В сердце верить во что-то так хочется Над печалью пустынных полей, Но на цыпочках вдруг одиночество За спиною проходит моей. исполнитель: Н. Кадышева
Преступник стремительно улепётывает, оставляя преследование далеко позади. Темнота и сложная местность с множеством препятствий — старый неухоженный складской комплекс — помогают ему. Он перескакивает через ржавый металлический мусор, раскиданный на окраине промзоны, и мчится к автомобилю, который, видимо, заранее оставил здесь. Ещё пара минут, и он уедет. Хуа Чэн перепрыгивает с крыши склада на бочку, чтобы быть чуть ближе, наводит на него автомат, прицеливается и расстреливает. В грудь и в голову. Тело падает в открытую дверь машины. Погоня окончена. Хуа Чэн опускает автомат, спрыгивает с бочки в сугроб, берёт горсть снега и растирает горящее лицо. Маску снимать нельзя, как бы жарко ни было. Никто не должен узнать, что Хэ Сюань снова разрешил ему поучаствовать в задержании. К трупу подбегают, обыскивают его и машину. Хэ Сюань медленно подходит к Хуа Чэну, кладёт руку ему на плечо и слегка встряхивает. — Ты как? — Нормально, — выдыхает Хуа Чэн белые клубы пара. — Курить хочу. — Потом поговорим, — просит Хэ Сюань, внимательно заглядывая в его лицо. — По дороге только не кури. Костяной Дракон этого не любит. — Без проблем, — кивает Хуа Чэн и уходит, не оборачиваясь. Сердце ещё колотится после долгой пробежки, но боевая злость уже понемногу успокаивается. Он снова не позволил преступнику уйти. От Кровавого Дождя никто не уходит живым. В городок ОМОНа придётся вернуться со всеми, но уже оттуда быстро уходить Хуа Чэн умеет. У него было достаточно времени, чтобы научиться появляться из воздуха, когда душа просит заняться одним из любимых хобби, и растворяться, когда дело сделано. Несмотря на сложный вечер — вооружённых бандитов пришлось выслеживать и гонять по складам несколько часов — в теле ощущается лёгкость. Хуа Чэн останавливается у машины и смотрит на часы. Он ещё успевает сегодня в тренажёрный зал. Это хорошо. А вот то, что Черновод заметил, что он не в духе, плохо. Не отцепится же, минога хренова.***
Спортивная смесь растворяется в стакане воды. Хуа Чэн сползает на мягкий кухонный стул, откидывается на спинку и прикрывает глаза. Сегодня он не уходил из зала, пока мышцы не начали гореть. Но что толку? Спать как не хотелось, так и не хочется. Придётся, как обычно, пить снотворное и молиться о том, чтобы вырубило хотя бы под утро. В дверь звонят. Хуа Чэн резко встаёт и выходит открывать, отчаянно надеясь увидеть Се Ляня. Конечно, это почти невозможно. Она и дети в Сухоруслово. Хуа Чэн проверял местоположение их телефонов буквально десять минут назад, сразу после того, как Хэ Сюань позвонил и предупредил, что скоро приедет. Но надежда снова увидеть жену дома умрёт только вместе с самим Хуа Чэном. Хэ Сюань молча проходит на кухню с огромными мешками еды в руках и презрительно смотрит на стакан со спортивной смесью. — И это весь твой ужин? Ты что, худеешь? — Ясен хуй, — мрачно кивает Хуа Чэн и плюхается обратно на стул. — Хочу весить сорок килограмм. — Тогда я сожру твою порцию тоже, — усмехается Хэ Сюань, достаёт из шкафа тарелку и перекладывает туда мясо из завёрнутого в фольгу контейнера. Хуа Чэн равнодушно следит за ним и пьёт свой коктейль. Даже этот несчастный стакан в горло не лезет. С тех пор, как Се Лянь уехала, аппетит пропал совсем. Еле удаётся заставлять себя пить питательные смеси и немного есть, чтобы не сдохнуть. — Ты какой-то бешеный в последнее время, — подмечает Черновод, отпиливая кусок стейка. — Сегодня в мужика стрелять было не обязательно. Прострелил бы колёса, и никуда бы он не уехал. Ладно, хер с ним, с мужиком. Ты с бабой своей когда мириться поедешь? — Тебя ждал, чтоб ты мне подсказал. А то я пиздец тупой, сам не соображаю, — огрызается Хуа Чэн и убирает стакан в посудомойку, с силой хлопая дверцей. Если бы всё было так просто. Взять и помириться. Последние полгода он из кожи вон лез, чтобы угодить ей. И что в итоге? Она просто сбежала с детьми, пока его не было дома. Если на неё надавить, она и из Сухоруслово сбежать может. У родителей она хотя бы в безопасности. — Посуду не бей, — хмыкает Хэ Сюань. — Скоро Новый год. Повод сделать подарок. А если не сделаешь, она тебе весь мозг выебет. Так что поезжай. Хоть на детей посмотришь. — Да. Нужно, — соглашается Хуа Чэн, достаёт из кармана сигареты и нервно покручивает пачку в пальцах. — Пойдёшь курить? Хэ Сюань поднимает глаза от тарелки, жуёт и смотрит на него, как на больного. Сглатывает и наконец спрашивает: — Ты сдурел? В этот собачий холод? — Жена не разрешает курить в квартире, — объясняет Хуа Чэн и