Не отпускай!
И он не отпустит его так легко, только не из-за какого-то дурацкого недопонимания. Остановившись перед удивленным Цзюнем, старший вытянул руки вперед: не касаясь, но и не давая уйти. Чжэхань опустил голову вниз, переводя дыхание. Сердце бешено стучало в груди, а подняться и посмотреть Цзюню в глаза казалось непосильной задачей. Он не хотел увидеть на любимом лице отвращение, а что еще хуже — безразличие. Через предплечье все еще было перекинуто его собственное пальто, и Хань набрался смелости только для того, чтобы укутать замерзшего Гун Цзюня. Он все еще не мог заставить себя посмотреть тому в глаза, взамен уставившись на пуговицы, которые, благодаря его ловким пальцам, быстро проскальзывали в отверстия. Юноша молчал, принимая заботу от этого человека. Молчал не потому, что был зол или обижался. Стыд — вот, что он чувствовал. Парню все время казалось, что он доставляет хлопоты Чжэханю, а тот, будучи столь добрым и отзывчивым человеком, терпит это ужасное поведение, не имея других вариантов. Вот и в этот раз он заставил актера поволноваться. Быстро проанализировав внешний вид мужчины, юноша понял, что тот, кажется, успел вываляться в грязи и разодрать коленку в кровь. Увидев, как ткань спортивных штанов все сильнее пропитывается кровью, он рухнул на колени и потянулся к ране, не прикасаясь. Рука застыла в воздухе на расстоянии двух сантиметров, а взгляд, полный тоски, метнулся вверх, чтобы встретиться с таким же подавленным взглядом карих глаз. К счастью, ранка была маленькой. Мир словно замер. Ветер перестал мерно гудеть, разгуливая между ветками; птицы и вовсе затихли, притаились, ожидая хоть каких-то действий от этих двоих. Цзюнь не думал ни о чем, когда постепенно поднялся и заключил Чжэханя в свои объятия. Отогнал мысли о том, что гэгэ поранился, пока искал его; ведь это будет означать, что он приносит тому только несчастья и раны, моральные и физические. Он не хотел уходить. Чжан Чжэхань обнимал в ответ, чувствуя, как крупная дрожь сотрясает чужое тело. — Пойдем домой? — прошептал он, взяв лицо младшего в свои ладони так, чтобы тот мог быстро прочитать фразу и понять, чего от него хотят. Это было не просто предложение пойти домой, например, чтобы собрать вещи Цзюня и разойтись на этом. Глаза паренька затянула пелена непрошеных слез, и он лишь кивнул, соглашаясь. Он позволит Чжэханю отвести себя домой, по той же узенькой тропинке, сжимая чужие пальцы и боясь отпустить. Если Гун сейчас отпустит эту руку, сможет ли ухватиться за нее еще раз и переплести пальцы? Холодный пот покрывал ладони, а Цзюнь все никак не мог отвести взгляд от их переплетенных в замке пальцев: постепенно хватка ослабевала и пальцы соскальзывали; вот сейчас… Сейчас руки обоих безвольно упадут. Чжэхань крепко перехватывает чужую ладонь, не оборачиваясь, предотвращая катастрофу. Он ускоряет шаг: его Цзюнь-Цзюнь совсем продрог. Актер ведет его во вторую ванную комнату через свою спальню и откручивает кран с горячей водой на полную, слегка разбавляя холодной. Душ — это, конечно, хорошо, но то, в чем нуждался младший — это горячая ванна. Чжэхань поспешно расстегивает верхнюю одежду и стаскивает ее с Цзюня, слой за слоем. Тот перехватывает руки Ханя, а взгляд его какой-то умоляюще-испуганный. Актер не собирался играть в детские игры, поэтому сразу же отвернулся, чтобы проверить воду; она обжигала, и мужчина прибавил еще немного холодного напора. Добавлю горячую потом, — мысленно подытоживает Чжан. Цзюнь так сильно замерз, разгуливая с голыми ногами, что ему сейчас любая температура выше 15 градусов покажется кипятком. Потерев подбородок, размышляя, мужчина все-таки решил добавить соль для ванн с лавандой. Приятный цветочный запах быстро распространился по комнате, поднимаясь вместе с паром. Когда Хань повернулся, младший уже стоял перед ним без единого клочка одежды на теле. Он даже не прикрывался, но было видно, что ему это дается тяжело: напряженные руки словно застыли идеально по швам. Ситуация сейчас не та, чтобы смеяться над чужой стеснительностью, поэтому Чжэхань берет Гуна под руку и подводит к воде. — Попробуй температуру, — говорит он и вздрагивает от чужого шипения. — Очень горячо. — Это из-за разницы температур, ты должен… — Я залезу, — решительно говорит Цзюнь и действительно переступает бортик, погружая сначала одну, а потом и вторую ногу в воду по колено. После