***
Уже позже, сидя у друга в комнате, он не перестаёт взволнованно трястись. — Чимин, — выдаёт робко, едва ли ещё решившись. — М-м?.. — Пак выглядывает из ванной комнаты, вопросительно вскидывает бровь. — Научи целоваться. Слова тонут в неловкой тишине. В мыслях самый конец вчерашнего вечера. Они возвращаются в квартиру, в голове заедает та самая песня, на теле горят те самые руки. Тэхён взволнованно мнётся, а потом догоняет его в гостиной и неловко тянется к нему, встаёт на носочки, чтобы достать. Тэхён робко хватается за край его кофты, невесомо касается губ, а потом несдержанно скулит, когда его обнимают в ответ, сильно прижимают и не дают отступить. Чонгук по-свойски прикусывает, скользит языком между губ, а Тэхён… Тэхён совершенно испуганно зажимается и теряет способность к какому-либо движению. Добрый смех звучит уже вдогонку, когда омега в срочном порядке вырывается и уносится к себе в комнату тихо трястись по тому, что произошло. Тэхён застревает напряжённым взглядом на чужом голом торсе. Кажется, он выдернул друга из душа. — Я попробовал поцеловать Чонгука, — выдыхает Ким, и самому от своих слов практически дурно. Он всё ещё никак не поверит, что это на самом деле произошло. То робкое прикосновение к чужим губам застряло в голове точно сон, такое же яркое и волнующее, но напрочь лишённое деталей и очертаний. Тэхён хорошо помнит лишь своё смятение и несдержанный хриплый смех. — И он не подхватил? — у Чимина ломаются жалостливо брови, а сам он крадётся ближе, коленом упирается в кровать. Мог бы хотя бы одеться. — Кажется, он понял, что я не умею и… посмеялся, — на душе паршиво, но не так, как должно было быть. Тэхёну скорее обидно, что не получилось. — Ну и придурок! — восклицает Чимин. — И ты всё ещё хочешь научиться целоваться ради него? — Кажется, сильнее, чем следовало бы… — Тэхён произносит, а после испуганно замирает. Чимин забирается на кровать быстро и ловко, по-кошачьи, закрывает головой поток приглушённого света. Тэхён чувствует тяжесть его тела у себя на бёдрах и жар ладоней на своих щеках, а потом роняет последний вздох и видит странно изменившееся чиминово лицо аккурат перед тем, как Пак его целует. Первые секунды неприятно, от ощущения чужого языка во рту странно, от осознания того, что это Чимин, слегка коробит, а потом быстро наступает момент полного растворения. Тэхён быстро делает то, что и следует делать во время поцелуев — ловит разряды тока телом. Кожа горит, плавится, в сознании оглушительно воет сирена, а Ким податливо раскрывает рот, позволяя Чимину кусать и облизывать свои губы, скользить внутри языком, дышать через раз и пропускать пошлые звуки. Чимин делает абсолютно всё, чтобы просто свести с ума, и делает он это уж точно намеренно. Тэхён понимает это своим затуманенным рассудком, когда начинает происходить нечто, едва ли укладывающееся в робкое «научи меня целоваться». В следующий раз Чимин выдыхает с высоким неподдельным стоном, часто разрывает поцелуй, а потом обратно прилипает к тэхёновым губам, много двигаясь, меняя положение головы. Его пальцы скользят по шее, поднимаются обратно к лицу, зарываются в волосы и обводят очертания скул, а сам Чимин, хороня окончательно чувство стыда, начинает мягко вращать бёдрами и с нажимом тереться о тэхёнов пах, чтобы возбуждение по всему телу волнами… Он отстраняется не скоро, когда Тэхён уже абсолютно потерял счёт времени и ещё с минуту изучающе смотрит точно в глаза, держа за щёки, не позволяя шевельнуться. — Ты что делаешь? — испуганно шепчет Тэхён и изо всех сил удерживает себя от того, чтобы не начать заикаться. — Показываю, как надо, — Чимин самодовольно усмехается и скатывается рядом на кровать. Тэхён хочет кричать от того, что на секунду увидел в чужих горящих глазах. — Юнги любит, когда я так делаю. — Только Юнги? — это вылетает само собой, Тэхён не успевает и подумать, а когда думает, становится уже слишком поздно. Чимин молчит. Молчит и