Три желания

Белое ханьфу навевало ностальгию по временам обучения, которые теперь оказались так далеко, что больно было представить. Вэй Ин с неясным трепетом оделся, повязал пояс и ненадолго замер, с удивлением рассматривая себя в зеркало — здесь оно занимало целую стену и было совсем не таким, как отполированные до блеска листы серебра или меди, к которым он привык. Он, наверное, никогда прежде не видел себя в таких подробностях! «Что ж, Вэй Усянь, — хмыкнул он. — Одно не поменялось — ты остался красавцем. Да только разве это тебе поможет теперь?» Когда он вышел из купальни, то почти сразу наткнулся на Лань Чжаня. Тот поднялся с небольшого дивана, стоявшего вдоль стены. Вэй Ин снова вспомнил собственный облик, и Лань Чжань показался ему особенно чужим и далёким. Он был в лёгкой рубашке, тёмных, странного кроя штанах, и Вэй Ин никак не мог заставить себя считать эту одежду не нательным бельём. Ему пришлось отвести взгляд, чтобы перестать сравнивать. — Покажу комнату, — вздохнул Лань Чжань, будто угадал его мысли. — Я… сам буду в соседней. Если это важно… для проклятия. — Должно быть важно, — вздохнул Вэй Ин, мельком подумав, что не может представить, как же будет ощущаться постепенное развоплощение, принесёт ли это боль? Может, напротив, он постепенно будет лишаться чувств?.. — Чтобы включить свет, нужно коснуться вот здесь, — пояснял тем временем Лань Чжань. — Постели, думаю, не слишком изменились. Если слишком жарко, можно… — Не слишком, — остановил его Вэй Ин, не желая запоминать так много всего сразу, а ещё испытывая неловкость потому, что Лань Чжань говорил с ним так, будто он был несмышлёным ребёнком. — Время позднее, в Гусу по-прежнему засыпают в девять?.. — В девять? — Лань Чжань покачал головой. — Хочешь, я останусь? И он замер, точно не ожидал от себя такого предложения. Вэй Ин слегка улыбнулся: — Нет… Не нужно, отдохни, Лань Чжань, а я… Одна ночь в одиночестве после стольких лет в темноте ничего не значит. — В темноте, — повторил Лань Чжань, и лицо его внезапно стало упрямым и строгим. — Я останусь. — Удивлённый, Вэй Ин опустился на край кровати, а Лань Чжань, постояв немного, сел рядом, но не слишком близко. — Расскажи, каким был мир прежде?.. Вэй Ин взглянул на него. Может, если он расскажет о том Лань Чжане, которого помнит, в этом снова хоть на несколько мгновений пробудится дух Ханьгуан-цзюня?.. — Лучше расскажу, как я впервые попал в Облачные глубины, — начал он. — И как Ханьгуан-цзюнь вытащил меч, хотя правила Облачных глубин предписывали отказаться от драк… *** Вэй Ин оказался замечательным рассказчиком, и вскоре Лань Чжань даже сумел отстраниться от собственного имени, воспринимая историю так, будто к нему самому она никакого отношения не имела. Вэй Ин действительно пытался поначалу называть того, другого Ванцзи Ханьгуан-цзюнем, но сбился так скоро, так незаметно для себя самого, что поправлять его показалось Лань Чжаню кощунством. Стало ясно — про себя Вэй Ин всегда звал его так, и когда он произносил имя, оно звучало тепло и даже нежно. Тот Ванцзи был очень и очень дорог ему. Лань Чжань отбросил размышления об этом. Рассказ увлекал его, и вскоре он не мог сдержать мягкой улыбки, когда Вэй Ин заразительно смеялся, рассказывая о своих проказах, а внутри вырастало ощущение, что он и сам знает всё это, помнит, вот только стоило сосредоточиться — и, конечно, никакая память не отзывалась, всё тонуло в чёрной пустоте. Вэй Ин был откровенен, не скрывал ничего, даже когда смущался самого себя — того прошлого, каким он был во времена, когда мир казался надёжным и как будто бы не таил зла. — …Переписывать правила было очень скучно, — делился Вэй Ин, отчего-то отведя взгляд. — Ещё скучнее и даже обидно было, когда Лань Чжань накладывал заклинание закрытого рта. И вот однажды я решил вместо всех этих бессмысленных правил нарисовать его. Он ведь сидел напротив меня, не шевелясь, устремив взгляд в книгу, точно и на самом деле позировал… — на миг он замолчал, коротко и рвано выдохнул, будто слова внезапно причинили боль. — А после, конечно, захотелось узнать, что он подумает о рисунке… — И что он сказал? — поторопил Лань Чжань. Вэй Ин хмыкнул, чуть наклонил голову. — О, невозможно забыть, что он сказал… — он затаил дыхание, словно готовился прочитать торжественную