Разум графини и сердце крепостной. Том 2

Всю ночь Маша ворочается в измятой от движений постели и не в её силах уснуть. То ли от переживаний, то ли от нахождения оправданий поведению графини. И все никак она не перестанет воображать себе послезавтрашнюю охоту, не представляет, насколько это опасно, и вовсе не забивает красивую головушку страшными мыслями, хоть и стоит ей порой задуматься о последствиях. А между тем февральское студëное утро, наступившее через несколько часов, все не оставляет попыток запереть Марию за дверью поместья, не дать выехать на охоту, что может оказаться для неё первой и последней. Но белокурый гость мыслей графини все же поднимается с кровати, намереваясь как можно раньше выехать, оседлать коня и покорить доселе лишь царем изведанную тайгу. — И куда в такую рань вскочила? — непривычно хриплый голос графини раздается позади Маши, и та охнув разворачивается. — Мне не спалось, и скоро привезут коня! — напоминает Третьякова и не может отделаться от раздумий про их отношения. Они друг другу кто? Лишь мимолётные влюбленные, что с завидным усердием скрывают правду от царя? Или же те две девушки, что полюбили друг друга на закате лета, и любят до сих пор? — Пойдём встречать, жаворонок, — Лаура Альбертовна сильнее запахивается в махровый халат, подавляя зевок, и спускается по деревянным ступеням на первый этаж. За открытым в столовой окном слышно ржание коня, на которое Маша незамедлительно реагирует, трепеща всем своим девичьим сердцем и телом. Больше всего на свете, как кажется барыне, желает увидеть его, поласкать и полюбить. Машенька бежит к двери, напрочь позабыв про теплую одежду, и запускает в поместье леденящий кожу воздух, не вспоминает, что нужно закрыть дверь, а только подскальзывается на ступеньках, едва не приземляясь на примерзший к ним лёд, но спешно поднимается, ошарашенно открывая рот. Не конь это вовсе, а белая, как выпавший снег, кобыла. — Русалки бы вас в топи завели! Я просила Орловского рысака! А это кто? Как вы её такую тощую до поместья довезли? Она же и версты не пройдет! Я всем вам головы прикажу отрубить, шельмецы! — графиня разраждается гневом, хлопая за собой дверью. Краснеет от злости и безмозглости собственного конюха, на которого так надеялась. Суетливо спускается со ступенек, намереваясь, если не убить, то точно отвесить оплеуху такому безалаберному крепостному. — Лаура, пожалуйста, — графиня впадает в ступор от столь нежного и столь нужного прикосновения. Левое ребро даже под слоем одежды покалывает, горит от пальцев бывшей крепостной. И сделай она так ещё раз, помещица отдаст все, что пожелает Машенька. — Она же такая женственная и элегантная! — в глазах виднеется мольба, и Третьякова слишком прикипела к худоватой на вид лошадке. — Я назову ее Сметанкой, — продолжает она, потому что знает прекрасно — графиня никогда не была в силах отказать её желаниям. — А ты мне поможешь её откормить! Откуда ты знаешь? Может, она выносливее твоего Изумрудика?! — Лаура чуть было открывает рот, желая обрушить гору возмущения на плечи этой чересчур уверенной девицы, но замолкает, понимая, что бестолковый конюх все ещё слушает их разговор. Особенно личный для графини. — Пошел с глаз долой! — уже не столь грубо приказывает Лукина, и бедный паренёк стремглав мчится в постройку для крестьян, не изъявляя желания испытывать терпение своей хозяйки. — Отведи её к Изумрудику, после завтрака на нашей гонке будешь видеть только снег из-под его копыт! — графиня ухмыляется и позволяет себе щелкнуть Машеньку по носу. И спишет она это на сонливость или игру собственного воображения, Лауре и в помине нет дела.

