Тэхён по-настоящему полюбил возвращаться домой. Раньше нравилось одиночество, раньше стремился к нему, но наконец осознал — он пытался скрыться от людей, которые не подходили. Теперь же, когда нашёл своего и ни о чём другом не может думать, кроме желания оказаться рядом, быть в месте, которое теперь действительно
дом.
Та ночь на долго останется в памяти. Тэхён уже понимает это, хоть и прошёл всего один день. Тэхён быстро осознаёт, насколько важный момент произошёл. На следующей утро вместе с жутким похмельем приходит и жгучая вина. Память смутная, всё такое смазанное, но Тэхён помнит одно. Помнит, как уходил.
На следующий день Чимин не появляется в школе, перестаёт отвечать на звонки. Тэхён взволнованно выпытывает у Чонгука, но тот только сдержанно молчит и лишь однажды спокойно выдыхает: «Есть вещи, которые ты не можешь изменить, Тэ».
Тэхён не согласен, но всё равно сдаётся. Тэхён хочет бежать к Чимину и увидеть его любой ценой, но понуро плетётся к себе домой. Тэхён хочет помочь другу, но трусливо доверяется чонгуковым словам — он не сможет.
— Привет, — грустно и устало улыбается омега, проходя в комнату, где теперь часто встречает свет. Чонгук сидит на кровати и мнёт покрывало, но его как-то совсем не хочется ругать. Омега делает шаг навстречу, срывает с губ беглый поцелуй, делится своим безумно влюблённым взглядом. На красивом лице, в мягкой улыбке, в чуть волнистых волосах, в его тёплых ладонях непередаваемый комфорт. Тэхён смеётся, очаровательно улыбается, когда его крепко обхватывают за талию, сквозь рубашку целуют в живот. — Эй, прекрати! — вскрикивает, когда его пытаются повалить на кровать. Чонгук, на самом деле, гораздо-гораздо сильнее, легко уложит его если захочет, но сейчас позволяет уйти — Тэхён не любит садиться на кровать в уличной одежде.
Омега стаскивает школьную форму, надевает любимые жёлтые штаны и футболку Чонгука. «Ты скоро присвоишь все мои вещи и они перестанут пахнуть мной», — иногда смеётся альфа. «Тогда тебе придётся ещё немного их поносить».
Когда вещи аккуратно висят на спинке стула, рюкзак разобран и приготовленные Чонгуком тосты съедены с огромным аппетитом, Тэхён наконец лежит на своей кровати, глядя нависшему сверху альфе в глаза и беззвучно радуясь, улыбаясь каждую секунду. Чонгук целует приподнятые уголки губ, целует глаза, превращающиеся в две чёрточки, целует чуть сморщенный нос.
— Ты что-то хотел мне сказать, — роняет Тэхён совершенно серьёзно, а Чонгук слышит его и вместе с тем ощущает в ушах неприятный вакуум. — Я не тороплю, просто…
Просто очень волнуюсь за тебя.
Просто ты беспокойный во сне.
Просто у тебя дрожат так страшно руки…
Чонгук вздыхает и дышит тяжелее сразу после. Чонгук прячет взгляд. Чонгук волнуется, чувствует, как изнутри нагнетает.
— Чонгук, — омега кладёт ладонь на чуть покрасневшую щёку, — что с тобой?
А Чонгук не может говорить. Во рту пересыхает, а голос тонет где-то в глубине. Альфа испуганно и так загнанно дышит, боится и не может нечего с собой поделать.
— Эй… — взволнованно шепчет Тэхён, когда альфа слезает с него, замирает взглядом в складках покрывал. — Чонгук, — ещё раз зовёт и даже не подозревает, что сводит с ума каждым своим словом, каждым взглядом, прикосновением каждым. Чонгук постепенно крошится на части каждую секунду.
