, на его место приходило осознание. Дазай писал очень и очень много. Да так хорошо, что мог бы на этом зарабатывать. Чуя очнулся, когда за окном появились первые лучи солнца. Он не прикрыл глаза даже на десять минут, но за это время и десятой доли всего, что было на столе, не прочитал. С ощущением полной усталости, он отложил немного измятый лист на стол и хотел облокотиться на спинку, но очень не вовремя вспомнил, что сидит он на табурете – так и растянулся на полу, потирая ушибленный затылок. На какое-то время он завис и бездумно смотрел в светлый потолок, где по белой шпаклёвке тянулись трещины. Видимо, дом был не таким новым, как Чуя себе представлял, но везде был сделан ремонт, кроме этой комнаты. В ванной его действительно больше не преследовали кошмары в виде кровавых брызг на стене – в голове собрался туман из прочитанного, а Чуя думал о том, что Дазай писал из сильной необходимости выливать из своей головы лишнее. Много мерзкого и непристойного было в его рукописях, но так органично написано, что Чуя отвращения не испытал, словно переселился в голову Дазая. Его укололо где-то в груди осознание, что таким образом Дазай позволил ему понять себя чуть больше, чем было на самом деле. Видимо, говорить о себе кому-то помимо психотерапевта он и правда не привык, оставляя роль слушателя бумаге. Губы Чуи тронула тёплая улыбка, когда он понял, что вряд ли кто-то ещё кроме него притрагивался к этому уголку мира Осаму Дазая.***
В начале июня Чуя снова оказался в отделении реанимации. Даже в третий раз ему здесь было не по себе – вид одних и тех же пациентов, безмолвно лежащих за стеклом, угнетал. Чуя слегка подёргал ворот футболки, на ходу обмахиваясь ладонью – в коридорах больницы всегда было душно. В палате работал кондиционер, и Чуя про себя почти сказал Дазаю «спасибо» за то, что Мори может позволить обеспечить ему лучшие условия, но вовремя остановился. Смерив Дазая долгим нечитаемым взглядом, Чуя вздохнул, оставаясь стоять у дверей. – Привет, – он сказал это до того неуверенно и тихо, что захотелось себя ударить. Но с чего-то надо начинать. Накахара медленно опустился на стул рядом с койкой, не сводя с Дазая глаз. Ему не хотелось в этот раз снова час сидеть в молчании и корить себя за свою трусость произнести хотя бы пару слов при нём в таком состоянии. – Никогда не думал, что скажу это, но жить в твоём доме гораздо удобнее, чем в лазарете Мафии, – Чуя усмехнулся, сложив руки на коленях и опустив голову, – до работы, правда, долго добираться. Он смотрел на свои сведённые колени, не решаясь говорить дальше. Улыбка отчего-то не сходила с его лица, и он чувствовал себя до невозможности глупо. Но потом Чуя подумал – чего бояться, если никто его не слышит, кроме него самого? – Пользуясь твоим отсутствием, я завёл крысу. Назвал Ник, – Чуя поднял голову и облокотился локтем о мягкую койку, смотря на Дазая, – ты, конечно, мог бы меня остановить, но ты не в том положении. Так что теперь вместо тебя я живу с другим парнем. Он, к слову, такой же угрюмый и молчаливый, как и ты. Только жрёт в два раза больше тебя. Подперев щёку кулаком, Чуя позволил себе долго заглядываться на Дазая. Его всё не покидало ощущение, что тот просто спит. Это было на него похоже – в желании отгородиться от людей притвориться коматозником. Рука Чуи дрогнула, когда он потянулся к повёрнутой к потолку раскрытой ладони Дазая. Нерешительно и совсем слабо он коснулся указательным пальцем его мизинца. Замерев так и подумав, что ему почудилось, Чуя сплёл свой и чужой пальцы, сжав достаточно крепко. – Я думал, что ты холодный… Прости, – он виновато улыбнулся и накрыл уже куда решительнее руку Дазая своей. – Я боялся говорить с тобой. Боялся не слышать ничего в ответ… В детстве мать водила меня на похороны к какому-то моему дядьке, я так и не понял, кем он мне приходился. Я видел, как все по очереди подходили к гробу и что-то говорили ему на прощание. Я… Не хотел, чтобы наши разговоры были похожи на это. Чуя перевёл взгляд на кардиомонитор, успокаивая себя