уходит в коридор одеваться. — Давай я сначала поем, а потом выйду с тобой в подъезд покурить, — предлагает Хэ Сюань. — Кстати, я останусь у тебя сегодня? — Оставайся, — разрешает Хуа Чэн, не оборачиваясь, и выходит из квартиры. На улице Хуа Чэн прохаживается до набережной, опирается на перила и невидяще смотрит на воду, без счёта скуривая одну сигарету за другой. По чёрной воде реки медленно плывут большие белые льдины, сверкающие в огнях праздничных гирлянд. На красоту новогодней Москвы невыносимо смотреть одному. Её всю хочется отдать Се Ляню, его ангелу, единственному свидетельству существования бога. Ветер подхватывает пепел и уносит куда-то в ночь. Хуа Чэн тушит очередной окурок в снегу на перилах и швыряет в реку. Что он всё-таки сделал не так? Когда он ошибся? Ему казалось, что он посвятил Се Ляню свою жизнь. Что всё, что он делал, было только ради неё. Он даже убивал преступников ради неё. С семнадцати лет, когда он жестоко расправился с наркокурьером-закладчиком в её подъезде, чтобы все знали — в этот район ради закладок не стоит соваться, если жизнь дорога. Тогда он впервые решился пригласить её на свидание, пусть и считал себя недостойным этого. Всё для того, чтобы ей не пришлось ходить через вымазанный кровью подъезд — за пару часов могли успеть всё отмыть. И теперь. Он говорил жене, что пьёт пиво с другом или играет в пейнтбол, а сам тайком ездил с ОМОНовцами. Чтобы выплёскивать всю агрессию там, а дома быть самым ласковым и нежным мужем и отцом. Он всегда был вежлив даже с её подругой Ши Цинсюанем, которая, по его мнению, достаточно подло бросила Хэ Сюаня по малопонятным для Хуа Чэна причинам. Пусть и избегал общения с ней, но не рассказывал жене мутную историю расставания Ши Цинсюаня с Хэ Сюанем, не препятствовал их дружбе и не стал увольнять Цинсюаня. Он согласился загрузить детей дополнительными занятиями, потому что Се Лянь так захотела, хотя сам был против этого — его самого обеспеченный отец замучил проклятыми репетиторами. Но чтобы Хуа Чэн всерьёз возразил жене, небо должно рухнуть на землю. Так что он всё-таки сделал не так? Он много раз просил сразу ему говорить, если что-то неправильно. Говорил, что сделает что угодно, если она попросит. Но она не говорила почти ничего. Просто однажды захотела развестись. Он, оказывается, был чудовищно невнимателен, раз довёл до такого. Хуа Чэн закрывает лицо руками и прикусывает губу, пытаясь сдержать крик. В расстёгнутую куртку задувает вьюга, и его вскоре начинает бить дрожь. От холода и злости на себя. За спиной поскрипывает снег. Черновод подходит к Хуа Чэну и протягивает пакет из фаст-фуда. — Курица в панировке, — объявляет он. — Будешь? Решив, что голодовка делу не поможет, Хуа Чэн протягивает руку и всё-таки берёт один кусочек. Хэ Сюань облокачивается на перила и тоже смотрит на реку, держа пакет с курицей ближе к Хуа Чэну. Ветер играет его длинными чёрными волосами, убранными в высокий хвост на макушке. Он долго молчит и спустя время произносит: — Когда Ши Цинсюань ушла, я был очень зол. Искал причины в себе, в ней. Был очень зол на её брата, Ши Уду. Он всегда её настраивал против меня. Говорил, что я пропащий человек и что меня из адъюнктуры МВД не просто так выгнали. Дескать, я вру, якобы меня завалили на защите из-за того, что я не дал взятку. Говорил, будто на самом деле вскрылись какие-то мои серьёзные косяки и я пытаюсь себя отбелить. Но знаешь, чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что если бы она меня любила, то ни Ши Уду, ни кто-то другой нам бы не смогли помешать. Хуа Чэн вздыхает и тянется за следующим куском курицы. — Я понимаю, что дело не в Лин Вэнь. А во мне. — Я не это хотел сказать, — Черновод достаёт свой кусок и задумчиво скребёт пальцем панировку. — Просто иногда любовь проходит. В это не хочется верить. Это очень больно. Но нужно быть готовым ко всему. Как у нас. Можно драться, как зверь. Тебя могут прикрывать самые верные товарищи. Но ты можешь не вернуться. Пуля-то дура. Хуа Чэн одной рукой подпирает голову, а другую свешивает за перила. Хэ Сюань прав. Смертны люди и смертна любовь, а Хуа Чэн ослеп на второй глаз от счастья и забыл об этом. — И всё-таки это не значит, что нужно сдаваться, — улыбается Черновод уголками губ. — Ведь никто не уходит от Кровавого Дождя живым. — Убивать её я не буду, — посмеивается Хуа Чэн в ответ. — Спасибо. Дело может быть по-настоящему безнажёжно. Но разве Кровавый Дождь Хуа Чэн имеет право сдаваться?***
Подарок наконец выбран. Хуа Чэн велит грузчикам перенести коробку в его грузовой прицеп, подсоединяет прицеп к своему любимому красному автомобилю и приказывает водителю ехать в Сухоруслово.