Он ложится на спину, смотрит в потолок, переводит взгляд на ссутуленную тэхёнову фигуру, когда тот садится на кровати, свешивая ноги на тёплый пол. Под чёрной тканью слегка перекатываются мышцы, футболка норовит упасть с правого плеча. Красивые тонкие пальцы зарываются в чуть отросшие волосы. Омега снимает и откладывает на тумбочку очки, поворачивается к Чонгуку. Вся комната немного размывается, теперь чёткий только альфа, только его напряжённое лицо, его чуть нахмуренный брови, закрытые глаза.
— Чонгук, — в третий раз зовёт омега, нагибаясь к нему, приближаясь к лицу, но не отвлекая поцелуями.
— Ты веришь в путешествия во времени?
Всё застывает, только ветер свистит за окном. Чонгук всё так же неподвижен. Не верится, что он вообще что-либо произнёс. Может быть, эти слова им обоим только приснились?
— Что? — омега не смеётся, только склоняет голову набок, хмурит брови.
Чонгук снова вздыхает и наконец открывает глаза, смотрит на него так тяжело и печально, что Тэхён слишком быстро делает странное — воспринимает всерьёз. Странно, потому что Тэхён совсем не такой. Тэхён не верит в недоказанное и, тем более, не верит на слово, Тэхён не романтик даже, чтобы легко воспринимать подобное, чтобы вообще как-либо воспринимать, но сейчас… Он молчит и готовится вникать, что бы ему не пришлось сейчас услышать.
— Представляешь, что такое временная петля? — тихо продолжает Чонгук. Внутри всё напрягается и лопается, а он страшно неподвижен.
— Как в «Тьме»? — неуверенно спрашивает Тэхён. Уголок губ нервно дёргается, он пытается улыбнуться, но всё словно немеет.
— Кажется, да, — совершенно серьёзно кивает альфа.
— Знаешь что, Чонгук, — неожиданно категорично заявляет омега, садясь на кровати, поджимая под себя ноги, — я очень доверяю тебе. Только попробуй меня сейчас разыграть!
— Однажды в моей жизни произошло кое-что ужасное, — Чонгук тоже садится, не может смотреть Тэхёну в глаза, исследует взглядом руки, пока омега всё своё внимание приковывает к его профилю. — То, с чем я не смог смириться, — он говорит и снова возвращается в тот кошмарный день, в тот тошнотворно мерзкий вечер, когда
это впервые произошло. — Я не расскажу тебе почему и как, просто потому что сам не знаю, просто… Я засыпал с мыслью, что никак не могу это принять, а проснулся… Я проснулся за шесть лет до того события.
Удушающая тишина наполняет комнату, и оба не находят слов, чтобы её сломать. Тэхён молчит, но его лицо кричит об очень многом. Его брови надламываются, губы распахиваются, а глаза так по-разному горят. В его глазах непонимание, боль за то, что может услышать дальше, боль за жутко измученный чонгуков голос. Чонгук же просто страшно тихий и пустой, Чонгук опустошённый, сломанный, раздавленный.
Тэхён накрывает его ладонь своей и именно в этот момент решает, что верит ему. Как бы странно всё это не звучало, как бы сложно не приходилось, он будет верить измученному временем голосу. Временем… По коже растекается мерзкий холод. Что есть время на самом деле?
— Что там произошло? — тихо спрашивает Тэхён, ведя ладонью по широкому запястью.
— Каждый раз это что-то новое, — без промедлений отвечает Чонгук. — Только суть одна… — он набирает воздух в лёгкие, гонит прочь слёзы и пытается держаться. —
Он калечит моего сына.
Тэхён непроизвольно стискивает его руку, роняет удивлённый вздох. Спрашивать своё бесчисленное «что» кажется безумно неуместным, поэтому он молчит, обращая на Чонгука своей удивлённый, наполненный состраданием взгляд.
— В самый первый раз… — через силу проговаривает альфа. — Бомгю было двенадцать, когда его изнасиловали, — Тэхён зажимает рот ладонью в приступе тошноты, давит короткий всхлип. — В другой раз он разбился на мотоцикле, поехав с пьяным в хлам мудаком, один раз укурился в плохой компании и умер от передоза, вскрыл вены после домогательств, бросился с двенадцатого этажа…
Чонгук замолкает, голос обрывается страшно, словно лопается нитка. Он больше не может вспоминать другие разы, не мог вспоминать все те ужасы, что успел увидеть, прочувствовать, осознать. Видеть боль ребёнка — самое худшее из испытаний. Чонгук видел это одиннадцать раз. Видел и горел желанием предотвратить, потом умирал от возложенной на самого себя ответственности, потом просто невыносимо долго страдал.