смотрит теперь уже зло, практически не читаемо. Он обнимает себя за колени. Тэхён получал от него такие взгляды разве что в детстве. — С каких это пор ты мне не рассказываешь? — Ким внезапно напирает, разрушая всё хрупкое, витающее сейчас между ними, к чертям. — Тебе пора, — цедит неожиданно зло, а смотрит так, словно сейчас покусает. У Чимина в глазах натуральная ярость, и в полумраке его комнаты это просто жутко. Тэхён молчит и не может пошевелиться. Неужели ему не показалось? — Проваливай, — шипит Чимин, а Тэхён просто не может сопротивляться. Он слишком сильно хочет поговорить, но внезапно понимает, что они сейчас просто подерутся. Чимин всегда эксцентричный, но сейчас точно порохом набит под завязку. Тэхён не хотел бы прямо сейчас чиркнуть спичкой. Пустота накрывает комнату, когда за Кимом хлопает дверь. Чимин долго и громко плачет, от ненависти к себе в подушку воет, а потом долго лежит с раскрытыми глазами. Без мыслей в голове, без чувств. Будь так всегда, было бы гораздо легче.***
— Привет, — осторожно шепчет Юнги, открывая дверь в его комнату без стука и поспешно пряча довольную улыбку. Чимин никак не реагирует, лежит на своей широкой кровати на спине и пялится в телефон. Юнги замирает взглядом на стройных ногах, обтянутых чёрными джинсами. Джинсами… Юнги тихо усмехается — этот невозможный омега его ждал. — Можно к тебе? — альфа спрашивает, когда уже забирается на кровать рядом с ним, подпирает голову рукой и бесстыдно пялится на его красивый профиль. — Ты уже завалился, — спокойно констатирует очевидное Чимин. — Как зачёт? — он спрашивает до обидного безразлично, и Юнги бы обязательно обиделся не знай он этого омегу вдоль и поперёк. — Сдан на «отлично», — улыбается довольным котом и тянет руку к плоскому животу, пока не забирается под футболку, только гладит сверху. Чимин непрошибаемо спокойный, ровный, кажется, абсолютно непоколебимый. Возможно, это и правда так, возможно, уже настолько сильно себя извёл, что не осталось никаких сил. В сокрытии своих чувств глубоко внутри, в молчании и напускной холодности он слишком преуспевает в последнее время. — Круто, — холодно выдыхает, — классное времяпровождения, — всё ещё обиженно добавляет, — много интересного узнал? — Конечно, — Юнги, кажется, на пике удовольствия прямо сейчас. Спасибо, что сам расположил ситуацию к его маленькому извинению. — Хочешь покажу? Чимин отрывается наконец от своего телефона, смотрит всё ещё недовольно, но уже с тенью заинтересованности. Скучает как никак, любит до умопомрачения, ловит каждое его прикосновение, каждое слово запоминает и в самом сердце хранит. Чимин истосковался по тому, как легко забываются все проблемы в одном только присутствии Юнги. — Мы сдавали итоговый зачёт по миологии, — Юнги едва сдерживает свою идиотскую улыбку и не перестаёт поглаживать чужой живот. — И? — Знаешь, — шепчет Юнги, — вот здесь у нас проходит… — и забирается пальцами под футболку. Чимин страдальчески выдыхает.***
Всё повторяется и повторяется. Обиды, непонимание, грусть, а после новая встреча и новое растворение в нём, точно в самый первый раз. Чимин долго не может уснуть, проводив его, долго не может справиться с чувствами, нахлынувшими сразу же, стоило закрыть за ним дверь. Он ненавидит себя за то, что вечно заставляет решать, вечно ищет ответы, вечно пытается сделать всё правильно с самого первого раза. Ошибка ли это? Что именно является ошибкой? Чимин снова беззвучно плачет, снова не понимает такого странного и жутко запутавшегося себя. Трепетные воспоминания прожигают сердце насквозь, и Чимин вымученно стонет сквозь сжатые до скрипа зубы. Кто они и что между ними происходит? Кто он такой и что он делает прямо сейчас? Чимин думает о Тэхёне и его невозможно влюблённых горящих глазах. Когда-то и они с Юнги впервые целовались…Zoloto — Улицы ждали