***

Свежевыпавший снег хрустит под её ногами, когда она накидывает попону на Сметанку. С ней они быстро сдружились, а заговорческий взгляд Маши и обещание дать рафинад подбадривают лошадку ещё больше. В стойле непривычно тихо, и слышно только сопение верной копытной помощницы. Третьякова сосредоточенно накидывает поводья, застегивая щечный ремень, и погружается в собственные мысли. И как они стали… Кем? В голове уже несколько минут не находится ответ. Кем они стали друг другу? И Маше только сейчас ударяет мысль и желание узнать ответ на этот вопрос. Но и спрашивать напрямую у Лауры нет никакого стремления. Едва ли она ответит. Наверное, Маша изъявила тягу к помощи, вот они и стали жить как раньше. А признаться честно, отнюдь не хотела оно видеть свою любимую графиню на площади, где уже столько жизней прекратили свой ход от одной подоженной соломины. — Мечтаешь о победе? — голос графини звучит резко и чересчур громко для заблудившейся в догадках Марии. Она вздрагивает, отскакивая от Сметанки, и налетает спиной на женщину, что заняла каждое её мгновение дум. Маша старается отдышаться, напрягаясь всем телом. Не знает она, дозволено ли ей как тогда откинуть голову на плечо графини, положить руки на её сверху, что обнимают за талию, и раскачиваться из стороны в сторону при свете Луны в вожделении. — Я не хотела тебя напугать, прости, — Маша сводит брови к переносице, разгадывая правдивость сказанного. Графиня и сожаления? Блажь, да и только. Но вот тревога во взгляде заставляет смягчиться и в медленном жесте примнуть торчащую шерсть на овчинном полушубке. — Сошьëшь мне такой? — Третьякова невинно улыбается, намекая на помещичью одежу, и добавляет. — По старой дружбе! — Обгонишь меня и будь по-твоему, — Лаура перенимает улыбку и протягивает руку для спора. И когда она успела стать такой азартной? Третьякова охотно жмёт руку и, переминаясь с ноги на ногу, жаждет начала гонки. Уж шанс получить полушубок от самой графини Лукиной никто не упустит. Тем паче, что последние три месяца каждый, кто приходил с просьбой о новой вещице, уходил с отказом. Все крестьяне в поместье встали ещё с криками петуха и теперь с долей плохо скрываемого любопытства наблюдают за раззадоренными девушками. Из-под копыт то и дело выбрасываются хлопья снега, когда Сметанка и Изумрудик готовятся к гонке. И каждая из их наездниц слепо уверена — мотивация достаточно сильна для победы. — Но что будешь должна ты, если я выиграю? — вдруг вспоминает графиня, натягивая поводья. — А ты сначала выиграй! — кричит ей уже вслед Мария, подшпоривая Сметанку по бокам. Графиня лишь неодобрительно фыркает и несётся рысью по полю. Она зароет её в сугробе, если выиграет. Они мчатся по снежному полю, где лошади вязнут и не могут скакать так быстро, как хотелось бы их наездницам, выезжают на опушку леса, а там от былого величия древесных гигантов остаются лишь костлявые воспоминания, огибают замерзший ручеëк и заветные конюшни уже с отчерченной линией виднеются вдалеке. Сейчас самое главное для них — не увязнуть в снеге и смотреть вниз, чтобы природная мощь, сдерживаемая поводьями, не подвернула ногу. Но не заботит это Марию вовсе, поэтому она натягивает поводья посильнее и галопом движется к цели, оставляя графиню позади. Вот только та самоуверенна и полагает, что Сметанка запнëтся на каком-нибудь камне, спрятавшемся под грудой снега, и тогда уж победа будет за Лаурой. Но только чуда не происходит, и разочарование на лице помещицы заставляет Машу потерять вкус победы. Так ей и полушубок уже не нужен. — Не хотела шить, могла бы и не спорить, — обидчиво кидает она ей через плечо и спешивается, уводя Сметанку в конюшню. Лаура лишь тяжко выдыхает, понимая, что была не права. Надо бы сшить обещанное.

***

В предвкушении завтрашней охоты Третьякова не может заснуть уже вторую ночь подряд, ворочается в постели, и сожалеет, что у подушки всего две стороны. И те несчастные обе нагретые жаром лица. А пришедшая бессонница то и дело ненавязчиво напоминает о непонятных отношениях между своей хозяйкой и помещицей. Вот только по мнению Маши, вовсе не она должна извиняться, а Лаура. — Можно мне пройти? — графиня приоткрывает дверь, не дожидаясь ответа, после пары ударов. — Уже, — вздыхает Третьякова и поворачивается к графине спиной. Не пристало ей больше бездумно прощать каждый проступок бывшей хозяйки. — Я открыла ром. — Делится она и присаживается на край кровати с балдахином. Теребит ткань ночной рубашки в пол, расшитой серебряными нитями, и Маша невзначай подмечает: к графине вернулось чувство стиля. — Не хочешь выпить со мной? — в правой руке стакан, заполненный на четверть, и не трудно догадаться, где остальное. — Нет, не хочу с головной болью провести свою первую охоту, — бурчит Мария себе под нос и кутается в одеяло посильнее. — Тебе бы тоже не стоило. Постоянно следить за тобой не стану. И не пристало уважающей себя леди вести себя подобным образом. — Она замолкает ровно на четыре секунды и не может скрыть интереса. — Есть повод? — Одиноко и грустно… — Признается графиня с грустной ухмылкой, допивая остаток рома. — А ещё хочу послушать твои стихи. Ты не откажешь, я знаю. — Лаура ставит стакан на тумбочку рядом и забирается под одеяло к Маше. Обжигает и приносит необходимую прохладу ледяными пальцами рук. Самоуверенная. — Тем более, я сделала эскиз полушубка, жду шерсть. — Она чуть улыбается уголками губ и устраивается поудобнее. Её личный поэтический вечер. Первый в кровати возлюбленной. И первый раз Маша в ступоре. Не знает, что выбрать.

— И от этой любви можно было сойти с ума. От себя самой навсегда совершить побег. И я дала себе слово: за месяц создать роман, Где не будет ни строчки, Написанной о тебе. Я творила день за днём, Я писала обо всем подряд, Мой роман превращался в бессмертную ленту слов. Так прошло сорок дней. И однажды под вечер я Окончательно поняла: роман, наконец, готов. Но когда я открыла его, сделав глубокий вдох, Залегла сеть морщин в уголках потемневших глаз. Ведь на каждой странице, Исписанной от и до, Было имя твоё, повторенное сотни раз.