— Сколько раз? — у Тэхёна в глазах стоят слёзы, а он не может позволить себе плакать, он вообще не представляет, как может показывать слабость перед Чонгуком, который видел неописуемо страшное.
— Этот двенадцатый, — шепчет Чонгук.
Двенадцатый раз… он пытается уже в двенадцатый раз.
Тэхён испуганно молчит, дёргается, теряется, когда на него поднимается тягучий чёрный взгляд. Чонгук сейчас бездонный, выпотрошенный основательно и грубо. Тэхён хочет его обнять, но не может пошевелиться. Тэхён хочет убежать от него, чтобы скрыться от нагнетаемого внутри чувства непонимания и страха, но слишком боится ранить только сильнее. Тэхёну кажется, он ни за что на свете не сможет представить масштаб происходящего и до конца принять, но надеется хотя бы попытаться.
— Ты хоть немного мне веришь? — надломленно улыбается Чонгук, а Тэхён чувствует, как внутри всё валится, разрушается. Кажется, он верит от начала и до конца. — Это достаточно сложно доказать, но… твой папа всегда получает инвалидность в следствии травмы головы и излияния в мозг в подростковом возрасте. Вы обычно не распространяетесь об этом, но ты рассказываешь мне через пару лет. У тебя серьёзные проблемы с принятием себя и чувством полноценности. В другие разы ты был омегой без запаха. До моего появления… В этот раз поздняя течка. Твоих кошек зовут Бао и Джиён, но ты никому не говоришь их имена, потому что они значат защита и поддержка…
— Прекрати… — Тэхён зажимает ему ладонью рот, плачет и никак не может остановиться.
— Прости, — мямлит Чонгук, когда его губы снова свободны.
Этот момент разрывает события на до и после, Чонгук чувствует ноющую боль. Он никогда не говорил Тэхёну и теперь ощущает расцветающую на сердце вину, потому что этот омега не заслужил быть погружённым в подобные ужасы, но в то же время… Чонгук пытается топить свою глупую облегчённую улыбку в себе — такой лёгкости не было последние десятки лет, такой глубокой, многослойной. Разделяя свою тяжесть хоть с кем-нибудь, становишься легче в разы. Чонгук чувствует, как ненадолго отступает назойливая головная боль.
— Как ты пытаешься пред-пре… — Тэхён запинается, опускает голову. Волнение бьёт электрическими разрядами.
— Предотвратить, — устало улыбается Чонгук, мягко поглаживая его по колену. — По-всякому пытался. В этом как-то замешан Намджун. Ты, наверно, слышал о нём? — Тэхён потерянно кивает. — В будущем он будет управлять двумя небольшими подпольными клубами, где процветают наркотики, проституция и мощное прикрытие для многих нехороших людей. Он не преступник, просто… многих знает, многих поддерживает, и просто варится во всём этом. Раньше я пробовал оберегать Бомгю, пробовал ограничивать, опекать, но это ни к чему хорошему не приводит. Хосоку невозможно объяснить, да и ребёнок от запретов только сильнее начинает рваться на свободу. В последние два раза пытаюсь найти этого злосчастного Намджуна.
— Чимин, — Тэхён непроизвольно роняет самое волнующее.
— Он… — Чонгук тщательно подбирает слова, — он не пострадает от рук Намджуна… только от самого себя.
— В будущем он… они с Юнги?..
— Расстаются каждый раз, — кивает Чонгук. — Есть вещи, которые никак нельзя изменить.
— А я… — робко спрашивает омега. — Мы с тобой всегда?..
Чонгук тепло усмехается, берёт его ладонь и нежно оглаживает большим пальцем тыльную сторону.
