***
Ичиджо Горо — человек, живущий по высоким стандартам. В образе Ичиджо Горо всё безупречно. Его чёрные волосы, уже начинающие седеть, всегда лежат волосок к волоску, и серебро их лишь оттеняет. Его взгляд всегда тверд, демонстрируя уверенность и силу, и благодаря тому, как горят жизнью его тёмные глаза, морщины на его лице не превращают его в дряхлеющего старика, а делают его солидным. Да и у кого повернётся язык назвать Ичиджо Горо старым, когда он так хорошо поддерживает своё тело в форме при помощи спорта, что даст фору им, полным энергии мальчишкам?.. Ичиджо Горо безупречен, от идеально сидящих на его фигуре костюмов до всегда чистых ногтей — таких, каких при всём старании не может добиться Лев, а его брат и кузен даже не пытаются. Впрочем, конечно, внешностью всё не ограничивается. Ичиджо Горо, несомненно, невероятно умён. Даже когда он читает газету за завтраком, комментируя мировые новости, или просто общается с дядей Такечи, в его словах чувствуется вес. Он не говорит попусту — все мысли, которые он высказывает, обязательно умные и очень сложные. Мама, правда, часто демонстративно зевает при нём и говорит, что он — пустой бах-вал и по-ка-зуш-ник (что бы это значило?), и он каждый раз очень злится, но они, дети, всё равно впечатлены. А уж как Ичиджо Горо держится, когда он на людях! Они, дети, во время всех визитов важных дяденек пока могут лишь смотреть из угла да скромно кивать и подчиняться, когда их подзывают, — зато из своего угла они могут наблюдать за тем, как сияет Ичиджо Горо. Как важно он общается со всеми этими важными людьми в костюмах, каким энергичным и уверенным выглядит на их фоне. Особенно он внушителен, когда берёт под руку их маму и ходит с ней по банкетному залу, словно король со своей королевой, обходящий владения. Ведь Ичиджо Горо — Отец семейства Мизунохара. Ичиджо Горо живёт по высоким стандартам, не давая себе спуску, и требует следования этим стандартам от других. Особенно, конечно, это касается его семьи: в доме они, мальчики семи и пяти лет, каждый день то и дело слышат его неодобрительное цоканье или суровые комментарии. Лаэрту, например, постоянно достаётся за то, как лохматятся его волосы от беготни — Отец всегда приглаживает их, положив Лаэрту ладонь на голову, а тот смущённо опускает глаза. Впрочем, непохоже, что Отец против именно беготни как таковой, — наоборот, он всячески поощряет, когда Лаэрт выказывает желание заняться каким-нибудь спортом. Вон, даже в секцию по плаванию его записал! Правда, есть и более ощутимые минусы. Отец, например, очень не любит заставать их с конфетами и прочими сладостями, так что они уже давно научились прятать их от него. В этом доме для Лаэрта есть только один способ получить желанное лакомство — хорошо учиться. Правда, Лаэрт, в отличие от Льва, в школу пока не ходит — он ходит только в садик да на подготовительные курсы. Но, кажется, так даже сложнее: ведь Лаэрт для одобрения Отца должен быть лучше всех и в садике, и на курсах. Льву очень хочется ему как-то помочь, да вот беда — сам он никогда ни на какие курсы не ходил, так что не знает, как там всё работает. Он, конечно, по возможности помогает брату с заданиями (когда Отец не видит), но в основном Лаэрт должен справляться сам. И он справляется, правда справляется. Лаэрта учителя всегда выделяют, он быстро и правильно отвечает уроки, да и в целом говорит уверенно и красиво. Каждое воскресенье он ходит к Отцу и рассказывает о своих успехах на этой неделе, а Ичиджо Горо одобрительно улыбается и кивает, косясь на мать, сидящую тут же. Та выглядит немного скучающей, но ничего не говорит. А Ичиджо Горо — говорит. Ведь Ичиджо Горо — отец Мизунохары Лаэрта. Впрочем, хоть он и строг со всеми, от последнего слуги до собственного ребёнка, строг он с ними по-разному. Лаэрта, например, он хоть и ругает за шалости и промахи, но и хвалить за успехи не забывает. Льва же... его, Льва, Отец никогда не хвалит. Лев уже во втором классе младшей школы и иногда делает успехи. Например, у него хорошо получается рисование и каллиграфия (пусть и не настолько хорошо, как у Лаэрта, но...). Да, он не такой успешный в спорте, да, не так хорошо запоминает стихи, да, говорит тихо, хоть и правильно, да и в группах работать его берут редко и только когда учитель попросит, но... ...