речь, потерпел немного и произнёс сухим и сдержанным голосом, точно кому-то подражая: — Ужасная унылая скукота! — и расхохотался. — Не просто скукота, а ужасно унылая! А ведь я украсил его волосы цветком!.. — Цветком?.. — Лань Чжань вдруг почувствовал, как темнеет перед глазами, как в груди разливается щемящая горечь. И пусть за мгновение всё прошло, он вздрогнул всем телом. — Цветком… — Да, — теперь уже Вэй Ин настороженно смотрел на него. — Что-то не так, Лань Чжань? Ты побледнел. — Пойдём, — Лань Чжань поднялся и протянул ему руку. — Идём скорее. Вэй Ин послушно сплёл с ним пальцы — и его ладонь оказалась горячей, настоящей, живой. Лань Чжань, вспомнив о том, как дядя назвал Вэй Ина духом, который балансирует на грани развоплощения, только сильнее сжал её, будто бы так мог задержать его здесь. Он повёл Вэй Ина по коридорам к библиотеке, спрятавшейся в центре дома. Защищённая кодовым замком, сложной системой сигнализации, она хранила интересные вещи, которые прежде Лань Чжань воспринимал лишь как предметы искусства. Например, там стоял старинный гуцинь, который звался «Ванцзи», как и он сам. В детстве это тревожило и смущало, отчаянно хотелось коснуться струн, но инструмент скрывало стекло и трогать его запрещалось. …А над гуцинем на стене висел забранный в простую раму рисунок. Мать всегда говорила, что это — дальний их предок, но имени никогда не называла. Лань Чжань же, всматриваясь в изящно отрисованное лицо, не желал знать, как зовут этого человека, только удивлялся тому, что в волосах у него цветок. Никто не сумел объяснить ему, отчего так, и никогда он не читал о традиции украшать мужчинам волосы цветами. Это будто бы даже противоречило правилам их древнего клана, привыкшего к сдержанности и отсутствию любых украшений. Введя код на панели сигнализации — отчего Вэй Ин недоумевающе нахмурился — Лань Чжань шагнул в библиотеку и подождал, пока зажгутся лампы. Вэй Ин стоял рядом, озираясь со всё возрастающим воодушевлением, но молча. Дождавшись, когда сердце перестанет отбивать сумасшедший ритм, Лань Чжань провёл Вэй Ина между стеллажами и замер у витрины с гуцинем. — Этот цветок? — спросил он совсем тихо. Вэй Ин же, остановившись, точно собрался что-то сказать, шумно выдохнул, глаза его расширились в изумлении, а потом в уголках на миг блеснули слёзы, тут же скатились по щекам и исчезли. — Так он… он сохранил его? Но зачем? Почему? Это всего лишь… дурацкая проделка, — голос Вэй Ина чуть дрожал. — Думал… думал, он изорвал его вместе с книжкой Не Хуайсана! А он хранил его? Оставил потомкам?! Лань Чжань положил ладони на стекло, рассматривая сквозь него гуцинь, а затем решительно снял витрину и провёл пальцем по струнам. За столь долгое время бездействия они должны были прийти в негодность, рассыпаться в пыль, но вместо того по залу разнёсся долгий тягучий звук, пробирающий настолько, что мурашки сбежали по спине. Лань Чжань почувствовал покалывание, будто бы инструмент был пропитан статическим электричеством, но это не удержало его, и он на пробу взял несколько нот. Вэй Ин рядом отвёл взгляд от рисунка и сделал шаг вперёд. — Ванцзи… как давно я не слышал его голос. Лань Чжань хотел сказать, что ему никто не открывал, чьи это вещи, что ему забыли сказать, что это принадлежит ему по праву! Что это — только его, составляет его, но вместо того продолжил играть, отпустил руки, и они сами собой вспомнили мелодию, которую Лань Чжань никогда не учил. Мелодию, пришедшую то ли из глубин сердца, то ли из прошлого, а может, сочинённую им в этот самый миг заново. Вэй Ин следил за ним в замешательстве и надежде, наконец он не выдержал, вынул из складок ханьфу чёрную флейту и вплёл её голос в нарастающие звуки гуциня. Мелодия сразу окрепла, захватила всё пространство, обрела силу, и было в ней что-то такое, что Лань Чжань понял — когда-то он именно Вэй Ину посвятил каждую ноту. …И когда они доиграли, Вэй Ин, опустив флейту, сказал: — Так и не узнал, как же она называется. — «Вансянь», «Забыть сожаления», — ответил ему Лань Чжань. Вэй Ин мгновение смотрел ему в глаза, а затем стремительно отвернулся. Плечи его вздрогнули. Лань Чжань отчаянно желал прикоснуться к нему, обнять, помочь пережить одолевшие чувства — но не посмел. Он был не тот Ванцзи. И это осознание разрывало его душу на части.