all flowers are deaf

Небо еще не успело окраситься в розовый и персиковый цвета, когда Цзюнь открыл глаза. Пытаясь вынырнуть из дымки ночного кошмара, он приложил руку ко лбу, стирая испарину. Парень не помнил, что ему приснилось, но ощущения были тревожными. Сердце заходилось в быстром темпе, а ужасная головная боль, сосредоточенная в области висков, кажется, норовила пробить ему череп. При попытке подняться, его тело встретило неожиданное сопротивление. После нескольких секунд ступора он понял, что спит в одной кровати с Чжэханем. Длинная рука старшего была перекинута через грудь Гун Цзюня, а нога оплетала его талию, демонстрируя поразительную растяжку. Оценив эти удивительные навыки, младший, ласково улыбнувшись, положил свою ладонь сверху чужой. Воспоминания о вчерашнем вечере приходили постепенно, заменяя тревожность в его сердце на нежность. И хотя он не помнил, как оказался в кровати, но догадывался, что это Чжэхань перенес его с пола. Цзюнь тихонько хохотнул, представив себе эту картину. И как только умудрился? Наверное, это было до чертиков забавно. Длинные руки бы мешались, свисая, а ноги бы задевали все косяки. Может голова его болит именно поэтому? Хань-Хань, пытаясь отомстить за мучительную транспортировку сонного тела, поцеловал его головой все косяки в этом доме? Не сдержавшись он прыснул со смеху и тут же зажал рот рукой, лишь бы не разбудить возлюбленного, так мило пускающего слюни на подушку. Кое-как выбравшись из крепких объятий, он двинулся в свою комнату, о существовании которой уже почти забыл. Но у него, кажется, когда-то была аптечка; ползком добираясь до той комнаты, Гун питал надежду, что она не потерялась при переезде. Силы покидали его с каждым шагом, и пришло понимание: лучше бы остался в кровати. С теплым Хань-гэ под боком. Вывалив на пол все содержимое из забавной розовой косметички, которая по совместительству была его аптечкой, Гун Цзюнь не нашел ничего, что бы помогло избавиться от головной боли. А вообще, на большинстве медикаментов красовался истекший срок годности, так что дальнейшая их судьба — утилизация. Не в силах подняться с пола, Гун Цзюнь начал сортировать упаковки на нормальные и просроченные, складывая последние в маленький пакетик. Зачем он это делает в 6 утра, на полу комнаты, в которой вот-вот начнет отваливаться краска с потолка? Слишком сложный вопрос. Но закончив осуществление своей утренней миссии, парень, постанывая, все же поднялся на ноги и поковылял на кухню, пошатываясь. Щелкнул кнопкой чайника; вытащил из холодильника все съедобное и понадеялся, что, если у него будет хоть какое-то занятие, боль перестанет быть такой назойливой. Готовка обычно приносит ему много радости, а понимание, что он готовит не для себя, а для человека, который так сильно нравится, отодвинуло на второй план все заботы. Ласковая улыбка не сходила с лица ни на минуту. Как мало надо людям для счастья,  — подумал он. Чжэханю тоже многого не надо, все, о чем он мечтал засыпая — это проснуться в объятиях Цзюня. Он представлял это событие в разных вариациях: может, он будет лежать у него на плече, или наоборот; а может, ночью они сплетутся ногами и руками и будут сжимать друг друга в крепкой хватке? Или еще лучше: Гун Цзюнь будет обнимать его сзади, совсем как тогда, на диване… Но ничего из этого он не получил. Постель была холодной. И Цзюня в комнате он не наблюдал. Зато прекрасно слышал доносящиеся с кухни звуки шипения масла на сковороде. Несмотря на то, что его мечта была безжалостно разрушена, реальность оказалась такой же сладкой. Или даже слаще? Иногда Чжэханя пугали собственные мысли; он словно витал в облаках, постоянно думая о юноше. Чувствовал себя влюбленным подростком, круглые