Жизнь катится в пропасть, а тебе пятнадцать. Ты думаешь, ты самый наесчастный на бескрайнем свете, думаешь, тебе сложнее всех. Чимин хоронит этот день целиком, потому что так много наваливается разом, и даже не думает предполагать, что волшебный вечер сотрёт всю тоску в порошок. Он был первым, кто по-настоящему целовал. Вокруг стояла тёплая ночь, но Чимин дрожал, уронив голову ему на колени, улыбаясь пьяно и до безумия счастливо. Его губы грели прикосновением, пугали внезапной влагой, движением на своих собственных губах. Чимин чувствовал жёсткую скамейку под собственным размягчённым телом, робко хватался за запястья чужих рук, когда его мягко держали за лицо и пронизывали насквозь лучезарным теплом. Чимин смотрел ему в глаза и видел отражение редких фонарей, в тёмных зрачках это целое звёздное небо. Чимин не любил смотреть в глаза, но в этих готов был раствориться. Чимин не любил вот так греться телом о чьё-то тепло, но прямо сейчас не мог и пошевелиться — трепетал, дрожал и держался всем своим существом. Он поднял отяжелевшую голову, поджал под себя ноги, когда сел, смотрел некоторое время альфе в глаза. Чимин боялся поцеловать его в ответ, робко льнул к щеке своей пылающей щекой и обнимал, жался к его колючему свитеру, трепетал от широких ладоней на себе. Внутри жил покой, разлившийся от его рук, его губ, его безграничных глазах. Чимин чувствовал странный порыв покачиваться под выдуманную музыку в голове, под мелодию их уединённого вечера. Они уходили со школьного стадиона, когда время уже поджимало. Чимин хватал руку, переплетал пальцы и находил, как сильно это приятно, мягко. Чимин тянул его вперёд, но в какой-то момент не мог утянуть, потому что Юнги останавливался, заставлял обернуться с немым вопросом в глазах, а потом улыбался, делал шаг навстречу и закрывал собой свет фонаря в миг. Чимин млел, когда его накрывали новый поцелуй, пока руки всё так же сплетены, под рёбрами сердце стучало и в воздухе пела их собственная музыка. Чимин не хотео уходить, покидать этот вечер, терять чувства спокойствия, что через край. Это необъяснимое счастье, это мир для них двоих, и вся эта прекрасная жизнь целиком. Чимин осторожно цеплялся пальцами за его свитер, прижимался лбом к его лбу и так ярко улыбался. Он готов был стоять вот так целую вечность — обнимать его под тусклым фонарём, спасавшим от темноты бескрайнего неба. Этот момент застревал в вечности, запечатлевался наполненной чистым счастьем и детским трепетом петлёй. Взгляд Юнги невозможно описать, Чимин млел, потому что на него так смотрели впервые и только лишь думал о том, умел ли выговорить своим взглядом всё. В глазах Юнги читалось спокойствие, наслаждением каждым мгновением, каждым прикосновением. Юнги абсолютно точно запоминал каждый момент. Чимин так много хотел сказать ему своими глазами тоже. Чимин хотел чтобы альфа точно так же согревался его безмерным счастьем, как сам им грелся прямо сейчас. Мир давно уже замер вокруг них двоих, планета прекратила свой бег, чтобы продлить эту ночь, это мгновение, в котором они оба застряли и никак не желали уходить. Чимин не любил смотреть в глаза, но в этих готов растворяться вновь и вновь. Юнги встречал многих омег, но ни одного не держал с таким трепетом в своих руках. Мир видел сотни миллионов историй любви, но, по скромным меркам этих двоих, их самая ослепительно яркая и прекрасная. Они гуляли медленным шагом, боясь отпустить. Чимин держался за его руку, по разному перебирал и так боялся пальцы разжать. Юнги чувствовал каждый шаг к дому омеги, хотел запомнить его, хотел держать в памяти, как легонько жался к нему бедром, чуть толкал вбок, чтобы услышать снова его ласкающий уши смех. Юнги тоже этим вечером окрылённый яркими чувствами ребёнок, как бы не кичился тем, что давно перерос. Это невозможно просто перерасти, оно либо минует, либо поджидает в будущем, либо захватывает здесь и сейчас. Для них обоих это здесь и сейчас, в каждом моменте, в каждой секунде после этой наполненной счастьем прогулки под теплом тёмной летней ночи.