Чонгук в который раз задумчиво смотрит на руки. Задерживает взгляд на расслабленных пальцах. Снова видит мелкую дрожь.
Всё чаще обращает внимание на детали. Напряжение в челюстях становится привычным и перестаёт замечаться. Он неосознанно сжимает зубы.
Лежит на спине ночью, глаза закрыты. Если задуматься и на секунду оторваться от переживаний, заметит сразу же, что сдвинуты брови и глаза не закрыты — зажмурены.
Эта нервозность стала вечным спутником и уже так сложно найти причину. Так сложно выпутаться, спастись. Чонгук пытается дышать и думать ровно, не позволять себе вспышек, но это получается уже само. Как давно у него появилась боязнь психического расстройства?
Сначала ненавязчивая мысль, потом обдумывание каждую свободную минуту. Может быть, это тоже признак отклонения? Он больше не в силах удерживать бег собственных мыслей.
Чонгук снова дышит ровно, запоминает, как вздымается грудь, пытается прочувствовать, как кислород заполняет лёгкие. Глаза закрыты, не зажмурены, руки расслаблены. Он пытается представлять, как размягчаются нервозно натянутые мышцы, как отпускает тяжесть. Это помогает. Чонгук сам себе придумал медитацию. Но он справляется лишь в безмятежные минуты, когда исключены раздражители.
Во всё остальное время он — вулкан. Вечно горячий, непредсказуемый, не знаешь, какой момент выберет, чтобы выстрелить. Чонгук практически уверен, что не здоров.
Открывает глаза, когда хлопает входная дверь. В квартиру врываются короткие всхлипы. Свои проблемы подождут.
Чонгук не двигается, прислушивается. Омега в прихожей неторопливо снимает куртку и обувь, часто шмыгает носом, шумно вздыхает через рот. Чонгук догадывается о причинах такого состояния, поэтому быстро поднимается с дивана и появляется в дверном проёме гостиной. Ловит своей фигурой короткий испуг.
— П-привет, — мямлит Тэхён, поглядывая на дверь своей спальни. Хочет убежать.
Чонгук не видел его сегодня, только слышал, как омега торопливо уходил в школу, чувствовал, как тот суетился, старался убраться поскорее из дома, чтобы не пересечься с альфой. В тихих звуках с кухни много волнения, как и в его излишне резких движениях вечером, в его редких и громких вздохах. Чонгук засыпал вчера, представляя, как взволнованный омега прокручивает произошедшее в голове, а потом краснеет, улыбается и несдержанно вздыхает, тут же зажимая себе ладонью рот. Все эти представления о нём с треском рушатся, когда Тэхён появляется перед ним таким контрастно серым и явно чем-то расстроенным, с припухшими глазами и несуразной зажатой фигурой.
— Что случилось? — Чонгук обеспокоенно хмурит брови, отчего омега ещё более явно пытается сбежать.
— Ничего, — шепчет он сбитым голосом и уже шагает к двери.
— Эй-эй, постой, — альфа ловит за предплечье и заставляет посмотреть себе в глаза. — Что случилось?
— Я был у Чимина, — мгновенно сдаётся Тэхён, жутко жалобно завывая и снова всхлипывая от подступивших слёз.
— Иди сюда, — вздыхает Чонгук, притягивая его, совершенно не сопротивляющегося, к себе, чтобы зажать крепкими руками в объятиях.
На улице холодает, а в квартирах включили отопление, и стало очень тепло. Чонгук сменил свои уютные большие худи на широкую майку, сильно оголяющую тело. Тэхён замечает, как странно обнимать его
так — укладывать подбородок на голое плечо, чувствовать кожей перекаты мышц, ощущать его крепкие руки на себе. Тэхён робко кладёт ладони на участок спины, прикрытый тонкой тканью и жутко смущается, когда задевает пальцами кожу. Если отбросить все страхи, обнимать Чонгука окажется чем-то неописуемо приятным.
— Поругались? — осторожно спрашивает альфа.
— Ага, — ему на ухо безгранично грустно отвечает Тэхён.
