Когда с гор сойдет снег

Запах из холодильника был… Он был. И, возможно, Шэнь Вэй так тщательно изучал литературу именно для того, чтобы теперь во всех подробностях описать эту сладковато-удушающую вонь, от которой нутро сжалось в ужасе, а обонятельные рецепторы притворились мертвыми. Но, привыкнув за множество лет к чистоте и порядку в своем доме, Шэнь Вэй вместо литературных изысканий захлопнул дверцу с той же скоростью, с какой мог бы гуаньдао разрезать пополам ючу. Быстро. Быстрее только в голове проплывали все те бранные слова, которые он слышал от братьев и сестер по оружию, а затем — от студентов и студенток. Тоже, в некотором смысле, литература. Могло ли ему это привидиться? Точнее, принюхаться. Он не был уверен и, если честно, не хотел проверять. Окружающее пространство тоже не давало ответов: квартира стыдливо молчала, а её владелец даже не смотрел в его сторону. Шэнь Вэй хмуро оглядел холодильник. Наглая техника потрескивала электричеством, явно насмешничая и издеваясь над беспомощностью Посланника в чёрном, и криво отражала его лицо в покрытой пылью и каким-то разводом дверце. Позади зашуршали по нестиранному постельному белью джинсы, когда Куньлунь подтянул к груди ноги и что-то тихо и неразборчиво зашипел сквозь зубы. Шэнь Вэй невольно обернулся. Куньлунь. Его герой, самый близкий в прошлом человек, тот, от чьей яркой улыбки пело сердце и стыдно потели ладони. Шэнь Вэй столько раз воскрешал в памяти его лицо, тепло рук, жесткость простых одежд, отблеск луны и костра в волосах. Был ли тогда Куньлунь таким, о великие боги, неряшливым? Упрямым, безрассудным, игнорирующим свои потребности и безопасность? И мог ли Шэнь Вэй, тогда очарованный чужим расположением, позже переплести правду и домыслы в узел столь прочный, что теперь его только топором и рубить? Судя по всему, мог. Но думать об этом не хотелось, не прямо сейчас, он не был готов. У поведения Куньлуня могло быть столько причин, что голова шла кругом, и Шэнь Вэй быстро договорился с собой: сначала помощь, потом мысли. В конце концов, он все равно не сможет сосредоточиться, пока рядом с ним страдал… этот человек. Упаковка лекарств нашлась быстро, и — невероятная удача! — даже не просроченная. Вот только это была лишь первая победа в череде многочисленных испытаний: Куньлунь попытался глотнуть таблетки без воды. Нелепость. Вроде бы взрослый мужчина, воин, управляющий другими и хранящий чужую безопасность и покой, но вместе с тем Куньлунь оказался не более чем юнцом, игнорирующим здравый смысл и своё здоровье. Это так сильно разнилось с воспоминаниями и чувствами Шэнь Вэя, что с каждым мгновением, что он находился в этой квартире, его память трескалась, словно раздавленные под неловкими ногами очки. Он почти слышал сминаемый хруст тонкого стекла и пластика. Возможно Шэнь Вэй слишком долго позволял себе обманываться. Вот только он был слеп тогда или сейчас? И что важнее, сходить ли ему в свою квартиру за нормальным чайником или темной энергией очистить от накипи этот? Шэнь Вэй, упрямо глотая раздражение, почти вышел из квартиры, когда Куньлунь тихо застонал и сжался. Потому что не ел весь день. Пил чай. Сосал эти свои гуевы чупа-чупсы, и Шэнь Вэй, вспоминая своё — их? — прошлое, зло недоумевал, как это бесстыдство вообще могло прийти Куньлуню в голову. Сладость конфеты, почти позабытая, сама собой возникла на языке. С другой стороны, если рискнуть своей верой и восхищением, и посмотреть на прошлое как учёный (или хотя бы взрослый сторонний наблюдатель), то Куньлунь таким и был. Бесстыдным. Конечно, он мог быть мудрым, когда делился с союзниками знаниями по тактике и стратегии, которыми в те далёкие времена никто кроме него не владел, но ещё болтал с Шэнь Вэем во время ночного дежурства, играя словами на грани приличий, и взглядами, значение которых понять превратно было просто невозможно. Правда, было в них что-то такое, что Шэнь Вэй до сих пор никак не мог разобрать. Но в основном, Куньлунь смотрел на него так, что у Шэнь Вэя горели щеки и пело сердце. Теперь, когда они снова встретились, он тоже так делал, но словно неумело, прощупывая почву, подбирая слова, взгляды и поступки так, чтобы они достигли чужой души. Его, Шэнь Вэя, души. Короткий щелчок пальцами, и Шэнь Вэй открыл воду, чтобы набрать её в идеально чистый чайник. Он не был уверен, что чувствовал, используя свою силу для такой мелочи: с ней прекрасно бы справились чистящее средство, пусть это и заняло бы немного больше времени. С другой стороны, он и не был зол. Куньлуню всё ещё было плохо, и Шэнь Вэй не мог позволить ему страдать, если был в силах принести покой. Он бы вылечил болезнь полностью, но будет сложно объяснить неожиданно пропавший гастрит. Куньлунь в этом времени оказался сумасбродным, но не дураком, и пусть он вряд ли решил бы, что Шэнь Вэй — Посланник в чёрном, потому что, сказать по правде, Шэнь Вэй на его месте точно отбросил бы эту