но разве он настолько плохой, что даже не заслуживает, чтобы его просто называли по имени? А Ичиджо Горо никогда не обращается к нему "Лев", кроме разве что на официальных приёмах, в окружении важных людей, когда надо его для чего-нибудь подозвать. А в домашней обстановке Лев для него будто и не Лев вовсе — Лев для него "ты", "ничтожество", "позор", "жалкое зрелище" и "ты же не хочешь стать таким, как он, Лаэрт?". И что-то подсказывает Льву, что дело не только в том, что Отец, как часто говорит мама, просто не может произнести его имя. Нет, на самом деле Лев, который слышит лишь упрёки и придирки Ичиджо Горо, знает, в чём проблема. Просто Ичиджо Горо — не отец Мизунохары Льва.***
"Я, конечно, знала, что... случившееся пережила сложно, но чтобы при виде их так легко терять голову? Никуда не годится". Так думала Клара, лёжа на кровати в своей комнате с прикрытыми рукой глазами и полной горькой иронии улыбкой на губах. Она находилась в этой позе с того самого момента, как пришла в комнату и на всякий случай поставила будильник к ужину, не рискуя лишний раз пошевелиться, настолько её охватило дурное состояние. Клара не могла сказать, сколько времени так лежала, но к моменту, когда в хаосе её мыслей начало возникать некое подобие ясности, тошнота уже отпустила, но голова ещё побаливала — не в последнюю очередь из-за этих самых мыслей. Они будто все разом решили вырваться наружу и стали биться о стенки черепной коробки. Впрочем, для самой Клары вся эта дурнота не служила оправданием. "Я попросту теряю время, — со злостью думала она, досадливо закусывая нижнюю губу. — То самое время, которое могла бы потратить на активные действия, чтобы изменить будущее! Что со мной вообще стало? Я всегда умела держать себя в руках, когда это требовалось, разве только иногда выпуская пар, а теперь..." Внезапно Клара нахмурила брови. "А ведь, если я правильно помню, — продолжала мысленные рассуждения она, убирая руку от лица и открывая своему задумчивому взгляду потолок, — я как раз где-то вечером этого дня выпускала эмоции. Это произошло, — она повернула голову влево и скользнула глазами по яркой полосе солнечного света, льющейся на покрывало из окна, — когда я думала о Коре-тян и Джесси-тян". Воспоминания о кузинах вновь заставили кольнуть что-то в районе груди Клары — но тут же она подавила в себе этот порыв, сильнее закусив губу и на всякий случай сжав кулаки, впиваясь ногтями в ладони. "Я ведь уже выпустила эти эмоции, — сурово напомнила себе она — и, болезненно сдвинув брови на переносице, добавила: — Как и эмоции по поводу... Льва. И Лаэрта. Хватит этого. Достаточно". Сказав себе это, Клара решительно приподнялась на локтях и, не обращая внимания на вызванное этим действием головокружение, окинула комнату взглядом. Солнце уже клонилось к западу, заглядывая в её окно, и более мягкий, чем днём, свет заполнял собой помещение, отчётливо вырисовывая контуры предметов и в то же время делая тени по углам ещё глубже, ещё мрачнее. Равнодушно отмечая необычный оттенок жёлтого, который приобрели в таком освещении стены, Клара подумала, что, пожалуй, довольно скоро в доме станет темно: из-за густого леса вокруг лучи солнца достаточно рано переставали баловать жителей и гостей Лунной гавани своим вниманием. "А значит, и вокруг дома тоже скоро стемнеет, и я не смогу больше ничего изучить!" — заключила Клара и торопливо приняла вертикальное положение. Впрочем, даже тот факт, что она села, не очень-то ей помог: она всё равно слабо себе представляла, что именно ей дальше делать... и что она вообще успевает сделать до ужина. "Возвращаться на кладбище, думаю, нет ни времени, ни смысла, — решила она, взглянув на часы на мобильном и обнаружив, что у неё на всякие передвижения