— И сколько бы я не кричала,
И сколько бы я не грубила!
Я честно всегда скучала,
Я правда всегда любила!
— Прости меня, — она убирает окровавленные руки с ее живота, — отдохни немного, я что-нибудь придумаю. — Она поднимается с авантюринового снега, доставая пистолет из кобуры. — Держу пари, Александр Павлович, гонец с известием о ранении царя доедет в сто крат быстрее первого. — Она едва ли замечает обступивший ее царский конвой и молодую девушку, мелькающую меж крон деревьев. Ее волнует только безоружный царь, пятящийся назад и поднявший руки в оборонительном жесте. — Лаура, я все могу понять, но вы переходите все крайности. Если вы сейчас же не опустите пистолет, вас убьют, а если только ранят, то я прикажу казнить вас! Я повелеваю вам отдать оружие мне! — царь старается не воспринимать всерьез сложившуюся ситуацию, но едва ли ему дано понять чувства женщины напротив. — Чем быстрее мы хотя бы что-то предпримем, тем больше шансов у Машеньки. — Александру Павловичу отчаянно кажется, что он говорит нечто совершенно очевидное, но зверские повадки графини опровергают его мысли. — Молчать! — графиня смотрит исподлобья, сжав челюсти и жадно хватая воздух. Кисть сильнее сжимает рукоятку пистолета, и она окончательно лишается здравомыслия. — На все белом свете только я могу ее так называть! Ясно?! Только я! Вы навсегда останетесь виновны в содеянном! И я оставлю позади себя горы трупов и океаны крови, если ее не будет в живых. Я сравняю с землей все государство на пути к своей мести. — Она отвлекается от угроз царю на ухмыляющуюся русоволосую красавицу, что подходит все ближе. Такая же зеленоглазая, как и ее Мария. Только этот цвет другой. Не завораживающий и обволакивающий, не утягивающий на дно, а взбалмошный, беспрестанно игривый и дикий. — Желаешь спасти девчонку? — она останавливается в аршине от встревоженной графини, ловя на себе взгляды казаков. — Кто вы? — царь отходит от оцепенения. Он не позволит барыне остаться безнаказанной. Но чувство вины не покидает его душу, и он должен сделать все возможное, чтобы спасти юницу, истекающую кровью на снегу. — Мое имя — Ведагора. Я своего рода знахарка. — Девица поправляет косу и ступает по кровавому снегу. — Многознающая, ведь так? Это твою избу я видела в лесной глуши? — беспокойство наступает графине на горло. Она не может просто так подпустить к Марии черт знает откуда взявшуюся девушку с жадноватой улыбкой. Она помнит, что говорила мама. За целительство всегда приходится платить. И повезет, если плату возьмут богатством или пищей. — Наблюдательная ты. Вижу, что пожертвовать готова многим, но не всем ради нее. — Травница садится рядом, прикладывая руку к животу измученной Машеньки и что-то шепчет себе под нос, однако никто разобрать и слова не способен. — Надо сжечь зверя. Он болен. — Она оборачивается на застреленную лису и устремляет взгляд с примесью зла на царя. И, похоже, только графиня и он знают, что не любят обитатели леса с человеческой душой, когда убивают их меньших братьев. Царь указывает жестом развести огонь, а сам подходит ближе, чтобы поднять Марию на руки. И Александр Павлович готов поклясться, что с каждой секундой ее тело становиится все легче, а жизненная сила утекает сквозь его хватку. — Чего ты хочешь за ее спасение? — графиня ступает по рыхлому снегу за целительницей. Она знает, что той и даром не сдались богатства и земли, которые может предложить Лукина. Она берет плату другим. — Ты ведь из их рода? Из тех, кто за твое добро платит страданиями, я права? — она останавливается на мгновение, заставляя сбавить шаг и царя. Но ведь в чем смысл, если она уже срадает? — Наблюдательная ты, — повторяет девица и разворачивается к графине лицом. Прячет голые руки за спину и продолжает, — вижу, от матери знаний понабралась. Но ты не бойся, милая, уже достаточно настрадалась. Ты только сшей мне накидку из шкуры той лисы, да и расплатимся мы с тобой. — Ведагора хватает горсть снега в правую руку и продолжает путь, заставляя Лауру задуматься о том, придется ли ей по силам такое творение из сгоревшей туши лисицы.***