наличием непрекращающегося писка и равномерной зелёной строки. Он положил подбородок Дазаю на живот, потирая его ладонь пальцем. Только сейчас он вспомнил, что кожа Осаму всегда была теплее в разы его собственной. Ему стало интересно, каково это, лежать совершенно голым и прижиматься к нему в постели ночами? Чуя прикрыл глаза, чувствуя учащённый пульс от своих же мыслей. – Я читал твои рассказы… Почти все успел прочесть. Не буду говорить, что мне понравилось, иначе ты слишком зазнаешься. Но я несколько раз перечитывал отрывок о мальчике, который стоит перед пропастью и думает, шагнуть в неё либо же развернуться и пойти по привычной ему дороге. Ты написал целых десять страниц о его раздумьях, приводя аргументы в пользу обоих вариантов. Но так и не написал, что он сделал в конце, – Чуя приподнял руку Дазая и приблизил её к своим губам. – Я очень хочу знать, остался этот мальчик стоять там, развернулся или прыгнул в бездну. Ты… Ты расскажешь мне потом, Осаму, чем закончится эта история? Чуя так и лежал на его животе, не раскрывая глаз и прижимаясь губами к тёплой руке с немного загрубевшей кожей на костяшках. Его вдруг посетила мысль, до абсурда глупая и бессмысленная, но отказаться от неё он уже был не в силах. Воровато оглянувшись на стеклянную стену позади себя, где никого не было, он поднялся, выпустив чужую руку из своей, и обошёл койку с другой стороны. Назвав себя в мыслях трижды идиотом, он почти невесомо коснулся одного из поручней, которые находились от Дазая по обе стороны, и перелез через него, улёгшись рядом. Ему вполне хватило места с края, чтобы лечь набок и положить голову на плечо Дазая – он старался быть предельно аккуратным, чтобы не задеть провода электродов и трубок от капельницы и ИВЛ. Когда сердце перестало отдаваться в ушах, Чуя достал мобильный и разблокировал его. – Сакуноске сказал, что в таком состоянии больным включают музыку, – Чуя шептал, боясь нарушить сложившуюся обстановку. – Я без понятия, что тебе нравится, поэтому включу то, что нравится мне. Даже если тебе не интересно – ты ведь не сможешь отказаться, да? Вот и слушай, – Чуя поставил минимальную громкость и положил телефон на грудь Дазая, обняв его одной рукой и снова закрыв глаза.Ты нужен мне сейчас, Чтобы оставаться сильным. Чтобы напомнить мне, откуда я родом И где моё место. Проснись и останься со мной.
Чуя знал, что Дазай не слышит слов и ни одного звука извне. Но в этот момент Чуя представлял, что Дазай просто лежит с ним рядом – засыпая или всего лишь закрыв глаза от усталости, не имело значения. Чуя верил, что сейчас он не один слышит эту песню. Он лежал также неподвижно, как и сам Дазай, чтобы быть как можно ближе к нему. Чтобы хотя бы предположить, что он может ощущать сейчас. Когда ты совсем один, во тьме, без единого указания, где из всего этого выход – и Чуя легко это представлял. Но ему было совсем не страшно, потому что он чувствовал своей ладонью, как еле ощутимо опускается и поднимается грудь Дазая в спокойном темпе. Будто он всегда будет рядом, где бы Чуя не оказался, сколько бы людей не потерял – Дазай будет здесь. Прямо у него под кожей.Не сдавайся, как бы тяжело ни было.
Чуя ползёт вверх ладонью наощупь по бинтам, останавливаясь на чужих губах. Под закрытыми веками не видно ничего, кроме черноты, но Чуя воссоздаёт в памяти изгиб его рта, который искривлялся при раздражении, дёргался от вспышек ярости, расплывался очень редко милой улыбкой. Палец обводит горячие мягкие губы и сползает на щёку, гладкую и такую же тёплую. Чуя оставляет свою ладонь в таком положении, словно так и должно быть всегда. Словно так уже было очень-очень давно, где-то в параллельной реальности, где нет Мафии, нет убийств, где Дазай не страдает от психического расстройства и не вынужден натягивать на лицо фальшивую улыбку. Где-то далеко, где он с лёгкостью говорит эти три дурацкие слова Чуе, а Чуя всегда в ответ говорит «я тебя тоже». Ему вдруг чудится, будто мышца у Дазая на шее рядом с его запястьем совсем слегка дёргается.Ты со мной?