сутки любующимся предметом своей влюбленности. Эта эйфория была прекрасна, но мог ли он позволить себе такие чувства? Ведь он уже давно не подросток… Но даже когда сомнения на секунду поселялись в его голове, младший сразу же появлялся в пределах его видимости, чтобы стереть все переживания. Любовь приносит не только радость, такова жизнь. Любовь является одной из шестеренок всего механизма, иногда случаются неполадки и нужно поработать над тем, чтобы все работало так, как должно. Это правда, что чувства прежде приносили ему много боли, но почему-то Чжан Чжэхань был уверен, что у них все будет по-другому. Приведя себя в порядок, мужчина в последний раз оценил свой внешний вид, пригладил волосы и поспешил на кухню, чтобы поскорее увидеть его. Цзюнь-Цзюнь стоял спиной к двери, не подозревая, что уже несколько минут находится в комнате не один. Чжэхань не спешил подавать признаки своего присутствия, поддавшись своим желаниям спокойно понаблюдать за завораживающими движениями парня. Все-таки на кухне он был словно рыба в воде. В кастрюльке что-то мерно побулькивало, скорее всего рис; невероятный запах витал уже по всей квартире и Цзюнь лишь усугублял ситуацию, размашисто помешивая овощное рагу. Заметив на доске два маленьких перчика чили, Хань улыбнулся. Заметил, таки? В груди разлилось приятное тепло, и Чжэхань задумался: казалось, раньше он не испытывал такого ни с кем другим. Он подошел медленно, сразу же бережно касаясь чужой спины обеими руками. Гун Цзюнь вздрогнул от неожиданности, чувствуя, как нажатие на его лопатки усиливается. Хань провел ладонями по подтянутой спине, сминая ткань тонкой футболки, и скользнул ими на талию, пытаясь пощекотать. — Чжан-лаоши, прекрати! — с возмущением прикрикнул младший, пытаясь уйти от прикосновений, но руки сомкнулись на его животе, притягивая вплотную. Острый подбородок уткнулся в плечо, и шею обдало горячим воздухом. Если бы у Цзюня были глаза на спине, он бы увидел, что, чтобы выполнить это действие, Чжэханю пришлось привстать на носочки, а это было очень даже мило. Слишком мило, просто убийственно, так что то, что глаз на спине не было — это потрясающее везение. Чжэхань, который не получил свою дозу утренних постельных объятий, решил наверстать упущенное и потерся носом где-то за ухом юноши, посылая армию мурашек вдоль позвоночника. Когда он поцеловал его щеку, беспокойство вспыхнуло в груди. Гун Цзюнь был очень горячим. У него был жар! Поворачивая слишком уж податливого парня лицом к себе, мужчина удивился, как тот вообще стоит на ногах. Лицо бледное, как у призрака, а жизненная энергия будто покинула тело. Ноги младшего моментально подкосились, и он начал медленно оседать, вовремя привалившись к столешнице. Цзюнь вымученно улыбнулся, протягивая руки к возлюбленному. — Так и знал, что ты заболеешь после вчерашнего, — строго произнес Чжэхань, продолжая нежно трогать чужое лицо. Настроение актера было понятно Гуну только из-за его сдвинутых бровей, и он не постеснялся расправить их пальцем. — Я в порядке, — заверил он. — Это не так, ты весь горишь. Зачем ты вообще поднялся с кровати? — Голова ужасно раскалывалась, — его глаза внезапно округлились, становясь еще больше, чем обычно, а сам Цзюнь вдруг сжался до крошечных размеров, вызывая у Ханя желание его пожалеть, — я хотел найти таблетки, но оказалось, что у меня их нет. — Ты мог бы разбудить меня, — смягчившись, Чжэхань помог Цзюню дойти до стула и усадил его туда, попутно выключая плиту. Когда он поблизости, лучше пусть остается выключенной, на всякий случай. Гун энергично помотал головой, мол «нет, никогда, не болтай глупости» и отхлебнул из кружки глоток уже остывшего чая. — Еда уже приготовилась?

Кивок.