этого, несмотря на неприятные ощущения, юноша погружается в воду мгновенно, не желая растягивать «удовольствие». Чжэхань хмыкает; так значит Цзюнь из того типа людей, которые лучше стерпят резкую сильную боль, чем будут мучиться дольше, растягивая. Интересно. Старший опустился на колени и взял с полки какую-то баночку. Он покрутил ее в руках, присматриваясь, и вылил немного на руку, хлопая в ладоши и размазывая странную, но приятно пахнущую жидкость. Кажется, это было массажное масло. Чжэхань потянулся к доверчиво выставленной шее и нежно провел рукой от подбородка до основания, размазывая маслянистую жидкость. Кадык младшего дернулся под его рукой так соблазнительно… Сейчас не до этого, - смахнул наваждение Хань и продолжил массировать чужие плечи и спину. Цзюнь еще никогда в жизни не чувствовал себя в такой безопасности, как с Чжэханем. Это восхитительное чувство заполнило его до краев. Младший неотрывно следил за сосредоточенным лицом мужчины, пока тот массировал и растирал кожу его плеч и груди. По нему он не мог понять, что за мысли вращаются сейчас в голове актера. Гун выдохнул тихое: — Прости… — Это я должен извиняться. Цзюнь-Цзюнь, у меня даже в мыслях не было, что у тебя могут быть какие-то скрытые мотивы. Ни разу. Я совершенно точно не хотел, чтобы ты беспокоился из-за того, что моя работа принесла мне некую популярность в узких кругах. Я не хотел… Чтобы моя работа помешала нам сблизиться. Не хотел, чтобы ты подумал, что мы не подходим друг другу, — Чжэхань говорил очень уверенно, так, будто заранее приготовил свою речь.— Ты очень дорог мне, поверь. Мне плевать на разницу в наших социальных статусах. Веришь? Даже если бы ты был бездомным, сидящим под дверью того магазина, я не прошел бы мимо. Можешь смеяться, но, как только я увидел тебя, то понял — это предназначение. Наша встреча была предопределена судьбой, и, если бы мы не столкнулись тогда, в тот холодный зимний день, я уверен, мы все равно бы встретились, несмотря ни на что. Касания Чжэханя были методичными, без капли эротического подтекста. Закончив с массажем, он распаковал новую мочалку и, окунув в воду, спросил: — У тебя нет аллергии на цитрусовые? Цзюнь покачал головой из стороны в сторону. Слова Чжэханя… Увидев, как старший произносит их, он знал: они - чистая правда, глаза ведь никогда не врут. Несмотря на то, что они могли показаться глупостью. Судьба? Разве это возможно? Любви с первого взгляда не существует, это лишь детские сказки. — Я боюсь, — шепнул Гун. — Что пугает тебя? — Чжэхань пребывал в замешательстве. — То, что происходит между нами… Ты красивый, добрый, популярен и богат, а что я? Нищий инвалид, который сел тебе на шею и живет за твой счет… — тон его голоса повышался с каждым произнесенным вслух словом; с каждой секундой боль оседала внутри все сильнее, словно обволакивая все его органы и сжимая в тисках. Чжэхань понимал, что это может так выглядеть… Но он был по-настоящему счастлив, наблюдая перемещения Цзюня по квартире. Даже когда тот был на работе, ощущалось его незримое присутствие: оставленный в холодильнике завтрак, записки, прикрепленные магнитом к холодильнику; его обувь и верхняя одежда, висящая рядом с одеждой владельца квартиры. Все это невольно радовало глаз, никак не вызывало беспокойства. — Мне кажется, что я злоупотребляю твоей добротой, а я так не хочу, чтобы это было правдой, понимаешь? Не хочу, чтобы ты помогал мне, но так хочу принять твою помощь… — Нет ничего плохого в том, чтобы принять помощь от человека, который действительно заботится о тебе, — четко произнес Чжэхань. — Я не разрешаю тебе говорить такие вещи о себе. И вообще, ты гораздо красивее меня, ты талантливый, и я вижу, что у тебя большое будущее. Когда ты станешь известным, я уйду на пенсию и ты будешь меня содержать, договорились? Цзюнь хохотнул, понемногу расслабляясь. — Договорились. Обещаю, что на твое тридцатилетие куплю тебе дом. — Я запомню это! Чжэхань не знал, как поступить: шею, грудь и часть спины он уже отполировал, как серебряную монетку, да так, что кожа будто сверкала и светилась. Он неловко поднял руку и почесал затылок. Цзюнь вынырнул из мыслей, завидев странную активность справа от себя. — Может, сядешь на бортик? Чтобы я… Мог вымыть все остальное, — теперь, после этого разговора атмосфера стала не такой угнетающей, и мужчина почувствовал себя неловко, списав свой румянец на