Чонгук снова не лезет. Он знает, что и как будет дальше, знает, что ничем не может помочь. Какие-то вещи просто
должны произойти. Они с Тэхёном лишь свидетели, как бы тяжело этому омеге не было подобное наблюдать.
— Идём, — альфа отстраняется, тянет Тэхёна за собой в гостиную.
Там всегда разложен диван, напоминая в таком виде двуспальную кровать. Чонгук знает, Тэхёну такое очень не нравится, но прибираться утром не всегда успевает. В какой-то момент хозяин квартиры с этим всё равно мирится.
— Иди сюда, — Чонгук залезает с ногами на плед, упирается на высокие подушки спиной, призывно хлопает по месту рядом с собой. Тэхён сначала нерешительно замирает, боится, мнётся, но всё равно шагает навстречу. Он присаживается на самый край, но потом всё равно валится на диван, когда Чонгук снова стискивает его в объятиях и прижимает к себе. Омега неловко ворочается, не сразу укладывает голову ему на грудь, чувствует руки у себя на плечах и расслабленно выдыхает.
В этом моменте столько трепетного и невесомого, столько чувственного и яркого, что Тэхён невольно забывает о быстро высыхающих слезах. Так невозможно приятно не было ни с кем и никогда, и Тэхёну всё ещё сложно поверить, что такое правда происходит с ним. Его обнимают, когда ему грустно, его успокаивают, ему хотят помочь. Такое тепло раньше исходило от одного только Чимина, но и то Тэхён списывал на простую детскую привязанность. Так и думал, что кроме друга детства его никто и никогда не сможет полюбить. Неужели этот альфа может быть реален? Тэхён с опаской дышит горьким шоколадом, как будто это всё может раствориться, если он утонет в чувствах без памяти.
— Не переживай так сильно из-за других людей, — после долгой тишины шепчет Чонгук. — Заботиться о любимых — это хорошо, но ты не должен убиваться из-за их ошибок.
«Ты не понимаешь», — так и хочется сказать, вот только Чонгук, кажется, всё понимает. Чонгук, кажется, слишком много всего понимает в этой жизни.
— Я не могу, я боюсь за него, — взволнованно выговаривает Тэхён, — я не знаю, как ему помочь.
— Ты не можешь спасти всех, цыплёнок, — выдыхает Чонгук, едва заметно цепенея от сорвавшейся с собственных губ правды.
— Я знаю, но!..
— Я понимаю, что очень хочется, — мягко улыбается Чонгук. — Ты маленький спаситель.
— Эй! — омега рывком садится, скидывая с себя его руки, обиженно дуется.
— Прости-прости, — Чонгук садится тоже, обнимает его за талию, и омега жмётся, неловко улыбается, когда его дыхание щекочет шею. — Просто не переживай так сильно. Я уверен, вы помиритесь.
— Завтра его день рождения, — быстро кивает Тэхён, — я поздравлю его и мы обязательно поговорим.
— Обязательно, — альфа жутко устало прикрывает глаза. Да, они обязательно поговорят, они помирятся и ещё много чего переживут вместе. Их дружба многое переживёт, но… Чимин слишком сильно запутался в самом себе. Такого легко и просто не вытянешь.
— Знаешь, зачем я ходил к нему? — немного расслабившись спрашивает Тэхён?
— М-м?.. — Чонгук издаёт вопросительный звук, утыкаясь лицом ему в спину, пуская разряды электрического тока по коже.
— Попросил научить меня целоваться, — легко выдаёт омега, кажется, совсем осмелев. Чонгук вопросительно вскидывает бровь.
— А почему меня не попросил? — он усмехается, стискивая его ещё сильнее.
— Ты посмеялся надо мной вчера! — восклицает омега, показательно отворачиваясь.
— Ты слишком мило смущался.
Тэхён злится, но злится так, что от этого странно приятно. Чонгук с ним так не со зла и это ощущается.
— И вообще ты слишком быстро убежал! — замечает альфа.
— А ты не стал догонять, — бросает омега и сам себе удивляется.
— Потому что я ценю твоё личное пространство, цыплёнок, — хрипло смеётся Чонгук, — хотя бы иногда.