В избу она их не пускает, закрывая дверь, от части покрытую мхом, прямо перед лицом царя, оставившего Марию на пороге. И тот час графиню настигают неведомые доселе мысли. Как можно было оставить свою Машеньку наедине с незнакомой девчонкой, возомнившей себя целительницей? Как можно было согласиться на столь безрассудную и глупую сделку с ведьмой? Жизнь в обмен на накидку… Поразительное безрассудство. Однако в поглощающем солнечный свет и бодрствование лесу заняться больше было нечем. Усевшись возле разведенного ранее костра, она оглядела бедного зверька. Вернее сказать, что от него осталось. И пока барыня находилась в разрастающемся состоянии отчаяния, казаки неподалеку очищали чудом сохранившуюся шкуру лисы снегом. — И все же мне не дано понять твоих переживаний, однако ты вышла за рамки дозволенного. Требую объяснений, — царь присел рядом на снег, откладывая пистолет в сторону. Сейчас она не могла причинить вреда ни ему, никому другому. Только себе ползущими, словно черви в сердце, гадкими сомнениями. — Саш, ты прав, — она впервые на своей памяти называет его по имени. Пожалуй, не самый подходящий момент, но иного может не представиться, учитывая их ночевку на снегу в почти безлюдном лесу, наполненном диковинных животных, жаждущих их крови и плоти. — Тебе не понять, но просить прощения и помилования я не стану, ты и сам знаешь. Да, была не права, погорячилась, но если она не выживет — свое обещание я сдержу. — Графиня поднимается с колен, не утруждая себя отряхнуть прилипшие комья снега, и направляется к казакам, выхватывая тушу из рук. Она понятия не имеет из чего должна сделать накидку, ведь и ниток с собой не прихватила. — Раздумываешь, как выполнить свою часть сделки? — ее ступор прерывает Ведагора, шагающая навстречу в одном лишь белом платье с вышивкой. Весьма искусной на наметанный глаз Лукиной. — Уезжай отсюда. Сроку тебе месяц. Заявишься раньше полуночи четвертой пятницы — белокурую свою не получишь! — предупреждает колдунья и звонко посмеиваясь направляется к домику в лесной глуши. — Не забудь оставить Сметанку! — слышится графине крик среди деревьев, и в голове поселяется страх. Месяц в неведении… Месяц без Машеньки… Месяц с чертовой ведьмой, уже знающей часть их жизни. Пожалуй, убьет ее она вдвое быстрее, чем выдержит тридцать суток. Мучительных, невыносимых, где день за год.***
Возвращаются они совсем ранним утром, и обессиленная от сковывающих душу мыслей Лаура падает на кровать, теряясь в счастливых сновидениях рядом с белокурым ангелом. Просыпаться смысла она не видит. Сошьет треклятую накидку за день, а что потом? Да она же поседеет за пару дней от ожидания. Эта нарастающая в груди тревога, страх неизвестности и животный ужас от взбредающих в голове последствий. — Лаура, — кто-то осторожно трогает ее за плечо. Шея побаливает от неудобно подложенной подушки, а голова того и гляди просто расколется на две половины, если этот некто чуть повысит голос. — Я знаю, что произошло на охоте. И я здесь, чтобы помочь тебе скоротать месяц. — Пушкин садится на край кровати, ожидая пробуждения модельера. Ему бы стоило предположить, что она будет не в духе. — Уйди с глаз долой. — Лукина лишь переворачивается на другой бок, не желая слышать этого окаянного слова «месяц». Но Александр Сергеевич сдаваться не намерен. — Давай ты соберешься, сошьешь, что требует эта негодница, и мы уедем на Байкал? — едва ли поэт может понять, какую ошибку сейчас совершил. — А давай я сейчас встану и запишу тебя? — графиня приоткрывает глаза, смотря наискось на потревожившего ее гостя. — Это куда? — Пушкин