— Тогда поешь и будешь отлеживаться в постели, — сказал Чжэхань и отвернулся, пресекая все возражения. Он попытался самостоятельно найти тарелки на собственной кухне, и терпел поражение до тех пор, пока Цзюнь любезно ему не подсказал. — Сверху, третья слева. — Спасибо, — ответил Хань в пустоту, даже не повернувшись. Иногда он забывал… И ему было очень стыдно, когда вспоминал. Когда еда была заботливо разложена по тарелкам, а над кружкой снова поднимался пар, Хань уселся напротив своего парня, пытаясь оценить его состояние. Тот, кажется, все понимал, поэтому время от времени бормотал «я в порядке». А еще начал извиняться, что вообще было неприемлемо. — За что? — За то, что причиняю тебе неудобства. — Прекрати Цзюнь-Цзюнь, я просто волнуюсь за тебя. Прочитав ответ по губам, Гун Цзюнь смущенно улыбнулся и потупил взгляд, разглядывая рагу, будто там было что-то интересное. Аппетит у заболевшего не пропал, поэтому через пятнадцать минут мужчины совместными усилиями уничтожили завтрак. Периодически поглядывая друг на друга, они встречались взглядами и, не отводя их, обменивались улыбками. — Пойдем? — решительно спросил Чжэхань. — Куда? — уже с меньшей уверенностью ответил вопросом на вопрос Цзюнь. — Как куда? В кровать, — младший вспыхнул мгновенно и наткнулся на насмешливое понимание в глазах Ханя, — отдыхать будешь. А я пойду в аптеку, у меня ведь даже от температуры ничего нет. — Не уходи, я в порядке, правда, — интонация приобрела просящий тон, а надежда плескалась в карих глазах так явно. Ну вот, снова это жалобное выражение лица. Это незаконно! Чжан Чжэхань не сможет сопротивляться этому великолепию целую вечность и сдастся ему на милость. Точно, с радостью сдастся, вручив ему свое сердце, душу и все богатства мира. Сердце Гун Цзюня пропускает удар в тот момент, когда Чжэхань поправляет одеяло и наклоняется над его лицом, останавливаясь в нескольких сантиметрах. Они смотрят друг другу в глаза некоторое время; в воздухе уже можно нащупать неудовлетворенное желание, столь оно очевидно. — Ты заболеешь, — попытался вразумить Чжэханя младший, но тот помотал головой, наклоняясь и целуя такие мягкие и желанные губы. — Это простуда, я не могу заразиться от тебя, — отстранившись, прошептал он, снова соединив губы в уже более откровенном поцелуе. Их языки время от времени мягко соприкасались; каждое движение было пропитано нежностью, а не страстью. Глубоко и мокро. Так хорошо. Когда Хань отстранился, тоненькая ниточка слюны все еще тянулась между их ртами. Он довольно облизнулся, обрывая ее. — Теперь я могу уходить со спокойной душой. — И ты оставишь меня одного после такого поцелуя? — захныкал Гун, не оставляя попыток остановить старшего. — Я быстро вернусь, обещаю, — улыбнувшись, Чжэхань щелкнул погрустневшего паренька по носу и, поднявшись, быстро вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь. *** Выбежав из дома настолько быстро, насколько это было возможно, Чжэхань не забыл только голову. Поэтому он уже двадцать минут стоял под навесом какого-то ресторанчика, в надежде, что дождь перестанет лить как из ведра. Но вселенной было плевать на его надежды и мольбы; дождь усиливался, а по дорогам начали бежать реки. Наблюдая за чьим-то ботинком, проплывающим мимо, Чжэхань схватился за голову. Гун Цзюнь, наверное, ужасно переживает. Телефон как лежал под подушкой всю ночь, так и остался там. Бумажник тоже остался дома, даже такси не поймать; хорошо хоть у него осталась детская привычка распихивать деньги по карманам — удалось наскрести на жаропонижающее и какие-то разогревающие пластыри. Странный писк донесся до чутких ушей Чжэханя; он был слышен даже сквозь шумовую завесу дождя. Мужчина огляделся по сторонам в поисках источника звука, но не сразу понял, что жалобно скулила коробка. Точнее то, что находилось в этой коробке. Бумага промокла почти насквозь, и лишь один угол пока оставался сравнительно сухим. В этом углу, скукожившись, лежал маленький черный комочек, который еще даже глазки самостоятельно открывать не научился. На дне коробки так же лежало письмо, но почти все иероглифы были стерты и размазаны водой. Внезапно Хань почувствовал, как в уголках глаз собираются слезы. Он заморгал быстро-быстро, прогоняя наваждение, и подхватил малыша на руки; тот спокойно помещался на одной ладони, а еще дрожал так сильно, что мужчине мгновенно стало в разы холоднее. Он быстро расстегнул куртку и спрятал щеночка во внутреннем кармане. Дождь, как по волшебству, сбавил силу и теперь лишь легонько покапывал. Комочек в кармане куртки тоже перестал плакать, а Чжан, благодаря своим скромным спортивным заслугам, вмиг оказался перед входной дверью, пытаясь отдышаться. Дверь захлопывалась автоматически, а ключи, конечно же, преспокойно лежали на тумбочке в коридоре. Так что единственным выходом было поднять Цзюня с кровати. Он позвонил трижды, пытаясь сообразить, как рассказать младшему о собаке. Он ведь не будет против еще одного соседа? Дверь резко отворилась, и взгляду предстал безумно милый, заспанный Гун. — Прости, я уснул, — потирая глаза, прозевал он. — Цзюнь-Цзюнь, у тебя нет аллергии на собачью шерсть?