— Когда не надо, всё ты ценишь, — едва слышно шепчет омега, осторожно разворачиваясь, незаметно для себя приближаясь к Чонгуку. Лицом к лицу.
Его руки оказываются на щеках, пальцы мягко касаются чуть пылающей кожи. Тэхён хватается за его запястья, взволнованно сжимает и боится сделать вдох. Чонгук снова невозможно близко, а через секунду он накрывает с головой. Губы невесомо касаются его губ, и Чонгук больше не отпустит, больше не позволит убежать. Тэхён испуганно зажмуривается, неловко ёрзает на месте, ощущая, как его язык проскальзывает между губами, сплетается с его собственным, ещё совсем неумелым, как его пальцы поглаживают щёки, снимают напряжение, а после наступает такое неописуемое наслаждение. В животе что-то яростно щекочет, кожа горит огнём, а всё тело отчаянно жмётся, когда Чонгук роняет руки Тэхёну на талию, мягко очерчивает выступающие рёбра, затем снова крепко обнимает. Тэхён так нехотя отстраняется, чтобы сделать вздох, чтобы переварить свалившееся на него концентрированное счастье.
Чувство сюрреалистичности переполняет. Чонгук смотрит, глаза открыты, но на деле как будто беспробудно спит. Странная эйфория льётся через край, и это ещё больше кажется нереальным. Он кажется нереальным. Его, Чонгука, чувства кажутся необычными и непонятными. Еще секунда, взгляд на лице Тэхёна, на его невозможно прекрасном и притягательным лице, и Чонгук слабо верит, что когда-то его любил, что когда-то раньше целовал эту нежную кожу, шептал ему на ухо свои признания, свои чувства. Это было давно, этого было много, и всё так мерзко смешалось, что Чонгук едва не захлёбывается. Он кажется сверх качественной фотографией, стоп-кадром из какого-нибудь случайного видео. Чонгук смотрит и боится моргнуть, как боится и перестать смотреть. Нечего и говорить о прикосновениях.
— Чонгук, — не дышит, еле шевелит припухшими губами, — ты мне тоже… — несмело прижимает ладони к его горячей шее, — очень сильно нравишься.
Поцелуи, поцелуи, за ними объятия и снова поцелуи. Тэхён оставляет в них время, теряет счёт, на запоминает, как погас свет в гостиной, как сам он снова оказался прижатым к чонгуковой груди. Тэхён от чистого счастья теряет рассудок, теряет целый мир вокруг, оставляет этот день. Он засыпает, окрылённый настолько, что порхать продолжает даже во сне. Сон на утро не вспомнить, но осадок после него приятный, воздушный и сладкий, как те полуночные поцелуи.
***
Ким Тэхён
Нам нужно поговорить
Прости за то что произошло
Это было ошибкой прости
Нам нужно всё обсудить
Пропущенный аудиозвонок
Чимин пожалуйста
Прекрати избегать меня
Тэхён замечает его в коридоре школы после очередного урока, на котором они были вместе, но никак не могли поговорить — Чимин всегда появлялся поздно, а потом со звонком сразу же исчезал. Это странное чувство прямиком из детства, наполненного глупыми ссорами по чистым пустякам. Тэхён часто приходил к нему и мялся, выдумывая, что сказать. Чимин не просил прощения первым никогда.
Хочется предпринять последнюю попытку сбежать от него тоже, но Тэхён взамен шагает навстречу. Шаг за шагом он понимает, что не хочет идти, не хочет унижаться и просить прощение снова, не хочет идти на уступки, как бы хорошо не видел последствия. Обида залегла слишком глубоко.
Он замирает, подобравшись так близко. Вокруг снуют другие ученики, а они снова не видят никого и ничего кроме самих себя. Тэхён прячет взгляд, пытается смотреть куда угодно, но не в его серое лицо. Смотрит на его белую рубашку, смотрит на вцепившиеся в лямку рюкзака пальцы, смотрит на торчащую прядь розовых волос.
— Привет, нам…
Он резко разворачивается, и Тэхён чувствует странную смесь из грусти и яркой злости.