теорию, как невозможную: тяжело предположить, что дисинец его уровня вёл бы себя как наткнувшаяся на бывшего мужа жена, которая и зла на него, и уйти не дают совместное прошлое и совесть… Так вот, он вряд ли бы воспринял бы эту возможность всерьез. Но точно уверился бы в том, что Шэнь Вэй либо дисинец, либо яшоу, и только-только появившееся между ними доверие расползлось бы по швам. Чайник закипал, а Шэнь Вэй неожиданно для себя поймал какой-то медитативный настрой. Он задумчиво рассматривал блестящие бока единственного чистого предмета в комнате и думал, как было бы здорово, если бы домашние дела и забота о близких стали той единственной причиной, для которой он и его народ использовал бы данную от рождения силу. Никаких больше убийств или борьбы за власть. И тогда его должность была бы не нужна, и он смог бы… Просто учить? Проводить исследования? Какая приятная и болезненная иллюзия. Куньлунь спал. Джинсовая куртка сбилась и наверняка пережимала кровеносные сосуды и мышцы рук, высокие ботинки пачкали простыни и стесняли движения. Одеяло валялось в углу кровати скомканной кучей. Болезненно неприглядное зрелище. И грустное: Шэнь Вэй замер рядом, бессильно смотря на Куньлуня, на его нездорово-бледную кожу, упрямо сжатые губы, на оголенную в вырезе футболки покрытую холодным потом шею. Смотрел — и видел человека, который не привык идти за помощью тогда, когда она нужна только ему. Который просто игнорировал себя как данность. Само пройдет, верно? Так знакомо. Будто Шэнь Вэй, также ставящий чужие проблемы превыше своих, криво отразился в другом человеке, как в зеркале, и ужаснулся тому, что увидел. Прикрыл глаза, выдохнул. Поставил стакан на прикроватную тумбочку, туда же — упаковку с лекарствами. Принимая вес ещё одного человека, мягко спружинила кровать, а небрежно завязанные шнурки поддались настойчивым пальцам, как не поддавался словам и взглядам их владелец. Шэнь Вэй усмехнулся и осторожно стащил обувь, недовольно поморщившись подсохшим грязным разводам на пододеяльнике. Но это терпело до утра. Он бы соврал, сказав, что не заметил, как с обуви перешел на разбросанные вещи, грязную посуду в раковине и пахнущий плесенью холодильник. Ну уж нет, Шэнь Вэй разгребал этот бардак осознанно, почти с удовольствием. Вместе с пылью, мусором и пятнами он выкидывал обрывки фантазий и осколки неверной памяти, оставляя только реальность. Рядом с ним был не Куньлунь. Вместо него жил человек со странным юмором, нелепо пафосным красным внедорожником и кучкой охламонов в подчинении. Незнакомец со знакомым лицом. К тому моменту, как последняя чистая тарелка заняла свое место на полочке, Шэнь Вэй успел с этим смириться, оставшись в итоге одновременно спокойным и морально опустошенным. Храня верность и ожидание эти десять тысяч лет, он не ожидал такого исхода. И точно не думал, что мог измениться сам. Шэнь Вэй вернулся к оставленному у кровати портфелю — нужно было купить продуктов для легкой и питательной еды, потому что иначе этот человек просто отправится в отдел и снова забудет поесть, и Шэнь Вэй будет об этом думать весь день — когда в тонком облаке курительного дыма возник лист дорогой чистой бумаги. Он замер в воздухе, и вместе с ним замерло сердце Шэнь Вэя: зачем Куньлунь… нет, Чжао Юньлань связывался с Дисином? Да ещё и так, чтобы Посланник в чёрном не знал? Столбцы мелких иероглифов сложились в послание, от которого у Шэнь Вэя дрогнули пальцы и перехватило дыхание: его почти раскрыли. Если бы он вышел из квартиры на пару минут раньше или разминулся с Чжао Юньланем на той улице, или оставил бы его справляться с болезнью в одиночестве — любое из решений, и его личина сползла бы незасохшими чернилами под безжалостным ливнем. Столько лет тщательной маскировки насмарку. И все-таки… Шэнь Вэй обернулся на Чжао Юньланя, снова всматриваясь в него. Каким же странным человеком он был. Словно ограненный камень, внутри которого прятался свет, преломляющийся, меняющий цвет своего носителя и даже его форму снова и снова. Только за один день Шэнь Вэй узнал человека из прошлого, большого ребенка и одиночку, взалившего на себя слишком большую ношу. Так много образов. Но в этот момент они словно замкнулись в кольцо, и Шэнь Вэй увидел Чжао Юньланя. Не просто имя, отличное от имени Куньлуня, а того, кто с улыбкой и смехом, гастритом и проклятыми чупа-чупсами почти обвел его вокруг пальца — и был в этом также ловок, как когда-то был обманывающий их врагов Куньлунь. Восхищение этим человеком будто только и ждало, чтобы вылезти из мусорной корзины, куда Шэнь Вэй успел его выкинуть. Оно гордо пузырилось на кончиках пальцев, щекотало горло, чуть ли не кричало, что Шэнь Вэй снова ошибся — но на этот раз его ошибка привела не к поражению и боли, но к чему-то, что заставило его улыбнуться. Может человек рядом с ним и не был Куньлунем — ещё или уже — но он точно стоил того, чтобы узнать его получше. И сварить ему кашу.