Чуя вздрагивает от звука раскрывшейся двери, пряча выключенный телефон в карман. Он неловко смотрит на двух влетевших медсестёр, которые замерли и непонятливо смотрели в ответ на него. Справившись с секундным удивлением, они подбежали к койке Дазая, быстро переговариваясь между собой, пока Чуя слез и смотрел на них вопросительно. – Что происходит? – Молодой человек, покиньте палату, – одна из вошедших, та, что была старше, поочерёдно открыла глаза Дазая, светя в них фонариком и проверяя реакцию зрачков. – С ним что-то случилось? – Чуя приблизился к ним, смотря на прибор для измерения артериального давления, который вторая медсестра уже нацепила на плечо Дазая. – Резкий скачок изменения в электрической активности головного мозга, – женщина, ответившая Чуе, нажала на кнопку вызова врача, которая располагалась на стене у аппарата ИВЛ, и проговорила в динамик рядом с ней. – Готовьте внеплановое ЭЭГ. Молодой человек! – Чуя увернулся от руки, которая хотела схватить его за локоть, и быстро выбежал из палаты, замерев у стекла снаружи. Через пару минут мимо него пробежало несколько врачей, которые угрожали ему вызовом охраны, если он сейчас же не покинет реанимацию. Чуя, словно персонаж видеоигры, в замедленном действии побрёл по длинному коридору к выходу, уже не слыша за спиной ни шагов врачей, ни их голосов.***
Ацуши, который вернулся в строй пару дней назад, нервно мерил свой кабинет шагами под пристальным взглядом Акутагавы. Тому уже сняли гипс, и теперь он ходил с эластичной повязкой по всему предплечью. Серые глаза были такие же напряжённые, как мышцы на спине Накаджимы – тому пришлось пару раз встряхнуть плечами, чтобы не было спазма в шее. Время было пять утра, несколько часов назад их разбудил звонок Чуи, который очень непонятно и быстро оповестил о том, что есть шанс, что Дазай сегодня проснётся. Устав ходить от стены к стене, информатор тяжело приземлился на диван рядом с Акутагавой, который накрыл рукой его дёргающееся колено. Не успев успокоиться, они оба подскочили, когда Чуя открыл дверь и зашёл внутрь настолько помятый и уставший, словно не спал целую неделю. – Ну что? – Лицо Ацуши уже тронула улыбка, но она тут же померкла, когда Чуя заговорил. – Ничего. Состояние Дазая не изменилось. Ацуши обречённо свалился на пол, чудом не разбив оба колена.***
Неделя слежки длилась долго и безрезультатно, отчего Чуя уже хотел пойти к Мори и попросить помощи старших коллег. Пачки сигарет улетали одна за одной от нервов и злости на всё, что происходит в его жизни. Окрылённый в одну секунду, он жёстко разбился о грубое асфальтовое покрытие, когда ему сообщили, что пациент по фамилии Дазай продолжает находиться в глубокой коме. Тогда Чуя с одного удара ноги разломал стул, на котором просидел больше часа, слушая вслед гневные крики охранников. Плевать он хотел на них всех. Больше он никогда не будет уверять себя понапрасну в том, чего так и не произойдёт в конце концов. Три дня назад ему удалось незаметно присоединить к машине подозреваемого иностранца радио маячок, с которого ему поступали сигналы о передвижении по городу. Сегодняшней ночью Чуя уведомил Мори о том, что дело близится к завершению. По негласным законам, он не мог брать чужого мафиози в заложники – связываться через подосланных шпионов с иностранцами было непринято. Чуя должен был лишь оставить предупреждение о том, что якудза не намерены терпеть на своей территории скрытое от их глаз пребывание чужака. Припарковав машину Дазая за пару кварталов от нужного места, Чуя продолжил путь пешком в темноте ночи, прерываемой редким светом фонарей на окраине города Ямато, располагающимся по соседству с Йокогамой. Он останавливается под раскидистым деревом, таясь в его тени, которая в это время суток, казалось, поглощала пространство и слабый свет вокруг себя. Чуя, не отводя глаз от входа в мотель с очень сомнительной репутацией, меняет свои перчатки на другие, которые потом в итоге выбросит. За прошедший месяц Чуя научился многому. Он всё лучше и лучше осваивал второй язык, переговариваясь на нём для тренировки с Ацуши и