«Ну и пошёл ты, Пак Чимин!» — рвётся из груди.
«Почему мы не может поговорить?» — грустный шёпот где-то совсем рядом.
Тэхён стоит в коридоре ещё пару секунд, затем тоже разворачивается и быстро идёт сквозь толпу. Тэхён ярко как никогда понимает желание друга убежать.
***
Чимин промакивает полотенцем лицо, остывает на скамейке, бездумно слушает разговоры вышедших с тренировки омег, но думает только о чём-то своём. Он проверяет телефон уже в который раз, успел сбиться со счёта. Время близится к вечеру, за мелкими матовыми окнами под потолком темнеет вечер — солнце только-только село.
Он решает подождать до того, как покинет раздевалку — Юнги всё ещё мог написать. Нарочно долго стягивает с себя спортивную форму, под прохладной водой в душе просто стоит, просто подставляет лицо и тело тугим струям, потом долго и тщательно сушит голову и надевает одежду.
Пак Чимин
Сегодня мой день рождения
Хочу в парк аттракционов
Отправляет сообщение, на мгновение прерывая дыхание. Юнги так и не написал.
Над головой уже звёздная ночь, перед глазами жгучие огни. Чимин выдыхает порывисто и безгранично грустно и шагает за ворота парка, натягивая пониже капюшон толстовки, пряча руки в карманах. Непроизвольно думает о том, как приятно греть руки в карманах куртки Юнги и находить там же его руки. Руки Намджуна такие же тёплые в октябре?
Ветер играется с выбившимися из-под ткани розовыми волосами, слух щекочет лязг американских горок и прокатывающийся по воздуху крик. Чимин слышит хохот и чувствует, как сжимается сердце. Кому-то здесь так головокружительно хорошо.
Ладонь ложится сразу на живот, рука приобнимает откуда-то справа. Чимин вздрагивает, инстинктивно оборачивается, находит пустоту около себя и оборачивается снова.
— Поздравляю, — Намджун улыбается.
Намджун всего-навсего улыбается, а Чимин хочет вести пальцем по его смуглым щекам, хочет коснуться этих ямочек.
— Спасибо, — стоя напротив, роняет. Боится вытащить руки из глубоких карманов, боится, не удержит их.
— Есть предпочтения? — кивает на россыпь аттракционов за спиной.
Чимин качает головой.
— Никаких.
Шагают рядом молча, и Чимин всё-таки находит один единственный критерий:
— Хочу плакать от восторга и кричать.
Намджун усмехается — его голос такой печальный. Намджун не держит руки в оковах карманов, тянет к Чимину, мягко щёлкает нос.
— Сейчас устроим.
И действительно устраивает.
В первый раз Чимин кричит на тех самый американских горках, взвизгивает, когда кабинка делайте четвёртый оборот по спирали, а руки уже немеют от железной хватки. Чимин кричит, падая с подъема в тёмную бездну.
Ноги подкашиваются, и он улыбается, ступая на асфальт. Намджун забирает самую первую его улыбку за этот день.
Чимин тонет лицом в розовой сладкой вате, пачкает щёки и губы, не переставая улыбаться. Намджун позаботится о том, чтобы его улыбка не заканчивалась сегодня, а ещё предлагает свою помощь, когда Пак жалуется на липкую сладкую кожу. Он краснеет тогда и убегает в туалет.
— Какого чёрта ты делаешь, идиот?
Отражение ему никак не отвечает.
Чимин кричит снова, когда улетает в небо в маленькой кабине, натянутой словно на гигантской резинке. Намджун долго и заразительно смеётся уже после, когда омега убеждает, что этот аттракцион точно склеен розовой жвачкой.
Они стреляют по разноцветным шарам в тире, и плевать что ничего не выигрывают. В ушах стоит треск пневматического ружья, в ушах стоит его голос, нелепые анекдоты и собственный смех.
