Войду я к милой в терем И брошусь в ноги к ней. Была бы только ночка Сегодня потемней! А там с сынком иль дочкой Жизнь станет веселей. Была бы только ночка Сегодня потемней! Исполнитель: Н. Кадышева
По дороге в Сухоруслово зима перестаёт быть зимой: капает мелкий противный дождик, размывая снег и превращая его в серую слякоть. Вымотанный бессонными ночами Хуа Чэн поскальзывается, выходя из машины в темноте, и не падает только благодаря хорошей реакции — успевает схватиться за забор. На стук в дубовую дверь выходит мать Се Ляня в пуховом платке. — Добрый вечер, госпожа Сяньлэ, — коротко кланяется Хуа Чэн. — Я заехал привезти немного подарков, на Новый год и на свадьбу. — Какую свадьбу? — хмурит седые брови старушка и пропускает его в дом. — Се Лянь не рассказывала? — Хуа Чэн стряхивает с сапог грязь и проходит, останавливаясь в прихожей. Сердце колотится, как в семнадцать, когда он приехал за Се Лянем к общежитию её университета. А ведь сейчас всё даже серьёзнее, чем тогда. Она может отказать ему и бросить его в бездну одиночества. Но теперь она заберёт у него жизнь, которую он успел почувствовать, будучи её мужем. — Она сказала, что у вас что-то не так, — старушка плотнее запахивает платок, забирает у Хуа Чэна пальто и относит на вешалку. — Хорошо, что ты приехал, сынок. Хотя бы ты эту девку вразумишь. Сидит в своей комнате одна, плачет целыми днями. Детьми не занимается. О тебе и слышать не хочет. — Это я виноват, — грустно улыбается Хуа Чэн и опускает взгляд. — Я хочу поговорить с ней и извиниться. Она в своей комнате? — Да в чём ты можешь быть виноват, — качает головой старушка и гладит его по плечу. — Ты поди устал с дороги, голодный. Идём, поешь. — Я не голоден. Покормите шофёра. Он не спал в пути, — просит Хуа Чэн, бросает сапоги в угол прихожей и бегом поднимается на второй этаж нового дома Сяньлэ, к спальне Се Ляня. Перед дверью Хуа Чэн в нерешительности замирает. Поднимает руку, чтобы постучать, но не может преодолеть себя и сделать это. Не чувствует себя вправе осквернять покои своего ангела. Из-за него Се Лянь снова страдает. Он отвратительный грешник. Минут десять он мнётся под дверью и уже собирается уйти, чтобы дождаться Се Ляня на кухне, но вдруг Се Лянь выходит сама. Шарахается от него, будто призрака увидела, а справившись с шоком, недовольно складывает руки на груди. — Чего припёрся? Куда я должна от тебя спрятаться, чтобы ты понял наконец? Я не желаю тебя больше видеть! Под натиском вихря эмоций — невыразимой любви к его ангелу, огромного презрения к себе и смертельного страха потерять возлюбленную — Хуа Чэн падает на колени у порога и целует край её домашнего халата. — Я не смогу жить без тебя и детей, — шепчет он, опустив плечи. — Я сделаю всё. Правда всё. Прости меня. Я был не внимателен, глуп и слеп. Я не замечал, как многого тебе не хватает. Прошу тебя, помоги мне стать лучше. Скажи, что я должен исправить. Я ни в чём тебе не откажу. Ты можешь просить о любых жертвах. Только не оставляй меня. Се Лянь закатывает глаза, отворачивается и уходит вглубь спальни, но вскоре оборачивается, взмахнув распущенными волосами. — Я пыталась расстаться с тобой по-хорошему, но по-хорошему ты, похоже, не понимаешь! Ты можешь видеть детей, когда хочешь. Я не буду препятствовать вашему общению. Но твоей женой я не буду! Между нами всё кончено! Я… Она всхлипывает, закрывает глаза руками, подбегает к Хуа Чэну и отвешивает ему пощёчину с криком: — Убирайся вон, чтобы духу твоего здесь не было! И захлопывает дверь перед его носом. Совершенно убитый Хуа Чэн ещё какое-то время стоит на коленях у спальни, а после медленно поднимается, не чувствуя слёз, текущих по щекам. Холодно и шатает от слабости. А что хуже