горячий пар от воды. Гун медленно кивнул, словно набираясь смелости. И, хотя ему было немного неуютно, он выполнил просьбу старшего через мгновение; садясь на керамический холодный бортик, он все так же не прикрывался, но свел колени вместе. Чжэхань тяжело сглотнул и, пересилив себя, выдавил немного геля на яркую оранжевую мочалку. Кожа юноши была настолько нежной, что краснела даже от самого ласкового прикосновения. Хань старался не тереть ее слишком сильно, но достаточно, чтобы смыть всю грязь и горечь, которая скопилась из-за его глупых секретов. Заметив, что Гун Цзюнь смотрит на его руки неотрывно, старший царапнул колено ногтем, привлекая внимание. — Теперь ты знаешь обо мне все. Клянусь, больше никаких секретов. — Не нужно клясться, — пробормотал Гун, поднимая ногу, когда Чжэхань начал приподнимать ее под коленом. В местах, где он касался, сразу жгло и зудело. Цзюнь дернулся, пытаясь сбежать от щекотных прикосновений, но мужчина только сжал руку сильнее, удерживая. Чжан Чжэхань засмеялся, почувствовав еще одну попытку вырваться, когда скользил плетеной из пластика сеточкой между пальцев и оглаживал ею ступню. — Ты такой неженка. Я не боюсь, что нарушу обещание. Отныне никаких тайн, я не стану скрывать от тебя что-либо. Договорились? Цзюнь кивнул; он прекрасно понимал, что в том, что произошло, его вина тоже была. Тем более, его вины тут намного больше. Он выступил с претензиями к человеку, но хоть раз дал ему понять, что знает, кем тот является? Нет. Парень не заслуживает ни его извинений, ни таких обещаний, но Чжэхань в который раз доказывает, что он не обычный человек — принц, да и все тут. По крайней мере, в глазах самого Цзюня он был принцем. Умалчивая столько фактов из своей биографии, не мог винить человека в том, что тот утаил лишь крошечную часть своей жизни. Это всего лишь работа, во всем остальном он ведь ему полностью открылся? Открыл свою душу нараспашку, приглашая поселиться прямо там. Гун понимал, что актер намеренно не спрашивает, боясь задеть чужие чувства. И он был благодарен за это. Честно, очень благодарен. Пользовался чужой добротой, скрывая свою боль глубоко в сердце, позволяя ей гнить там на протяжении десяти лет. Возможно, пришло время рассказать все как на духу? Открыть свое сердце, так же, как и старший открыл ему свое? — Чжан-лаоши… — Да? — Ты не хочешь узнать, как я потерял слух? — Хочу, — чуть погодя ответил тот. — Тогда спроси. Спрашивай все, что хочешь узнать, и я расскажу тебе, ничего не тая. Цзюнь опустился в воду, оборачиваясь к возлюбленному; забрав из рук того мочалку, младший откинул ее в воду и медленно провел по чужим предплечьям, украшенным венами, оставляя на коже мокрые следы. Приподняв край его футболки, юноша потянул ее вверх и, когда снял, вцепился в пояс серых поношенных спортивок. Они были безбожно разодраны, а на колене запеклась кровь. — Цзюнь-Цзюнь, расскажи мне, пожалуйста, что случилось тогда? — Хорошо, — шепнул младший, — но сначала забирайся ко мне. Его тон давал понять, что никакие возражения не принимаются, поэтому Чжэхань поднялся и спустил штаны вместе с бельем. Младший поспешно отвернулся и подполз на ягодицах ближе к середине ванны, освобождая место для возлюбленного за спиной. Повезло, что ванна была довольно-таки большой, и двое высоких мужчин могли там поместиться, только вот коленки Гуна выглядывали из-под толщи воды на добрых пятнадцать-двадцать сантиметров. Цзюнь расскажет, но сделать это лицом к лицу… Он не настолько смелый. Когда Хань уселся сзади, заставляя воду прийти в движение, он сразу же подтянул Цзюня к своей груди, позволяя тому расслабиться в объятьях. Такая близость для них обоих была в новинку. Но… Это было очень умиротворяюще. Цзюнь начал свой рассказ. Он говорил, говорил и говорил. Рассказал, как попал в аварию, и что, очнувшись, уже не мог слышать. Мама плакала, сидя возле его больничной койки — не от горя, от счастья, ведь сын не приходил в себя на протяжении недели. Когда Цзюнь проснулся во второй раз после аварии, он не сразу понял, что что-то изменилось; лишь когда мать протянула ему блокнот с одной единственной фразой:Мы со всем справимся, сынок. Я и папа, мы сделаем все, чтобы вернуть тебе слух.
Как мог отреагировать на это заявление подросток, который буквально недавно вышел из комы? Он теперь глухой? Совсем? Цзюнь кричал и плакал; кричал, что это не может быть правдой.