Земля исчезает из-под ног, Чимин чувствует, что плавно летит, что цепи медленно тянут вверх и по кругу. Он задевает чужую тёплую ладонь, державшую перекладину слишком близко. Да, его руки точно такие — горячие в прохладном октябре. Чимин долго смотрит в асфальт, оставшийся далеко под ногами, и, поднимая взгляд, понимает, что плачет. Плачет беззвучно и ярко, утопая в огнях вечернего парка аттракционов, в огнях неспящего Сеула, в огнях далёких звезд над головой. В каком-то приятном жаре, что совсем рядом. Так близко, что обжигает языками пламени щёку.
Намджун смеётся беззвучно — он ведь обещал.
Чимин бежит от его смеха поздним вечером, Чимин бежит от собственных счастливых слёз, сначала уносится поспешно в неизвестность, а потом находит ориентир. Его голос в динамике телефонов звучит таким усталым:
— Привет, Чимин-и. Кажется, ты подумал, что я забыл.
Роняет задушенное «угу» в ответ. Уже непроизвольно направляется к его дому, это совсем не далеко.
— У меня были важные лекции, а поздравлять поспешно в перерывах не хотелось. Прости, что не подарил этот день тебе.
— Ничего, — снова чувствует слезы. Ему так стыдно прямо сейчас.
— Придёшь ко мне сегодня?
— Уже, — выдыхает и сбрасывает. Дальше только бежать. Чимин надеется найти потерянного себя в его доме.
***
Shawn Mendes — Wonder
Он боится зайти, понимает, что ноги приклеиваются к тёмному асфальту, что не хотят шагать, просто замирают, потому что за спиной так хорошо, а впереди больно за это ошибочное хорошо. Впереди окно комнаты, в которой он мерцает теплом.
В его комнате свечи, любимые чиминовы пионы, что стоят в носу невыносимые. Чимин хочет вырвать их из лёгких, смыть с губ, руки обтереть обо что-нибудь кроме его податливого тела. Юнги льнёт под прикосновения, ласкается, целует, любит. Вместе с пионами в воздухе мята, и хочется кричать, хочется плакать и быть где угодно, но только не здесь. Чимин лежит на его кровати спиной, тонет в подушке, пахнущей им, чувствует, как он лежит между его ног, как забирается под футболку, под самую кожу.
Чимин плачет, со стоном выдыхает голос своей ошибки. Юнги целует его, обнимает, топит, а он запрокидывает голову и видит огни. Видит крутящиеся над головой звёзды. Чимин чувствует, как центрифуга выворачивает всё внутри, как сдавливает грудную клетку, как ветер бьёт лицо и срывает слёзы счастья со слезящихся глаз.
Чимин цепляется за плечи Юнги, продавливает тёплую кожу, а под пальцами греется цветной металл поручней, под руками дрожит ручка кабинки, в которой он летел, которая несла куда-то в небо. Это невозможно, но ветер сносит с губ запах любимых пионов и мяты, уносит куда-то, мчит к огням. Чимин в ответ разводит руки, поддаётся, как поддался сегодня, сгорая от стыда.
Чимин кричит. Он стонет в ответ на нежные движения в себе, но кричит от переполняющего восторга, от того, как земля исчезает под ногами, как исчезает из поля зрения, и впереди расцветает только густое небо, небо с поцелуями искрящихся звёзд.
Чимин обнимает его крепче возможного, но душит только самого себя. Держит пальцы в его мягких волосах, пытается выгнать теплом его тела жар от головокружительного полёта над землей. Чимин плачет, давит в себе крик, пытается дышать им прямо сейчас вместо призрачного воспоминания.
Он открывает глаза, смотрит, чтобы найти его и его любовь, чтобы видеть только его одного, вразумляет себя в отражении его бескрайних глаз. Ошибки этого дня утекут со слезами и не будет больше ничего, он опустится на землю и больше не станет даже смотреть, даже проверять, прекрасно ли всё так же небо. Его небо прямо здесь и сейчас. В комнате, где живёт тепло. Тепло, что не выжигает, как те ослепительные огни, это тепло только греет, топит, любит. Чимин взрывается противоречиями, кричит в себя и бесконечно плачет. Его руки держат всё, что у него есть, в его руках Юнги и странно яркие воспоминания, что горят неописуемым жаром, а Чимин не поймёт никак, хочет ли он сгореть.