всего, совершенно не ясно, что делать. Медленно спускаясь по деревянным ступенькам на подгибающихся ногах, Хуа Чэн лихорадочно размышляет, как же ему теперь быть. Уехать смерти подобно. Он не сможет дальше жить в пустой квартире без Се Ляня. Но Се Лянь приказала уехать, и пойти против её воли тоже нельзя! — Поссорились, да? — цокает языком её мать, которая ждала Хуа Чэна на первом этаже. — Останься, переночуй у нас. Куда тебе ехать ночью, да ещё и в дождь? Слышишь, какой ливень? Ещё в аварию попадёшь. Утро вечера мудренее. Одумается, сама к тебе мириться придёт. Ты мужик хороший, такого нельзя упускать. — Я останусь. Спасибо, — устало улыбается Хуа Чэн. От ужина он отказывается. Всё равно на нервах есть не сможет. И детей решает не будить. Только моется в бане и уходит отдыхать в гостевую комнату на первом этаже, рядом с кухней. Уснуть он даже не пытается. Как можно спать, когда его ангел в любую минуту может вынести ему окончательный, смертный приговор? Она просила жить ради неё, и только ради неё Хуа Чэн способен оставаться живым. Чтобы никого не тревожить верхним светом, Хуа Чэн включает фонарик на телефоне и садится рисовать. Вот уже много лет он способен рисовать только её — Се Ляня. Она никогда не узнает, что её любимый китайский художник У Мин — это её муж, Хуа Чэн.***
В половине второго за стеной раздаются шаркающие шаги, шум кипящего чайника и плач. Её плач, от которого сердце Хуа Чэна обливается кровью. Хуа Чэн откладывает свою работу, тихо садится на кровать, стараясь не скрипеть матрасом, и прижимается ухом к стене. — Ты объясни мне по-человечески, что у вас случилось? — просит голос её матери. — Он же у тебя хороший такой. Подарки привёз, извиняется. Что он сделал-то, что ты его гонишь прочь? — Это не он сделал, это я сделала! — сквозь слёзы выкрикивает Се Лянь. — Он-то хороший, а я изменила ему! Так ещё я беременна и не знаю, от кого! Такая злость меня берёт! На себя, на судьбу, на мужа даже! Вижу его, и поколотить хочется. Зачем он пришёл? Зачем тревожит мои раны? Стоит его вспомнить, и совесть так и душит! Сгинул бы с глаз долой! Так нет же, мучает меня, смотрит на меня, и чем дольше смотрит, тем грязнее я себя чувствую! Хуа Чэн вздыхает и без сил сползает на кровать. Поджимает колени к груди, покручивает в пальцах тонкую косу и размышляет. Се Лянь всегда нервничает, когда беременна. А сейчас ещё и находит воображаемый упрёк в глазах Хуа Чэна и сама себя этим изводит. Не хочет верить, что он ей всё простит, только бы рядом была. Придётся уехать, чтобы ей не стало совсем плохо. Терпеть одиночество и надеяться, что получится помогать ей хотя бы деньгами через мать. Может быть, мать даже уговорит её лечь в платную больницу в ближайшем городе. Всё лучше, чем фельдшерско-акушерский пункт в Сухоруслово. Хуа Чэн больше не подсушивает. Дожидается, когда голоса стихнут, находит в своих вещах водительское удостоверение, о котором никто не знает, оставляет спящему шофёру деньги на такси до Москвы и через окно выбирается на улицу. Дождь и правда хлещет, как из ведра. Отстёгнутый прицеп с вещами Хуа Чэн тоже оставляет в Сухоруслово. Запоздало понимает, что кроме ключей и документов ничего не взял, даже пальто и сапоги. А с другой стороны, что ему ещё нужно? В машине не холодно, а сменной одежды и дома в Москве достаточно.***
Сердце умоляет остаться здесь, но Хуа Чэн заставляет себя вырулить к выезду из деревни. Он должен заботиться о Се Ляне, а не пугаться собственной боли. Шуршание дождя, шин и однообразное мелькание чёрных ветвей за окном вводят Хуа Чэна в странный транс. Он не успевает понять, что происходит, когда его ослепляет вспышка света, а в следующее мгновение удар вышибает сознание из головы.