— Мы с тобой вступаем в счастливые отношения, женимся через пару лет и живём вместе, часто забирая моего сына к себе, — Чонгук говорит это с необъятным теплом.
Тэхён льнёт к нему, трётся головой о крепкое плечо и тоже жутко вымученно улыбается. Кажется, это всё, о чём он только мечтал.
— В самый первый раз, когда я вообще не переехал в Сеул в это время, мы встретились гораздо позже, — Чонгук непроизвольно погружается в воспоминания. Тэхён смотрит на него во все глаза. — Я приехал на день рождения Хосока и столкнулся с тобой в кофейне. В той, что у тебя под окнами. Ты тогда только закончил университет.
Тэхён почему-то снова начинает плакать, обнимает Чонгука за пояс, жмётся к его груди. Это всё так сюрреалистично странно.
— Ты был совсем… другим, — продолжает Чонгук, вспоминая того Тэхёна. Это был красивый молодой омега без подростковой угловатости и неловкости, чуть более уверенный в себе и спокойный, но в перевес ещё более печальный и одинокий. — Мы разговорились, и я оказался в твоей постели в ту же ночь. После этого больше не расставались.
Это была ещё одна история любви, заслуживающая отдельных строк, отдельной жизни, но существующая лишь в той вселенной, где Тэхён медленно увядал от одиночества до своих двадцати двух, где он пережил всего одни странные отношения, а потом встретил в своей любимой кофейне Чонгука и едва ли смог узнать, но зато успел в одно мгновение влюбиться. Это была вселенная, в которой они оба уже были взрослыми, совсем другими, и, если не верить, что время может быть закольцовано, что несколько лет могут повторяться вновь и вновь… Если Чонгук каждым своим скачком расщепляет свою вселенную на новые и новые ветви…
Они всё ещё остаются там. Они всё ещё живут в двухкомнатной квартире вместе, они борются с нервными срывами Чонгука по ночам, они поддерживают Хосока и помогают искать психолога для Бомгю, который едва ли скоро сможет оправиться от произошедшего ужаса. Если, если, если… Чонгук держит Тэхёна за руку здесь и сейчас. Того Тэхёна, которому всё ещё семнадцать, который так мало ещё в своей жизни видел и только пытается услышанное принять. Чонгук хочет выбросить из головы все эти назойливые «если», Чонгук хочет быть сильным здесь и сейчас.
— Может быть, ты делаешь что-то не так?.. — робко роняет омега, всё так же сильно его обнимая.
Чонгук только об этом и думает все эти долгие годы. Очевидно, что что-то не так, если у него никак не получается.
— Может быть, нужно копать глубже и искать причину где-то в другом месте? — он выпрямляется, чтобы заглянуть в глаза. — Ты впервые рассказываешь мне? Рассказываешь хоть кому-то…
Чонгук находит в себе силы только кивнуть.
— Теперь ты не один, — неуверенно улыбается омега. — Что-то идёт иначе, ведь так? — он ведёт пальцами по его щеке. — В этот раз обязательно получится… — дарит успокаивающий поцелуй.
Может быть, ты делаешь что-то не так?..
Чонгук окончательно расстаётся со сном этой ночью.
Может быть, нужно копать глубже и искать причину где-то в другом месте?
Чонгук обнимает его ночью и беззвучно плачет от страха за собственные мысли.
Может быть, что-то не даёт ему защитить Бомгю?
Он не успевает утирать слёзы и те льются Тэхёну на волосы.
Чонгук не готов отпускать.
***
Troye Sivan — Rager Teenager!
Ночь пробивает насквозь, сводит с ума своим холодом, несравнимым с холодом внутри. Свет уличных фонарей слепит, он ощущает себя мотыльком, ищущим света, но находя его, умирающим под электрическим жаром. Ноги путаются, и пусть асфальт совершенно чист — идеально ровный, что тошно. Хочется отголосков трещин, хочется, чтобы болела не только душа.