осталось от силы полчаса. — Но тогда что делать? Пытаться дальше думать, чем может быть эта загадка с надгробиями? Данных всё ещё мало. Переходить к следующему терцету? Там только одно слово — vanished, и его тем более непонятно куда пристраивать..." — Всё это никуда не годится, — вслух заключила она и с тяжёлым вздохом рухнула обратно на постель. "Мне надо собраться! — сердито сказала себе Клара, одарив перекладину на потолке каким-то особенно злым взглядом. — Давай, Клара, бери себя в руки и отыгрывай детектива! Что бы в моей ситуации сделали какие-нибудь Шерлок Холмс, мисс Марпл, комиссар Мегрэ, Фило Ванс или как его там, в конце концов?" Клара зажмурилась и прислушалась к своим ощущениям. Однако, поскольку детективная литература была для неё всего лишь одним из видов литературы, которую она потребляла в огромных количествах, особых сведений о методах работы сыщиков она из своей внутренней библиотеки сходу не почерпнула. Итогом её усилий стал протяжный страдальческий вздох. — Бесполезно, — вновь произнесла она. "Тогда, может, работать, как их товарищи? — продолжила перебирать варианты Клара — и тут же отмела эту идею: — Нет, они явно не очень умные и нужны чисто для того, чтобы восхищаться детективом. А кто тогда умный и наблюдательный на моём уровне? Лестрейд, что ли? Полицейский?.. Но, кстати, — Клара вновь резко села, отчего её голова, наверное, уже начала её проклинать, — а ведь у полицейских, кажется, принято прорабатывать всякие версии. И, даже если кажется верной одна, не стоит сбрасывать со счетов остальные. В конце концов, они не умные детективы, которые никогда не ошибаются". — Да, да, вот оно... — бормотала Клара, нашаривая на покрывале телефон. — Лаэрт сказал, что струны относятся к лире — но образ ивы-то всё равно заметно выделяется! Значит, — Клара соскочила с постели на пол и, сжимая телефон в руке, решительно взглянула на дверь, — надо проверить иву у западного крыла! Уж слишком она старая и заметная, чтобы быть совсем не при делах... Клара кивнула сама себе. Вспомнив свою мысль, появившуюся ещё при осмотре кладбища, она прикинула, что, в общем-то, ещё успевает хорошенько изучить дерево, растущее у дома, — и уверенно двинулась в сторону выхода с твёрдым планом. "Главное случайно не встретить Льва или Лаэрта по дороге..." — пронеслось у неё в голове. ...И тут же она остановилась прямо напротив двери, устремив на ручку невидящий взгляд. "Не встретить Льва или Лаэрта? — мысленно переспросила себя она — и, зло усмехнувшись, ядовито заметила: — Позор тебе, Мизунохара Клара! Неужели ты так и будешь каждый раз падать в обморок при виде родных братьев? Неужели позволишь своим чувствам взять верх и помешать их спасти? Вспомни, идиотка, что говорил об эмоциях Отец!" Как ни странно, именно эта мысль возымела лучший эффект на Клару, чем все предыдущие укоры, жалобы и самобичевания вместе взятые: её сбившееся было дыхание выровнялось, во взгляде вновь появились ясность и уверенность, а сердце забилось ровнее. И, окончательно вернув контроль над телом холодному рассудку, Клара взялась за ручку двери и, открыв, решительно вышла в коридор. А ведь Клара почти не помнила Отца — он умер, когда она была совсем маленькой, и только рассказы других членов семьи да пара фото (преимущественно из газет) в главном доме в Киото поддерживали образ Ичиджо Горо в её памяти. Впрочем, лучше, чем его самого, Клара помнила его слова; они были адресованы не ей (скорее всего, Лаэрту), она просто оказалась поблизости в тот момент, но почему-то именно они на всю жизнь отложились на подкорке её сознания — настолько глубоко, что в какой-то момент, кажется, стали её принципом выживания в семье Мизунохара. "Эмоции бесполезны и лишь мешают добиваться своих целей. Никто не должен видеть их у тебя. Образ — вот что надо показывать людям". Тогда четырёхлетняя Клара не поняла смысла этих слов — а когда поняла, кажется, восприняла их слишком близко к сердцу. Ведь теперь у Мизунохары Клары нет эмоций — лишь образы для всех и каждого.