в недоумении хмурит брови и смотрит на даму в упор. — В список тех, кого я должна убить, чтобы отомстить за то, что с ней случилось. Но тебя так уж и быть на отдельной странице, поганец!!! — Лаура садится спиной к изголовью, в одно мгновение избавляясь от сонливости. — Ты наивно полагаешь, что я действительно сошью эту ненавистную моему сердцу накидку и уеду с тобой на Байкал? — она рьяно поднимается с кровати, хватая со стола пистолет. — Вы все в конец лишились рассудка? Я сказала: пошел вон из моего поместья!!! Считаю до трех, а потом прошибаю твою светлую и наполненную поэмами голову! — Лукина снимает пистолет с предохранителя, направляя на Пушкина. А через секунду до смерти перепуганный поэт ретируется из спальни. Собиралась ли она стрелять в него? Конечно нет. Просто припугнуть и заставить не приходить двадцать восемь дней. Сейчас ей неумолимо хотелось открыть ту вражескую дверь и забрать оттуда свою Машеньку. — Давид! — крик раздается на все поместье, и перепуганный крестьянин взметается по лестнице до третьего этажа, но заходить не спешит. Полагает, что графиня выйдет сама, ведь лишиться головы отнюдь не в его планах. — Войдет кто-то сюда без разрешения, и я стану Салтыковой на месяц! — она хлопает дверью, замечая испуганные глаза охранника, и от ярости переворачивает стол. Она не может находиться здесь. Каждая вещь напоминает ей о Машеньке. Казалось, стены давят на ее больное воображение и путают сознание. Вопрос в том, как она будет шить чертову накидку в мастерской, где они когда-то создавали паруса, где она шила платье Маше на бал, где она осаживала задравшего нос командира, желающего унизить ее любовь, где она чуть не прибила будущую вольницу из-за чрезмерного любопытства. Она не знает, как умалить бушующее в душе исступление, поглощающее ее с каждой секундой, минутой, часом, с каждый прожитым в ожидании днем перед встречей. Она лишь знает, что представься ей возможность задушить Ведагору, она бы сделала это не раздумывая, покрепче затягивая конец накидки на ее алебастровой шее. Но для этого стоит хотя бы сесть за эскиз и взять нити покрепче. Она не может находиться в поместье, в постройке для крестьян — тем более. И хотя берег озера отдает запахом первой ругани, она понимает, что именно с той поимки купоросного альбома, который она держит сейчас, теребя переплет, и началась их история. Садясь на стул перед покрытым снегом деревянным столом, она отодвигает ладонью снег, и кладет альбом. Ей не хотелось пачкать страницы столь низким и не достойным эскизом, но успокоение нашлось — она делает это ради нее. Ради своей Машеньки. Эскиз приходит в голову невольно, она не станет изобретать нечто новое. Кукулус. Она откроет сущность этой девицы. Русые волосы покроет голова лисицы и верхняя челюсть, а шею оплетет хвост, а дальше она придумает. Ведь даже не подозревает о том, насколько не податливой окажется шерсть зверя.***
Спустя неделю беспрерывного труда она заканчивает накидку. Пальцы саднят и пульсируют от сотен проколов иголкой, шерсть липнет к одежде, оставляя ужасающие упоминания, и она сжигает наряд по завершению накидки. На том же месте, где они жгли кресло. «Черт, даже и пострадать теперь негде», — усмехается мыслям графиня и направляется к конюшне. Теперь она не может долго спать, ведь именно во снах к ней приходит Машенька, а знать, что когда Лаура откроет глаза, то ее не окажется — больше, чем просто невыносимо. Поэтому она горстями хватает сон, где придется, и ненавидит ночь. — Доброй ночи, Изумруд, тоже не спится? — она гладит коня по боку и принимается расчесывать гриву. — Не хочешь прогуляться? — гробовая тишина принимается за согласие, и графиня не удосуживается одеть амуницию, седлает коня. — Увези куда-нибудь, где нет воспоминаний о ней. — Она хватается за гриву и прикрывает глаза. Ночь обещает быть сносной.