Хироцу. Практиковался в рукопашном бою с Гин, движения которой были такими же быстрыми и отточенными, как и его собственные, оттого они идеально друг другу подходили как партнёры в спарринге. Акутагава, который всё это время был занят в штабе Мафии, разложил ему по полочкам всё о двусторонних отношениях якудза с представителями мафиози других стран, поясняя, где можно действовать напрямую, а где лучше лишний раз сделать вид, что ты слеп и глух. Владение холодным оружием сейчас как никогда было на лучшем уровне и укрепляло его веру в себя, а пистолет под рукой больше не был для него бесполезной и неизученной вещью. Но лучше всего сказанного Чуя в совершенстве овладел другим навыком. За прошедший месяц лучше всего он научился ждать. Он не считал, сколько простоял в одной позе, не отрываясь ни на секунду от нужной точки. Временами можно было услышать лай собак вдали, шум дождя, капли которого не заставили Чую сместиться ни на сантиметр. И вот, когда его цель наконец выходит и близится к своей машине, Чуя всё ещё ждёт. Когда невысокий, но крепко слаженный мужчина в светлой ветровке берёт в руки телефон и вводит пароль, чтобы его разблокировать, Чуя тенью в несколько неслышных шагов подбегает сзади, закрывая его рот одной рукой. Вторая рука уже поднесла лезвие ножа, которое теперь упиралось острым краем в кадык чужака, чей палец завис на кнопке вызова. – Дёрнешься – я буду долго и мучительно отрезать от тебя по куску мяса и заставлять это жрать, пока ты не отключишься в муках, – сказал Чуя на английском. – Звони. Мужчина с секунду думает, уже понимая, к чему всё идёт – Чуя успевает пресечь его движение, вдарив по обратной стороне коленной чашки мыском тяжёлого ботинка. Враг закрывает глаза и нажимает на звонок. Раздаются три гудка, после которых Чуя слышит речь на итальянском. – Ты закончил? Самолёт через три часа, твой билет на имя… – Вам привет от японской Мафии, – Чуя прерывает его, продолжая говорить на английском с расстановкой, чтобы каждое его слово поняли. – Наш босс в ярости от такого наглого нарушения договора. В этот раз мы простим вас, но ваш нерасторопный бедолага поплатится за это жизнью. Аривидерчи, – Чуя бьёт коленом в локоть руки, которой мужчина удерживал мобильный, и тот падает на асфальт, с треском разбиваясь. Оттаскивая дальше от дороги выбивающегося итальянца, который зарядил ему по лицу и выбесил этим только сильнее, Чуя дёргает его подбородок в сторону и перерезает горло, слыша булькающие визги и чувствуя, как содрогается в предсмертных муках тело в его руках. Сбросив труп прямо на песок, Чуя снимает с рук перчатки, меняя их на другую пару, достаёт ключи от машины иностранного мафиози из кармана ветровки того и садится за руль. Проверяет количество бензина, после чего выходит и тащит окровавленное тело с уродливо вскрытым горлом, укладывая его в багажник. Чуя садится обратно на место водителя, заводит машину и уезжает за несколько километров от места, к границе между двумя городами, где было безлюдно и проходила железная дорога. После чего оставляет в салоне и разбитый телефон, а затем, выйдя на улицу, стреляет из пистолета в бензобак до момента, пока из него не начинает вытекать топливо. Отойдя на несколько метров, он кидает на след от бензина зажигалку. Автомобиль загорается, когда Чуя уже убегает – взрыв не затрагивает его, и парень скрывается целым. Рассвет медленно тянулся по горизонту, который в таком пригороде, освобождённом от высотных зданий, был хорошо виден. Чуе требуется час быстрой ходьбы со сменой на бег, чтоб достигнуть оставленного Ниссана за двумя домами, сдающимися в аренду. В голове пусто и тяжело, также, как и на душе. Шоркая подошвами новых ботинок на тугой шнуровке, Чуя останавливается в десяти метрах. Чутьё, развитое со временем почти до идеала, заставляет его выхватить нож и развернуться на сто восемьдесят градусов, прижимая незваного попутчика к холодной стене гаража. – Ты при каждой нашей встрече будешь пытаться меня покалечить? – Тачихара приподнял подбородок, чтобы не напороться на нож у своей шеи. – Убери это, солнце, надо поговорить.