Его очертания на бордюре за воротами школьного стадиона, где они проводили тёплые летние ночи только вдвоём. Тёмная фигура в глухом одиночестве, хочется забрать у него боль, но Чимин понимал, что прямо сейчас разрушит всё безвозвратно. Может быть, ещё надеялся, может быть, совсем уже перестал.
Подходит быстро, замирает напротив, пока дождь неприятно накрапывает, бьёт по лицу ледяными каплями. Он не поднимает голову, знает, кто перед ним стоит, всегда знает. Точно такой была их первая встреча, но Юнги тогда протянул руку помощи, а Чимин теперь собирался его убить.
— Я тебе изменил, — срывается с губ, на которых затем поселяется боль. Произносить такое больно, горячо, обжигающе. Чимин цепенеет на месте, распахивает шире глаза и забывает дышать, задыхается.
— С кем?
Ему так больно, что не хватает сил удивиться, он не глупый и не слепой. Конечно же, замечает уже давно, сердцем ощущает, но делает страшное — бездействует.
— Мы не спали, но я поцеловал его и просто признал это, — Чимин говорит что-то своё, понятное только ему одному. Зачем говорит, и сам не знает. Просто выталкивает это из себя. — Я изменил тебе. Я хотел понять, что ты мне не нужен.
— И что? Пришёл попрощаться? — на поднятом лице слёзы смешиваются с дождём. Эти слёзы не для него и не из-за него. У Юнги нет сил расстраиваться из-за его поступков, у Юнги нет сил разбираться с его мыслями, нет сил копаться в его голове. Больше нет.
— Понял, что не могу без тебя, — голос рвётся, ломается, не слушается никак. Чимин хочет, чтобы всё это просто закончилось, чтобы просто прекратилось. Он больше не хочет его объятий, как раньше, больше не хочет растворяться в нём, искать помощи. Он вообще больше ничего не хочет. — Я жалкий.
Юнги роняет взгляд, что разбивается об асфальт. О безупречно ровный асфальт, без единой трещины, чёрт бы его побрал! Юнги хочет найти отражение разбитой души, но перед глазами глухо как никогда — никакого отклика.
— Я второй день пытаюсь понять, что же я сделал не так, — ровно выдыхает альфа, пугающе ровно говорит, не двигается, не кричит, не плачет, — где оступился и перестал тебя понимать. Если ты пошёл к другому за поддержкой… если тебе не хватает поддержки от меня… Я, кажется, могу тебя понять.
Звучит абсурдно, а Чимин на секунду получает возможность дышать. Вот он, тот самый момент, за которым велась погоня — он пытался нащупать его, поймать. Чимин готов упасть на этот самый асфальт, разбиться об него, как эти мелкие капли воды, как слёзы, бегущие по щекам. Он так сильно любит его. Это чувство ни с чем не спутать, это за ним велась безумная погоня, это его Чимин всё пытался возродить.
Облегчение прошибает насквозь и через мгновение рассеивается без следа. Юнги не договорил.
— Но разве сам ты даёшь мне то, в чём я нуждаюсь? — он смотрит в упор, совсем не жалеет. — Ты зациклился на себе и сам даже не попытаешься понять меня, Чимин. С чего ты взял, что я буду пытаться понять тебя?
Что-то оглушительное разрывает уши, в голове словно бьётся водопад. Наполненные слезами глаза отражают лунный свет, электрический свет лампы и тёмный силуэт напротив — кто-то бесконечно далёкий и безнадёжно утерянный. Чимин чувствует, как веко нервно дрожит, как губы размыкаются и сжимаются снова, как тошнота комом стоит в горле. Он смотрит на него, молча уходящего прочь и задыхается от осознания, от самого яркого на свете ощущения — всё кончено. Он разорвал последнее, за что держался в этой жизни.
Дождь всё так же идёт, асфальт закономерно темнее от влаги, лампы всё так же горят, луна всё так же на небе, но Юнги уходит. Юнги уходит, оставляя в душе дыру навсегда, дыру, которую заполнит только чёрная ненависть к себе. Эта ночь идёт своим чередом, только одно что-то ломается и не поддастся больше починке. Или так изначально задумывала вселенная?
